* * *
Дни тянулись за днями. Александер жалел о времени, потерянном в ожидании смерти, священник же неустанно повторял, что время никогда не бывает потеряно зря. Каждая минута, каждая секунда жизни зачем-то дана человеку. Пусть даже для того, чтобы послушать пение птиц, которое временами до них доносилось с улицы.
Вместе с другими участниками мятежа они попали в инвернесский толбут. Помимо шотландцев здесь было множество уроженцев Ирландии, французов и даже англичан, присоединившихся к повстанцам по политическим или религиозным убеждениям. Одних поймали при попытке дезертировать с поля боя, других – за то, что вели предательские речи, третьих – за то, что пили за здоровье изгнанного из страны принца Стюарта.
С каждым днем солнце все раньше начинало катиться к закату: осень постепенно уступала место зиме. Дни стали серыми, ночи – безлунными. Если в камеру и проникал свет, он казался бледным, бесцветным, блеклым, как изможденные лица находившихся в ней мужчин и женщин.
Все это время О’Ши говорил, а Александер внимал ему и удивлялся глубине его познаний. Об ирландце ему было известно немного – только то, что он аббат-расстрига и вынужден скрываться от светских властей из-за какой-то любовной истории. В свое время он отправился на Гибриды, очутился в конце концов на острове Скай и обосновался в крошечной рыбацкой деревне у озера Лох-Эйнорт. Местные жители очень обрадовались, что нашелся божий человек, который был готов жить с ними. Тот факт, что формально О’Ши не имел статуса священника, никого не интересовал.
"Само Провидение послало его мне, – думал Александер. – Если бы не он, меня, вероятнее всего, уже не было бы на свете!" Он прекрасно помнил тот миг, когда открыл глаза и увидел новую реальность, в которой ему теперь предстояло жить. Он пришел в себя после ранения, полученного на поле битвы. Сквозь крону деревьев виднелось небо. Александер попытался приподняться, но сильная боль буквально пригвоздила его к месту. Ему было холодно, хотелось пить. Рядом разговаривали какие-то люди. И только по прошествии нескольких секунд он осознал, что пушки умолкли.
– Отец! – позвал он слабым голосом.
Голоса на мгновение смолкли, а потом снова послышался шепот. Чья-то рука потрогала его лоб, затем приподняла на нем рубашку.
– Тебе очень повезло, малыш! Господь направляет наши шаги… Если бы не он, ты бы сейчас уже лежал мертвый в грязи на поле. Отступающие попросту затоптали бы тебя!
Александер повернул голову в ту сторону, откуда доносился голос. Пожилой мужчина грустно смотрел на него. Лицо его было испачкано кровью и грязью, белоснежные волосы прилипли к черепу. Он был так худ, что сквозь бледную кожу явственно проступали кости. И только ясный взгляд его блекло-голубых глаз давал понять, что в его изможденном теле еще теплится жизнь. Александер попытался проглотить комок в горле.
– Отступающие?
– А ты что думал? Что мы выстоим с мечами и кинжалами против пушек, заряженных картечью? Увы… Бой только начался, а в наших рядах уже было полно павших… Все потеряно, малыш. Принц скрылся, да поможет ему Господь…
– А мой отец? Где он?
– Где твой отец? Этого я не знаю. Больше половины наших полегло на равнине Драммоси-Мур. Как его зовут?
– Дункан Колл Макдональд, я из Гленко.
– Гленко, ты говоришь… Погоди-ка, я пойду спрошу…
Он вернулся через несколько минут.
– Жаль, но среди нас нет никого из Гленко, никто даже не слышал о таком месте. А тебя как звать?
– Аласдар.
– А меня – Дэниел О’Ши, я с острова Скай. Я… В общем, я был капелланом в полку Макиннона.
Священник помог Александеру подняться.
– На ногах держишься? Только на них и надежда, Аласдар! Нам нужно уходить. Скоро сюда явятся солдаты-англичане. Они прочесывают поле и стреляют в любого, на ком увидят тартан. Идем!
Мальчик попробовал шевельнуть левой рукой и поморщился. Заметив это, священник сделал из шарфа некое подобие перевязи, чтобы обездвижить его руку и не дать ране снова открыться.
– Пуля угодила тебе в плечо, малыш, и прошла насквозь. Счастье, что она не задела кость или, что еще хуже, не раздробила ее. Тебе было бы очень больно, а мы ничем бы не смогли помочь. В таких случаях предпочтительнее, чтобы стрелявший не промахнулся!
"Я бы и сам был рад, если бы Джон не промахнулся! Мне правда очень больно, и вы ничем не поможете!" – подумал Александер.
Прежде чем стать монахом и теологом, Дэниел О’Ши посещал лекции в Дублинском университете и, судя по манерам, происходил из зажиточной семьи, занимавшей высокое положение в обществе. Он владел французским, итальянским и латынью и свободно говорил на разных диалектах своей страны. Однако Александера больше всего интересовали его познания в области кельтского декоративного искусства и символики, нашедшей свое отображение в сложных, но прекрасных орнаментах.
– …Смотри, вот эти спирали символизируют эволюцию. Мы часто находим их на старинных камнях и крестах. Кельты подчиняли свои нравы и обычаи природным циклам, жили в согласии со стихиями – водой, землей, небом… Эта триада составляет круг, который вращается непрерывно и бесконечно. Все элементы нашего мира пребывают в совершенной гармонии друг с другом и с нами, людьми. У воды, у каждого камня, животного и дерева есть душа, и эти души связаны друг с другом теснейшими узами. Но мы, люди, – единственные, кто способен это понять. Поэтому наш долг – применить это знание на практике и сохранить связи, которые образуют цикл. Раньше этим знанием обладали мудрецы-друиды и барды, а сегодня… Теперь, мой мальчик, настали другие времена. Каждый идет к мудрости своим путем, и каждому из нас приходится отстаивать свое право на жизнь. Сегодня все руководствуются правилом "Каждый – за себя!", поэтому наши древние традиции умирают.
Он нахмурился, помолчал немного и, смахнув с лица жидкие седые пряди, продолжил:
– Знаешь, почему древние воины были такими отважными? Они верили в вечную жизнь. Существует несколько миров – наш мир, подземный мир (его еще называют миром фей) и потусторонний мир. В процессе нашего развития мы переходим из одного мира в другой. Воин-кельт не страшился смерти. Впрочем, ты наверняка уже знаешь об этом, да? – спросил О’Ши и подмигнул. – Смерть – это всего лишь ритуал, посредством которого душа переходит на другой, более высокий уровень. Искусство наших предков основывается на очень сложной философии, Аласдар Ду. А философия – это совокупность знаний, которые человек накопил и которыми пользуется. Очень важно ее сохранить… Бытует мнение, что мы, кельты, – примитивный народ, воинственный и кровожадный. Люди ничего не смыслят в кельтской философии, они привыкли смотреть на нас сквозь призму упрощенного представления, которое составили о кельтах в свое время римские и греческие мыслители.
– Но ведь кельты были язычниками?
– И что это меняет? У них было свое ви́дение мира, на основе которого они строили свою цивилизацию. Неужели ты полагаешь, что "добрые христиане", убивавшие неверных во время крестовых походов, больше заслуживают оправдания, чем воины-кельты, только потому, что они совершали свои преступления во славу нашего бога?
– Из-за этого вам пришлось уехать из Ирландии, да? Я хотел сказать… потому что вы – францисканец и интересуетесь кельтами и языческими верованиями?
Ирландец усмехнулся. Очевидно, слова мальчика его позабавили.
– Отчасти. Но главная причина в том, что я неисправимый последователь Эпикура. "Carpe diem!" – как писал Гораций. Я, мой мальчик, подвержен всем человеческим слабостям. Конечно, искусство Латены увлекало и увлекает меня, и, думаю, именно это увлечение подтолкнуло меня к принятию монашества. Но я такой же, как остальные люди… Я ем, пью и… у меня есть другие потребности. Та, что меня погубила, звалась Брендой.
Погрузившись в воспоминания, старик с особой нежностью повторил это имя.
– Jam dulcis amica venito quam sicut cor meum diligo. Intra in cubiculum meum ornementis cuntis onustum… Какие чудесные стихи! Я читал их ей во время нашей последней встречи… Словом, Бренда была для меня божественным виде́нием, источником вдохновения. Все ангелы, которых я рисовал, походили на нее. Ах, мой мальчик, женщина – это источник жизни, она замыкает круг вечного цикла. Она – плодородие, любовь и красота. Она – муза и храм, алтарь, на который мы возлагаем свои жертвоприношения! Всегда помни это, Аласдар! Женщина – это рука, исцеляющая сердце, но она может стать и ножом, который заставит его кровоточить.
– Вы говорите так, как если бы вы… Но ведь вы же… – промямлил удивленный Александер.
– Аббат, да? Что ж, я священник, это верно. Но посмотри, я же не слепой, верно? – спросил он, указывая на свои глаза. – И я сделан не из камня, – продолжил старик, ущипнув себя за здоровую ногу. – Родители Бренды узнали о нашей связи и услали ее к родственникам в Килдар. Во избежание скандала мне пришлось тайком покинуть братство. Свою любимую я больше не видел…
Крики, доносившиеся, казалось, из самых недр земли, вдруг заполнили собой коридоры тюрьмы. Александер поморщился и инстинктивно втянул голову в плечи. Этот кошмар продолжался два последних дня. Один из вновь прибывших узников рассказал, что в пыточную, скорее всего, попал некий Эван Макки, якобитский шпион, которого схватили с письмами на французском языке. Несчастный оказался крепким орешком. "Уж этот точно попадет в рай!" – шептались в камере. О’Ши прочитал короткую молитву. Жалость в данном случае была ни к чему. Лучшее, что сейчас могли послать небеса Макки, – это быстрая смерть.
– Что ж, Аласдар Ду, продолжим урок?
Словно зачарованный, Александер, которого священник прозвал Черным из-за его волос цвета воронова крыла, долго наблюдал, как старик водил рукой с недостающими на ней двумя пальцами (оторвало картечью), чертя на земле великолепные витые узоры. Похожие мотивы, хорошо знакомые ему, были в ходу и у жителей Хайленда. У каждого мужчины клана имелся кинжал, украшенный почти таким же узором. Но только теперь Александер узнал значение этих символов, а потому смотрел на них новыми глазами.
Когда О’Ши одолевала дремота, мальчик пытался воспроизвести рисунки, которые наставник показал ему во время последнего урока. В один из дней, проснувшись, священник похвалил его работу и сказал:
– "Душа подобна руке", – написал однажды Аристотель. Тот, кто ничего не чувствует, ничему не учится. Ты очень способный, Аласдар. Думаю, у тебя настоящий талант.
Александер хмуро посмотрел на наставника.
– Ты еще очень молод, но придет день, и ты поймешь. Дело в том, что человек не рождается талантливым, он таковым становится. Чтобы приблизиться к идеалу, нужно сначала постичь суть того, к чему у тебя склонность, а потом беспрестанно совершенствоваться. Разумеется, для успеха необходимо иметь способности к выбранному делу и накапливать знания. Иными словами, у тебя хорошие задатки, Аласдар, и у тебя есть качества, которыми нужно научиться пользоваться. Как и у любого, у тебя имеются недостатки. О своих изъянах и несовершенстве, которые ограничивают наши возможности, мы обычно стараемся забыть, но это неверно. Следует принять их, смириться с ними. Совершенство свойственно лишь богам. Мы же приближаемся к этому состоянию и получаем возможность созерцать его только благодаря нашим способностям. Созерцание совершенной красоты приводит наш разум в состояние блаженства, заставляет забыть обо всем. Поэтому в ожидании Dies irae, dies illa, то есть дня божественного гнева, Страшного суда, когда пустой живот причиняет тебе мучение, когда твой последний фартинг выскользнул из пальцев и провалился в щель в полу как раз в тот момент, когда ты собирался купить себе последний драм виски, когда страх будет сжимать твое сердце на каждом повороте неизведанной тропы, сосредоточь свое внимание на прекрасном и наслаждайся им. Источник его – в твоей душе. "Carpe diem!" - не забывай. Это – ключ к счастью, настоящему счастью, глубочайшей потребности, которая управляет всеми другими нашими потребностями.
Видя, что столь абстрактные наставления привели юного ученика в замешательство, старик избрал более доступный метод, чтобы объяснить то, что он хотел до него донести.
– Скажи, Аласдар, что ты чувствуешь, когда у тебя получается повторить рисунок, который я только что тебе показал?
– Ну… Наверное, я доволен, что у меня вышло!
О’Ши окинул камеру взглядом своих светлых глаз.
– Странное ощущение для такого места, как это, верно? Было бы естественнее, если бы ты, находясь в тюрьме, думал о мести, изнывал от желания наброситься на первого же английского солдата, который войдет в камеру. Но происходит совсем другое! Пусть на несколько секунд, но тебе удается почувствовать себя счастливым. Разве это не доказывает, что богатство, любовь, свобода и слава не являются подлинными источниками счастья? Мы скорее черпаем в них удовольствие. Нет человека, который бы к ним не стремился. Однако истинного счастья они дать не могут, потому что его источник – в нас самих. Маленькие радости жизни дарят нам большое счастье, в то время как значительные свершения приносят лишь счастье эфемерное. Поэтому помни: "Carpe diem!"
* * *
Шли дни, и выживать в жутких условиях тюрьмы становилось все труднее. В камере ютилось, прижимаясь к стенам, четыре десятка мужчин и женщин, и из-за тесноты постоянно возникали ситуации, с которыми было тяжело мириться тем, у кого оставалось хоть немного чувства собственного достоинства и стеснительности.
Они спали вповалку, и чья-то рука или нога часто вторгалась в личное пространство Александера. Мальчик даже не пытался возражать. Он теснее прижимался к О’Ши и, если сон не шел к нему, подолгу слушал ночные звуки и вглядывался в темноту, представляя себе луну и звезды, в созерцании которых заключенным было отказано. Окружавшее его отчаяние проявлялось в приглушенных рыданиях и вскриках. Временами, однако, эти звуки сменялись стонами и вздохами.
Александер был не маленький и прекрасно понимал, что там происходит. Тело против его воли отвечало на эти шумы, а перед глазами возникали нескромные видения. Даже в невыносимых условиях существования и в безнадежности человек не мог отказать себе в одном – он хотел любить. Этими мимолетными объятиями пленники пытались убедить себя, что они все еще остаются людьми.
Тюремщики отняли у них пледы, поэтому мужчины ходили в одних рубашках, день ото дня ветшавших. Истощенные силуэты в лохмотьях больше походили на живых привидений в приемном покое чистилища, чем на людей. Раз в три дня узникам приносили маленькую жаровню и пять брикетов торфа для обогрева. Воды им давали мало, и использовалась она только для питья. В итоге немытые тела становились желанным приютом для любой заразы.
Состояние здоровья священника постоянно ухудшалось. Рана, которую никто не удосужился перевязать, загноилась. Его ляжка раздулась, стала черной, как уголь, и причиняла ему ужасную боль. Однако несчастный никогда не жаловался и стоически переносил страдания, продолжал наставлять своего юного друга. Александеру удалось уговорить тюремщика, приносившего им пищу, отдавать ему порцию священника, поэтому теперь он ловил в подставленную полу рубашки двойную норму сваренной на воде овсяной каши, чтобы потом поделиться ею с О’Ши.
Покормив старика, Александер просил его рассказать ему что-нибудь из кельтской мифологии, в которой реальность переплеталась с волшебством. О’Ши снедал жар, однако рассудок его оставался ясным, и он выполнял просьбу: видеть горящие любопытством глаза мальчика было для него огромным удовольствием. Иногда к ним подсаживались и другие пленники. Пусть на час или два, но сказочные повествования отвлекали их от страшных реалий, согревали сердца. Особенно Александеру нравились истории о воинах, чьи имена он знал с раннего детства. Культура народа, от которого произошли его собственные предки, живо интересовала его, и он с жадностью впитывал любые знания, передаваемые ему другом. Рассказы же о легендарном ирландском воине Кухулине он слушал как зачарованный.
– Знаешь ли ты, почему его так назвали? – спросил у него аббат.
– Наверное, потому что он был беспощадным в битве?
– Беспощадным? Что ж, пожалуй, таким он и был. Но именем своим он обязан не этому. В древние времена знаменитый кузнец Кулин позвал в гости короля, которого звали Конхобар, сын Несс. Тот, в свою очередь, позвал на празднество юношу по имени Сетанта, который привлек внимание монарха благодаря своей исключительной ловкости в игре в мяч. Когда король прибыл на праздник, Кулин спросил у него, всех ли своих приближенных он с собой привез. Король забыл, что пригласил Сетанту, и ответил хозяину дома, что никто больше не придет. "Я спрашиваю, потому что хочу спустить с привязи пса, который охраняет мои стада. Только тремя цепями, каждую из которых держат три могучих воина, можно его удержать. Что ж, закроем ворота замка, а пес пускай погуляет!" Сказано – сделано. И надо же, чтобы как раз в это время юный Сетанта подошел к за́мку! Пес набросился на него, оскалив пасть, но припозднившийся гость схватил его и с такой силой швырнул о каменную колонну, что чудище тут же испустило дух. На шум прибежали люди короля Конхобара. Все стали дивиться небывалой силе юноши, и только кузнец был недоволен – ведь его стада остались без охраны. И тогда Сетанта сказал, что послужит ему сторожевым псом, пока он не найдет себе нового. Великий друид и советник короля Катбад дал молодому силачу новое имя – Ку Кулин, что значит "пес Кулина".
– И сколько сражений Кухулин выиграл? Он долго прожил?
– Он победил многих воинов, я даже не могу сказать сколько! Он был самым сильным воителем в Ирландии, никто не мог перед ним устоять. Но не только благодаря телесной силе побеждал этот человек – он обладал мудростью. Это очень важное качество для хорошего воина. Мудрость позволяет избежать ошибок, которые могут стать роковыми.
Старик замолчал, заметив недовольную мину Александера.