Во время этого долгого путешествия я обратил внимание на то, что некоторые из программ носили название "Прощальное турне". Я заинтересовался, что бы это значило. В труппе утверждали, будто европейский ангажемент мадам не позволит ей долго приезжать в Штаты, тем более что ходили разговоры о поездке в Южную Африку. Никто из нас тогда не знал, что это было последнее посещение Павловой Америки и что весной 1925 года она в последний раз танцевала в Эль-Пасо в Техасе. Последовали четыре полных волнения недели, так как нам предстояло дать сезон в Мехико в театре "Эсперанца". Наш поезд сопровождал вооруженный охранник, который вместо того, чтобы успокаивать нас, наоборот, только нервировал. Страна выглядела истощенной. Так много пустынь и плантаций кактусов, из которых делают пульке и текилу. Время от времени мы подъезжали к гасиенде, часто поезд привозил воду в эти отдаленные места. Почти всегда на вокзалах обитали нищие и торговцы продуктами. Мы прибыли в столицу Мексики в наиболее благоприятный момент – в два часа ночи в Страстную неделю. Когда мы оглянулись вокруг, нам показалось, будто мы ехали из США много-много недель вместо нескольких дней. Железнодорожная станция была переполнена мексиканскими крестьянами, съехавшимися из близлежащих деревень на празднование Страстной недели, и хотя все они были, так же как и мы, замерзшими и сонными, их широкополые сомбреро и цветные сарапе казалось, излучали вокруг себя солнечный свет. Мне хотелось остановиться и пристально вглядеться в каждого человека, но в тот момент у меня не было времени. Мы сели в такси, которые выглядели так, словно происходили из стародавних времен до изобретения автомобиля. Они отчаянно грохотали, хлопали, тряслись, и у нас возникла мысль: что же в первую очередь развалится на части – моторы, кабины или мы сами. Но мы клеветали на них, водители в целости и сохранности доставили нас к отелю и выскочили из машин, готовые получить свои чаевые. Мы вошли в отель и обнаружили, что нам не хватает комнат, чтобы разместиться. Ничего не оставалось, как отправиться поискать что-нибудь другое. Владельцы отелей никак не могли понять, почему мы настаиваем на отдельных комнатах для мужчин и женщин. Они упорно демонстрировали нам комнаты с несколькими кроватями "для семьи", как они прелестно объясняли. Наконец, мы все разместились в домах без каких-либо "семейных" осложнений. Единственная неприятность – я поссорился со своим соседом по комнате, и мы две недели не разговаривали друг с другом. Отель назывался "Отель-Эль-Буэн-Тоно". Сама мадам настояла на том, чтобы остановились в отеле, который содержал француз, потому что однажды он оказал большую услугу группе русских артистов. Небольшая гастролирующая русская оперная труппа приехала в город несколько лет назад, гастроли оказались плохо организованы, и они сели на мель, оказавшись без денег. Любивший музыку хозяин позволил труппе остаться в отеле и питаться бесплатно. Несколько лет спустя я узнал, что бедняга потерял все, что имел, во время одной из многочисленных мексиканских революций.
Наш сезон начался только на Пасху в субботу, так что несколько дней мы с удовольствием проводили время, только иногда по утрам проходили репетиции. Однажды вечером мы с большим волнением отправились в "Театр Лирик", так как нам сказали, будто там идет превосходное ревю в исполнении мексиканских артистов. Это оказалось не совсем то, чего мы ожидали, а мексиканская пародийная интерпретация французской труппы, недавно приезжавшей из знаменитого мюзик-холла "Батаклан" в Париже. Их выступления пользовались большим успехом в городе, но местные певцы, танцовщики и актеры сочли, что преуспеют больше, если создадут свою версию. Шоу было мексиканским по духу и включало некоторые очень хорошие местные танцы. В середине представления директор вышел на сцену, и мы подумали, что он собирается объявить о каких-то изменениях в программе. Но нет!
– Леди и джентльмены, – провозгласил он с широкой улыбкой. – Я должен сделать объявление. Сегодня вечером в нашем театре присутствует мадам Анна Павлова.
Зал встал, и все увидели Павлову в ложе. Раздались одобрительные возгласы, мы тоже присоединились. Это был изумительный момент. Павлова повела себя точно так, как я от нее ожидал: она встала, вышла вперед, грациозным жестом кавалера сняла свою маленькую шляпку и, опустив руки на барьер ложи, поклонилась с той скромностью, которая присуща только воистину великим людям. К концу программы произошла еще одна кутерьма – на сцене состоялся парад мексиканских красавиц: группы прелестных девушек, все они несли корзины с подарками, чтобы раздать их публике. Они соперничали друг с другом, пытаясь забросить соломенные куклы, цветы и ленты из своих корзинок в ложу мадам. Многие из них конечно же промахивались, и, когда какой-нибудь мужчина из публики подбирал эти упавшие предметы, все принимались свистеть, опасаясь, что он захочет взять их себе. Но затем начинали аплодировать, когда галантные мексиканцы передавали подарки в ложу мадам.
Наше первое выступление сопровождалось неистовым возбуждением. Мы показывали "Восточные впечатления", "Амариллу" и заканчивали "Русским танцем". Это означало, что мне предстоит много тяжелой работы, особенно если учесть, что Мехико находится в семи тысячах футов над уровнем моря и любой танец требует больших усилий. Пока Волинин ждал за кулисами своего выхода в дивертисменте, один из журналистов спросил, не испытывает ли он затруднений с дыханием.
– Нет, – ответил он. – Я не вижу никакой разницы.
Однако, когда танец "Пьеро" закончился, он в изнеможении обрушился за кулисы, ноги его заскользили вперед, и выглядел он довольно странно в углу сцены. Он больше не танцевал до конца вечера. Мне удалось исполнить "Русский танец", но я не смог потом выйти на поклон, потому что был не в состоянии дышать. Мадам имела потрясающий успех в роли Радхи, это было ее первое выступление. После продолжительных аплодисментов и множества вызовов оркестр встал и заиграл Diena, последнюю часть Jarabe Tapatio, который за пределами Мексики обычно называют "Танец шляп". Нам сказали, что это традиционная музыка, под которую toro выходит на арену для боя быков. Это высказывание кажется странным, когда дело касается индийских богов, но тем не менее считалось большой похвалой. На публику произвела большое впечатление присядка в "Русском танце", поскольку ничего подобного в Мексике никогда прежде не видели. Весьма удивительное событие произошло шестнадцать лет спустя, когда я приехал в Мехико с "Русским балетом полковника Базиля". Тамара Фриде вышла замуж и поселилась там. Было очень приятно в 1941 году найти там старых друзей. Тамара пришла ко мне с сеньорой Кампабелло, которая была официальным лектором по истории танца в "Театро де Беллас Артес", а также состояла при мексиканском правительстве.
– Возможно ли, что вы и есть тот самый Альджеранов, который приезжал сюда несколько лет назад с Павловой? – некоторое время спустя спросила она.
– Да, – ответил я и спросил, видела ли она труппу Павловой.
Ее тогда не было в Мехико.
– Люди рассказывали мне о медленной присядке, которую вы исполняли, – ответила она. – Известно ли вам, что ее никогда ни до того, ни после не исполняли в Мексике?
Единственное, что мне оставалось сделать, – это отвести ее в другую комнату и исполнить перед ней фрагменты этого танца.
– Ahora yo creo! – воскликнула она, хлопая в ладоши. – Теперь я верю!
Это был удивительно волнующий момент в жизни, и моей первой мыслью была мысль о Павловой, без которой я никогда не выучил бы этих па, да и вообще не научился бы танцевать.
Я полюбил Мехико. Он обладал таким же ароматом, как Манила, но был еще приятнее на вкус – до сих пор, когда закрываю глаза, представляю tamales, завернутые в маисовые листья, и frijoles, впоследствии ставшие моей основной едой на Кубе, когда я путешествовал там с Русским балетом. Мы обычно каждый день отправлялись на цветочный рынок, платили сумму, равную нескольким пенсам, и наши номера всегда были заполнены калифорнийскими маками, душистым горошком и великолепными местными цветами. По какой-то причине розы всегда были коротко обрезаны и прикручены к палкам, так что мы никогда их не покупали. Было грустно видеть так много прекрасных зданий в обветшалом состоянии – затененные дворы, дверные проемы из резного камня или дерева, великолепные фасады церквей. Я зашел в собор, и он произвел на меня довольно мрачное впечатление: все раки задрапированы пурпуром, огромное распятие на гробнице в центральном нефе, окруженное цветами и свечами, Дева Мария, облаченная в черное, толпы верующих, стоящих на коленях на пыльном деревянном полу, а святая вода казалась настолько грязной, что человеку надо было отличаться необыкновенной верой, чтобы прикоснуться к ней. Однажды в середине дня я увидел, как верующие, покинув собор, направились на арену для боя быков. Как я жалел, что не мог присоединиться к ним – из-за спектакля это было совершенно невозможно. Знаменитый тореадор Гаона в последний раз выступал на арене. Позже мы услышали, что три лошади погибли, а великий человек убил семь быков.
Перед отъездом труппа дала представление на арене для боя быков в воскресенье днем. Странное это чувство – танцевать на открытом пространстве перед тысячами людей. Удивляюсь, почему мы начали с "Волшебной флейты", для которой нужны были декорации, в результате людям, сидящим по краям круга, ничего не было видно. Естественно, все они кричали, свистели и шикали, но сделать что-либо было невозможно, и мы продолжали, но недолго, ибо, когда исполнили половину "Амариллы", у нас над головами разразилась гроза. Мы храбро оставались на сцене, в то время как зрители бросились искать укрытие, затем последовали за ними так быстро, как только могли. Рабочие сцены принялись убирать декорации, пока они полностью не погибли, но оставшиеся зрители, которые наблюдали за происходящим из своих укрытых мест, принялись выражать недовольство. Они сочли себя обманутыми. Затем дождь прекратился, и Павлова исполнила Лебедя, но нам нужно было скорее пообедать, не смывая грима, и поторопиться на вечернее представление в другой театр.
Нас провели по Паласио Националь, и мы увидели почти все его великолепные комнаты, в их числе ту, где в 1913 году был убит президент Мадеро. Отверстие от пули все еще зияло в спинке стула, а на ковре было видно пятно крови. Нам также показали золотые и серебряные обеденные сервизы, принадлежавшие императору Максимилиану. Во дворце было много великолепных комнат, в том числе одна, в которой все было сделано в Мексике, включая прекрасные занавеси, сотканные индейцами. Стул президента больше походил на трон – весь красно-золотой, с орлами вместо ног и изумительно красиво расшитым балдахином.
Мы провели целый день, рассматривая пирамиды солнца и луны с их чудесной резьбой. Какая странная страна – такое великолепие и такая нищета. В целом люди мне понравились; конечно, они были ленивыми, но я не мог удержаться от чувства, что они по-прежнему наслаждались жизнью ради жизни и не пытались превратить ее в нечто искусственное, что можно было бы оценить деньгами. Мы наняли в труппу несколько американцев, и им совершенно не нравилось отношение мексиканцев. Оно их просто пугало. Я хорошо помню Луи, который продавал программы и знал наизусть все сюжеты балетов. Он никогда в жизни не выезжал за пределы США, и когда посмотрел на противопожарный занавес в театре, то смог прочесть на нем только одно – объявление о лечении венерических заболеваний. В перерыве мы переходили через дорогу, чтобы выпить пульке в ближайшем баре. Перед тем как выпить, мы вынимали мух из стаканов. Одна стена бара была облицована кафелем, а под ней проходила маленькая канавка. Мы испытали легкий шок, когда пожилая женщина, подняв юбки, использовала приспособление очевидным образом. Мы все много смеялись, главным образом над Луи. Два дня спустя он уехал в Соединенные Штаты – не смог вынести Мексику.
Гуляя по улицам, я научился видеть красоту поблекших красок и ломаных линий. Даже новые здания не могли выдержать сравнения со старыми. "Театро де Беллас Артес" представлял собой великолепное здание белого мрамора, но никто не верил, что оно когда-нибудь будет достроено. Он находился почти в таком же состоянии, как во время прошлого визита Павловой семь лет назад. Ночами в каждом квартале города дежурил полицейский, вооруженный карабином, с фонарем и свистком. Каждую четверть часа он дул в свой свисток, чтобы полицейский из следующего квартала знал, что он на месте. В Мексике нам платили в твердой валюте, единственный раз в жизни, когда мне платили золотом. Поскольку с нами рассчитывались раз в две недели, у меня накопилась довольно значительная сумма, и мне было страшно возвращаться домой, поскольку у меня в карманах приятно позвякивало.
Мехико был полон сюрпризов. Хотя нам обычно предоставляли кое-какую информацию о новых странах перед приездом туда, но обычно все сводилось к самой простой информации о ценах и отелях. Никто не догадался предупредить девушек о том, что в Мексике существует закон, запрещающий молодым женщинам выходить на улицу без сопровождения после определенного времени. Обычно никто не выходил из театра в одиночку, и члены труппы расходились по своим отелям группами. Однажды вечером одна из девушек задержалась в театре, подбирая костюмы, а затем спокойно отправилась домой одна. Несколько мужчин окликали ее по дороге, но она не обращала на них внимания и шла дальше. Вскоре ее остановил полицейский и заговорил с ней, но она не поняла, что он сказал. Потом он перешел на ломаный английский, и тогда она поняла, что он говорит:
– Можно посмотреть вашу лицензию, сеньорита?
– Лицензию?
Сначала она подумала, что он имеет в виду паспорт, но в любом случае она оставила его в отеле. Наконец до нее дошло, что полицейский принял ее за проститутку или по крайней мере за любительницу, работающую неофициально. Он позвал своих коллег, и, подозрительно ее рассмотрев, они заявили, что она должна пройти в полицейский участок. Чем сильнее она сердилась, тем труднее ей было подобрать испанские слова, и так продолжалось до тех пор, пока не появился инспектор участка, изъяснявшийся на вполне сносном английском. Он был английского происхождения и, подобно многим жителям Латинской Америки, носил английское имя – то же самое имя (которое я утаю), как наш маленький корифей. Все закончилось благополучно, и девушка смогла добавить еще одну историю к своему репертуару. Один из управляющих отеля пригласил кое-кого из девушек пообедать в его кабаре за половину цены. Они по наивности приняли приглашение, но Павлова узнала об этом и объяснила им, что к чему.
Думаю, я смог бы провести несколько месяцев в Мексике, просто наблюдая за людьми, любуясь страной и зданиями. Пожалуй, это полностью поглотило бы меня. Но так сложилось, что я приехал туда танцевать. Павлова была особенно добра ко мне во время нашего там пребывания. Я настолько продвинулся, что мне поручили танцевать вместе с ней и Волининым pas de trois Годара, и она все так организовала, что я имел возможность время от времени отдыхать от ансамблевых танцев, поскольку очень уставал от "Восточных впечатлений" и "Русского танца". Еще одним ярким событием сезона стало изучение и исполнение мексиканских танцев. Мы исполняли их перед президентом Мексики, когда он посещал Нью-Йорк в предыдущем году. Автор декораций Могар Бест присутствовал на всех репетициях. Преподаватель, известный нам под именем сеньор Беньон, приехал позаниматься с нами. Его танец был чрезвычайно легким и четким и вдохновлял нас. Его ассистенткой была очень красивая девушка-мексиканка. Когда она исполняла па, Павлова шепнула мне: "Посмотри, Элджи, чтобы я делала все правильно". На одной из этих репетиций Павлова сделала мне большой комплимент – повернувшись к Бесту, она сказала ему:
– Этот мальчик – артист.
– Пока еще нет, мадам, – ответил я.
Она продолжала, обращаясь к Бесту:
– Видите, какой артист.
Я был очень взволнован всем этим.
Пиановский заболел и остался в Соединенных Штатах. Залевский вел классы, но репетиций было немного. Произошло одно странное событие: за несколько дней до того, как мы закончили сезон, нам предложили отрепетировать "Прелюдии" – прекрасный балет Фокина, поставленный на музыку "Симфонических прелюдий" Листа. Мы исполняли его в Нью-Йорке, и Фокин репетировал с нами там, но мы не могли понять, почему нам вдруг предложили его репетировать, если намеревались показать его только во время следующего турне. В действительности его больше никогда не исполняли. Именно во время этого мексиканского сезона Юрок разорился. Неприятная задача – сообщить Павловой о том, что он не сможет заплатить ей, была возложена на молодого менеджера Гарри Миллза. Когда он передал поручение, то испытал облегчение, услышав ответ Павловой:
– Что ж, Юрок платит мне восемь тысяч долларов, а кто-нибудь иной предлагает только пять, так что все в итоге сводится к одному результату.
Последний вечер сезона закончился мексиканскими танцами. В конце шляпы посыпались на сцену, и, казалось, будто мы стоим в них по колени. Павловой, Стюарт и Фриде пришлось собирать их и бросать обратно владельцам, которые в свою очередь аплодировали, когда ловили их, или свистели, когда промахивались. Затем зазвучала мексиканская песня прощания "La Golondrina". Казалось, она звучала вечно, а мы стояли на сцене, пока, наконец, не опустился занавес.
Павлова покинула нас и уехала в Калифорнию, где собиралась делать какие-то экспериментальные фильмы с Дугласом Фербенксом, фрагменты которых сохраняют черты ее гениальности и доставляют массу удовольствия тысячам людей. Один из фильмов попытались сделать с записанным звуком, что было тогда на стадии эксперимента. Теперь он только скрипит, хотя, когда я услышал его во время подготовки фильма "Бессмертный лебедь", нам сказали, что это очень интересный материал с исторической точки зрения. Я почувствовал, насколько экспериментальный характер носили эти фильмы, когда увидел вариацию из "Снежинок", которая исполнялась в костюме из "Кокетства Коломбины". Павлова исполняла ее с такой ритмической точностью, что казалось, будто ты "слышишь" музыку. После танца фильм продолжался, и был восхитительный кадр, где Павлова сказала оператору, что это все. И тогда стало понятно, что, пока она танцевала, музыки не было.