Она коснулась броши и высвободила маленький кинжал, сжав в руке инкрустированную бриллиантами рукоятку. Юлиана даже не задумалась, зачем она достала оружие.
Инстинкт подсказывал ей, что она не должна предстать перед мужем и его любовницей безоружной.
"Его любовница", – прошептала Юлиана в темноту. Затем, дав знак Павло ждать ее у дверей, она осторожно проскользнула в дом. В доме не было замков, и Юлиана вошла, просто нажав на ручку двери.
Она попала в темную комнату. Свет луны бросал причудливые тени на пол. Девушка помедлила, пока глаза не привыкли к темноте. В воздухе стоял странный запах. Пахло кашей и травами. Запах был не слишком приятым. Должно быть, у любовницы Стивена совсем нет вкуса.
За исключением выбора любовника.
Да, Юлиана вынуждена была признать это. Стивен – редкий человек: он мог быть одновременно нежным и властным, фантастически бесстыдным и холодным, рассудительным и легкомысленным, эксцентричным человеком, прикосновения которого приводили ее в экстаз.
Воспоминания о его поцелуях и ее собственные чувства к нему наполняли ее тоской. Рука Юлианы еще крепче сжала рукоятку кинжала. В темноте глаза ее отыскали лестницу.
Двигаясь по залу, она почти не замечала окружающей обстановки. Комната была необычной. Казалось, у столов и стульев ножки и спинки были короче обычных. Балки потолка нависали над головой.
Отнеся эти недостатки, возможно, к более низкому положению любовницы Стивена, она стала подниматься по довольно узкой лестнице из прочного камня, спиралью поднимающейся вверх.
Юбки касались камней, когда она бесшумно шла наверх, затем она оказалась в коридоре с низким сводчатым потолком. Узкая полоска света просачивалась из-под одной из дверей.
Юлиана направилась к этой двери. Из комнаты послышался какой-то шум. Юлиана в ужасе узнала эти звуки: шумное дыхание возбужденного мужчины.
Негодование ее росло, сдавленные звуки страсти, доносившиеся в коридор, наполнили ее мукой.
– Я твоя жена, будь ты проклят, – прошептала она, продолжая сжимать нож, и, тихо приоткрыв дверь, ступила в комнату.
И остановилась, как будто Бог превратил ее в изваяние.
Стивен находился спиной к Юлиане и не слышал ее шагов. Картина совершенно противоречила только что созданной в ее воображении. Он был полностью одет и стоял на коленях на полу.
Юлиана не была готова к этому.
Плечи его сотрясались, но не от страсти, а от горестных рыданий. Голова его наклонилась, он весь скорчился над покрытой балдахином постелью. Его большие руки сжимали покрывало, будто хотели изодрать его в клочья.
А в постели крепко спал, не ведая о слезах Стивена, прекрасный золотоволосый ребенок.
Мгновенно Юлиана вспомнила миниатюры, которые нашла в комнате мужа. Там были портреты двух маленьких детей, хотя Стивен поклялся, что при рождении умер один ребенок.
Юлиана продолжала стоять неподвижно, почти не дыша. Стивен, ее великолепный муж, всегда такой самоуверенный, сейчас стоял, сраженный горем, перед постелью спящего ангела.
Наконец Юлиана обрела голос:
– С-Стивен?
Он мгновенно вскочил и обернулся. На лице, мокром от слез, искаженном горем, было изумление, а во взгляде горел огонь откровенной ненависти.
– Убирайся отсюда, – произнес он низким бесстрастным голосом, стараясь не разбудить спящего ребенка. – Убирайся отсюда, Юлиана, пока я тебя не убил.
* * *
Никогда еще Стивен не угрожал никому так искренне. Угроза слишком явно звучала в его голосе и сверкала в его наполненных жгучей болью глазах. Он ждал, что Юлиана исчезнет, как скрылся бы любой, испугавшись его угроз.
Но Юлиана осталась стоять у двери. Золотое пламя длинной тонкой свечи освещало ее небольшую фигурку. Волосы ее были покрыты сеткой, но отдельные пряди выбились из-под нее и обрамляли лицо Юлианы мягкими темными локонами. Она смотрела на Стивена ясным взглядом, проникая в него, изучая его дюйм за дюймом, стараясь познать его душу.
Наконец, она пошевелилась, но не для того, чтобы убежать, а только взглянула на небольшой кинжал в своей руке.
– Мне он не понадобится, – сказала Юлиана самой себе и вставила лезвие в брошь, приколотую к лифу платья.
Юлиана сделала шаг к Стивену.
– Я серьезно сказал, Юлиана. Я приказал тебе уйти. Я хочу, чтобы ты забыла об этом месте. Я хочу, чтобы ты ушла из моего дома и из моей жизни. И навсегда.
Юлиана поморщилась, И Стивен почувствовал угрызения совести. Он не был по характеру жестоким человеком, но лучше сейчас перетерпеть боль, чем впустить эту восхитительную незнакомку в свое сердце.
– Я не уйду. Не сейчас, по крайней мере. – Затем Юлиана совершила немыслимое: она подошла и опустилась на колени у постели.
– Отойди от него, – прошипел Стивен сквозь зубы. Юлиана даже не подняла на Стивена глаза. Взгляд ее был прикован к лицу ребенка.
– Как зовут твоего сына?
Потрясенный, Стивен взглянул на прекрасного ребенка. Прекрасного умирающего ребенка.
– Его зовут Оливер, и если ты сейчас не уберешься, я вышвырну тебя.
Она коснулась лба мальчика рукой, и жест ее был таким по-матерински нежным, что Стивен почувствовал, как комок подступил к горлу. Мэг не пришлось даже подержать своего ребенка на руках. Золотистая головка зашевелилась.
– Вышвырнешь меня отсюда? – пробормотала Юлиана. – Минуту назад ты собирался убить меня. Это уже прогресс, мой господин.
– Черт возьми, – Стивен схватил ее за плечи и поставил на ноги. – Я никому не позволяю касаться его.
Юлиана отпрянула от него, в глазах ее сверкнули вызов и неповиновение.
– У ребенка лихорадка, Стивен.
– Ты что, думаешь, я этого не знаю, ты, назойливая сука? Его лихорадит почти каждую ночь.
"Черт бы побрал ее глаза..."
– Стивен, – прошептала Юлиана, – ты делаешь мне больно.
Опомнившись, Стивен взглянул на свои руки. Его пальцы впились ей в руку. Усилием воли и проклиная себя, он отпустил руку Юлианы.
– Тебе не нужно было приходить сюда, – устало произнес он.
– У меня есть на это право. Я твоя жена и мне надоело, что ты исчезаешь на всю ночь. – Легкая улыбка коснулась уголков ее губ. – Поверь мне, я ожидала увидеть здесь кого угодно, но только не Оливера.
Стивен вспомнил, что видел в руках Юлианы нож.
– А что ты думала?
– Другая женщина. Любовница.
Его чуть не разобрал смех.
– Кого бы ты убила кинжалом, меня или ее.
– Откуда мне знать, мой господин. – Затуманенным взором Юлиана смотрела на Оливера. Мальчик пошевелился, слегка закашлялся, затем повернулся на бок и подложил руку под щеку.
"Какой худенький и какой хрупкий", – подумал Стивен, ощущая холод внутри. Он вспомнил здоровых деревенских детей с веселыми глазами и грязными босыми ногами. Даже ребенок самого последнего бедняка весил больше Оливера.
Прежде чем Стивен успел остановить ее, Юлиана наклонилась и поцеловала Оливера в лоб. Губы ее на мгновение задержались, глаза закрылись, дыхание остановилось.
Затем она успокоилась и вынула свечу из подсвечника.
– Пойдем вниз, мой господин. Я хочу поговорить с тобой.
Стивен убеждал себя, что должен выхватить свечу и прогнать ее из дома. Но он видел лицо Юлианы, когда она целовала Оливера, ее крепко сжатые веки и выражение сердечного сочувствия в тот момент она покорила его, смягчила его страх, в течение нескольких лет не дававший ему говорить об Оливере. Стивена поразила мысль: Юлиане удалось узнать об Оливере, и мир не рухнул после этого.
– Что это за трава, которой так сильно пахнет?
– Огуречник, – ответил Стивен, бездумно следуя за ней, чувствуя слабость в ногах. – Считается, что эта трава помогает наладить равновесие между черной и желтой желчью.
Они спустились в зал. Юлиана поставила свечу и повернулась к мужу лицом. Желтый свет свечи придавал ее чарам рассеянное сияние, поблескивал на высоких скулах ее гордого лица и прядях волос, спускающихся к шее.
– Ты показывал его врачу?
– Конечно.
– И ему не стало лучше?
Стивен молчал какое-то время. Он только смотрел на Юлиану, которая стояла всего в нескольких дюймах от него. Лицо ее было полно такого глубокого и искреннего сочувствия, что колени у него подкосились. И затем, уже ни о чем не думая, он схватил ее и прижал к себе. Боже, как она прекрасна, какая теплая и трепетная. Откуда-то вдруг у него появились силы, чтобы сказать правду.
– Юлиана, – прошептал Стивен ей в волосы, – мой сын умирает. Это дело времени.
Он слышал, как остановилось ее дыхание. Затем она чуть отстранилась и приподнялась на цыпочки. Ее поцелуй был мягким и коротким – просто искра прошла по его сухим губам.
– Ты уверен?
Стивен кивнул.
– У моего сына Дика была та же самая болезнь. Большинство докторов и астрологов пришли к выводу, что это астматическая лихорадка. Со временем Оливер умрет от удушья, как и Дик, – он произносил эти слова холодным бесстрастным тоном, хотя комок, подкативший к горлу, мешал говорить.
– Дик умер на моих руках. Мне не победить этого дракона. Как бы сильно я его ни любил, сколько бы молитв я ни произнес, сколько бы свечек ни поставил, со сколькими докторами ни консультировался, я все равно не смогу спасти его.
– Ах, Стивен, – Юлиана дотронулась до его щеки, – ты слишком большой груз на себя взвалил. Почему ты держишь в секрете существование Оливера? Почему ты всем говоришь, что он умер при рождении?
– Чтобы защитить его, – горячо заявил Стивен. – Моего первого сына призвали ко двору служить пажом. Через полгода он умер. Строгие правила дворцовой жизни лишили его последних сил.
– И ты боишься, что Оливера может ожидать та же судьба?
– Да.
– Тогда ты поступил очень мудро.
– Нет, боюсь, я поступил глупо.
Опустив руку, она взяла с полки деревянную юлу. Он смастерил ее на пятилетие сына.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Юлиана, рассматривая игрушку.
– Я сам точно не знаю. Каким-то образом король узнал об Оливере. – Губы Стивена скривились в нечто наподобие улыбки. – Теперь вам все понятно, баронесса? Угроза, что Оливера могут призвать ко двору, словно топор, висит над моей головой. Вот объяснение моего согласия жениться на тебе.
Девушка уронила юлу.
– Ты имеешь в виду, что король использует бедного ребенка, чтобы угрожать тебе?
– Сочувствие не знакомо королю.
Юлиана опустилась на мягкий стул. В мерцающем пламени свечи он видел, как руки ее дрожали. Сверху донесся негромкий кашель Оливера. Плечи Стивена напряглись. Затем кашель стих.
Юлиана подняла взволнованные глаза на Стивена.
– Ты должен был рассказать мне.
Он безрадостно засмеялся.
– Это ничего бы не изменило.
– Я бы тебя поняла, – Юлиана взяла его руку, сжала в своих руках и заставила сесть рядом с ней. – Я хочу все понять.
Стивен судорожно вздохнул.
– После смерти Дика умерла моя жена, дав жизнь Оливеру, моему второму сыну. С самого первого вздоха, по его тяжелому хриплому дыханию я понял, что у него та же болезнь, что и у его брата. Казалось, что для меня и для сына будет лучше, чтобы все считали, что Оливер умер при рождении. Сначала об этом сообщили ошибочно, и я не стал опровергать.
– Кому еще известно о нем?
– Только самым близким моим помощникам. Старой Нэнси Харбут и ее дочери. Кристина живет здесь. Она очень образованная девушка, хорошо знает травы, обучалась в монастыре.
Юлиана взглянула на лестницу, ведущую вверх.
– Она постоянно живет здесь?
– Да. Но она сама так хочет. Кристина очень религиозна, и разрыв короля с Римом глубоко оскорбил ее. А здесь у нее есть возможность посвятить себя учению и молитвам.
– Как король узнал, что твой сын жив?
– Хотя Нэнси, Кристина и доктор Стронг побожились, что не нарушили клятву, один из них, вероятно, проговорился.
– А где Кристина сейчас?
– Она уехала за доктором Стронгом в Чиппенхэм. Меня беспокоит состояние сына.
Как бы в подтверждение этих слов, Оливер снова закашлялся. Стивен схватил свечу, чтобы осветить себе дорогу. Через секунду он был уже на ногах и поднимался по лестнице.
Стивен услышал шелест юбок на лестнице позади себя.
– Останься здесь, – хрипло приказал он. – Если он увидит чужого человека, когда проснется, это расстроит его.
Чувство обиды мелькнуло в глазах Юлианы, но она кротко кивнула и осталась за дверью спальни Оливера.
– Тише, сынок, – прошептал Стивен малышу. Он зажег свечу от камина и поспешил к буфету. Краем глаза Стивен увидел, как Оливер протянул к нему руку. – Лежи спокойно, – пробормотал он, сдерживая себя, чтобы не броситься к ребенку. Доктор Стронг не советовал лишний раз трогать ребенка, сжимать его в объятиях. Удерживаясь от инстинктивного желания прижать к себе сына, пока приступ кашля не пройдет, Стивен принялся за работу.
Действия его были привычными – сухая ромашка, арроурут, белый уксус – все смешивалось в чаше и ставилось на огонь. Ядовитый дым наполнил комнату, но доктор клялся, что это полезно для легких.
Слава Богу, приступа не последовало. Оливер перестал кашлять и даже окончательно не проснулся, хотя на секунду глаза его открылись, и он мутными глазами посмотрел на отца. У Стивена защемило сердце от любви к сыну и от собственной беспомощности, но он не подошел к Оливеру, не желая беспокоить его. Нужно держать чувства под контролем. Он научился скрывать свои переживания. Хотя надежд больше не осталось никаких.
Оливер закрыл глаза. Он беспокойно ворочался, но через несколько минут уснул. Стивен взял свечу и вышел.
Юлиана ждала, прижав кулак к губам. В глазах ее стояли слезы, сердце ее разрывалось.
– Ты должна вернуться домой, – сказал Стивен, спускаясь с ней по лестнице. – Я буду тебе благодарен, если ты сейчас уйдешь. Не приходи сюда больше.
Юлиана послушно спустилась за Стивеном по лестнице, но в зале остановилась.
– Когда я была маленькой, моя няня сажала меня на колени и рассказывала сказки. Я подумала: как странно, что ты не дотрагиваешься до своего сына, не целуешь его и не говоришь ему, что все в порядке.
– А это, дорогая баронесса, было бы ложью, – произнес, разгневавшись, Стивен и направился к двери.
Лицо ее вспыхнуло.
– Я думала, что ты каждую ночь уезжаешь на свидание с любовницей. – Она взглянула на лестницу. Сильный запах трав распространился по всему дому. – Я понятия не имела, Стивен.
– Ты и не должна была ничего знать.
– Но если бы я знала, я бы не думала о тебе так плохо.
Внезапно ему так сильно захотелось обнять Юлиану, что он испугался. Было бы легко впустить Юлиану в свой мир, в свое сердце. Так легко повторить ошибки прошлого и продать душу прекрасной женщине.
Он резким рывком открыл дверь.
– Юлиана, – сказал Стивен, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно ядовитее, – ты уже давно должна знать, что меня не волнует то, что ты обо мне думаешь.
* * *
Сын. У Стивена есть сын. Эта мысль не покидала Юлиану, когда она возвращалась домой по лабиринту. Девушка легла спать с этой мыслью и проснулась с образом светловолосого ребенка в голове.
И когда наступил день, она уже знала, что ей делать.
– Меня не будет большую часть дня, Джилли.
Дородная горничная убирала длинные волосы.
Юлианы под сетку.
– Будете работать в прядильне, миледи?
– Нет, – Юлиана надела бархатные тапочки. – Ты можешь пойти и помочь своему отцу в красильной мастерской.
– Я так и сделаю. С тех пор как здесь стали прясть шерсть, у него полно работы.
– Ну тогда иди. Сегодня ты мне не нужна. – Юлиана не обратила внимания на встревоженное выражение лица горничной. Она подождала, пока Джилли уйдет, затем взяла большую гобеленовую сумку. В нее положила лютню, книгу и цыганский тамбурин.
Затем, убедившись, что ее никто не видит, Юлиана вышла через главные ворота и прошла через просвет в изгороди из колючего кустарника.
Принятое решение придало ей уверенности. Много лет ее единственной целью была месть за убийство ее семьи. Эта мрачная и жестокая цель отнимала все ее силы, иногда пугала ее.
Сейчас же все было по-другому. Новую цель породило сочувствие. Надежда согревала ее. Сердце Юлианы радостно билось, когда она и Павло прошли по дорожкам затейливого лабиринта и вышли в освещенный солнцем сад, к коттеджу.
Днем здесь все было еще более фантастичным, чем ночью, при луне. Фигуры зверей фонтана, казалось, вот-вот оживут.
Она толкнула дверь в дом и ступила в комнату, где она оставила Стивена. Здесь они сидели, держась за руки, здесь он наконец рассказал ей о своем прошлом. Голос его дрожал, взгляд был наполнен тоской.
Здесь Юлиана поняла всю правду: она глубоко влюблена в своего мужа, в своего несчастного мужа.
И именно отсюда он прогнал ее, так безжалостно, так жестоко.
"Мне совершенно безразлично, что ты обо мне думаешь." Юлиана поморщилась, вспоминая эти слова. Но затем отбросила горестные мысли, расправила плечи и приготовилась подняться по лестнице.
Звук разбившейся посуды заставил ее вздрогнуть.
– Я не буду это есть! – послышался высокий сердитый голос. – Я не хочу, и ты не можешь меня заставить!
В ответ раздался негромкий женский голос:
– Не смей! Если ты это сделаешь, я... я... скажу отцу, что ты щиплешь меня.
Юлиана поднялась по лестнице и подошла к спальне Оливера. Дверь была приоткрыта. Оливер сидел в постели, щеки его покраснели, и он с упрямым видом смотрел на молодую женщину, одетую в черное. Около постели лежали осколки разбитой посуды. Сероватая зернистая масса растеклась по дощатому полу.
– Господин Оливер, пожалуйста...
– Идите и приготовьте ему что-нибудь другое, – предложила Юлиана, входя в комнату.
Женщина удивленно вскрикнула. Мальчик молча посмотрел на нее.
– Я Юлиана де Лассе. Жена господина. А вы, должно быть...
– Кристина Харбут, – ответила женщина. Оставаясь с открытым от удивления ртом, она поспешно склонилась в почтительном поклоне.
Как и большинство западных женщин, она была крепкого телосложения, с крупными чертами лица. Густые каштановые волосы зачесаны назад в простую прическу, на ее платье из темной шерстяной ткани не было ни единого украшения за исключением четок у пояса. У нее было умное лицо.
– Нэнси рассказывала мне о вас. Для меня честь – познакомиться с вами. Вы можете идти.
– Но... Но господин сказал...
– Я его жена, и я желаю познакомиться со своим пасынком.
Бледная и дрожащая, Кристина собрала разбитые осколки и вышла.
Юлиана положила сумку и окинула взглядом комнату. Повсюду она видела подарки Стивена – заводные фигурки животных, шахматный столик, множество дорогих книг. На столе лежала открытая тетрадь – Оливер учился писать. В конце страницы аккуратный почерк вдруг стал небрежным, и мальчик написал: "Papa is a pysse-potte."
Стараясь выглядеть веселой, но не смеяться, она пересекла комнату, подошла к окну и нажала на задвижку, чтобы открыть его.