Мы отъехали уже довольно далеко, Сергей остановил машину. Взял с заднего сиденья папку и альбом, протянул их мне.
Это было досье моего мужа. Вернее, краткая биография с приложением документов и фотографий. Впрочем, в достоверности сведений я уже не сомневалась, а сами сведения впечатляли.
На многочисленных фотографиях узнавала лица людей, которые были у нас на свадьбе, лица Славы и Германа, были фото и довольно затейливые, с девушками.
Альбом представлял собой просто фотографии тех же девушек в незатейливых нарядах, а чаще и вовсе без них, под фотографиями были имена: Наиля, Нина, Лада, Вера…
Смотреть альбом до конца я не стала, спросила только:
– Алии среди них нет?
Сергей отрицательно покачал головой.
– Герман увез ее в Турцию, обещал карьеру певицы и танцовщицы, но проигрался в карты и оставил в виде обеспечения. Потом ее выкупил брат хозяина казино, а дальше ее след потерялся. Так что, если те документы, что тебе передал муж, подлинные, то недолгую и малоуспешную карьеру она закончила там же, в Турции.
Я закрыла папку и спросила:
– Можно оставить документы себе?
Он кивнул и хмуро сказал:
– Ты смелая девчонка, и ты мне нравишься. Я понимаю, ты хочешь показать их мужу. Когда-то я уже пытался дать тебе совет, но ты меня не послушала… Теперь мы уже достаточно с тобой знакомы, и мне не хочется, чтобы у тебя были серьезные неприятности. Так что я, на правах старшего друга, последний раз предостерегаю тебя…
Я положила на сидение пакет с деньгами и сказала:
– Спасибо, вы меня очень выручили. Совет я ваш внимательно выслушала, но со своей жизнью я разберусь как-нибудь сама. Прощайте!
Он грустно посмотрел мне вслед.
Когда я подъехала на такси к своей машине, она так и стояла у перекрестка. Правда, около нее отирался Игорь и пакостно улыбался.
Я устроилась на заднем сидении и холодно скомандовала ему:
– Домой.
Он насупился, но по моему лицу понял, что к беседам я не расположена, и решил не рисковать. Всю дорогу мы ехали в молчании.
Я вошла в дом, прошла из холла в гостиную, бросила на стол сумку и солнцезащитные очки.
Сидевший в кресле Слава поднялся мне навстречу:
– Поэтому ты и отказалась лететь со мной? Ну, что, не хочешь рассказать, где пропадала? Как время без мужа проводила?
Герман, развалившийся со стаканом виски в руках, потянулся в кресле:
– Небось, наша скромница с мужичком развлекалась. Сейчас она нам все расскажет, ты не торопи ее, брат.
Слава шагнул к моей сумке, вытряхнул ее содержимое на стол, протянул мне "Сименс".
– Для чего тебе понадобился второй телефон?
Я хладнокровно сказала:
– Мне нужно было позвонить, зная, что тебе не донесут, с кем и о чем я говорила.
Герман лениво сказал:
– Чего ты с ней разговариваешь? Вмажь ей как следует, по ее хорошенькому личику, она вмиг разговорится. А не хочешь руки пачкать, так я с удовольствием. Дело-то семейное.
От его слов во мне поднялась такая волна ненависти, я вспомнила все похабные фотографии, все гадкие подробности их бизнеса, что я сжала зубы и проговорила, повернувшись к нему:
– Не утруждайся. Твоему брату тоже, наверное, хочется вспомнить вольные молодые годы. Ну же, не стесняйся!
Герман захохотал:
– Слушай, а ты мне такая гораздо больше нравишься. Теперь понятно, почему Славка так старался от тебя все скрывать. Дурак, документы подделывал, прятал тебя ото всех. Расскажи хотя бы, где тебе удалось заполучить хахаля, не в Интернете же ты его нашла.
Неожиданно Слава как будто пришел в себя:
– Герман, заткнись, – осадил он брата. – Рита, мы можем поговорить, как нормальные люди?
– Я – могу, а вот ты – вряд ли.
– Хорошо, тогда объясни, что с тобой происходит в последнее время?!
Я повернулась и вышла на веранду, негромко приказала Игорю:
– Принеси из моей машины документы.
Он не осмелился меня ослушаться.
Я вернулась в комнату, подошла к столику и налила себе минеральной воды. Герман невольно подвинул свои длинные ноги, чтобы не мешать мне, правда, при этом насмешливо хмыкнул.
Игорь внес в комнату документы, положил на стол и молча ретировался.
Слава полистал папку, к альбому даже не прикоснулся. Буднично спросил:
– Дорого заплатила?
– Нет. Дала, сколько просили, не торгуясь. Правда – она дороже стоит.
Он поднял на меня глаза:
– Дороже чего? Любви, семейного счастья, нашей дружбы?
– А, так это ради всего этого ты мне врал, врал всю жизнь? Почему ты никогда даже попыток не делал, чтобы признаться во всем, рассказать мне о себе правду?
Слава поднялся, подошел к окну.
– Да потому что ты – чистюля и отличница, настоящей жизни не видела никогда. Самым большим горем в твоей жизни было то, что мать вышла замуж второй раз, ты даже сейчас не понимаешь, что она – живой человек, ей тоже чего-то хочется! А у меня жизнь своя, я всего и всегда добивался сам, и Герка тоже. Да, мы такие, но тогда время было таким. Ты же никогда не захочешь понять, что иначе я тогда не мог. Не мог!
Я твердо сказала:
– Если бы любил по-настоящему, ты бы мне все тогда же и рассказал. Я видела, что тебя что-то мучает. Но ты нашел другой выход: приставил ко мне слежку, обыскивал мои сумки и прослушивал телефонные разговоры.
Слава взвился:
– Ничего я не прослушивал!
Я холодно пояснила:
– А это потому, что я никуда не звонила. Друзей у меня вовсе не осталось.
– В этом тоже я виноват?
Я пожала плечами.
Герман внимательно посмотрел свой стакан на свет, поднялся с места.
– Даже поссориться толком, как люди, не можете. Да что случилось-то, в самом деле?! Ну, нашла фотографии мужика с девочками, ну, дала бы ему по роже. Он тебе в искупление вины колечко купил бы, или там еще что. Слава, ты за ней смотри, а то она еще разводиться задумает, мороки не оберешься. Оно, конечно, ты – не Абрамович, но все равно неприятно.
Я повернулась к нему:
– А ты не переживай особо, денег ваших семейных никому не нужно. Я себя и Мишку и сама прокормить смогу, в ваших подачках не нуждаюсь.
Слава насмешливо спросил:
– А на салоны и портних тебе тоже хватит шикарной учительской зарплаты?
Зря он это сказал. Видно, обрадовался, что я ему не изменяю, и решил, что можно потихоньку прибрать поводья.
Я поднялась.
– Ну, вот что, Слава. Я с Мишкой сейчас уеду, давай попробуем пожить врозь. Если действительно есть между нами чувства, думаю, они дадут о себе знать. Другого решения ты от меня сейчас не добьешься.
Видимо, его бдительность усыпил мой спокойный тон, только возражать он не стал. Решил, наверное, что я спущу пары и со мной можно будет договориться.
Я покидала свои и Мишкины вещички в сумку, спустилась с ним к машине.
Ирина Ивановна торопливо спустилась за нами вслед с любимым Мишкиным медведем, тихо сказала:
– Рита, вы уж там подумайте как следует! Я Славу давно знаю, с детства, можно сказать. Он добрый, не чета младшему брату. Вы не подумайте, я не потому так говорю, а просто… И на меня зла не держите…
Она заплакала.
Я пожала ее руку и тепло сказала:
– Я не сержусь. Знаю, что вы Мишку моего очень любили. Вы приезжайте к нам в гости, мы будем рады.
Невольно оглянувшись на дом, я заметила, что жалюзи первого этажа дрогнули. До сих пор не знаю, кто тогда наблюдал за нашим исходом.
Мы устроились в старой родительской квартире.
На моем личном счете еще оставались какие-то деньги от продажи квартиры, на первое время нам должно было хватить. Следовало подумать о работе, о няньке для Мишки.
Я порылась в шкафах и нашла тот учебник, что искала для племянницы Раи.
Позвонила ей.
Рая обрадовалась:
– Рада слышать, что голос повеселел. Я так понимаю, что тебе удалось узнать что-то хорошее?
– Нет, я просто узнала правду. Мы с Мишкой сейчас живем в городе, так что если тебе еще нужен учебник, пиши адрес.
Я продиктовала.
Через полчаса в квартиру позвонили. На пороге стояла Рая с коробкой пирожных в руках.
– Вот, купила по дороге, – виновато пояснила она.
Я обрадовалась:
– Здорово, кофе попьем, поболтаем. Мне много чего нужно тебе рассказать.
Выслушав меня, Рая сказала:
– Не знаю, смогла ли бы я так поступить на твоем месте. Как же ты не побоялась?
Я махнула рукой.
– Знаешь, любить, так по-настоящему. А когда один человек все скрывает, а другой живет с ним, потому что тот его кормит и покупает разноцветные тряпки, это совсем по-другому называется.
Рая простодушно удивилась:
– У нас на востоке женщины совсем другие. – Неожиданно она улыбнулась: – А знаешь, у меня есть и хорошая новость: я выхожу замуж! Еще на свадьбе у Лены познакомилась с приятелем жениха, а недавно он приехал и сделал мне официальное предложение. Представь себе, он даже дяде понравился!
– Так ты теперь уедешь? Вот жалко!
– Ничего, мы с Леной будем тебе писать. Кстати, в той школе, где я работаю, есть место учителя английского языка, можно попробовать поговорить с директором. Только он у нас такой вредный, без протекции никого не берет.
Когда Рая уже ушла, я вспомнила, что Алла, с которой я подружилась во время своей практики, говорила, что переходит на руководящую работу, чуть ли не в администрацию, и решилась ей позвонить.
Звонку моему она не удивилась, правда, до конца не дослушала. Буркнула что-то маловразумительное, и отключилась. А через пятнадцать минут уже сидела с Мишкой на руках в моей кухне.
Вот когда я расплакалась! Держалась, держалась и не утерпела.
Алла хмуро посмотрела на меня и сказала:
– Ну, вот что, подруга, роскошь поплакать ты себе сейчас позволить не можешь. Насколько я знакома с твоим мужем, сволочь он изрядная и мозги и нервы тебе еще потреплет. Я понимаю, ты у нас идеалистка. Думаешь, объявила мужику, что ваша встреча была ошибкой, и он пойдет, солнцем палимый? Нет, либо ты его плохо знаешь, либо не знаешь вовсе.
Она весело потрясла Мишку, отчего он, по обыкновению, хрюкнул от счастья, и повернулась ко мне:
– Командовать парадом буду я. Не дрейфь, на работу устроим, куда ваш заковыристый директор денется, от мужика твоего отобьемся. Придется вам с Мишкой пока у меня пожить, заодно здесь ремонт кое-какой сделаем, я людей пришлю. Завтра я к тебе человека одного подвезу, зовут Анатолий Николаевич. Он адвокат, и поможет нам.
Весь следующий месяц вокруг нас с Мишкой кипели страсти. Опомнившийся Слава требовал возвращения жены и сына, и на Аллу давили со всех сторон. Она только посмеивалась.
Анатолий Николаевич оказался действительно толковым адвокатом. Выяснилось, что все акции и все имущество записано на меня (прав, ох как прав был старик-нотариус!), и адвокат добился того, что меня полностью оставят в покое в обмен на подпись в документе, определяющем наши дальнейшие семейно-брачные и имущественные отношения. Документ был составлен очень хитро, и нарушать условия договора для Славы было крайне невыгодно.
Развод мы пока оформлять не стали, Слава получил возможность общаться с сыном, а я утвердила свое право вести с мужем раздельную жизнь. На этом жизненном этапе меня все устраивало.
Жизнь наладилась. Я вышла на работу. Проблема с нянькой решилась сама собой: Ирина Ивановна с удовольствием согласилась за ним присматривать четыре дня в неделю. После уроков я забирала Мишку, и мы гуляли в городском саду.
Как-то, уже в начале марта, я обернулась и увидела, что у парковой решетки стоит Слава.
Я подошла, поздоровалась. Мишка, увидев отца, засмеялся, протянул ему шишку, которую мы с ним только что подобрали на одной из дорожек.
Слава тихо спросил меня:
– Как ты?
Я кивнула.
– Спасибо, что не стал меня беспокоить. Вообще, спасибо тебе за все.
– Это за что же?
– За Мишку, за маму, за то, что был со мной так нежен. Я очень тебе благодарна, и жаль, что так все у нас вышло.
Он нахмурился:
– Это и сейчас зависит только от тебя. Скажи одно слово, и все будет по-прежнему…
– Слава, по-прежнему уже никогда и ничего не будет. И ты, и я это хорошо знаем.
Он помолчал, спросил:
– А почему ты упомянула маму?
– Ну, ты, в тот наш разговор, упомянул о том, что я не простила маме второго замужества, и я позвонила ей. У нас теперь все хорошо, на Рождество они с Грантом приезжали в гости, познакомились с Мишкой. Знаешь, Грант очень любит маму!
Он с тоскливым интересом покосился на меня, полез в карман за сигаретами.
– Кажется, ты становишься взрослой. Может, и у меня есть надежда?
Я пожала плечами. Мишка потянул меня за руку, и мы пошли с ним по дорожке. Я не выдержала, оглянулась: Слава так и остался стоять около решетки.
Меньше чем через месяц после той нашей встречи Славу убили.
Я возвращалась домой после злополучной презентации. Мишку забирать было поздно, он давно спал. Мы с Ириной Ивановной договорились, что, если я задержусь, заберу его завтра.
Стянула платье, убрала жемчуг в сафьяновый футляр. Без Мишки было скучно.
Время было довольно позднее, и я решила ложиться.
Постояла в душе, закуталась в махровое полотенце и пошла в кухню за яблоком. Отряхнув его от воды, босиком направилась в спальню.
– Рад, что ты следишь за здоровьем, – насмешливо произнес Герман.
Я замерла с открытым ртом.
Он развалился в кресле, стоящем у окна, и нахально рассматривал меня. Видно было, что устроился с удобствами.
Я пришла в себя.
– А тебя не учили, что приличные люди предупреждают о своем визите?
– Так то приличные, а я не претендую. Хорошо выглядишь, сестренка! – он улыбался уже совершенно откровенно.
Все еще храбрясь, я хмуро спросила:
– Так ты пришел, чтобы сказать мне это? Или по делу?
Он скривился:
– Да какие у нас дела? Так, делишки.
– Ну, тогда я переоденусь, а ты, будь любезен, дождись меня в гостиной. Если хочешь, я сварю кофе.
Герман ухмыльнулся:
– Что за стеснительность, не чужие вроде люди!
Я нахмурилась:
– Ты, вроде бы, говорил, что пришел по делу? Боюсь, что, разговаривая в таком ключе, мы нескоро договоримся. Или ты не спешишь?
Герман поднялся и вышел в гостиную.
Я не стала закрывать за ним дверь, быстро сбросила полотенце и туго завязала поясок на шелковом халатике. Подошла к зеркалу, провела щеткой по волосам.
Я прошла в кухню, по дороге отметив некоторое движение в холле, из чего сделала вывод, что Герман пришел не один.
Характер у него был никакой. Он появился в дверях и спросил, впрочем, довольно миролюбиво:
– Вот скажи, как тебе удается так крутить всеми? Вот я, например, сроду кофе не пил, а сейчас буду сидеть с чашкой в руках, как приговоренный.
Я расхохоталась.
– Хочешь виски?
Он присел за стол, напротив меня, и попросил:
– Лучше пива. День сегодня такой, зашибись. Выпью виски, и меня окончательно развезет, а у меня еще дела.
Его миролюбивый тон меня нисколько не обманул. Просто Герману чего-то от меня надо. Вот только узнать бы, чего?
Я налила пива в стакан, подвинула ему.
Спросила:
– Может, ребятам твоим налить?
Он хмуро пробурчал:
– Перетопчутся.
Сделав первый глоток, я отставила чашечку и подняла на него глаза:
– Думаю, что политес лишний разводить нам с тобой ни к чему. Какова цель твоего визита?
Он недобро посмотрел на меня:
– Я думал, ты догадалась. Сегодня мои юристы мне все доступно изложили. Получается, что ты – полновластная хозяйка всего имущества, и акций объединения в том числе. Только не говори, что не знала этого!
Я пожала плечами.
– Знала. Адвокат при разъезде мне все толково объяснил. Может, поэтому Слава был достаточно сговорчив.
Он хмыкнул.
– Значит, ты тогда так ничего и не поняла, а еще считала себя за умную. Славка ни за что не дал бы тебе свободу, но деньги, которые были вложены в это дело, принадлежали не ему. Ну, скажем так, часть денег, причем большую, ему ссудили важные люди. И за эти деньги надо отвечать.
– Но я понятия не имею, что это за люди и какие деньги ты имеешь в виду. Адвокат мне тогда говорил о каких-то акциях.
– Правильно. На твое имя выкупили контрольный пакет акций местного химического комбината, так что ты, если захочешь, теперь можешь стать директором института или самого комбината, или даже целого научно-промышленного объединения. Впрочем, я тебе этого не советую. Ты у нас девушка ранимая, несправедливости жизни тебя угнетают…
Я терпеливо попросила:
– Давай вернемся к началу нашего разговора. Чего ты хотел от меня?
– Завтра ты дашь мне доверенность на управление имуществом и на то, что я буду представлять твои интересы. Я делаю это в том числе и для твоей пользы.
Я поднялась и подошла к окну. О комбинате я знала только то, что было известно всем: они производили какие-то продукты сложного синтеза, раньше все это пользовалось огромным спросом, и завод процветал, вместе с научной частью. Они получали государственные премии и славились не только на всю Россию, но и за ее пределами. Насколько я помню курс химии, специализировался комбинат в том числе на производстве синтетических катализаторов. Из Славкиных телефонных разговоров я сделала вывод, что он собирался начать производство каких-то лекарственных препаратов. С холодом в душе я подумала, что речь могла идти о наркотиках. В наших со Славой сложных отношениях эти акции сыграли весомую роль, значит, распорядиться этой картой надо умеючи. Я должна думать не только о себе, но и о Мишке, короче, мне снова понадобился совет Анатолия Николаевича. Слава любил меня и Мишку, а Герман… Я ему совсем не доверяла.
Я повернулась и твердо объявила:
– Без консультации с адвокатом я ни одной бумаги не подпишу. Это мое последнее слово.
Герман поднялся. С сожалением, как на убогую, посмотрел на меня и сказал:
– Видел я упертых дур, но ты бы у них была королевой. Ты подумай своей башкой, что заступиться за тебя особо некому. Славки-то теперь нет, а у меня при таком твоем отношении помогать тебе всякая охота пропадает. Впрочем, если ты поумнеешь и решишь чего, позвони мне завтра до шести вечера на мобилу.
Широко шагая, он направился в холл.
Потом неожиданно вернулся, больно сжал мое запястье и наклонился ко мне, сузив от бешенства глаза:
– И если ты думаешь, что я, как мой брат, сойду с ума от твоей небесной красоты, так и не надейся. Ты еще пожалеешь, что всегда пренебрегала мной. Думаешь, от твоего согласия в этом деле много зависит? Пожалела бы сына, сиротой ведь останется. Ничего, у него дядя есть, так что позабочусь о нем, как опекун, а вырастет – к семейному ремеслу приставлю. У меня на него бо-о-льшие планы. Вот так-то!
Входная дверь захлопнулась.
Я потерла руку в том месте, где ее держал Герман.