- Нет, и вам это также никто из родственников не передал. Вы можете делать то, что умеете, и иметь целую банду пацанов, и все они будут обычными детьми, как дети прочих женщин - ничуть не лучше. Ко всему прочему, вы бы не были для них хорошей матерью! Такая женщина, как вы, и не может быть хорошей матерью - вы слишком много размышляете о чем-то другом.
- Я могу быть хорошей мамой, - сказала в бешенстве Сюзан.
- Не думайте только, что я не знаю всего того, что необходимо знать о детях, - продолжал он. - У меня есть дети - трое мальчиков и одна девочка - и ни один из них не знает, как взять в руки долото. И не хочет знать.
- А их мать?
- Три матери! - насмешливо прогрохотал он. - Они у меня от трех разных женщин! И все они одинаковые!
Сюзан не ответила; она не будет больше вести разговоры с ним на эту тему. Что он мог знать о маленьком домике у леса, который стоит в конце улицы, залитой светом, что он может знать о чувстве защищенности любовью Марка, о его словах, что только из-за нее и живет на этом свете? Если она уедет в Париж, она убьет его. Она не может ехать в Париж, раз ее ожидает Джон, тепленький, выкупанный и розовый, на детском стульчике на кухне. Она не может уехать.
В конце каждого дня Сюзан убеждала себя, что в Париж она не поедет. Но утром, когда она вытирала пыль и наводила порядок, она желала, чтобы у нее не было положенных в банк пятисот долларов, полученных за фонтан. А Дэвид Барнс об этом знал, так как ничего не взял с нее за мрамор. Она пыталась заплатить ему, но он со злостью сказал:
- Я ваших денег не хочу. Оставьте их себе. У меня есть все, что нужно.
- Но ваши дети, - запротестовала она, но он не дал ей закончить.
- Ну их к черту, я им ничего не даю и не могу дать.
- Вы ничего не даете своим детям? - вскрикнула она.
- Они мне совершенно безразличны.
- Но они у вас есть, - с ужасом с голосе сказала Сюзан.
- Не у меня - у их матерей, - он захихикал, а после расхохотался.
Мгновение она смотрела на него, не веря своим глазам, потрясенная тем, что мужчина, всего себя отдающий искусству, может быть таким жестокосердным.
- Где они? - спросила она у него.
- Не знаю, - ответил он. Голос его звучал равнодушно, но глаза сразу увлажнились.
- Посмотрите, Сюзан, - прошептал он. - Смотрите! - Она посмотрела на линию, которую он провел пальцем вдоль грубого края мрамора. - Вот так склоняется голова. Только сейчас я это заметил.
Голос у него был нежный и задушевный; и хотя всего минуту назад она его ненавидела, Сюзан наклонилась и поняла его.
- Мрамор поддается этой линии, - прошептала она.
- Да, - сказал он. - Вы это тоже видите?
Она кивнула. Они посмотрели друг на друга в полном взаимопонимании, и все прочее вскоре было забыто.
Утром они продолжили спор. В банке у нее были деньги. Значит, она не могла отговориться: "У меня нет денег". Она не могла также сказать: "Я хочу купить на них что-то для семьи. Мне они нужны" Она ведь не умела лгать. И потому она просто сказала ему:
- Я не могу ехать, так как этого никто не понял бы: ни мой муж, ни моя мать, ни друзья, - никто бы меня не понял. - А потом добавила: - Разве что отец.
- Ну и что, что? - орал он на нее и заламывал в отчаянии свои грубые, сильные руки. - Что, черт побери, в том, понимают они или нет?
Он весь дрожал от бешенства, затем внезапно успокоился, сел, наклонился вперед, держа руки на коленях, и сказал ласково:
- Сюзан, неужели для вас ничего не значит, что вы можете стать одним из величайших скульпторов своего времени, может быть, всех времен? Нет, дело даже не в этом, Сюзан, в вас живет глубокая страсть, которая гораздо глубже любви, супружества, материнства. Страсть творить, создавать вещи такими, какими вы их чувствуете и видите. Никто другой не сможет сделать это так, как вы, нет. Подождите, это не важно, суть в том, что вы никогда не будете счастлива как женщина, пока не утолите эту страсть. Нет, подождите, не говорите ничего. Больше я не буду вас спрашивать ни о чем. Послушайте, я забронировал для вас билет на корабль на третье сентября. Не на мой корабль - я еду на следующей неделе, чтобы избежать ненужных сплетен. Но вы можете мне сказать, прежде чем я уеду, какое вы приняли решение. Нет, сейчас я не хочу слышать ни слова.
Он встал и шатающейся походкой вышел из помещения. Сюзан надела шляпу и направилась домой. Люсиль сидела на веранде своего домика с третьим ребенком на коленях; Сюзан на минутку задержалась и поднялась наверх. Это был мальчик.
- Я рада, что это мальчишка, - сказала Люсиль голосом, в равной степени гордым и неудовлетворенным. - Женщинам и так чересчур тяжело, зачем же плодить новых несчастных?
Сюзан с улыбкой склонилась над маленьким, серьезным, розовым личиком. Она взяла ребеночка на руки. Что же, собственно, такого есть в детском тельце от чудесной силы, когда прижимаешь его к груди? Минуту она стояла, смятенная и глубоко расчувствовавшаяся. Затем она снова положила ребенка, поцеловала Люсиль в щеку и, не увидев удивления на ее лице, исчезла. Сюзан ждал ее собственный домик в конце улицы, Джон засмеется, как только она войдет на кухню, а Джейн нежно отметит: "Он сегодня был такой милый! Может, мне остаться и покормить его? Все уже приготовлено". И Марк придет домой. Она спешила изо всех сил и взлетела по ступенькам с бьющимся сердцем.
* * *
В ателье она не ходила целую неделю, и Барнс не писал ей, как будто ничего не заметил. Дома она вполне счастлива, говорила она себе, очень счастлива. За день до его отъезда она пришла попрощаться с ним и обнаружила его работающим. Она вошла внутрь через раскрытые двери на террасу, как и всегда. Он стоял на коленях перед "титаном", послеобеденное солнце освещало статую. Он быстро ударял киянкой, торопясь закончить свое произведение. И когда она увидела его в таком виде, основание ее маленького семейного счастья пошатнулось.
- Ну? - сказал он и поднял взгляд, когда ее черная тень упала на мрамор.
- Я всего лишь пришла попрощаться с вами, - сказала она. Она точно знала, что хотела сказать.
- Так вы не едете? - спросил он осторожно таким голосом, каким обычно говорят у постели умирающего или у гроба покойника.
Она покрутила головой, а он встал, положил инструменты и подошел к столику, где на листке бумаги написал адрес.
- Если когда-нибудь до вас дойдет, что вы сделали ошибку, можете написать мне туда. Но ничего другого мне не пишите. В ином качестве вы меня не интересуете. - Он вернулся к своей работе, схватил инструмент и снова преклонил колени перед своим "титаном".
Она возвращалась домой в ярком сиянии послеобеденного солнца и не знала, день сейчас или ночь. В руке она держала обрывок бумаги, поднявшись по лестнице вверх, она положила его под статуэтку ребенка, которую так и не закончила. Она стояла и осматривала это пустое помещение. Теперь комната сделалась еще более пустой, чем когда-либо до этого, и, видимо, пустой она останется навсегда. Затем она услышала шаги Марка в холле и его голос, звавший ее.
- Сюзан? Сегодня я быстро вернулся!
Она сбежала вниз и бросилась к нему на грудь.
- Марк, Марк, Марк, - причитала она, прижимаясь к нему.
- Сюзан, в чем дело? Что, милая? - в ужасе спрашивал он.
- Ах, Марк, - сказала она, затем начала смеяться, отодвинулась от него и вытерла глаза.
- Я не ждала тебя так быстро. Я еще никогда так не радовалась твоему приходу.
- Что-нибудь случилось? - осведомился он в беспокойстве.
- Нет, не случилось, - сказала она. - Я люблю тебя, люблю тебя.
Они крепко обнялись и принялись целовать друг друга так, как не делали этого долгие месяцы. Затем в темноте она решительно обратилась к нему со словами:
- Марк, пора бы нам завести второго ребенка. Я хочу еще одного.
А он ответил страстно, но с некоторым опасением в голосе:
- Сюзи, ты уверена в этом?
Она ответила твердо:
- Уверена.
* * *
Сюзан спала крепко, пока ее не разбудило солнце, заливающее светом комнату. Когда Марк ушел, она набросилась на домашнюю работу с радостью, какой никогда не испытывала от работы. Она была удовлетворена, словно утолила голод. Она весело взбежала наверх и начала переворачивать матрацы и взбивать подушки. Она мыла полы, подметала, вытирала пыль, а затем уселась на подоконник и начала мыть окна. Ее волосы развевались на осеннем ветру. Она работала с радостью, радовалась чистоте, выходившей из-под ее рук, радовалась порядку и свежему виду своего дома. В работу она вкладывала лишь часть своего существа и осознавала это. Она сбежала вниз по лестнице, когда в полдень распахнулись двери и вошел Джон; он держал Джейн за руку, у него были порозовевшие щеки и карие, необычайно спокойные глаза.
- Молоко, - сказал он. - Хлеб.
- Сейчас будешь обедать, - пообещала она ему.
- Мне его покормить? - спросила Джейн с просьбой в светлых глазах.
Но Сюзан покачала головой.
- Сегодня я хотела бы покормить Джона обедом сама, - ответила она.
- Я вернусь после обеда, - сказала Джейн, вышла и тихо прикрыла за собой дверь.
Когда они остались одни, Сюзан умыла Джона, усадила его на детский стульчик и покормила. За едой он рассказывал обо всем, что делал.
- Я построил дом, - говорил он, - большой дом.
- Правда, миленький?
Она рассматривала его, она его обожала и любила до такой степени, что у нее болело сердце. Он был прекрасен. Именно такого она вынашивала в своих мечтах - ребенка с глазами Марка и ее губами. Когда он наелся, она отнесла его в кроватку, раздела и уложила. Он посмотрел на нее верными глазами Марка, так что ей стало не по себе от любви. Но и когда она страстно желала иметь много детей, она все же сознавала, что часть ее существа находится в ожидании чего-то большего и не участвует в действе рождения. Она гнала от себя подобные мысли и с головой окуналась в жизнь, которую она для себя выбрала.
* * *
В конце лета Сюзан с болью подумала, что ей будет очень не хватать Дэвида Барнса, не хватать его и всего, что он предоставил ей в старом танцевальном зале, в своем ателье. Тогда, ночью, когда они с Марком решили родить второго ребенка, она частью своего существа находилась в отчаянии. Но дни пролетали незаметно и счастливо и без Дэвида Барнса, даже если она не занималась ничем, кроме домашнего хозяйства, Джона и Марка.
Однажды Марк удовлетворенно заявил:
- В этом году летом у меня было слишком много работы. Наконец мы снова сможем немножко поговорить. Осенью и зимой недвижимость покупают редко.
Он даже не знал, что не только он, но и она была завалена работой. Ему как раз снова прибавили зарплату, он был счастлив, что дела у него идут успешно и был преисполнен желанием подробно рассказать о событиях всего дня. Когда они вместе сидели за столом, или когда Сюзан шила при свете лампы, она слушала мужа и была совершенно удовлетворена этим. Да, совершенно удовлетворена, кроме тех мгновений, когда в отблесках камина до нее доходил шум ветра в лесу. В такой момент она поднимала голову и прислушивалась. Но Джон лежал наверху в теплой постельке, спал, и все было в порядке. Они жили в атмосфере уверенности, и один день сменял другой в обкатанном ритме, который был ей знаком всю жизнь. Но когда Сюзан слышала звук ночного ветра, она чувствовала и знала, даже не осознавая, почему, что существует еще нечто большее, хотя и была совершенно удовлетворена своей судьбой. А когда они с Марком шли наверх по лестнице и обнимали друг друга, преисполненные любви, она видела перед собой широкие и пустые лестницы, по которым еще не ходила.
Но в большинстве случаев она казалась сама себе такой же, как и все прочие женщины. В Рождество она уже знала, что у нее будет еще один ребенок, и была рада этому. Она сказала об этом Марку, и тот нежно взял ее за руку и долго так держал.
- Иногда мне не верится, что именно ты являешься матерью моих детей. У меня такое чувство, что ты могла бы сделать себе отличную карьеру. Я тебя не стою.
- Не говори этого, - ответила она резко. - Ты даже не представляешь, как мне не нравится, когда ты говоришь такие вещи.
- А если я действительно чувствую это?
- Даже если ты это чувствуешь, никогда не говори мне об этом, - попросила она.
- Почему?
- Не знаю.
Но она знала. Потому что она хотела считать себя равной ему. Хотела иметь ощущение равноценного партнерства. Ведь как только рядом не оказывалось ни Марка, ни Джона, она мгновенно начинала чувствовать себя одинокой. Она раздумывала, таковы ли другие женщины, есть ли у них потребность протянуть руку и прикоснуться к живому существу, встретиться с ним взглядом, услышать голос и произнесенные слова, чтобы не было ощущения, что мир состоит из несчастных одиночек. Но она не могла спросить об этом ни у кого.
"Даже если бы я и спросила, мне не помогло бы это, - размышляла она. - Я такая, какая родилась, и не могу измениться от того, что другие женщины чувствуют иначе".
Когда Сюзан смотрела в будущее с тем предчувствием, которое время от времени охватывало ее, она видела себя, идущую по пустынной дороге своей жизни в полном одиночестве. Там не было ни Марка, ни детей, ни друзей. Она снова сошла с холодной, пустынной дороги и бросилась в настоящее. Ее видение, пожалуй, не имело глубокого значения. Будущее каждой жизни выглядит по-своему, совсем не так, как реальное настоящее. Оно пугающе великолепно.
Она же должна быть и в действительности является такой же, как и все прочие женщины. Она готовит, шьет, читает, играет на рояле и слушает Марка. Она заботится о Джоне и уже начала рассказывать ему первые сказки, которые он жадно слушает, хотя и понимает их только наполовину. Она терпеливо выносит рассказы Джейн, полные тоскливого наслаждения, о своей юности в Лондоне, где она помогала на кухне в большом доме, жители которого во время войны переселились в Канаду. Ее работодатель был слишком стар, чтобы пойти на войну, а так как он поздно женился, то у него не было сыновей, которых он послал бы воевать за Англию, и потому он принял решение эмигрировать со всеми дочерями и всей прислугой.
- Нас, прислуги, было двенадцать человек, - сказала печально, но с гордостью, Джейн. - С ним чуть было не случился удар, потому что по возрасту он не мог идти на войну. И поэтому мы уехали из Англии, и он захватил с собой и экипаж, и коней, так как считал, что ездить на автомобиле вредно для здоровья детей. У него было свое мнение. А после он лишился средств к существованию и ужасно страдал из-за этого. Мне так жалко богатых людей. Мы, бедные, привыкли ничего не иметь. Но когда обеднеет богач, это становится для него катастрофой. Лучше ничего не иметь. Тогда человек рад даже той малости, которую имеет.
Она смотрела на худое, честное лицо Джейн и испытывала чувство вины, потому что у нее было всего много.
В январе почтальон принес ей узкий голубой конверт с парижским штампом.
- Тут вам какое-то письмо из-за границы, миссис Кининг.
Оно пришло от Дэвида Барнса и состояло из строгого вопроса, нацарапанного поперек целой страницы: "Почему вы теряете время?" - писал он своим угловатым почерком на голубой бумаге.
Она засмеялась, скомкала бумагу и выбросила. Ее ребенок родится в июне. Джон уже большой. Дом у нее в порядке, и сад весной будет полон цветов, и для людей, которые будут проходить по улице, их краски будут весело сиять, словно флажки на ветру. Теперь же, когда она целый день сидит дома, к ней часто приходят старые знакомые и усаживаются на диван у большого камина. Весной, которая наступила очень рано, в саду на лавочке, сделанной Марком, они беседуют и обмениваются сплетнями, жалуются на избыток работы. Сюзан слушает их, улыбается, но сама говорит мало. Все эти зрелые женщины постоянно напоминают ей детей, которых она помнила с самого раннего детства; уже тогда им хотелось как можно быстрее открутиться от своих обязанностей, чтобы можно было насладиться веселыми играми или кино. Она их любит и сочувствует им; она говорит с ними об их проблемах и почти стыдится, что ей не на что жаловаться. Зима быстро умчалась, наступила ранняя весна, а Сюзан лишь укрепилась в своей решимости жить счастливо.
Однажды Люсиль дружелюбно сказала ей:
- Я рада, что ты опять дома, Сюзи, и тебя можно навестить. Сколько я к вам в прошлом году ни забегала, тебя всегда не было.
- Я брала уроки, - объяснила Сюзан. При этом она полола грядку анютиных глазок. Люсиль сидела рядом с ней на первой весенней травке и отдавалась безделью.
- Так вот чем ты занималась! - маленькие серые глазки Люсиль шельмовски заблестели.
- А ты что думала? - просто спросила Сюзан. - Целое лето я изо дня в день ходила к Дэвиду Барнсу.
- Я это знала, - сказала Люсиль. - Мы все удивлялись этому. У него жуткая репутация.
- Об этом я ничего не знаю, - сказала Сюзан.
- Ну ты и наивная! - удивилась Люсиль. - Ты что, не знаешь о Вэнни Блейн? Да ведь любой знает, что она была его любовницей! Потому-то и бросила своего мужа. Говорят, она надеялась, что он на ней женится. Но он на ней не женился, хотя у них и был ребенок. Такие не женятся. Люди искусства не ведут себя как обычные люди.
- Я об этом ничего не знаю, - отрезала Сюзан.
Для нее Дэвид Барнс был парой чутких, грубых, живых и сильных рук. Мозгом, работа которого отражалась в его гневных, синих глазах. Он был яростным голосом, который дико орал на нее из-за любого пустяка.
В этот момент в ворота вошла Джейн.
- Везет тебе, у тебя есть помощница в домашнем хозяйстве, - сказала Люсиль. - Мне уже надо идти. Мой малыш уже, наверняка, проснулся. Мне бы тоже хотелось иметь служанку. Марк сейчас хорошо зарабатывает?