ПЛОДЫ ВОЗДЕРЖАНИЯ
Николай почти неделю не употреблял и потому к выходным дошёл до состояния скотской трезвости. Такой воздержанный расклад жизни очень угнетал его нервную систему и травмировал рабочую психику.
А всё дело было в Валентине. Это она по своему бабьему и упрямому недомыслию воздвигла перед ним слабоумную альтернативу – или она, или похмельный синдром по утрам. И этот подлый удар был нанесён как раз в момент его бурного сватовства к вышеупомянутой особе.
Николай умом не понимал противоречия между женщиной и водкой. Наоборот, воздав должное напиткам, он чувствовал прилив неуёмной любви к слабому полу и запросто мог начать с одной, закончить со второй, славно отдохнуть на третьей и при этом не опоздать на работу.
А тут на тебе, новости: и угроза будущему потомству, и крах семейного бюджета, и грядущий цирроз печени с размягчением мозгов. Словом, дикие женские фантазии на почве недопонимания исторических путей развития мужской ветви человечества, как наивысшего творения природы.
Николай горько тосковал в жёстких руках Валентины, возненавидел кинематограф, а заодно и всю эстраду, и лишь огонь любви подогревал кровь и озарял надеждой перемен остатки мужского самолюбия в тёмном царстве женской кабалы.
А в выходные Валентина упорхнула за город к родителям, чтобы обрадовать стариков скорым бракосочетанием и своими плодами перевоспитания их будущего зятя. Поэтому Колька, идя навстречу настойчивым пожеланиям трудящихся с ним товарищей и желая как-то светло и празднично отметить свою перековку и скорый брак, решил немного отойти от крутой диеты и посидеть в старой тёплой компании с общими интересами родного производства.
Сбор был назначен в пивной. И там, за кружкой доброго пива и принесённого с собою вина, прямой мужской разговор полился вольготно и задушевно, без оглядки на литературные нормы и условности общественных мест. О работе, начальниках, бабах и политике.
Пива и вина хватало, поэтому обмен мнениями затянулся до закрытия этого славного заведения и, покидая его, вся компания была уже очень уважительно к себе настроена, о чём не очень назойливо, но прямо в глаза, успела заверить обслугу этой питейной точки.
На свежем воздухе немного поговорили о планах. Мнения разделились. Посему, холостая часть общества в количестве трёх человек решила посетить пульсирующий ночной жизнью ресторан, чтобы ещё больше развеяться от тягот трудовых будней и культурно отдохнуть, на сколько хватит денег. Ресторан встретил гостей миролюбиво, почти без ругани, а финансов хватило не только на водку, но даже и на богатый салат из мятого горошка.
Холостяцкий вечер продолжился на новом и более весёлом витке своего развития, так как сквозь сигаретный дым и словесный гам пробивалась разудалая музыка, выделяясь громом барабанов, а дамы, блистая нарядами и броской красотой, не возражали против танго или иного, более огненного танца.
В одно из своих челночных путешествий между столиками в поисках достойной партнёрши, Николай заприметил даму очень соблазнительной стати. Она сидела, слегка склонившись к столу, а из глубокого выреза её платья прямо-таки рвались на волю в своей жажде обнажённости, два, размерами с хорошую папаху каждый, налитых тугой плотью шара, которые намертво приковывали взгляд и требовательно притягивали к себе крепкие мужские руки.
Николай, зачарованный этим видением, пригласил даму на танец, а когда та гордо впереди него пошла на круг, то враз понял, что помогало обладательнице таких весомых прелестей удерживать вертикальное положение. Ниже мощной спины, под туго натянувшимся платьем избранницы, перекатывались и волновались при ходьбе тоже два, но уже пушечных ядра грозного берегового калибра. Николай даже впал в некоторый транс от вида такого изобилия даров природы. Казалось, эти жернова скрипели, когда их неразделимые половины соприкасались при движении, перемалывая затуманившийся взор Николая.
Танец был медленным и вязким, как горячие Колькины помыслы. Парное тело женщины впитало в себя всю его податливую волю, а язык уже лепетал о снисхождении к страстному зову природы и нёс прочую околесицу с золотыми горами в придачу, опережая реакцию мозговых извилин.
Словом, сдерживающие центры Николая ослабели, выпитое звало на мужской подвиг, а дама была согласна на продолжение вечера в более интимной обстановке у неё дома. И, надобно заметить, безо всякой предоплаты, а из чистой любви к искусству человеческих сношений в период всеобщего озлобления и меркантильности.
Однокомнатная квартира встретила хозяйку и позднего гостя уютной тишиной. Мягкий свет торшера ласково осветил тахту, готовую к употреблению, а что до остальной меблировки, то Кольку, как истинного спартанца заводских общаг, она не волновала.
Дама велела чувствовать себя как дома, а сама, демонстрируя хорошее воспитание, отправилась принимать душ, чем крайне умилила Николая. И он тоже возжелал ополоснуться, но после неё и в ударном темпе. Это была трезвая мысль, так как ноги в почти новых носках, хоть и были упрятаны под стол, не то чтобы припахивали, после всех музыкальных топтаний, каким-нибудь естественным духом, а просто воняли, как два хорька.
Пока хозяйка шелестела в ванной водой, Колька разделся до трусов, аккуратно свалил одежду на пол и уселся на тахту в приятном ожидании водных процедур, будущих постельных развлечений и разгула страстей.
Время тягостно переливалось в пространстве, глаза гостя уже устали пялиться в полутьму комнаты, а тяжёлая голова так и норовила упасть на грудь и немного отдохнуть. Наконец Николай не выдержал и, упав спиной на тахту, задремал, скрашивая одиночество томительного ожидания голосистой песней расслабленных связок.
Пробуждение ухажёра было тягостным. Кто-то властно теребил его за плечо, приговаривая:
– Ну, чего разлёгся? Не для этого пришёл. И нечего было так надираться.
Николай разодрал набрякшие похмельем веки и, узрев перед собой женщину в белом, испугался видения.
"Допился, за мной пришла", – стукнуло в тумане головы.
И Колька в духовной депрессии покорно сволок своё тело с одра и приготовился к худшему из вариантов в карьере распустившейся жизни. Горемыка сиротливо высился посреди комнаты осенним приграничным столбом у роковой черты лета мирских утех, безвольно наблюдая, как привидение разбирало постель.
Довольно скоро, однако, жажда жизни и материалистически вбитое в мозги миропонимание взяло верх над первобытным томлением души. И Николай помалу очухался и даже вспомнил цель визита в этот вертеп для двоих. От души отлегло, и, вырвавшаяся из болота предрассудков мысль, спотыкаясь, побрела по известной дороге в тёмные кущи к греховным плодам блудной любви.
Но думалось скудно и не в охотку, тем более, что не стеснённые верхней одеждой тяжёлые формы хозяйки, обвисшие карнизами со всех сторон торса, внушали уважительный трепет, но, отнюдь, не тягу к немедленному обладанию ими.
Тем временем, справившись с простынями и подушками и видя смятение гостя, хозяйка приблизилась к нему вплотную и возложила свои руки на мужские плечи.
– Ах, ты мой пьяненький дурачок, – проворковала она и скользнула рукой, сняв её с покорного плеча, прямо под слабую резинку трусов в направлении скукожившегося тетерева Николая.
Пройдясь по кучерявому чубчику этой живности умелыми пальцами, она захватила в свою обширную ладонь всё мужское достоинство гостя, пребывающее в общем дремотном состоянии и как бы поздоровалась с этой опавшей листвой любовной осени.
Так как Николай стоял истуканом, то дама принялась гладить и массажировать его мужские отличительные особенности. Она, то перекатывала в ладони, видимо, для восточного сосредоточения, его мягкие и уютные шарики, то уделяла внимание главному заводиле любовных игрищ, который, впитывая тепло ладони и подчиняясь её настойчивому тереблению, стал проявлять признаки беспокойства, высовывать голову из-под своего мягкого крылышка, всячески бодриться, просыпаясь и потягиваясь, а потом даже стал проявлять нетерпение, слепо тычась сквозь ткани в мягкий живот женщины.
А рука хозяйки уже более радостно и задорно продолжала холить эту, так необходимую в хозяйстве женщины, часть тела, то сминая, то ласково скользя по ней ладонью. И такое панибратство продолжалось до той поры, пока Колькин игрун чуть было не плюнул куда придётся в ответ на эти нескромности, переступив свой порог чувственности.
Однако женщина, поймав этот момент своим тренированным чутьём, скомандовала:
– Всё, теперь работай ты!
С этими словами дама ловко взгромоздилась на тахту и, задрав исподнее, приняла знакомую в народе позу одного из знаков зодиака. Может, её формы требовали именно этого положения готовности, но, может быть, тут сказывалось просто привычка. Кто же поймёт женское сердце?
Николай не возражал. Тем более, что сам вид этого абажура, цвета увядшей лилии, удачно вписываясь в интерьер комнаты, требовательно будил, чуть дремлющие в подсознании, инстинкты живой природы. И он, скинув трусы, живо преклонил колени за обширным соблазном хозяйских угодий.
Открывшееся взору необозримое поле деятельности ещё более подвигло Николая на любимую трудовую повинность, и он стал настойчиво нацеливать своего настырного исследователя на путь проникновения вглубь этих пышных, но ещё не изученных дебрей.
После трёх-четырёх поверхностных и неудачных попыток полного контакта, Колька, поймав рукой своего непутёвого разведчика, направил его по скользкой, но верной дороге, и тот сразу провалился в жаркую тьму желанного омута, не встретив сопротивления берегов и опору дна. Раз за разом посылал Николай своего спелеолога во влажные недра, но тот, как ни рыскал там, но не находил надёжного сопряжения со сводами тщательно изучаемой расщелины и, как ни старался, ни разу не смог удариться головой о её основание.
– Не торопись, – вдруг приказала хозяйка, сама приходя в движение и навязывая Николаю нужный ей темп.
Гость повиновался и стал неспешным маятником отбивать поклоны на задворках империи женских телес.
Время шло, подтачивая силы, а бескорыстный и преданный дружок Николая уже отчаялся встретить что-либо знакомое и родное в этих царственных масштабами и истекающих обильной влагой внутренних апартаментах дамы. И хоть звуки липких поцелуев при контакте живота и бёдер с белопенными чугунами хозяйки уже утомили слух, а в желудке началось лёгкое брожение выпитых напитков, Николай всё продолжал монотонную деятельность соучастия грехопадению. Он крепко надеялся, что рано или поздно зной и влага щедрого источника благотворно подействуют на достойного члена его тела, и тот подарит острый и сладкий миг опустошения исполнившимся желанием. Поэтому, сжимая по краям, для более тесной и родственной близости разбегающиеся в истоме ожидания росные ягодные места партнёрши, Николай стоически приближал момент постижения наивысшей природной тайны слияния двух жизнеутверждающих начал.
И вот момент этот накатил. Тёплая судорожная волна прокатилась по телу Николая…и его слегка стошнило прямо на настрадавшегося, но ещё в полной боевой готовности милого дружка. Хозяйка же, за какие-то секунды до этого печального события, видимо, природным первобытным чутьём предугадав его, проявила не сообразную с комплекцией прыть и успела освободиться от любовных притязаний ухажёра, то есть, что-то рявкнув, почти телепатически перенеслась в центр комнаты.
Бесстыдно одураченный и попранный бывшим салатом, до недавнего времени полноправный член маленького, но дружного коллектива с общими интересами, быстро начал угасать, с нежностью вспоминая былую непорочность детства. Поникнув удалой головой, он полностью удалился в себя, роняя на снег простыни ошмётки когда-то зелёного горошка…
Свадьба Николая и Валентины состоялась под осень. Молодые сияли и светились обожанием. И муж до сих пор влюблён в хрупкий облик своей жены и в компаниях не разбавляет водку пивом, а салаты с горошком не переносит на дух.
ПРЕЗЕНТ ДЛЯ ДАМЫ СЕРДЦА
Обременённый потомством и долгами маркиз Орест де Сент-Селяви и смело вдовствующая маркизетка Сосанна Блямерси на рауте в аббатстве святого Панкратия во время полонеза столковались о рандеву тет-а-тет в родовом замке последней.
Сосанна блистала завидной лёгкостью ума и красой вздыбленного бюста, и потому Орест немедля потерял голову подле её прелестных ножек, напрочь позабыв про супругу у домашнего очага. Многие светские коты были не прочь отведать младой ещё маркизятинки, но лишь один де Сент привлёк её внимание несгибаемой окостенелостью военной выправки и смелостью суждений о земельных реформах в заморских колониях строгого режима. Они даже пропустили по рюмке бургундского на брудершафт, закусив анчоусами в спарже. Поэтому, когда оркестр грянул мазурку, то маркиз на радостях превзошёл все ожидания почтеннейшей публики, исполнив танец вприсядку и с помощью всего лишь двух лакеев. И Сосанна была навеки покорена смелой выходкой Ореста.
В целом, светские посиделки удались на славу и без рукоприкладства к дамам, несмотря на тревожные вести с азиатских фронтов.
Тайная любовная встреча была назначена в ближайшую от новолуния ночь. И маркиз начал к ней готовиться загодя, в полном объёме туалетных требований и персидских притираний. А чтобы заранее не утомлять свой организм, даже не выезжал на охоту за каплунами и спал отдельно от семьи в кругу друзей.
Сосанна тоже не знала альтернативы и прилежно готовилась к встрече. Примеряла новые наряды, умащивала телеса восточными благовониями и укреплялась духом, перелистывая восточные любовные трактаты с картинками.
В условленную ночь, одарив домашних приветливой улыбкой и сославшись на недомогание, маркиз покинул насиженное годами гнездо и на верном иноходце по кличке Россервант поскакал к замку возлюбленной.
Ночь дышала сладострастием некошеных полей и негой далёких морских прибоев. Спорый дождь и студёный ветер приятно холодили разгорячённое чело всадника, а под плащом покоился, согревая грудь, дорогой подарок даме сердца – входящие в салонную моду панталоны из тончайшего маркизета с кружевами ручной голландской работы.
Душа маркиза пела итальянской скрипкой Страдивари, острый ум услужливо рисовал упоительные картины предстоящего телесного загула, а восставшая дыбом плоть с такой силой упиралась в седло, что мешала пустить жеребца аллюром. Поэтому любовнику пришлось гарцевать рысью, а иногда и вести коня в поводу через луга и поймы, чтобы не надсадить до времени свои чресла.
Наконец неверный свет луны обрисовал очертания родовитого замка Сосанны.
Маркиз галопом проскакал во внутренний двор и, проворно вылетев из седла, сдал взмыленного коня дежурному конюху.
Окна усадьбы сияли призывным заревом свечей, и Орест без доклада лёгкой поступью устремился в покои маркизетки, мелодично звеня шпорами и блистая орденами в петлицах камзола.
Хозяйка встретила гостя приветливо и без жеманства, сразу предложив ему поцеловать руку выше перчатки. Де Сент, припав на ближайшее к даме колено, облобызал предложенную конечность со слезой восторга в онемевшем от страсти взоре.
– О, маркиз, – прошелестела Сосанна, – пойдёмте в столовую. Нас ждут вина и не обременяющие чрево закуски. Вы, верно, продрогли и проголодались в дороге.
– Отнюдь, – воскликнул пламенно Орест. – Возможно, пригубить спиртного и не помешает, но извольте сначала принять мой скромный дар.
С этими словами он изящным движением выхватил из-под полы подарок и с низким реверансом преподнёс его хозяйке замка.
– Зачем вы так потратились? – воскликнула зардевшаяся от такого внимания Сосанна, развернув свёрток и увидев столь прелестный подарок.
– Душа моя, – достойно ответствовал маркиз, – ваш бриллиант должен находиться в достойной оправе, но я немедля повешусь, если это не ваш размер!
– О, маркиз, – возопила женщина, – не пугайте меня столь жуткостно! Я сейчас же примерю ваш презент. Лизанна, – кликнула она то час же прислугу и вновь обратилась к дорогому гостю: – А вы пока присядьте в кресла рядом с канделябрами. Там же найдёте бутыль с бенедиктином, поэтому чувствуйте себя как на домашних палатях.
Лизанна не заставила себя долго ждать, и пока маркиз, расслабленно разложившись в креслах, уверенно наливал первый бокал, уже начала разоблачать госпожу из дорогих, в парче и жемчуге, одежд. Она привычно и без суеты скинула с Сосанны платье, расшнуровала тугой корсет, и отбросила его на стоящую рядом тахту.
И пред очами маркиза предстало почти в голом виде розовое тело возлюбленной. Её грудь, украшенная двумя литыми, не испорченными кормлением многочисленного потомства гроздьями, достойными украшать лучшие виноградники Бургундии, призывно сияли в свете люстр, а, не носивший утробных тяжестей живот, матово отражал трепетные лучи истекающих воском свечей. И лишь самодельные штанишки из домотканого сукна, простенько, но со вкусом вышитые гладью, мешали гостю насладиться полным откровением телесного чуда хозяйки.
Тем временем служанка, скромная девушка неброской красоты из крестьянской семьи среднего достатка, уже гладила груди своей госпожи, согревая их теплом своих натруженных ладоней, а затем, не спеша, стянула последний оплот целомудрия с пышных бёдер Сосанны.
Орест даже забыл про очередной бокал, наблюдая за умелыми действиями Лизанны. Он весь обратился в чувство зрения. И вот показалась мшистая поросль пониже обворожительного пупка, а по мере обнажения, она становилась всё буйнее и завлекательнее, пока полностью не предстала во всей своей клиновидной и рыжей красе в стиле Людовика XIV.
И маркиз возликовал в душе, воздав должное чутью и вкусу в выборе подарка. Он живо представил себе, сколь соблазнительно и грациозно будет выглядеть маркизетка в постели под одеялом и в модных панталонах, ибо полураздетая плоть всегда притягательнее в своей сокрытой тайне, чем полностью обнажённый и банный вид её.
Пока маркиз ликовал в дебрях своих умозаключений, Лизанна, в силу вышколенных обязанностей, в припадке нежной признательности обхватила госпожу руками за бёдра и, упав на колени, уткнулась лицом в её медноволосое логово, мгновенно подавшееся вперёд и преисполнившееся ответным дружеским участием любовного вдохновения.
И маркиз тут же потерял чувство умеренного любопытства, бесстыдно вперив свой взгляд в открывшуюся тайну интимного быта женщин.
А Лизанна уже покрывала поцелуями лоно хозяйки, захватывая губами медные кольца, а затем медленно выпуская их из своих пунцовых уст. Сосанне же, эта игра, без сомнения, нравилась, и она, переступив, пошире расставила свои точёные ножки. Губы служанки заскользили уже по опрокинутой вершине рыжего треугольника. И вот её язык, выпрыгнув из полураскрывшихся губ, заметался по этой вершине, иногда полностью и подолгу пропадая в её алом развале, а иногда лишь его розовый кончик ласкал что-то хорошо ему знакомое, где-то чуть выше того места, в котором он прятался полностью. Порой же служанка лишь кончиком носа раздвигала буйные заросли и тёрлась им в притягательном для обеих проказниц месте королевской бородки.