Она поможет ему встать с больничной койки, и они уйдут из госпиталя, а затем вернутся в Эпплби, где все пойдет так, как и прежде, до войны и до того, как умер папа.
Потом явился лорд Фистингем и сказал, что теперь, поскольку ее брата, по всей вероятности, тоже нет в живых, он будет распорядителем ее наследства, и она должна радоваться возможности присоединить свое состояние и свои земли к владениям Фистингемов, для чего ей следует стать женой его сына Реджинальда.
И вот ее оставили наедине с Мерзким Реджи, с его потными руками на ее теле и слюнявым языком в ее рту. Хотя они были соседями, прежде ей удавалось избегать общения с ним. Агата очень рано поняла, что ему нельзя доверять. И еще ей вспомнилось, как она слабыми детскими ручками изо всех сил отбивалась от подростка Реджи, потная физиономия которого упорно маячила перед ней на фоне затянутого облаками летнего неба.
Слава Богу, его здесь нет.
Здесь она в безопасности от его посягательства, как все последние несколько лет в Эпплби. Однако ничто не вечно в этом мире.
Исключительно ее нежеланием оскорбить лорда Фистингема можно было объяснить тот факт, что месяц назад ему и его сыну Реджи было позволено побывать в Эпплби.
У лорда Фистингема были свои собственные планы.
– Ты теперь сирота, бедняжка. В целом мире нет никого, кто присмотрел бы за тобой. Мой долг позаботиться о тебе, – заявил тогда Фистингем.
– Обо мне позаботится Джейми, милорд, – возразила Агата.
– Но молодой Джеймс мертв, не забывай об этом. Пора перестать тешить себя глупыми надеждами и посмотреть правде в лицо. Ты осталась совсем одна в этом мире и обречена умереть с голоду, если о тебе никто не позаботится.
– Едва ли это так.
Агата была совершенно уверена, что поместье Эпплби приносит значительно больший доход, чем Фистингем, потому что оно гораздо лучше управляется. К тому же существенную часть доходов с поместья Фистингем проматывал сынок милорда, бездельник и азартный игрок.
– Вздор! Ни одна женщина не может справиться с хозяйством без мужчины. Но я подумал об этом. Твой отец… Ах, как мне не хватает дорогого Джеймса! Он, конечно, хотел бы, чтобы я помог тебе.
Тут лорд Фистингем поделился своим планом объединения их двух крупных поместий в одно, под названием Фистингем, но Агата не сразу поняла, что его планы включают брак и не предполагают отказ, и испугалась, решив, что он сам хочет на ней жениться.
Но ситуация оказалась еще более опасной.
– Ты выйдешь замуж за Реджи, потому что у тебя нет выбора, бедняжка. Видишь, я все обдумал. Теперь, когда молодого Джеймса нет в живых, всем наследством твоего отца распоряжаюсь я как душеприказчик, до тех пор, пока ты не вступишь в брак, после чего все перейдет в руки твоего мужа.
Агата мучительно пыталась вспомнить, как зачитывали завещание, но ей вспоминалось только горе. И все же она ни на мгновение не сомневалась, что Фистингем говорит правду. Для ее отца было очень типично поручить заботу о ее благосостоянии совершенно чужому человеку. Почему бы нет? После смерти матери он и сам стал для них с братом практически чужим человеком.
– Но я долгие годы управляла Эпплби и вполне способна сама вести дела!
– Да, знаю. Молодой Джеймс, глупый мальчик, позволял тебе время от времени управлять хозяйством. Ему повезло, что ты не причинила поместью большого ущерба. – Лорд Фистингем встал и многозначительно взглянул на сына. – Реджи, постарайся уговорить свою невесту.
– Будет сделано, отец. – Реджи кисло улыбнулся Агате.
Потом Фистингем ушел. Послышался резкий звук повернувшегося в замке ключа. Звук этот словно предупреждал об опасности, потому что романтические уговоры вовсе не входили в планы Мерзкого Реджи.
Как только отец вышел из комнаты, Реджи вцепился Агате в волосы; он был словно баран, пришедший в половое возбуждение.
Обезумев от страха, Агата боролась, как могла, с явно превосходящим по силе противником. Она не осмеливалась позвать слуг и приказать им взломать дверь и помочь ей, потому что, если бы они хоть пальцем тронули сынка лорда, им пришлось бы предстать перед судьей-магистратом, а это не сулило ничего хорошего, поскольку лорд Фистингем и был местным судьей-магистратом.
Только когда Реджи, распластав ее на диване, стал расстегивать брюки, в ее памяти мелькнул эпизод из прошлой жизни, и она поняла, что надо делать.
Однажды, когда они были еще совсем юными, Джейми вдруг решил научить ее способам самообороны и показал, как обезвредить мужчину с помощью одного простого приема.
Собрав все силы, Агата ударила Реджи коленом в пах, и хотя не попала точно в цель, потому что юбки были придавлены весом Реджи, однако даже удар бедром сделал свое дело очень неплохо.
Физиономия Реджи позеленела, и он скатился с нее, с хрипом хватая ртом воздух, после чего Агата ловко вылезла из большого окна. На следующее утро она уехала из Эпплби.
Агата рассеянно заплела косу и заставила себя сосредоточиться на важной задаче, которую ей предстояло решить.
Как превратить трубочиста в джентльмена за одну неделю? Он должен уметь поддерживать беседу, вести себя за столом, танцевать и даже ходить, как подобает человеку знатного происхождения.
Осилить такую задачу сразу не было ни малейшего шанса, и Агата решила делать все постепенно. Она провела с ним вечер, разучивая несколько самых необходимых фраз, которыми он сможет обойтись. Саймон запоминал все быстро, и Агата поняла, что овладеть навыками ведения беседы ему будет не сложно.
Его внешность не представляла проблем, а если добавить подходящую одежду и чуточку хороших манер, он будет то, что надо. В конце концов, ведь не жену же она пыталась ему присмотреть! Единственное, что требовалось от трубочиста, – это доказать, что он самый заурядный человек.
Саймон, укрывшись в тени, любовался Агатой и одновременно недоумевал. Даже в полутьме он видел ее раскрасневшиеся во сне щеки и кругленькое плечико под сорочкой… Но что за игру она ведет? Деревенская свежесть и сексуальная привлекательность не мешали ей быть превосходной актрисой. Сегодня вечером он ждал от нее приглашения, предполагая получить "вознаграждение", но вместо этого Агата бодро пожелала ему хорошо провести вечер и затем приказала Пирсону подать завтрак ровно в семь утра.
Саймон мало что знал о привычках любовниц, но всегда считал их бездельницами, которые спят целые дни напролет в ожидании ночи с любовником. Закрыв дверь, ведущую в помещения для слуг, на засов, он за несколько часов обыскал дюйм за дюймом весь дом, но не обнаружил ничего полезного, если не считать нескольких надписей на книгах, стоявших на полках в его комнате: "Джейми, моему любимому прожектеру, с любовью от А.".
Агата беспокойно заерзала под одеялом, и Саймон шагнул глубже в тень. Ему еще надо было о многом позаботиться, раз уж он согласился остаться в этом доме на неделю.
Выйдя из комнаты так же бесшумно, как вошел, Саймон подумал, что, пожалуй, не следовало ему расплетать кончик косы, чтобы почувствовать текстуру волос. И уж конечно, не следовало позволять себе глубоко вдыхать соблазнительный запах спящей женщины.
Улицы Лондона никогда по-настоящему не спят, по крайней мере в той части города, где находился Саймон. Он быстро шагал по булыжной мостовой, не прячась, но и не выходя из тени.
После свежих цветочных запахов в доме на Кэрридж-сквер городская вонь казалась хотя и не особенно приятной, но привычной, как отражение собственной физиономии в зеркале. Этот район Лондона не относился ни к числу самых лучших, ни к числу самых худших; здесь, как нигде в другом месте, можно было встретить лондонцев, принадлежащих ко всем классам общества. Джентльмены оказывались рядом с нищими, а леди, сами того не подозревая, проходили мимо проституток.
Район этот был идеальным местом для "Клуба лжецов": в дневное время джентльменский клуб, пользующийся не самой безупречной репутацией, по ночам превращался в пристанище лучшего в Англии шпионского корпуса.
Ботинки Саймона чуть слышно постукивали по булыжной мостовой; затем он слегка замедлил шаг и, переждав, пока мимо проедет бричка, быстро юркнул в переулок, где, остановившись на мгновение, прислушался. Свет уличных фонарей сюда не проникал, но Саймон и без фонаря знал дорогу.
Резко свернув в сторону, Саймон протянул руку и, прикоснувшись к холодному металлу, удовлетворенно хмыкнул, потом с привычной легкостью взобрался по ржавой металлической лестнице, находившейся между двумя кирпичными стенами без окон.
Лестница вела в никуда: она была обрезана на полпути до верха стены, так что поднявшемуся по ней оставалось только спуститься назад.
Мало кто знал, что с самой верхней ступеньки можно перепрыгнуть на узкий карниз, идущий вдоль противоположной стены, но Саймон за последние несколько лет проделывал это путешествие сотни раз и в сырую погоду и в сухую, и в глухую полночь и при ярком свете дня.
Оказавшись на карнизе, Саймон ухватился за почти незаметные пазы, выдолбленные в кирпиче, после чего ему осталось пройти совсем короткое расстояние до забранного толстой решеткой окна. Решетка была заперта с помощью массивной цепи, место которой скорее где-нибудь в доках, но Саймон даже не обратил на нее внимания: нашарив рукой в верхнем правом углу окна небольшой рычаг, он повернул рукоятку…
Хорошо смазанные петли почти не скрипнули, окно раскрылось, и Саймон, оказавшись внутри, в помещении кладовки, расположенной над кухней, закрыл окно и стряхнул пыль с ладоней.
Теперь ему оставалось пройти в офис.
Глава 4
Всего несколько часов спустя Саймон прошел мимо маленькой служанки, которая бодро улыбнулась ему и дерзко хихикнула.
Солнце еще не взошло, но Саймон твердо решил не позволять Агате делать все по-своему. Если она сказала в семь, то он позавтракает в шесть.
Распахнув дверь столовой, Саймон с трудом подавил зевок… и замер на месте.
– Доброе утро, мистер Эпплкуист. Надеюсь, вы хорошо отдохнули?
Полностью одетая, миссис Эпплкуист сидела за столом и, отрезав треугольный кусочек жареного хлебца, стала тщательно его пережевывать.
Саймон глазам своим не верил: она была бодра, словно птичка, которая лакомится червячками в предрассветном саду. Он нехотя кивнул.
– А вы как себя чувствуете?
Агата с явным одобрением прислушалась к его хорошо поставленному произношению, и Саймон даже почувствовал некоторую гордость. Разумеется, он умел правильно говорить, но ее одобрение… Неужели это что-то значит для него?
Долговязый лакей вышел из комнаты, и миссис Эпплкуист вздохнула с явным облегчением.
– Теперь можете расслабиться, мистер Рейн.
Саймон наполнил едой тарелку и, усевшись за стол напротив миссис Эпплкуист, стал молча есть, исподтишка наблюдая за ней.
Комнату осветило солнце, в лучах которого волосы Агаты приобрели рыжеватый оттенок. Странно, он-то думал, что волосы у нее черные, а не темно-каштановые. По правде говоря, все это весьма заурядно, но… Разве заурядная внешность не является для женщины идеальной маскировкой? Люди никогда не замечают обычного, они не остановят на ней взгляд, потому что их внимание привлечет что-то более яркое.
Внезапно Агата, читавшая "светскую хронику", тихо ахнула.
– Что-то интересное? – поинтересовался Саймон.
– Прочти сам! – Агата хотела подтолкнуть к нему газету по полированной поверхности стола, но вдруг замешкалась.
Саймон удивленно взглянул на нее.
– В чем дело?
– Простите, но… Вы умеете читать?
Саймон чуть было не подавился, но потом решил, что трубочист вполне может быть неграмотным. Он откинулся на спинку стула и стал ждать, когда она сама прочтет ему то, что хотела.
Это была не настоящая газета, а скорее "светская сплетница" с бесконечными намеками на "леди Б." и "лорда Ф." и описанием свадебных церемоний и нарядов, а также упоминаниями о шпионах…
О шпионах. Ох нет, только не это.
"Голос общества" поражен тем, что за последнее время не было ничего слышно о величайшем английском герое-шпионе. Хотя его личность строго засекречена Короной, "Голосу" известно, что не так давно он предотвратил планировавшееся нападение на "Сынов Англии" благодаря оперативным действиям, остановившим доставку снарядов и пороха.
Под покровом ночи этот Человек пробрался за линию фронта и, рискуя жизнью, уничтожил оружие, которое Наполеон рассчитывал направить против наших сыновей и братьев.
Саймон уже слышал об этом раньше, во всяком случае, о чем-то очень похожем на это. Сведения о работе его тайной организации распространялись в прессе на потребу публике. Это были факты, о которых, кроме него, мог знать лишь один человек, и кулаки Саймона сжались от ярости.
Ладно, с этим он разберется позже. Взглянув на Агату, Саймон убедился, что она продолжает читать, и снова стал внимательно слушать. Газета не скупилась на похвалы, которые, становясь все более цветистыми, все больше становились похожими на насмешку.
Пора было остановить это.
– Что это за вздор?!
Миссис Эпплкуист, вздохнув, отложила газету.
– Вздор? Но из-за этого "вздора" я и нахожусь здесь. Я кое-кого разыскиваю – человек исчез, и я должна найти его.
– Кто же это такой?
– Его зовут Джеймс Каннингтон, и он мой… Короче, он мне очень дорог, – неловко закончила она.
Джеймс. Вот она и выдала имя своего любовника.
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Если вы будете рядом, мне будет значительно легче устанавливать контакт с обществом, задавать вопросы, наводить справки. Шпион, о котором говорится в газете, это Грифон:
В предыдущих номерах он был назван почти в открытую. Если бы я нашла Грифона, то, наверное, смогла бы найти и Джейми.
– Так, значит, Грифон?
– Я не вполне уверена, но у меня имеется ключ к разгадке, так что с него я и начну. Одно письмо, которое, я увидела у Джейми, было подписано "Грифон".
– Не ахти какой ключ.
– О, я знаю, шансы почти равны нулю, но у меня нет выбора. Я должна найти Джеймса; кроме него, у меня никого не осталось.
Голос ее был по-прежнему мягок, но Саймон уже слышал в нем непоколебимую целеустремленность. Ничего хорошего это не сулило. Такие люди обычно шли напролом.
Итак, Агата представляла собой опасность, но и сама была в опасности, потому что не имела ни малейшего понятия, о происходящем вокруг.
– У нас с вами сегодня много дел, мистер Рейн. – Агата улыбнулась, и положила салфетку рядом с тарелкой. – Не хотите ли пройти со мной в гостиную, когда позавтракаете?
Саймон кивнул, она встала из-за стола. Некоторое время он наблюдал, как колышется ее юбка, и лишь когда она вышла из комнаты, снова принялся за завтрак, собираясь как следует подкрепиться. Кто знает, какую работу она поручит ему теперь…
– Этого я делать не буду ни сейчас, ни потом. И если вы думаете, что вам удастся заставить меня, то сильно ошибаетесь! – Напудренный парик ударился о стену спальни, подняв облачко талька.
Миссис Эпплкуист и Баттон, камердинер, которого она наняла и заставила присягнуть в неразглашении тайны, некоторое время с грустью наблюдали, как пудра оседает на полу и других предметах, пострадавших от нежелания Саймона идти на компромиссы. Измятые галстук, воротничок, а также монокль уже валялись на полу, свидетельствуя о том, что он категорически отказывается от превращения в денди.
Наконец миссис Эпплкуист вздохнула.
– Ладно, мистер Рейн; возможно, парик – это излишество. В конце концов, вам едва ли придется появляться при дворе. Мы обойдемся без воротничка с отогнутыми уголками и без монокля, но вы по крайней мере попытайтесь привыкнуть хотя бы к галстуку – ни один джентльмен не появится без него в обществе.
– Ладно, так уж и быть! – сердито буркнул Саймон, с трудом сдерживая желание рассмеяться. Он искренне наслаждался ролью неотесанного трубочиста.
Задрав подбородок, Саймон позволил Баттону повязать вокруг своей шеи только что отглаженный галстук. Руки слуги дрожали, и Саймон на мгновение проникся к нему сочувствием.
Припоминая последние три дня, Саймон подумал, что еще немного, и он вполне сойдет за сумасшедшего. Каждая минута его жизни была заполнена совершенствованием произношения, запоминанием того, что и чем едят за столом, а еще уроками танцев. С рассвета до заката он трудился так напряженно, как еще не трудился никогда в жизни, для него было почти так же трудно сыграть роль человека, который всего этого не знает, как для трубочиста – научиться всему этому впервые.
Миссис Эпплкуист наняла для него слугу, однако больше к его обучению никого не привлекала: она сама давала ему уроки, ела вместе с ним за столом и без конца пилила его, когда он забывал произносить слова должным образом или брал салат не той вилкой.
Будь Саймон просто неотесанным мужиком, к этому времени он превратился бы в заикающегося идиота, и все же он сумел дожить до послеполуденного чая, не придушив маленькую поборницу строгой дисциплины голыми руками.
После чая предстояли еще уроки танцев, что не слишком его радовало, поскольку Саймон никогда не был хорошим танцором. Его пестрое, словно лоскутное одеяло, образование сосредоточивалось скорее на умении: действовать осторожно и хранить тайну, а не на умении стильно одеваться и подобающе вести себя в обществе.
Баттон закончил ритуал завязывания галстука и удовлетворенно хмыкнул, после чего Саймон повернулся к большому зеркалу.
Увидев в нем отражение щегольски одетого мужчины, он замер.
– Баттон, ты просто чудо! – воскликнула миссис Эпплкуист и захлопала в ладоши. – Ах, мистер Рейн, теперь вы выглядите как настоящий джентльмен!
"Осторожнее, старичок. Нельзя, чтобы трансформация происходила слишком быстро".
Саймон сердито взглянул в зеркало.
– Я выгляжу как черт знает что! – заявил он, снимая с себя галстук и жилет. – Вы, конечно, можете время от времени заставить меня одеться подобным образом, но я отказываюсь носить на себе этот хлам каждый день.
Широко раскрыв глаза, Агата наблюдала, как он возится с застежкой сорочки и, потеряв терпение, наконец стаскивает ее через голову.
– Баттон, будь любезен, приготовь мистера Рейна к чаю. – С этими словами она быстро пересекла комнату, а когда их взгляды встретились, Саймон заметил в ее глазах нечто новое.
Завершив маневр стратегического отступления, она остановилась на мгновение в коридоре, прижавшись к деревянной обшивке стены, стараясь отдышаться. Какой же она слабовольный человек, если, торжественно поклявшись, что использует его исключительно в целях маскировки, тут же была наповал сражена его мужской привлекательностью!
Впрочем, Саймон и впрямь был привлекателен – ничего не скажешь: в новой одежде или без нее он являл собой идеал джентльмена в глазах любой девчонки. Но она-то больше: не девчонка, как и он не джентльмен.
– Вы хотите, чтобы чай: подали в гостиную, мадам?
Агата открыла глаза и увидела Пирсона, который смотрел на нее и, судя по всему, ничуть не был смущен тем, что она стоит, подпирая стенку, словно швабра.
– Да, конечно, Пирсон. – Агата откашлялась. – Это именно то, чего я хотела.