Поразмыслим над некоторыми фактами из истории поп-музыки. В середине 60-х годов в нашей стране стали как грибы после дождя появляться группы, ансамбли, музыкальные кружки. Новая музыка не спрашивала разрешения на вход. Она ворвалась стихийно, как ураган. Но поначалу только молодежь приняла ее. Почему? Наверное, потому, что почва разрыхлена и не засеяна. На "взрослых" же полях уже давно Элла Фицджеральд, Луи Армстронг, Гленн Миллер, иногда на этих нивах позволено "колоситься" даже серьезному джазу или рок-н-роллу. Как могучие деревья высятся у нас Утесов, Шульженко, Бернес, Вертинский, Отс, за ними – Магомаев, Кристалинская. Но это, как говорят некоторые, эстрада, легкий жанр, песни. Нет, нынешние молодые не против классики эстрады. Они – за! Но хочется и нового, своего. Ведь все эти известные имена тоже зерна, но взращенные на полях других поколений. А жизнь не стоит на месте. И хочется новой музыки молодежи сегодняшнего дня.
Все новое чаще всего принимается не сразу. Помню, многие говорили: "Этот ваш рок на несколько лет, не больше". Мы спорили, не соглашались – и оказались правы. Вот уже двадцать лет занимаюсь этой музыкой – срок немалый. И думается, только-только сейчас мы выходим на настоящие рубежи. А тогда все было внове. Техника звукозаписи, воспроизведение звука, качество инструментов, возможность приобретения аппаратуры для концертной работы – не простые проблемы и для сегодняшнего дня. Но как же они были велики тогда, в середине 60-х?! А энтузиазм? А радость познания, свершения нового? Это было счастливое время…
В Москве играли, создавали музыку более 300 ансамблей. Спорили, ссорились, мирились, устраивали совместные концерты. Учились друг у друга, у "звезд". У хорошей поэзии, ибо наша поэзия – предмет национальной гордости. И росли. Но Молодежный" возраст переходит в "средний". Появляются семьи, заботы каждого дня. Проблемы остаются. И… Застой. То, что у Бернеса или Магомаева было мужественно, наивно и просто, тут получилось лживо, сентиментально и, прямо скажем, не по-мужски. Так появился новый жанр – ВИА. Причем играть в такие ансамбли пришли те же "энтузиасты" из самодеятельных бит-групп, ибо самодеятельным был лишь статус, а многие из них окончили музыкальные вузы и училища. Значит, "годились" для филармонической и концертной работы. Почему они ушли от своей музыки? Почему не заставили администрацию считаться со своим талантом? Почему променяли на постоянную (высокую, кстати) зарплату свои юношеские мечты? Не хватило упорства, дарования, целеустремленности, силы воли? Кто знает? Но пути наши разошлись.
Главная задача музыки – воспитание. Все примитивное понятно и человеку недалекому. Чтобы воспитать, образовать, необходимы сложные примеры. А если язык труден для понимания, на выручку приходят талант и мастерство исполнителя. Ход рассуждений "непонимающего" зрителя (если, конечно, он воспитан хорошо): "Да, я не понимаю. Да, сложные стихи. Да, необычная музыка. Но какой голос! Как владеет инструментом! Как двигается! Какой прекрасный актер! Наверно, это интересно. Надо присмотреться, попытаться понять". Конечно, это элементарная схема. Однако можно условиться о термине. Итак, "мостки". В каждой новой музыке должны присутствовать эти "мостки" от уже знакомых образов к новым. Тогда путь верен, ибо основан на опыте предыдущих поколений, пусть даже с необычными "перилами" эти "мостки". Пусть чересчур активно звучат в новой музыке барабаны, но слово, то есть поэзия, всегда поможет зрителю приобщиться и попытаться понять новый музыкальный язык.
Надо много читать, слушать музыку. Старую, новую. Знать о своей профессии как можно больше, быть честным, делать действительно то, что чувствуешь. Легче всего писать и петь про то, что легко понимается и привычно. Нужно пытаться открывать людям новое, пусть спорное. Истинное остается, ложное отомрет. Если музыкант талантлив, прогрессивен, самобытен, его образ мышления передается зрителям, делает их в чем-то богаче. Зрители ищут новых встреч на концерте, при помощи радио и телевидения, пластинок. Хотят знать все об исполнителе, его жизни, планах, ибо он часть их самих. Так рождается популярность. Она условно делится на две категории: популярность действительная и мнимая.
Сравним два понятия: знают и любят. Есть исполнители, которых знают, и только. Знают многие. Видели по телевидению, слышали многократно по радио, на концертах. (Эти исполнители существуют постольку, поскольку концерты не могут состоять только из очень одаренных – таких ведь немного.) Кто же они? Чаще всего профессионалы, которым не хватает, казалось бы, совсем немногого – своего лица. Что же стоит за этим термином? Бессонные ночи, муки творчества, самостоятельные занятия по музыкальной грамоте, поиски новых пластинок и тщательное их изучение, общая образованность, которая заставляет музыканта не повторяться, ибо, только зная все о других, можешь попытаться сказать свое слово. Если это есть, то такого исполнителя не только знают, но и любят. Самобытность всегда выделяет артиста из артистов. Рождаются его имя и популярность. Не важно, среди многих или среди немногих. Артист не обязан быть понятен всем и всеми любим. Ему нужен свой зритель, ибо на всех не угодишь. Разные формы и жанры, разная степень музыкальной образованности… Интересно также, что известность многих исполнителей объясняется количеством их выступлений по телевидению (фактор, конечно, мощный). А известность других? Которых показывают реже или вообще не показывают?.. Один из самых сильных факторов возникновения популярности. Это – легенда.
О чем? О том, допустим, что это все (в телеконцерте) скучновато, а где-то там… есть такой… и красивый, и поет как соловей, и все по нему сходят с ума. Опять две стороны. Вот запись "легенды", вот концерт. И… провал, конец популярности. А если же нет? Тогда билет на концерт не достать.
Касаясь организации эстрадного дела, можно заметить, что определенные сдвиги есть, но уж больно долго приходится их ждать. Появляются высказывания маститых музыкантов и критиков о том, что, дескать, засилье плохих текстов, примитивной музыки, тупых, однообразных, прямо целыми блоками слизанных с западных образцов аранжировок, причем к месту и не к месту. Все тексты последних "хитов" приблизительно об одном и том же: "Я люблю, ты не любишь, я пришла, ты ушел, сентябрь и октябрь, листья и грусть", "скорей меня встречай на новостройке…"
Говорят, капля камень точит. Казалось бы, у новой музыки есть и положительная пресса, иногда пластинки, реже – телевидение и радио, чаще – концерты. Но нет-нет да и проскакивают высказывания по ее поводу, которые иначе, как странными, не назовешь. Факты, приводимые такими авторами, часто грубо искажены или нахватаны из самых разных источников, объединены произвольно в "новые" выводы типа: "очень громко", "чужеродный жанр" или, скажем, "190 децибел могут убить человека". На такое звуковое давление никакая аппаратура не рассчитана.
По поводу громкости уже много писали. Добавлю лишь, что обычно рок-ансамбль состоит из трех – пяти человек. При этом сама музыка требует особой плотности звучания, не меньшей, чем у симфонического оркестра в 90-100 музыкантов. Конечно, обеспечить на такой мощности звучание чистое, без раздражающих слух искажений может только высококачественная аппаратура. А ее нет. Интересно, что те, кто ругает рок-ансамбли за громкость, оперируют теми же аргументами, что и "горе-критики" музыки великого Вагнера, называвшие его оркестр грубым, тяжеловесным и режущим слух. Не думаю, чтобы сегодня о музыке Вагнера или Берлиоза кто-либо посмел высказаться подобным образом.
Сегодня популярны рок-группы. Им продолжать заложенные еще в 60-х традиции отечественной школы рок-музыки, существующей, как видим, уже два десятка лет. Это серьезный творческий период. Жанр рок-музыки развивается, при этом неизбежны и ошибки. Но если не искать новых путей, то и не найдешь. Если не ошибаться – не сделать выводов на будущее. Если не пробовать петь, то и не спеть".
Градский 1985
Вышел двойной альбом. Лишь в 1983 году была закончена работа, которую композитор начал вместе с поэтессой Маргаритой Пушкиной в 1974 году: "Стадион", "эстрадно-песенная опера". Первый вариант либретто, который тандем авторов сочинял около года, все-таки не был принят, прошел только третий вариант. Центральной фигурой оперы является образ Певца, в котором однозначно угадывается поэт, театральный режиссер, певец, политический активист и член Коммунистической партии Чили Виктор Хара, погибший во время военного переворота 1973 года в Чили, организованного генералом Аугусто Пиночетом. В течение четырех дней его избивали, пытали током, ломали ему руки и в конце концов расстреляли. В его тело было выпущено 34 пули. Похоронен певец на Центральном кладбище Сантьяго. Надпись: "До победы!". В 2003 году стадион, где погиб Виктор Хара, был назван его именем.
В опере два акта, каждый звучанием по часу. Около двух десятков персонажей, хор, оркестр.
Автор, как всегда, выступил в роли мультиинструменталиста: гитара, фортепиано, синтезаторы, пиано-родес, хонер-клавинет, бас-синти, челеста, ударные (на ударных играл и Владимир Васильков).
Сергей Зенько играл на флейте и саксофоне.
Ну и хор & симфонический оркестр под управлением Александра Петухова.
Действующие лица "Стадиона":
Певец – Александр Градский
Люсия, жена Певца – Алла Пугачева
Женщина – Елена Камбурова
Священник – Андрей Макаревич
Капитан – Владимир Мозенков
Лейтенант – Александр Лосев
Сержант – Иосиф Кобзон
Торговец лимонадом, Маленький человек – Александр Маршал (Миньков)
"Ехидный" – Александр Кутиков
"Трус" – Андрей Миронов
"Хам" – Михаил Боярский
"Прогрессивный" – Тарас Калиниченко
"Левак" – Владимир Кузьмин
Торговец рыбой – Александр Катаев
Булочник – Евгений Шершнев
Цветочницы – Ирина и Елена Базыкины
Газетчики – Юрий Шахназаров, Леонид Ярмольник, Всеволод Абдулов, Александр Казаков.
Градский 1986
Сразу после бурных новогодних праздников, 14 января, Ольга родила Саше дочь Марию Александровну.
Про Машу надо писать отдельную книгу. Я считаю, что дети Градского не реализованы в той степени, в которой могли бы. Все время пытался их пиарить, но им это, увы, без надобности.
Даня и Маша красивы и ликом схожи с отцом и дедом Борисом. Их мать, третья жена певца Ольга Семеновна, тоже, спору нет, красивая женщина, однако кажется, что дети их произведены путем клонирования, без материнского участия, так на отца похожи.
Даниил с пяти лет учился на скрипке. А потом в Лондоне – чему-то финансово-рентабельному. А Мария играла на фортепьяно, занималась танцами, вела программу "Времечко" и гламурила в полный рост. Сейчас работает в серьезной компании, фотографирует и думает. И воспитывает двух животных; не брата с отцом, а пару карманных собачек. Хотя ее отец когда-то зарекался: мол, не будет никаких животных в доме, кроме комаров. Это случилось после того, как однажды он принес кошку, которая долго не протянула, ну и дети, естественно, расстроились.
Они оба (Даня & Маша) замечательно поют. Считаю, что ремейк советского хита "Как молоды мы были" в исполнении дуэта Мария и Даниил Градские взорвал бы интернеты наши, уже зажравшиеся слабым рэпом и бессмысленными хипстерскими штучками. Мегахит был бы, если бы дуэтом исполнили. Именно вдвоем. Трио – нельзя. Градскому нельзя позволять петь с кем-либо. Это унижает партнеров. Поскольку любой, даже чудный вокал в сравнении с божественной глоткой Александра Борисовича имеет шанс зазвучать проигрышно.
Была у меня мысль сделать альбом ремейков песен Маэстро в исполнении его наследников. Весной 2012 года привел домой к Градским Андрея Ковалева, того, который то депутат, то металлист, то макаронный магнат, то поэт. Готов он был выступить продюсером такого проекта. С Борисычем мы договорились. Но красивая Маша, выслушав трех немолодых мужчин, красиво передернула красивыми плечами и сказала, что, мол, не интересантэ.
Мария Александровна, конечно, имея рядом такую глыбу духа, как ее отец в качестве мужской модели, во всем имеет высокую планку.
И еще. Мария отлично фотографирует. Лучший Сашин портрет последних десятилетий – ее исполнения, он украсил авантитул сборника Сашиных стихов "Избранное", который Градский выпустил в 2011 году. Кстати, и мое собственное фотоизображение Машиного производства – лучшее за тот же период. Я эту фотку, сделанную у Градских на кухне, пристраиваю во все аватары.
Пусть все будет у нее хорошо.
Градский 1987. Сатиры
Градского в 1987 году приняли в Союз композиторов.
САТИРЫ. Запись Всесоюзного радио 1980 года. Вокальная сюита на стихи русского поэта Саши Черного (1880–1932). Многие числят этот альбом лучшим, поскольку достигнута полная гармония между гениальными стихами великого знатока русской души Саши Черного и музыкой болеющего за Россию Саши Градского. В стихах – конфликт. То, что является неотъемлемой бытийной частью самого Градского. Это их роднит. Конфликт бесприютного духа и городского пейзажа, чужих грехов и собственных ошибок. Как заметил Маэстро:
– Через призму времени сделал я попытку взглянуть на стихи этого прекрасного поэта и нашел их вполне современными. Финал сюиты – голоса Карузо и Шаляпина, Бесси Смит и Луи Армстронга, Вертинского, Рэя Чарльза и других – как бы мост от вечных ценностей искусства к сегодняшнему дню.
"Мы не ждали перемен" в хрестоматийной бардовской стилистике написана в разгар перестройки – 1987 год. Вопреки всеобщему энтузиазму АБГ трактует горбачевские экзерсисы как бесполезные потуги:
Ах, время наше сучее,
летучее,
ползучее,
и прочее жулье,
и партии разучены,
и рукава засучены,
готовы под ружье…
и на вершине случая
в тоске благополучия
цепные кобеля.
* * *
Интернациональным гала-концертом 12 сентября завершилась советско-американская встреча "Новое видение друг друга", проходившая в Москве в течение недели: Крис Кристофферсон из США спел с Градским "Дайте миру шанс" Джона Леннона, и им подпевали пять тысяч зрителей, заполнивших Дворец спорта "Динамо".
В этом же году вышла новая пластинка "Звезда полей" – песни на стихи Николая Рубцова. Плюс альбом "Флейта и рояль" на стихи Маяковского и Пастернака. Об этом интервью в "Собеседнике":
"Александр, в последнее время вы занимаетесь исключительно крупными музыкальными формами – оперы, сюиты…
– И даже – балет. "Маугли" по Киплингу я написал еще в восьмидесятом. Но кому его ни показывал, все в один голос говорили: "Ааа… "Маугли" – это детский балет". И я решил назвать свой совсем не детский балет "Человек". Переговоры о постановке ведутся.
Я не предполагал, что увлечение рок-музыкой станет профессией на всю жизнь. В четырнадцать лет оканчивал музыкальную школу по классу скрипки и разрывался между рок-музыкой и классикой. Играл в разных группах, создавал их сам. Скажем, организовал "Скоморохи", играл в "Скифах". В девятнадцать я поступил в Институт имени Гнесиных. И там я окончательно понял, что одно другому не мешает. Даже наоборот – происходит взаимное обогащение направлений.
Я не считаю себя чистым рок-музыкантом. Из рока я вырос, как из коротких штанишек. Это только один язык из многих, которыми я владею.
В пятнадцать я мог материально себя обеспечить. Но нынешнее поколение молодых, мне кажется, менее инфантильно, чем наше. Хотя, я знаю, распространена и другая точка зрения. Инфантилизм многогранен. Сегодня они лучше понимают, что ложное, а что нет. Их на мякине не проведешь. Но, с другой стороны, они безнравственнее, что ли, чем мы. Те идеалы, которые им кажутся ложными, они лихо отвергают, но выработать что-то свое не могут. Слишком уж часто они считают, что бороться, отстаивать свои убеждения бесполезно, главное – хорошо устроиться в жизни. Не виновато ли в этом старшее поколение?
Видите, начинаешь говорить о песне и невольно переходишь на другие, социальные аспекты. Наверное, это нормально, тем более если речь идет о молодежной музыке. Между теми песнями, с которых я начинал и которые начал писать в начале восьмидесятых, – пропасть. Те песни оказались заготовками для будущих сюит. Вообще мыслить циклами или сюитами мне показалось интересней. Так в свое время родились "Размышления шута" (1974), "Русские песни" (1976–1979). А песни на свои стихи я рассматриваю как высказывания на ту или иную социальную тему. Если мне есть что сказать по какому-либо поводу, я пишу песню. И музыка в ней несет уже скорее знаковый характер. Так были написаны две песни памяти Владимира Высоцкого, "О белом и черном", "Песня о телевидении"…
– Как-то вы сказали, что будете выступать в опере в несколько необычном для себя качестве…
– Верно. Геннадий Николаевич Рождественский предложил мне участвовать в опере "Борис Годунов", которую он собирается записывать на "Мелодии". Петь партию Самозванца. Но я в свою очередь сделал ему контрпредложение – исполнить партию Юродивого.
Часто слушаю Шаляпина. И понимаю – вот настоящая опера. Ведь почему пустуют оперные театры на периферии, а столичные часто заполняются приезжими, которые идут отметиться в известном театре? Скучно и неинтересно в опере. Что может быть нового, скажем, в "Пиковой даме"? Сюжет известен.
Нужна, значит, убедительность режиссера и исполнителя, которые по-новому помогут зрителю прочесть слово этой оперы. А этого в театре сейчас нет. Артисты озабочены лишь тем, как поставить ноту, которая, кстати сказать, еще не всегда и звучит".
Градский 1987–1988. USA
Градский опубликовал в "Мелодии" отчет о самой значительной рок-тусовке прошедшего года:
"Как метко заметил художник-постановщик фестиваля Анатолий Исаенко, происходящее весьма напоминало полет на допотопном самолете (в отличие от "Рок-панорамы-86", скорее напоминавшей хоть и роскошный, но все-таки велосипед…). Столь резкий скачок произошел благодаря поистине титанической работе, проведенной самими музыкантами, продюсерами и поэтами рока, а также упорству и благим намерениям Оргкомитета фестиваля, созданного тремя московскими организациями: горкомом ВЛКСМ, главкомом культуры и МГСПС.