Как известно, халиф Омар когда-то изрек: "Зачем нужны все эти книги, если есть Коран"?!, после чего велел сжечь Александрийскую библиотеку. Перефразируя его слова, суть позиции большевиков в 1920-е и 1930-е годы можно выразить словами - "Зачем нам библиотеки, если у нас есть "Капитал"?!
Подлежала уничтожению вся старая школа, по мнению Ленина, "вырабатывавшая прислужников, необходимых для капиталистов", и старые вузы, которые нарком Луначарский объявил "кучей мусора". Между прочим, в 1923 году, когда "Ильич" уже впал в маразм и решил заняться разведением кроликов, книги по кролиководству для него пришлось выписать из Германии.
* * *
В педагогике на первое место выдвигалась задача формирования у подрастающего поколения классового сознания, чуть ли не с пеленок. Напомним, что в 20-е годы от воспитателей детских садов и преподавателей школ требовали проведения "правильной классовой политики" и воспитания у детей "ненависти к социально чуждым элементам". Даже малышам в возрасте 3–4 лет разъясняли сущность классовой борьбы и реакционность буржуазии.
В школах комиссии проверяли, все ли ученики дали подписку о непосещении церкви, как проходит антирождественская кампания, проводится ли "индивидуальная обработка ребят отрицательно настроенных со стороны общественно-политической". Шкрабам (учителей переименовали в "школьных работников" - "шкрабов"), воспитанным в дореволюционную эпоху, ставилось в вину чрезмерное "увлечение общепросветительными задачами в ущерб интересам пролетариата". Высказывания вроде того, что "учитель должен учить" расценивались как вражеская диверсия и "кулацкая" пропаганда. От учителей требовалось не обучать, а "идеологически воспитывать у учащихся вражду к чуждому им классу".
Сотрудник Наркомпроса, некий В. Шульгин писал: "Борясь за темпы коммунистического воспитания, мы должны освободиться от традиционных излишеств… Надо выкинуть все излишнее из программ, надо пересмотреть их под углом зрения ускорения темпа".
И пересматривали, и выкидывали. Большевики, выдвинув лозунг о ликвидации безграмотности, вовсе не собирались заниматься просветительством, которое всегда таит угрозу диктатуре. Ленин, позируя живописцу Ю.П. Аненнкову, высказался вполне определенно:
"Вообще, к интеллигенции, как вы знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг "ликвидировать безграмотность" отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. "Ликвидировать безграмотность" следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель - вполне практическая, только и всего".
Еще в апреле 1918 года начала реализовываться программа пролетаризации университетов. Для начала в августе того же года отдельным декретом была отменена необходимость среднего образования. Отныне все желающие старше 16 лет получали право поступать в высшие учебные заведения без представления диплома, аттестата или справки об окончании какой-либо школы.
В октябре 1920 года Ленин сформулировал принципы реформы высшего образования: 1) наука только для бедных; 2) никакой свободы преподавания; 3) повышение материального обеспечения сотрудников, преданных советской власти.
Задачи советские студента озвучила в 1924 году боевая подруга вождя - Крупская: 1) учиться марксизму и ленинизму; 2) дополнить пролетарское происхождение усвоением пролетарской идеологии; 3) вооружившись идеологией, преобразовать жизнь. И пусть мы проиграем в квалификации "красных спецов", зато у нас будет "прочная гарантия того, что поезд пойдет по надежным рельсам и не съедет где-нибудь под откос".
Абитуриентов отбирали по классовому признаку, независимо от уровня их подготовки и способностей. "Положение о высших учебных заведениях РСФСР" предписывало принимать в вузы всех детей рабочих и крестьян, имеющих направления от партийных, комсомольских и профсоюзных организаций.
Циркуляр ЦК комсомола указывал: "Основной задачей вузов должна быть подготовка специалистов, преданных партии и советской власти. Эта основная задача может быть достигнута, если командирующие организации проведут тщательный отбор кандидатов в вузы".
8 июня 1922 года на заседании Политбюро были приняты предложения заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта о разработке мероприятий по вопросам "фильтрации студентов к началу будущего учебного года", установлении "строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения" и "установлении свидетельств политической благонадежности". Вскоре было сделано дополнение к этим пунктам: "До начала учебного года все студенты (кроме членов РКП и РКСМ) обязаны представить отзыв ГПУ по месту нахождения вуза о лояльном отношении к советской власти".
Вступительные экзамены теперь не имели никакого значения. Важны были "чистота анкеты" и благословение партийно-чекистского аппарата. При наличии первых двух условий, большим подспорьем могла стать "пролетарская" внешность и манера поведения. Как вспоминал М. Москвин:
"Чем более "пролетарски" вы выглядите, чем грубее ваша речь и тупее ответы, тем больше шансов на то, что вы будете грызть гранит науки".
Важно также умение материться, бить "по сопатке", носить одежду по пролетарски и "познать, что грубость не порок, что насилие - добродетель, и только тогда кандидат на высшее образование становится частицей материала, которые пролетаризирует вузы".
Да это же готовый портрет "красного офицера"!
К началу 1925 года в вузах страны удельный вес выпускников так называемых рабочих факультетов (рабфаков) среди студентов составлял уже 43 процента. Пленум ЦК ВКП(б) в июле 1928 года потребовал поднять этот показатель до 65 процентов. Одновременно регулярно производилась чистка учебных заведений от "чуждых элементов". Только в 1925 году из высшей школы изгнали 40 тысяч "социально ненужных" студентов.
* * *
Учебные программы приходилось адаптировать к уровню катастрофически безграмотных молодых пролетариев. Так, в Московском высшем техническом училище (МВТУ) изъяли из программы курс по сопротивлению материалов (Сопромат), дабы не обременять студентов сложностями высшей математики; в ряде университетов упразднили физико-математические факультеты. Как "устаревшие и бесполезные для диктатуры пролетариата" были ликвидированы юридические, исторические и философские факультеты. Тщетно взывал в своем обращении к Совнаркому 8 февраля 1922 года коллектив преподавателей МВТУ:
"Прием в школы массы неподготовленных, иногда почти безграмотных лиц, заставивших столь немногочисленный в России и потому особенно для нее ценный персонал научных работников расточать силы на элементарную подготовку принятых лиц и притом несомненно с худшим результатом, чем это могла бы сделать правильно поставленная средняя школа".
Старорежимных профессоров, возомнивших себя "ценным персоналом", заменяли "красными профессорами". О диком сумбуре и мраке, что царил у них в голове, ярко свидетельствует выдержка из брошюры известного в те времена "педолога" А.Б. Залкинда "Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата", опубликованной в 1924 году:
"Пролетариат имеет все основания для того, чтобы вмешаться в хаотическое развертывание половой жизни… Все те элементы половой жизни, которые вредят созданию здоровой революционной смены, которые грабят классовую энергетику, гноят классовые радости, портят внутриклассовые отношения, должны быть беспощадно отметены… Половое влечение к классово-враждебному, морально противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу"… Далее шел бред про "классовый противополовой насос", с помощью которого предлагалось "отсосать обратно ценности", похищаемые из пролетарского организма.
Уровень образования вполне закономерно неуклонно снижался, но и в упрощенном варианте качество усвоения материала оставалось невысоким. Так, в МВТУ в 1926 году не успевало 38 процентов студентов, а из 378 выпускников 262 являлись второгодниками. В технических училищах количество второгодников составляло более 55 процентов всех студентов. Сами руководители советской системы образования признавали: "вузы готовят "дефективных" инженеров и врачей, и их дефективность не заметна потому, что эти инженеры ничего не строят, а врачи работают в условиях эпидемий, косящих людей".
Ничего не строящие инженеры, никого не лечащие врачи, не умеющие воевать военные - все это стало еще одной стойкой советской традицией.
В военные учебные заведения, естественно, направляли отборные молодежные кадры. Ведь они получали в руки оружие, изучали "самую лучшую в мире" и "самую секретную" технику. Поэтому чистоте анкеты придавалось особое большое значение, а сокрытие "чуждого происхождения" считалось тяжким преступлением и сурово наказывалось. Те, кому не повезло с происхождением, имели возможность попасть на службу только при условии сильно выраженной любви к советской власти и публичного разрыва со своими родителями, как, например, сделал сын священника, будущий маршал A.M. Василевский.
Лишь в декабре 1935 года, после знаменитого сталинского изречения "Сын за отца не отвечает", постановлением ЦИК и СНК были сняты ограничения, "связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей". Но формально. Поскольку практически одновременно вышел секретный циркуляр НКВД, отмечавший, что дети и внуки "бывших людей" являются "контрреволюционным резервом". К тому же теперь гораздо актуальней было не попасть в разряд "врагов народа" или "члена семьи врага народа".
Все же общей грамотности большевикам удалось добиться. В 1939 году основная масса молодежи, поступавшей в военные учебные заведения (43,9%) имела образование 7 классов, у 17% был аттестат за 10 классов, а 14,5% окончили рабфаки или техникумы. Но 25% курсантов получили общую образовательную подготовку в объеме 4–6 классов.
* * *
Для огромного количества развернутых в стране военных училищ и школ не хватало ни материальной части, ни преподавательского состава.
Так, на 1 января 1941 года училища и летные школы ВВС были укомплектованы преподавателями только на 44,1%. В этих же учебных заведении вместо положенных по штату 1276 бомбардировщиков СБ имелось в наличии лишь 535, кабин с двойным управлением вместо 743 было всего 217. Несмотря на то, что в стране ежегодно строили тысячи самолетов, "сталинских соколов" учили летать на устаревшей технике.
(Это положение не изменилось и в ходе войны. Ставка делалась не на высокий уровень подготовки военных кадров, а на их массовость. Бывший командующий 4-й воздушной армией маршал К.А. Вершинин вспоминал, как принимал пополнение в ходе подготовку к операции "Багратион": "Из 1-й воздушной армии к нам прибыли три авиационные дивизии. Нам стало известно, что 309-я иад на 60% была укомплектована молодыми летчиками, прибывшими из школ. 22 человека из них закончили летную программу только на самолете По-2 и на боевом самолете не летали вовсе. Не лучше обстояло дело и в 233-й шад. В ее составе насчитывалось 22 молодых летчика". То есть, прямо на фронт направляли пилотов-истребителей, никогда истребителя не видевших, и пилотов-штурмовиков, подготовленных аналогичным образом).
Горючим летные училища обеспечивались на 41,4% от потребности, танковые - тоже.
Трехлетний срок обучения почти во всех училищах сократили до двух лет, а его качество постоянно ухудшалось, доходя в упрощении до полного примитивизма. Широко практиковались досрочные выпуски. Благодаря такого рода мерам, за три предвоенных года (1939–41) военные училища наштамповали 48 тысяч красных командиров.
Вместе с расстрелянными военачальниками исчезли написанные ими учебники и наставления. С.М. Елизаров вспоминал: "В офицерских училищах нас учили приемам "отбивания конницы справа и слева", бессмысленной шагистике. А созданных революционными полководцами учебников мы в глаза не видели".
В апреле 1940 года на заседании высшего начальствующего состава, посвященном итогам Советско-Финской войны, был озвучен факт, великолепно характеризующий качество подготовки командных кадров: в 142-й стрелковой дивизии из начальствующего состава лишь 17% знали компас, карту и умели ходить по азимуту!
Зато в учебные планы всех военных и военно-политических училищ, курсов, военных академий, дивизионных партийных и комсомольских школ был введен специальный курс "О методах борьбы со шпионско-вредительской, диверсионной и террористической деятельностью разведок капиталистических стран и их троцкистско-бухаринской агентуры".
На 1 января 1941 года списочная численность командно-начальствующего состава армии и флота составляла 579.581 человек, в том числе в сухопутных войсках - 427 тысяч, в военно-воздушных силах - 113 тысяч. Из них 7,1% имели высшее военное; 55,9% - среднее военное; 24,6% - ускоренное военное образование, а 12,4% (71.868 человек) вообще не имели никакого военного образования!
В связи с частыми перемещениями многие офицеры перед войной исполняли свои должности непродолжительное время и не успели приобрести необходимый опыт. До половины всего командного состава вооруженных сил имели практический командный стаж от 6 месяцев до одного года. Во всех округах, ввиду некомплекта 77 тысяч кадровых офицеров, 30–40% командиров среднего звена составляли офицеры запаса с недостаточной военной подготовкой.
В 1944 году Г.К. Жуков вдруг "прозрел":
"Наши академии, школы и курсы неправильно учили командные кадры, а именно:
1) Теоретическое обучение шло явно в ущерб практическому обучению. Опыт войны показал, что только те командиры оказались хорошими командирами, которые выросли на полевой работе, а не в кабинетах…
2) Наши командиры очень плохо знали и знают технику (авиацию, артиллерию, танки и пр.).
3) Волевые качества нашего командира - инициатива, умение взять на себя ответственность - развиты явно недостаточно, а это пагубно сказалось в ходе войны в первый период"…
Между тем, за шесть дней до германского нападения на СССР сотрудники военного атташе США в Москве составили донесение для Отдела военной разведки с анализом состояния Красной Армии, в котором, в частности, писали:
"Руководство армии состоит из необразованных и даже невежественных людей. В результате чистки 1938 года из армии были изгнаны способные военачальника, что сделало ее сегодняшний высший командный состав в качественном отношении неполноценным.
Офицерский корпус в целом может быть охарактеризован подобным же образом, за исключением офицеров молодого возраста. Возросшее значение, придаваемое последние десять лет системе военных училищ, подняло общеобразовательный уровень среди половины офицеров молодого возраста, но в этом отношении еще предстоит сделать очень много".
Недоучившись, недолетав, недостреляв, "неправильно обученные" свежеиспеченные командиры разъезжались в строевые части принимать технику и "классово сознательный" личный состав…
* * *
Советские "военные доктринеры" полагали, что отдельный красноармеец изначально превосходит любого бойца любой капиталистической державы: "Классовый отбор, классовый принцип воспитания армии и классовые цели войны пролетарского государства делают Красную Армию несравнимой силой в политико-моральном отношении, а наше тактическое искусство развивается "на стержне высокого политико-морального уровня, на базе подвижности, смелости и напора. Сила классового воспитания, проводимая нашей партией, является могучей силой, и притом силой только Красной Армии".
Правда, М.В. Фрунзе, кроме классового воспитания, настаивал еще и на "максимальном умственном развитии красноармейцев", а М.Н. Тухачевский писал о том, что "современный боец должен быть высококультурен, должен обладать способностью к целесообразному и продуктивному использованию передовой техники".
Но откуда было взять этого "высококультурного бойца"?
Основную часть красноармейской массы по-прежнему составляли крестьяне, успевшие пройти "школу коллективизации", пережившие раскулачивание, страшный голодомор 1932–33 годов, голодуху 1936-го и 1937 годов, запуганные террором и навечно закрепленные за колхозами. "Уважаемых хлеборобов" превратили в бесправных рабов, работающих за пресловутые "трудодни", то есть бесплатно.
Они выросли в стране, где сочинение доносов возвели в ранг высокой доблести, где наследники Павлика Морозова - "пионеры-дозорники" - собирались на слеты и рассказывали, как посадили в тюрьму своих родственников за украденную с работы катушку ниток, где врачи призывали: "в деле раскрытия вредительств вызвать на соревнование ОГПУ".
Газета "Правда" писала в статье от 21 декабря 1937 года: "Пусть знает товарищ Ежов, что чекисты Наркомвнудела - это не только те, кто работает в карательных отрядах, но и миллионы трудящихся, научившихся большевистской бдительности, научившихся разоблачать врагов народа и составляющих резервы НКВД".
С точки зрения иностранцев, счастливые советские колхозники были низведены до скотского состояния. Вот пример любопытной ситуации. При насильственном вхождении прибалтийских стран в состав Советского Союза, некоторые аборигены, зараженные "бациллами коммунизма", активно тому способствовали: встречали цветами "освободителей", выискивали классовых врагов, помогали НКВД в деле проведении депортаций и других социалистических преобразований. Летом 1941 года многие из них успели сбежать, вместе с семьями их отправили в глубокий тыл. Не в заполярный концлагерь, а в обыкновенные райцентры и деревни - поправить расшатавшиеся нервы. Оказавшись на "интернациональной родине", они испытали новое потрясение:
"Уважаемый товарищ Маленков. На XVIII конференции партии Вы беспощадно раскрыли недостатки в промышленной жизни. Такое же беспощадное отношение нужно сделать насчет колхозной жизни. Если Вы, тов. Маленков, пожили бы в таком колхозе, в каком мне приходится жить, у вас, наверное, волосы встали бы дыбом - вместо настоящего социалистического хозяйства получилось какое-то уродство. Крестьянская масса живет в большой бедноте (главное пропитание - хлеб с водой, да и то не хватает) из-за неряшливости, и можно сказать, преступного руководства. Скажу Вам правду - в фашистской Латвии рабочие жили в гораздо лучших условиях, чем здешние колхозники.
Мы, приехавшие латыши, активные работники за советскую власть в Латвийской ССР, были до того глубоко разочарованы, что наша вера в жизнеспособность социалистического строя получила значительный ушиб… Ведь здесь, в Горьковской области, земля плодородная, и при правильном руководстве доходность можно вполне удесятерить. Нечего ссылаться на недороды - культура таких не знает… Разве это не кричащий факт, что колхозники в течение больше десяти лет существования колхозов не добились больше 1 килограмма хлеба на трудодень? И внешний вид нашей деревни такой, что люди ее готовятся к гибели, нежели к жизни".