* * *
Около семи утра Мэтью шагал по коридору в сторону королевских апартаментов. Открыв третью дверь слева, он всмотрелся в неосвещенную прихожую. Это была не та комната. Но ведь королева говорила вчера, что ее дурацкий попугай будет в третьей комнате слева. И почему она так настаивала, чтобы Мэтью осмотрел его? Он совершенно не разбирался в птицах, но раз он только что вернулся из тропиков, его сочли специалистом по лечению попугаев.
Мэтью потер подбородок, ужасно чесавшийся после того, как он сбрил бороду, и попытался вспомнить, что именно говорила королева. После первой ссоры с Кэрью вчера днем он совершенно забыл о попугае и теперь не мог точно вспомнить, о какой комнате шла речь. Может быть, третья дверь справа?
Вот теперь все верно. На деревянном шесте около горящего камина сидел ярко-зеленый попугай, деловито поклевывая зажатый в лапе кусок хлеба. Старуха, которая должна была стеречь попугая, лежала на скамье рядом, завернутая в стеганое одеяло, и крепко спала. Мэтью тихо подошел к птице.
Попугай взглянул на него своими пронзительными бусинками-глазками, но не стал возражать, когда Мэтью погладил его по спинке, а потом, приподняв по очереди оба крыла, внимательно осмотрел. Ничего опасного, но не помешал бы порошок от дизентерийной блошки. Он, возможно, понервничает, но это, похоже, единственное, что ему надо.
"А ведь мы редко получаем то, что нам надо". Внутренний голос пробудил слишком мучительные воспоминания, и Мэтью повернулся, чтобы уйти. Его взгляд упал на спящую. Отсюда ему видна была ее блестящая черная коса, лежащая на одеяле, и он сразу вспомнил о женщине, лишившей его покоя. Нет, обнаружить ее так близко было бы слишком! Этого просто не может быть!
Мэтью задержал дыхание и осторожно заглянул за край белого одеяла.
Все-таки это была она… королева фей.
Потрясенный, Мэтью стоял, словно пригвожденный к полу, и глядел во все глаза. Девушка мирно спала, подложив руку под щеку, и выглядела бесконечно привлекательной в тусклом свете камина. Ее шея, словно выточенная из слоновой кости, с едва уловимым биением пульса, так и звала прикоснуться к ней губами.
Дрожь пробежала по его телу, и Мэтью поспешно отступил, удерживаясь, чтобы не протянуть руку. Эта сцена не была предназначена для его взгляда.
Но он все же заметил, что второй рукой спящая обнимала ангельскую головку юного пажа леди Флеминг, того самого, из-за которого и произошла отвратительная ссора с Эссексом, закончившаяся вызовом на дуэль. Он слышал, что пареньку здорово досталось от разгневанной хозяйки, вот бедняга! Но зато его утешила Титания. По своему вчерашнему опыту Мэтью знал, на какие чудеса она способна. Ее нежный голос до сих пор звучал в его ушах, пробуждая уснувшую было боль и тоску по Джоанне.
Джоанна умерла, и заменить ее, как оказалось, невозможно. Взяв себя в руки, Мэтью отвернулся и пошел к двери. Не стоит создавать себе лишних проблем.
Он закрыл за собой тяжелую дубовую дверь, но деревянная преграда не смогла остановить поток разбушевавшихся в нем чувств, порожденных этой неожиданной встречей. Просто безумие! Он весь напрягся от одного воспоминания о ее восхительном теле, едва скрываемом полупрозрачной мокрой рубашкой.
Охваченный смятением, Мэтью пошел прочь. Все это ему не нравилось. Очень не нравилось. Он предпочитал держать под контролем свои чувства и эмоции. То, что происходит с ним сейчас, просто недопустимо!
– Какого черта вы здесь делаете, Грейсток? – послышалось сзади. – Я же предупреждал вас держаться подальше от покоев ее величества!
Узнав голос, Мэтью обернулся и увидел Роберта Деверо. Граф Эссекский стоял, положив руку на эфес шпаги, и сверлил его взглядом.
Мэтью плотоядно ухмыльнулся, довольный, что может отвлечься, выместить на ком-то свое дурное настроение. Забавляло, с каким хозяйским видом этот двадцатилетний юнец говорит о королеве. Видимо, Эссекс считал Елизавету своей исключительной собственностью, а потому задирал всякого, кто, по его мнению, покушался на его место фаворита. Говорили, что граф дерется на дуэлях несколько раз в год, если Елизавета не успевает вовремя вмешаться.
– Ее величество попросила меня взглянуть на ее попугая, – произнес Мэтью самым любезным тоном. – Поэтому я здесь и оказался. Но вам не о чем волноваться, я моряк, а не комнатная собачка. Это место ваше по праву.
Эссекс чуть не задохнулся от гнева.
– Хотите сказать, что это я – комнатная собачка?!
– Я хочу лишь сказать, что вы – то, что сами из себя сделали.
Эссекс злобно прищурился.
– Не понимаю, почему ее величество сделала вас бароном. Вы как были грубым отвратительным простолюдином, так им и остаетесь. Советую вам как следует приготовиться к смерти сегодня вечером.
– Сгораю от нетерпения! – поклонился Мэтью, ощущая всю иронию ситуации. Он давно привык считать своим домом весь мир и ненавидел спертый воздух двора, а этот глупец обвиняет его в том, что он хочет быть у королевы на побегушках!
Эссекс гордо удалился, а Мэтью подумал, что научился обращаться со шпагой на десять лет раньше, чем граф. Сегодня вечером он намерен пролить немного крови. Может, хоть это научит молодого глупца хорошим манерам.
Уходя, Мэтью задумался о вчерашнем происшествии. На рассвете он снова осмотрел место нападения. Встав на колени на еще влажную землю, он нашел несколько достаточно ясных следов. Они скоро исчезнут, смытые летними дождями, так что он аккуратно измерил их и зарисовал на предусмотрительно взятом листе бумаге.
Слишком мало улик и слишком много вопросов. Мэтью не нравилась сложившаяся ситуация. Еще меньше ему понравился хруст ветки, неожиданно раздавшийся за его спиной. Неужели кто-то следит за ним?
Он поискал в густом кустарнике на берегу, но никого не нашел. Исчезло без следа и волшебство вчерашней ночи. Остался только след чьей-то ноги, который он зарисовал и спрятал в своей комнате. Думая о том, как ему найти сапоги и их обладателя, Мэтью повернул за угол и натолкнулся на человека, несущего большой сверток. Сверток вылетел из рук мужчины и грохнулся об пол.
– Господи! Мой дар королеве! – воскликнул человек с французским акцентом, бросаясь к свертку и разворачивая ткань. Да-а, должно быть, эта груда фарфоровых осколков была когда-то прекрасной вазой. Мэтью стоял, досадливо хмурясь, и разглядывал человека, на которого так некстати налетел. Несмотря на ранний час, тот был одет, как для приема, в парчовый костюм ярко-красного цвета. Он явно хотел произвести впечатление на королеву.
– Я заплачу за ущерб, – сказал Мэтью с краткостью, которую, как он знал, многие принимали за высокомерие. Увы, он не был придворным. У него совершенно нет навыка произносить витиеватые извинения.
Щеголь выпрямился, было заметно, что ему стоило огромных усилий сдержать свое раздражение.
– Могу ли я спросить, кто вы, сэр?
Мэтью слегка поклонился, как того требовали хорошие манеры.
– Я барон Грейсток. А вы?
– Жак Ла Файе, посланец законного короля Франции, – с достоинством отвечал француз. – Вы разбили драгоценнейший подарок, предназначавшийся вашей королеве, барон, – добавил он.
Мэтью с трудом удержался, чтобы не выругаться. Вечно ему не везет.
– Я и не знал, что король Генрих Наваррский направил в Англию доверенное лицо, – сказал он. – Мне казалось, это ему не по средствам.
Ла Файе холодно посмотрел на него.
– Именно поэтому я здесь. У него нет средств, чтобы направить сюда официального посла с многочисленной свитой. А я только что вернулся из поездки по сбору пожертвований. Не желаете ли сделать взнос?
"Великолепно!" – усмехнулся про себя Мэтью. Генрих Наваррский был ближайшим наследником престола, но он был протестантом, поэтому католики отказывались признать его королем. Францию не один год разрывала гражданская война.
Теперь же, когда Елизавета отказала Генриху в дальнейшей материальной поддержке, уже оказав, по ее мнению, более чем щедрую помощь, посланец короля просит деньги у частных лиц.
– Вы лучше поговорили бы с лордом Эссексом, – сказал Мэтью. – Он давно рвется поддержать Наваррца. Скажите мне, сколько стоит ваш подарок, я готов возместить его стоимость.
– Это уникальная ваза. Ее ничем нельзя заменить. – Ла Файе бросил на него оценивающий взгляд. – Не соблаговолите ли быть моим гостем сегодня вечером? Мы могли бы поехать в город, отужинать? – Отказ Мэтью участвовать в пожертвованиях, казалось, лишь разжег его любопытство. – Мы можем остаться и здесь, если вам угодно. Я хотел бы обсудить некоторые планы, которые могут оказаться интересными для вас.
Мэтью сомневался, что его может заинтересовать что-либо, предложенное этим щеголем. Он знал, что дело француза было правым, но его волновало лишь одно – как побыстрее отремонтировать свои корабли и найти финансовое обеспечение для следующего плавания. Если ему не удастся это сделать, придется остаться здесь. Насмешка судьбы заключалась в том, что королева требовала, чтобы он отправлялся в море, но изыскивать для этого средства предоставляла ему самому.
– Благодарю вас, но на этот вечер у меня уже назначена важная встреча, – вежливо ответил он французу.
Мэтью направился к себе, чтобы разбудить Кэрью и расспросить его о знакомстве с Титанией. Он не хотел признаваться себе, что им движет не только забота об интересах сына.
4
Солнечный луч упал на лицо Кори, и она проснулась уже второй раз за это утро. Боже мой, утро уже в разгаре! Ей давно надо быть у королевы, а Сэмюэлю – у своей госпожи.
Она выбралась из постели, разожгла огонь для Джордано. Затем стала на колени возле спящего ребенка, умиленно глядя на его разрумянившееся личико.
– Сэмюэль, солнышко мое, уже время подниматься. – Она нежно погладила его щеку.
Сэмюэль улыбнулся во сне:
– Мама?
У Кори защемило сердце, столько любви и надежды было в его голосе. Взяв мальчика на руки, она ласково качала его, стараясь сдержать слезы.
– Это твоя подруга Кори, – прошептала она, прижимаясь к нему щекой. – Время вставать, дорогой, и начинать новый день.
Окончательно проснувшись, Сэмюэль захныкал и плотнее прильнул к Кори, вспомнив о жестокой действительности.
– Я знаю, что тебе ее не хватает, – успокаивающе говорила она. – Мы с тобой когда-нибудь поставим памятник на ее могиле. А сейчас я должна проводить тебя к леди Флеминг, которая будет очень сердиться, потому что ты опаздываешь.
Кори быстро оделась, затем помогла мальчику привести себя в порядок. Когда они уже собирались выйти, Джордано встрепенулся и захлопал крыльями на своем насесте.
– Нам лучше покормить его, иначе он не успокоится, – озабоченно сказала Кори, подходя к деревянному сундуку, где хранились мешочки с крупой и прочими припасами. – Ты не нальешь ему воды, Сэмюэль?
Когда они вошли наконец к леди Флеминг, был уже восьмой час. Горничная Джейн, открывшая им дверь, испытала явное облегчение при виде Сэмюэля.
– Ах, Дороти, у вас тут горячая вода! Позвольте мне умыть Сэмюэля, прежде чем он приступит к своим обязанностям.
С этими словами Кори стремительно вошла в комнату, решив, что лучшая защита от леди Флеминг – это нападение. Это была правильная тактика, потому что Дороти легко впадала в гнев, как, например, вчера вечером. Надо заметить, что эта дама не была в душе жестокой. Если кому-то удавалось найти к ней правильный подход, она могла быть даже доброй.
Дороти растерянно посмотрела на Кори:
– А почему ты с Сэмюэлем, Корделия? Он что, тебе надоедал?
– О нет, нисколько. Он помогал мне кормить попугая королевы. – "Это не так уж далеко от истины", – думала она, умывая личико Сэмюэля. – А теперь помой руки. Вот так. С мылом, – командовала она, заметив, что, едва намочив руки, он потянулся за полотенцем. Мальчик неохотно взял мыло. – А где вы держите его чистые рубашки, Дороти?
Дороти неохотно оторвалась от зеркала.
– Его что?
– Его рубашки. – Кори заглянула в открытый сундук, но увидела там только безделушки и платья.
Джейн, которая жевала хлеб с сыром, сидя у камина, вскочила и открыла другой сундук.
– Вот здесь, миледи. Я постирала ему рубашку, чтобы не пришлось платить прачке.
– Как мило с вашей стороны, Джейн, экономить деньги вашей госпожи, – похвалила ее Кори, и лицо Джейн просветлело. Кори прекрасно знала, что Дороти никогда бы не стала тратиться на прачку без крайней необходимости. Ее вполне устраивало, если Сэмюэль прикрывал грязное белье камзолом. – Давай, надень, Сэмюэль. А теперь, Дороти, Джейн поможет вам умыться, пока Сэмюэль будет завтракать.
Дороти неспешно двинулась к тазу с водой.
– Обычно мальчишка ест с судомойками. Он везде оставляет крошки.
– Да, но здесь он сможет поучиться у вас прекрасным манерам, – сказала Кори.
Кроме того, здесь он поест быстрее, чем на кухне, где царит суета. Она повязала мальчику салфетку, чтобы не запачкать его мундирчик.
– А теперь, дорогой, ты должен порезать вареное яйцо вот так. – Мальчик старательно повторял ее изящные движения.
– Но это мое яйцо! – По голосу Дороти было понятно, что назревает гроза.
– Джейн принесет вам еще одно! – Кори подмигнула Джейн, как бы намекая, что ее доброе дело не останется без награды.
– Разумеется, миледи! Буду счастлива вам услужить. – Джейн присела в реверансе и поспешила на кухню.
– Сэмюэль лучше будет вам служить, если будет сыт, правда, Сэмюэль?
– Да, миледи. – Сэмюэль съел поджаренный хлеб так аккуратно, что не уронил ни крошки.
Дороти фыркнула, погружая полотенце в горячую воду.
– Не представляю, почему с вами он ведет себя так хорошо, а со мной нет.
Кори постаралась ответить со всей возможной доброжелательностью и в приемлемой для леди Флеминг форме.
– Лорд Бэрли, которым, я знаю, вы восхищаетесь, говорит, что для детей мы как зеркало. Если они видят в нас доброту и великодушие, то и сами стараются быть такими же. А вот наши вспышки раздражения не улучшают их поведения. Его светлость не одобряет их.
Дороти уставилась в зеркало, словно стараясь усвоить это мудрое изречение, но явно не вполне с этим справилась. Похоже, что она также не поняла, что ее только что осудили за то, что она ударила Сэмюэля.
Подмигнув Сэмюэлю и улыбнувшись Джейн, которая как раз вернулась с яйцом, Кори поспешила выйти, пока Дороти еще размышляла над ее советом. Не исключено, что она в конце концов последует ему через некоторое время.
И пусть ее не хватит надолго, думала Кори, торопясь в покои королевы, она выиграла для Сэмюэля хоть небольшую передышку. А ради этого стоило потратить время и силы.
* * *
– Где, черт возьми, виконтесса Вентворт? Скажите ей, чтобы немедленно двигала сюда свой наглый зад. Кем она себя воображает? Особой королевской крови?
Грозный голос Елизаветы Тюдор был прекрасно слышен через дверь, за ручку которой взялась Корделия. Набрав в грудь побольше воздуху, она вошла и опустилась в глубоком реверансе перед королевой, которую только что облачили в платье. Волосы были еще не причесаны, и лицо не накрашено.
– Мой наглый… зад здесь, ваше величество, – произнесла она смиренно. – Я доставила его сюда так быстро, как только смогла. Уверяю вас, я отнюдь не считаю его королевским. Только благородным, на большее я не претендую. С королевским же задом вы справляетесь лучше, чем кто-либо.
В королевской спальне внезапно повисла мертвая тишина. У одной из горничных вырвался непроизвольный смешок, но она тут же зажала себе рот рукой. Кори улыбнулась, глядя на королеву снизу вверх, в ее лице не было ни следа насмешки.
Королева пристально смотрела на нее долгую минуту, но Кори видела, что она решает про себя, рассмеяться ей или разозлиться. Елизавета любила меткие выражения. Весь вопрос в том, соблаговолит ли она счесть их удачными.
К ее облегчению, Елизавета рассмеялась, откинув голову и открыв взору почерневший зуб.
– У тебя острый язычок, девочка. Так что, ты полагаешь, что мой зад величественнее, чем у других?
– Он очень изящен, ваше величество, как вы хорошо знаете, – сказала Кори, рассудив, что сейчас полная правдивость сработает лучше, чем очередная шутка. Но одновременно она была озабочена зубом королевы. Неудивительно, что их госпожа так раздражительна в последнее время. – Я рада, что могу развлечь ваше величество время от времени. Видит бог, вы много работаете на благо нашей страны. Но чтобы отвлечься, вам иногда нужна и шутка.
Елизавета кивнула, все еще хихикая.
– Вот тут ты права. К сожалению, мало кто понимает, чем я жертвую для моей страны. – Она оглянулась и увидела, что ее четыре камер-фрейлины, две фрейлины и четыре камеристки улыбаются. – Чего вы скалитесь тут, как обезьяны? – заорала она с внезапной злостью. – Выйдите вон! Я хочу поговорить с Кори наедине. Она и прическу мне сделает, вы сегодня какие-то косорукие!
Десять женщин сломя голову бросились вон из комнаты, словно спасая свою жизнь. Должно быть, она правильно догадалась насчет зуба, думала Кори. Боль превращает ее величество в дикого зверя.
– Ваше величество, может быть, у вас что-то болит сегодня? – тихо спросила она.
– Разумеется, нет, с чего вы вообразили? – Елизавета резко выпрямилась на табурете и сверкнула глазами на Кори. – Можете причесать меня.
Кори послушно взяла щетку для волос, вынула шпильки из поредевших седеющих волос королевы и начала осторожно их расчесывать.
– Я это предположила, потому что, когда у вдовствующей графини Уитби болели колени, она тоже кричала на людей. И когда такое случалось, я предлагала ей теплые компрессы. Я бы рада была предложить подобное и вам, если бы вы пожелали. Или вы предпочли бы гвоздичное масло на больной зуб? – Кори помолчала, надеясь, что королева признает, что ей плохо, и позволит помочь. Но для Елизаветы было непросто признаться в своей слабости.
– Я не твоя престарелая бабка, – рявкнула она.
– Конечно, нет, ваше величество, – мягко проговорила Кори, с тоской вспоминая свой дом и бабушку в Уитби-Плейс. – Леди Уитби много старше, но время от времени мы все испытываем боль, и в такие моменты нам не помешает дружеская поддержка.
Елизавета обернулась и схватила Кори за руку, заставляя остановиться.
– Ты что, хочешь стать моим другом? – резко спросила она, недоверчиво щурясь.
– Да, ваше величество. Я надеюсь служить вам еще много лет. Разве не будет приятнее, если мы станем друзьями?
Елизавета, видимо, поверила в ее искренность, потому что отпустила ее руку, глубоко вздохнув.
– Кори, ты милая девочка. Ты делаешь великодушное предложение, а я должна все испортить, браня тебя. Этим утром двое отцов пожаловались на тебя. Они говорят, что ты учишь их детей плутовать в карты.
Кори, просиявшая было от комплимента королевы, чуть не застонала.