– Мне нельзя дышать свежим воздухом, – сказал сердито мальчик. В его голосе слышались презрительные нотки.
– Чепуха, – бросила Юлиана через плечо, сильно нажимая на раму руками. Наконец рама заскрипела и поддалась, окно широко распахнулось. – Сегодня великолепный день, а травы и цветы в саду пахнут замечательно.
Она подошла к удивленному Оливеру, села на край его постели и улыбнулась.
– Итак, – бодро сказала Юлиана, – ты Оливер де Лассе.
Казалось, он нарочно медлил с ответом. Мальчик продолжал смотреть на Юлиану, и она была поражена его сходством с отцом. Волосы Оливера были значительно светлее, чем у Стивена, но того же оттенка, такие же густые и волнистые – как львиная грива. Его точеное лицо и холодные странные, цвета лунного камня, глаза также напоминали Стивена.
О Боже, подумала Юлиана, у него глаза отца.
– Вы не должны сюда приходить, – произнес мальчик.
Дрожащий детский голосок звучал осторожно и раздраженно.
– Напротив, должна, – Юлиана постаралась не улыбаться, потому что сразу поняла, какой это гордый и серьезный маленький мальчик, и ему не понравилось бы, если бы его опекали. – Я твоя мачеха.
– Кристина сказала, что мой отец женился на грязной цыганке.
– Я не цыганка по рождению, но долго жила с цыганами и хорошо их знаю. Они не чище и не грязнее, чем все остальные.
Оливер закашлялся, затем задумчиво произнес.
– Ты смешно говоришь.
– Тогда ты должен смеяться.
– Смешно, но не в этом смысле, – нетерпеливо сказал он. – Я имею в виду – ты странно разговариваешь.
– Английский – не мой родной язык. Сначала я говорила на русском, затем на цыганском. Некоторые слова я с трудом понимаю. Ты бы мог мне помочь.
Оливер сощурил глаза.
– Почему я должен это сделать?
– Все нуждаются в помощи, Оливер. Мы все должны помогать друг другу.
– Мне не нужна мать, – резко заметил мальчик.
– Всем нужны мамы.
Его пальцы с коротко остриженными ногтями вцепились в покрывало.
– У меня никогда не было матери.
– Ну, а у меня никогда не было маленького мальчика. Но, думаю, нам не стоит волноваться из-за этого. Может, договоримся просто быть друзьями?
Ребенок опустил подбородок на грудь и что-то пробормотал.
– Что ты сказал? – спросила Юлиана, ей было больно смотреть, как мальчик сидел в постели, бледный, отрешенный и чужой.
Оливер глубоко вздохнул и взглянул на Юлиану.
– Я уже сказал, у меня никогда не было друзей.
У Юлианы перехватило дыхание, она отвела взгляд и быстро заморгала ресницами, чтобы сдержать подступившие слезы. И хотя она старалась подавить в себе печаль, ею начинало овладевать негодование. Боже мой, о чем только думает Стивен, пряча от всех мальчика?
Девушка подавила в себе раздражение, решив подумать об этом позже, чтобы что-то изменить, когда мальчик привыкнет к ней.
– О Оливер, – прошептала она, не находя других слов. Ей не удалось сдержать своей нежности. Слова не приходили, и ей оставался только один способ успокоить ребенка. Юлиана обняла Оливера и притянула к себе, теплая щека мальчика прижалась к груди.
Реакция ребенка повергла Юлиану в изумление. Мальчик весь напрягся, стал как натянутая струна и неожиданно начал отталкиваться он нее ладонями и коленями.
Но Юлиана держала его крепко. Сердце ее разрывалось от жалости к этому странному несчастному мальчику, такому одинокому, живущему в изолированном мире.
– Оливер, в чем дело?
Мальчик издал горлом какой-то сдавленный звук. Он оказался сильнее, чем можно было предположить по его внешнему виду. Из последних сил он уперся кулаками в плечи Юлианы и оттолкнул ее.
– Не надо... трогать... меня, – прохрипел Оливер.
Юлиана, оцепенев, смотрела на него. Глаза мальчика горели и стали еще голубее, чем минуту назад. У него начинался сильный приступ кашля. Оливер хватал ртом воздух, пытаясь унять кашель. Мальчику не хватало воздуха, он задыхался, глаза его закатились, из горла вырывался клокочущий звук. Ребенок стал рвать на себе рубашку, как будто она не давала ему дышать. Затем из легких начали вырываться всхлипывающие звуки. Грудная клетка судорожно вздымалась и опускалась.
Бедный мальчик, как он болен, подумала Юлиана. Наконец придя в себя, она вскочила на ноги. Астма. Боже милостивый. Неудивительно, что Стивен так боялся за сына.
Не сводя глаз с Оливера, она бросилась к двери. – Кристина! – закричала она. – Идите сюда быстрее! Нужно помочь Оливеру!
Кристина, тяжело ступая, взбежала по лестнице и ворвалась в комнату. Увидев хрипящего ребенка, она бросилась к буфету. Бутылочки, глиняная посуда зазвенели, когда она доставала различные лекарства и приспособления.
Все еще задыхаясь, Оливер привалился к спинке кровати. Красные пятна покрыли шею и грудь ребенка. Юлиана не могла оторвать взгляда от его лица. Мальчику не было больно, она инстинктивно это чувствовала. Его бледное лицо отражало не боль, а страх.
Да, страх. И даже более того, ужас съедал его. И Юлиана поняла: выдыхая воздух, мальчик пытался исторгнуть из себя панический ужас и злых демонов.
Кристина бросила сердитый взгляд на открытое окно и громко захлопнула его, рамы задрожали. Она поставила на огонь чашу с травами. Ядовитый дым наполнил комнату. Затем она приготовила три стеклянных чашки.
– Из-за чего начался приступ? – резко спросила Кристина.
Юлиана закашлялась от прогорклого запаха трав.
– Я... я обняла его.
Кристина нахмурилась.
– Что вы имеете в виду?
Юлиана снова подошла к постели. Оливер прерывисто дышал. Никогда она еще не чувствовала себя такой беспомощной. Она захотела убрать прядь волос со лба ребенка.
– Я его крепко обняла, – Юлиана опустилась на колени и внимательно посмотрела в глаза мальчика. – Прости меня, Оливер, – прошептала она, умоляя взглядом не прогонять ее и не поддаваться страху. – Оливер, я никогда не встречала таких мальчиков, как ты. Я не знала, что тебе не нравится, когда до тебя дотрагиваются. Кристина уже здесь, и она готовит тебе лекарство. Успокойся, пожалуйста.
Юлиана стояла на коленях, пока они не онемели. Она все говорила и говорила ласковые слона, как делала это, успокаивая испуганного жеребенка.
Вопросительный взгляд Оливера был прикован к Юлиане, и она смотрела на мальчика не отводя взгляда, словно боялась потерять его.
Рука Кристины легла на плечо Юлианы.
– Госпожа, все закончилось.
"Нет!" – безмолвно закричала Юлиана и затем, еле сдерживая рыдания, произнесла вслух:
– Он не может...
– Приступ закончился. Господин Оливер уже спокойнее дышит.
Наконец Юлиане стало понятно, что мучает Стивена каждый день, каждую минуту. Невыносимая боль и неуверенность в будущем ребенка. Любой неосторожный намек повергает Стивена в панику.
– Оливер? – прошептала она. – Ты уже чувствуешь себя лучше, да?
– Да, – произнес мальчик тоненьким голоском.
Кристина убирала поднос с лекарствами. Лицо Оливера выражало полное безразличие, когда он опустил покрывало и повернулся на живот.
Сквозь белую, как простыня, кожу ребенка проступали ребра. Вся спина Оливера была в страшных шрамах. Он повернул голову набок и спросил:
– Что на этот раз вы будете ставить, Кристина? Пиявки или банки?
– Банки, – отрывисто ответила Кристина. – Да, банки. Лежите спокойно...
Уверенными и точными движениями, в которых чувствовался опыт, Кристина провела острым ножом по плечу Оливера и быстро поставила горячую банку на рану. Юлиана оставалась на коленях и с ужасом и болью наблюдала, как Кристина сделала еще два надреза.
Дым от чадящей травы облаком висел в комнате. В ушах Юлианы застучало, тихий стон сорвался с губ.
– Вам никогда не приходилось видеть, как ставят банки? – спросил Оливер тоном взрослого человека.
– Нет.
– Кажется, вам нехорошо. – Сочувствие мелькнуло в глазах мальчика. – Может, у Кристины найдется что-нибудь в буфете и для вас.
Понимая, что это была попытка общения, Юлиана заставила себя улыбнуться.
– Не сегодня. Сегодня у меня нет настроения.
Мальчик задремал, дыхание стало ровным. Кристина убрала медикаменты.
– Теперь с ним все в порядке? – прошептала Юлиана.
Кристина коротко кивнула.
– Приступ прошел быстрее, чем обычно. Кажется, ему понравилось, что вы здесь, понравилось разговаривать с вами.
Юлиана поправила покрывало на постели ребенка.
– Кристина, вы действительно думаете, что это моя вина? Он сопротивлялся, когда я обняла его.
– Он капризный мальчик. Трудно сказать, что вызвало приступ.
Юлиана направилась к двери.
– Пойдемте, вы мне расскажете о нем, Кристина. Я хочу знать все.
Они сидели в крошечной кухне, потягивая некрепкий эль, и Кристина рассказывала. Все семь лет Оливер жил в этом доме с отшельницей Кристиной, по ночам его посещал отец и изредка какой-нибудь опытный врач. Мальчику пускали кровь, ставили пиявки, делали клизму, применяли разные лекарства, готовили немыслимые отвары, но ничего не спасало его от приступов удушья.
Стивен мастерил сыну игрушки, привозил книги, придумывал всевозможные игры. Кристина показала Юлиане заводных солдатиков, лошадку, которая умела ржать, модель замка с поднимающимся мостом, кукольный театр и другие игры. Мальчик жил в волшебной стране, Стивен постоянно дарил ему новые игрушки, какие он только мог купить или изготовить.
И все же Юлиана была убеждена, что ребенку не доставало самого главного, – отцовской любви.
Позже, по дороге домой, она почувствовала, как к ней снова возвращается злость на мужа. "Боже мой, – думала девушка, пробегая по дорожкам и торопясь поговорить с мужем, – что он сделал со своим сыном?"
Джилли приходилось чуть ли не бороться с Юлианой, заставляя ее успокоиться и переодеться к ужину.
– Я еще никогда не видела, чтобы ваши щеки были такого цвета, – сказала горничная, касаясь лица Юлианы. – Я даже не знаю названия для такого оттенка, но если бы потребовалось дать название этому цвету, я бы назвала его холерой. Что с вами случилось, моя госпожа?
Юлиана поправила прическу, волосы ее тяжелой волной упали вниз.
– Мне нужно поговорить с господином об одном деле. Задавать мне такие вопросы – это дерзость с твоей стороны.
Джилли пробормотала что-то себе под нос.
– Что ты сказала?
Джилли ответила на искаженном цыганском языке:
– Каждый знает то, что ему нужно знать. – Усмехнувшись, она перешла на английский. – А теперь, если я вам не нужна, миледи...
Юлиана не смогла сдержать улыбки. Она пожала горничной руку.
– Можешь идти, Джилли.
После ухода горничной улыбка продолжала играть на губах Юлианы. Джилли Игэн нигде, кроме своей деревни Чиппенхэйм, не бывала. Но кажется, Родион уже успел просветить ее.
Она вспомнила предупреждение Стивена в отношении Джилли и Родиона: что разлука может разбить им сердца. Действительно. Как будто ее муж был экспертом в причудах любви.
"Ах, Стивен, – прошептала Юлиана в пустой комнате, – тебя самого еще очень многому надо учить".
Расправив плечи, она направилась искать мужа.
ГЛАВА 12
Весь день Стивен не мог сосредоточиться. Встречаясь со своим управляющим, помощниками, он был рассеян и невнимателен, едва вникал в детали ведения хозяйства, хотя обычно его интересовало все до мелочей. Даже собственное последнее изобретение – блок для открывания главных ворот – не задержало его внимания.
В Стивене жил постоянный страх, и он не мог ни о чем другом думать.
Юлиана узнала об Оливере.
Стивену вспомнился день, когда король Генрих дал понять, что ему известна его тайна.
– Мне стало известно, лорд, что ты кое-что скрываешь, – сказал тогда король, и голос его звенел, достигая высоких сводов Приемного зала.
У Стивена все свело внутри, когда он преклонил колени перед золоченым троном, ожидая, что дальше скажет Генрих.
Движением руки, унизанной бриллиантами, король удалил от себя придворных и понизил голос:
– Почему ты скрыл от меня, что сын Мэг жив?
Стивен хотел отрицать, сказать, что это неправда, но ему достаточно было поймать взгляд Генриха – суровый, всепронизывающий – чтобы понять: пришло время сказать правду.
– Я... мальчик болен. Врач считает, что он долго не проживет.
Оливер, Боже мой, Оливер, прости меня. Генрих молчал несколько мгновений, затем взгляд его ожесточился.
– Сын Мэг. Он также и твой сын, лорд Уимберлей?
Вопрос полоснул Стивена, словно раскаленное железо. Ему хотелось вскочить и задушить всевластного монарха. Вместо этого он смотрел на короля немигающим взглядом.
– Это мой сын, сир.
– Хорошо, и все же ты сообщил, что ребенок умер при рождении.
Стивен кивнул, чувство стыда переполняло его.
– Я... мне казалось, что так будет лучше, сир. Было так мало надежды, что он выживет. И даже позже он был настолько слаб, что каждый его день мог быть последним.
Толстыми пальцами Генрих барабанил по деревянной ручке кресла.
– В самом деле, милорд?
– Оливер смертельно болен. – Стивен сощурил глаза, стараясь скрыть выражение неповиновения. – У него та же болезнь... что и у Дика.
– Дик. Так звали Ричарда Йоркского, – пальцы Генриха замерли. – Возможно, ты не поверишь, но я, действительно, сожалею о смерти твоего старшего сына.
– Вы правы, сир, я, действительно, в этом сомневаюсь.
– О Боже, я так и думал. И все же я вызвал тебя сюда не для того, чтобы вскрывать старые раны, но чтобы поговорить о твоем втором сыне. Оливер, так его зовут?
Стивен кивнул. Ему очень хотелось узнать, кто сообщил об этом королю.
– Оливер, сын одного из самых моих могущественных лордов, – сказал Генрих, поглаживая свою рыжую бороду. – Он не может быть освобожден от королевской службы. Если об этом узнают другие, они тоже станут требовать для себя особых привилегий.
– Сир, я готов нижайше просить вас об этой милости.
– О чем просить?
Беззаботный женский голос вывел Стивена из глубокой задумчивости. Он вскочил на ноги, в комнату вошла Юлиана.
– Мое почтение, мадам, – холодно произнес барон, разозлившись на себя за то, что говорил вслух.
Юлиана закрыла за собой дверь. Стивен не мог не заметить, что жена выглядела особенно привлекательно в яркой юбке и блузке в тон. Волосы ее были схвачены золотой сеткой, нежная шея была обнажена.
– Необходимо помочь Оливеру.
– Ты не должна говорить о нем, – Стивен четко произносил каждое слово, понимая, что лучше скрыть свои эмоции, чтобы не дать ей еще большую власть над собой. – Ни со мной, ни со своими друзьями-цыганами, ни с кем-либо из слуг.
Сделав три быстрых шага, Юлиана остановилась у стола.
– Он ваш сын, мой господин, и мой пасынок. И я намерена говорить о нем тогда, когда посчитаю нужным.
Стивен встал и схватил Юлиану за плечи, вызвав у нее возглас удивления.
– Я запрещаю.
Вместо того чтобы в испуге отпрянуть от Стивена, девушка наклонилась к нему еще ближе, приблизив свое лицо почти вплотную к его лицу.
– Почему? – требовательно спросила она.
– Потому что мир этот небезопасен для таких детей, как Оливер. – Внезапно ожесточившись, Стивен схватил ее за плечи и оттолкнул от себя.
Юлиана пошатнулась, едва удерживая равновесие. Ему самому не верилось, что он поступил с ней так грубо и жестоко. Стивен захотел попросить прощения, но Юлиана осталась невозмутимой, спокойной и ровной.
– Стивен, я хочу понять, что значит: "мир небезопасен для него"?
– Здорового крепкого мальчика ожидает суровая жизнь. Если станет известно об Оливере, возникнут... обстоятельства.
– Что за обстоятельства?
– Его обяжут явиться ко двору. Плохо уже то, что королю стало о нем известно. Если бы об Оливере узнал Кромвель, он бы убедил Генриха призвать его ко двору.
– Но ведь это большая честь. Двор...
– Это убило его брата. Юлиана, ты назойливая гарпия. Я тебе уже говорил об этом. Дик был слабее остальных детей, и они играли с ним злые шутки, потешались над его слабостью. Если сначала Дик и считал за честь служить при дворе, то мелочное соперничество разрушило его иллюзии. Эта обязанность достаточно тяжела для здорового мальчика.
Стивен резко отвернулся, ударив кулаком по подоконнику. Он с сердитым видом стал рассматривать простирающийся внизу ландшафт. Далеко на лугу Кит и цыганская девушка в красной юбке скакали на неоседланных лошадях. Случались моменты, когда он ненавидел сына Джонатана Янгблада, ненавидел прекрасное здоровье парня, его атлетическое сложение. И все же Стивен благодарил Бога, что Кит живет рядом с ним, как доказательство того, что жизнь прекрасна.
Он слышал, как Юлиана подошла сзади. Стивен удивился. Ему казалось, что она должна была расплакаться и убежать. Почему она не сделала этого, ведь Стивен оскорбил ее?
Юлиана дотронулась до мужа рукой. Сначала Стивен был слишком удивлен, чтобы как-то отреагировать. Ее рука коснулась спины, затем плавно поднялась до напряженных плеч. Ласка Юлианы была неожиданной и подчинила его. Стивен попал в плен ее тонких рук. Юлиане была известна успокаивающая сила человеческого прикосновения. Она знала о странной связи, которая возникает между двумя людьми, объединенными общим горем, когда один страдает, а другой исцеляет.
– Прекрати, – произнес он сердито.
– Нет...
– Юлиана...
– Повернись и посмотри на меня, Стивен. Повернись и скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла.
Он обернулся, и пальцы Юлианы коснулись его шеи. Голос изменил Стивену, и он забыл, что должен сказать.
– Я приказываю тебе забыть об Оливере. О нем есть кому позаботиться. Он умирает, Юлиана.
– Мы все смертны, Стивен.
Стивен не нашелся, что ответить. Глаза Юлианы заворожили его. Какие они зеленые, как изумруд или нефрит. Нежные и сверкающие, как молодые листья, освещенные солнцем.
– Стивен?
Он моргнул, поняв, что расслабился и что давно мечтал об этом. Только усилием воли он заставил себя произнести слова, которые должны были опять отдалить Юлиану от него.
– Мы не должны больше говорить о моем сыне, Юлиана. Все останется без изменения, а тебе необходимо забыть, что ты когда-либо видела его.
– Забыть, что у меня есть пасынок? – такой простой вопрос делал приказ Стивена смешным.
Он провел рукой по волосам.
– Я имею в виду, что ты должна оставить в покое, не тревожить его, Юлиана.
– Мой господин, не могу утверждать, что все знаю о маленьких мальчиках, но я уверена, что они не выносят покоя.
Ее слова пробудили в Стивене воспоминания о первой беззубой улыбке Оливера, первых неуверенных шагах, первых словах. Но эти светлые воспоминания сменились мрачными: изнурительные приступы удушья, лихорадка, день и ночь не оставлявшая его. Его болезнь, словно злая сила, предостерегающая в темноте, внезапно набрасывалась на сына, повергая Стивена в отчаяние.
– Я сам не знаю, что лучше для моего сына, – проговорил он сквозь зубы. – Ты не должна в это вмешиваться.
– Он живет как отшельник.