Джерард потянулся к руке Жаклин и положил ее ладонь на свой рукав ... пальцы Жаклин дрогнули, но тут же, словно успокоившись, она легонько сжала тонкое сукно. Нерешительное прикосновение словно обожгло его.
Незнакомцы с грохотом скатились по ступеням. Бризенден занял прежнее место; Джерард показал ему на дверь:
– Почему бы вам не пойти вперед, Бризенден?
И тут Мэтью заметил, что Жаклин держит Джерарда под руку, и лицо его словно окаменело. Он поднял глаза, но, встретив жесткий взгляд Джерарда, молча наклонил голову и шагнул через порог.
С этой минуты Джерард с помощью Барна6и, который попеременно изображал из себя шута, сыпавшего анекдотами, и ловко рассаживал компанию, направляя беседу в нужное русло, принял бразды правления. Он был сыт по горло вызывающим поведением Бризендена – последнего изгнали на дальний конец стола, откуда он мог только мельком видеть Жаклин, которая заняла место между Джерардом и Джорданом Фритемом.
Джордан, несмотря на почти болезненное самолюбие, не проявлял ни малейшего интереса к Жаклин. Поскольку Барнаби все это время самоотверженно занимал Бризендена, Джерард посчитал, что самое меньшее, что он мог сделать для друга, – спасти его от Джордана.
Обед прошел гладко и достаточно приятно. Беседа была оживленной и касалась не только мелочей сельской жизни, приближающейся церковной ярмарки, рыбалки, ожидаемых балов и вечеринок, но и тех счастливцев, кто был в Лондоне во время сезона и приедет, чтобы сообщить последние новости ...
Все взгляды почти одновременно обратились на Барнаби. Тот улыбнулся и немедленно принялся излагать историю о двух сестрах, намеревавшихся взять общество и его членов штурмом и натиском. Только Джерард знал, насколько приукрашен рассказ, и, весело покачивая головой, восхищался живостью воображения Барнаби.
Наконец молодые люди поднялись из-за стола, предварительно велев хозяину гостиницы отнести расходы на счета отцов семейств.
Оседланные лошади уже ждали, Мэтью маялся поблизости, очевидно, надеясь помочь Жаклин сесть в седло. Надеялся он напрасно. Джерард помог ей спуститься, коротко приказал конюху покрепче держать кобылу под уздцы и, сжав талию девушки, без особых усилий усадил в седло.
Но взгляды их встретились, и ощущение ее тела, гибкого и невыразимо женственного, ударило ему в голову. А когда ее прелестные глаза расширились, словно она испытывала то же самое, он понял, что задыхается. Пришлось усилием воли оторвать руки, отпустить Жаклин и отступить.
– Спасибо.
Она казалась еще более взволнованной, чем он.
Подойдя к своему мерину, он вскочил в седло. К тому времени, когда все уже были готовы тронуться в обратный путь, Джерарду, наконец, удалось расцепить челюсти и втянуть в легкие воздух.
Он даже сумел догнать Жаклин, и они вместе стали взбираться на склон. Жаклин это заметила, но, если не считать мимолетного взгляда, ничем себя не выдала. И ничего не сказала.
Да и что она могла сказать? Ничего такого, чтобы разрядить обстановку. Успокоить его и себя.
Мэтью Бризенден стоял на крыльце гостиницы, подняв руку в прощальном жесте. Несмотря на то, что мысли были заняты женщиной, ехавшей с ним бок о бок, Джерард все же чувствовал мрачный взгляд Бризендена, вонзавшийся кинжалом между лопаток. Сверливший спину до тех пор, пока они не поднялись на вершину гребня, оставив гостиницу далеко позади.
Глава 6
– Надеюсь, вы не придали особого значения поведению Мэтью?
– Бризендена? – Джерард пожал плечами. День уже перевалил за половину, когда они направились к садам. Под мышкой он держал альбом. В кармане лежали три остро заточенных карандаша. – Почему вы спрашиваете?
– О ... да потому что он уделял мне столько внимания, ловил каждый мой взгляд ... только на самом деле это ничего не значит.
– Это действительно так? – удивился Джерард, внимательно взглянув на нее. – По моему мнению, он вел себя чересчур фамильярно, и другие тоже это заметили.
Жаклин прикусила губу.
– Возможно, но он всегда ведет себя так.
– Словно ваш хозяин? Словно имеет на вас права?
– Обычно все не так уж плохо. Кажется, ему взбрело в голову, что его личный долг – защищать меня и охранять от всякого зла.
– Хм ...
Джерард не сказал, что для Бризендена одно его намерение написать портрет Жаклин уже включает в себя понятие "зла".
Добравшись до ступеней, ведущих в сад Афины, Жаклин стала спускаться.
– Вся его семья несколько ... я бы сказала, чересчур ревностна. Во всем, что касается религии, Бога и всего остального. И он – их единственный сын.
Джерард, немного поразмыслив над сказанным, приостановился.
– Как бы там ни было, Бризендену лучше держать свои руки при себе, по крайней мере, когда от него не требуется помощь.
Они без всяких приключений вернулись назад. Джордан и Элинор проводили их до Хеллбор-Холла: Тресдейл-Мэнор лежал чуть дальше, и самая короткая дорога проходила по землям поместья. К облегчению Джерарда, Фритемы не задержались и, оставив их у конюшен, поехали дальше.
Барнаби распрощался у самой террасы. К этому времени Джерард убедился, что освещение в садах идеальное, и объявил, что Жаклин должна ему позировать, по крайней мере, пока свет не померкнет. Жаклин, немного поколебавшись, согласилась, но все же решила сначала переодеться. Он позволил ей, и сейчас; приглядевшись к Жаклин, заметил, что выбранное ею платье прекрасно подходит к этому времени суток: мягкое, светло-зеленое, оттенявшее волосы и глаза. У него была прекрасная память на цвета, нескольких ему одному понятных пометок на полях будет вполне достаточно, чтобы оживить наброски.
Сады расстилались перед ними. Джерард огляделся, чувствуя знакомый прилив энергии, вдохновения, которое приходило с началом новой работы. Он показал на скамью у фонтана, где они сидели прошлой ночью.
– Давайте начнем отсюда.
Жаклин послушно уселась.
– Вам придется объяснить мне, как позировать.
– На этом этапе у меня нет особых требований.
Он сел на другом конце скамьи, лицом к Жаклин.
– Повернитесь ко мне и постарайтесь чувствовать себя непринужденно.
Он положил ногу на ногу и, пристроив альбом на колене, нанес несколько штрихов, чтобы очертить перспективу.
– Ну вот. – Подняв голову, он встретил ее взгляд и улыбнулся с привычным обаянием. – Поговорите со мной.
– О чем? – удивилась она.
– О чем хотите ... расскажите о своем детстве. С той минуты как себя помните.
Высоко поднятые брови постепенно опустились, взгляд стал мечтательным. Джерард терпеливо ждал, не сводя с нее глаз. Она смотрела не на него, да он этого и не ожидал. Как многие люди, вспоминающие о своем прошлом, она смотрела в сторону. Выбор темы не был таким уж случайным, как казалось на первый взгляд: воспоминания о детстве пробуждали многообразные эмоции, обычно отражавшиеся на лицах его моделей.
– Полагаю, – начала она, – что помню себя с того момента, как меня впервые посадили на пони.
– И вам это понравилось?
– О да! Его звали Кобблер. Он и был породы коб, рыжеватый, с черными пятнами. Добрее лошадки не было на свете. Кобблер давно умер, но я до сих пор помню, как он любил яблоки. Кухарка всегда давала мне одно, когда я шла на урок верховой езды.
– Кто вас учил?
– Ричардс. Старший конюх. Он все еще служит у нас.
– И вы всегда гуляли в садах?
– Да. Мы с мамой. Каждый день, даже в дождь.
– В детстве?
– И в юности тоже.
На несколько секунд воцарилось молчание. Она не шевелилась, то ли захваченная воспоминаниями, то ли потому, что знала, как быстро движутся его пальцы, как моментально ему удается запечатлеть выражения, сменявшиеся на ее лице: простой восторг детских радостей вытеснила печаль зрелой женщины.
Наконец Джерард перевернул страницу и, не поднимая глаз, заметил:
– В детстве вам, наверное, было очень одиноко: Фритемы тогда жили в другом месте, верно?
– Да, вы совершенно правы, мне было одиноко. Ни у слуг, ни у арендаторов, которые жили поблизости, не было детей, так что компанию мне составляли сначала няня, а потом гувернантка. С приездом Фритемов началась совершенно новая, волнующая жизнь.
И снова лицо ее просияло счастьем.
– Сколько лет было вам тогда?
– Семь. Элинор было восемь. А Джордану – десять. Наши матери были школьными подругами, поэтому и решили жить рядом. Я сразу приобрела старшего брата и сестру. Конечно, я знала округу, особенно сады, куда лучше, чем они, так что, если так можно выразиться, мы с самого начала были на равных. Позже ... нет, можно считать, что Элинор по-прежнему моя лучшая подруга, а Джордан относится ко мне так же, как к Элинор. Как старший брат.
Его так и подмывало спросить, какого она мнения о Джордане. Но вместо этого он осведомился об их юношеских приключениях. Она охотно описала несколько случаев, сама смеясь над детскими проделками, но, закончив, с некоторой тревогой пробормотала:
– Что-то получается?
Он добавил еще пару штрихов и только тогда поднял голову.
– Все идет лучше некуда. То есть для этого этапа. Продолжайте говорить и позвольте мне получше узнать ваше лицо и привыкнуть к смене выражений.
Завершив последний набросок, он перелистал заполненные страницы, критически оценивая каждую.
– Все последующие дни, – пояснил он, разглядывая эскизы со всех углов, – я буду заниматься тем же самым. Но когда пойму, какие именно выражения мне понадобятся для портрета и какими эмоциями они вызваны, набросков станет меньше, зато они станут значительно более детальными. И так будет продолжаться, пока мне не удастся запечатлеть тот эффект, который я хочу показать на портрете. Пока не сумею выразить то, что необходимо нам обоим.
Жаклин встрепенулась, хотела что-то сказать, но отвела глаза.
– В ваших устах все кажется гораздо легче, чем я думала, по крайней мере для меня.
– Это до поры. Чем больше времени будет занимать работа над каждым ... уже не эскизом, а этюдом, тем дольше вам придется сидеть на одном месте, в одной позе, – с улыбкой пояснил Джерард, захлопнув альбом. – Но ничего страшного. Когда дело дойдет до последних сеансов, когда придется не шевелиться по целому часу, вы уже привыкнете.
Жаклин рассмеялась, ощущая, как грудь сдавило напряжение, которое она отнесла на счет волнения и предвкушения чего-то необыкновенного.
Он поднялся и протянул ей руку.
Она спокойно вложила пальцы в его ладонь и постаралась не вздрогнуть, ощутив пожатие длинных пальцев. Но сердце пропустило удар, а потом забилось снова, уже куда быстрее.
Их взгляды встретились; он не двигался с места.
И Жаклин вдруг увидела, осознала, поняла, что не только она одна чувствует, ощущает происходящее между ними ... Он тоже испытывал нечто подобное. Она видела правду в его выразительном лице, плотно сжатых губах, почти неуловимой вспышке неопределимых эмоций в светящихся карих глазах.
Он помог ей подняться и, поколебавшись, выпустил ее руку.
Жаклин, опустив голову, принялась расправлять юбки, но воспользовалась моментом и украдкой глянула на него сквозь ресницы. И увидела, как неровно вздымается его грудь, словно скованная тем же напряжением.
– Давайте пройдемся, – предложил Джерард, махнув рукой в сторону следующего сада. – Я хочу видеть вас на разном фоне. При разных уровнях освещения.
Они вошли в сад Дианы, но, сделав два наброска, он покачал головой:
– Слишком пятнистая тень! Не годится!
Тогда они перешли в сад Марса, который Джерард полностью одобрил. Он заставил Жаклин сесть у роскошной цветущей клумбы, а сам устроился рядом. И снова задавал вопросы, на которые она послушно отвечала. Судя по долгим периодам молчания, Джерард не столько слушал, сколько наблюдал. Изучал выражение ее лица.
Весьма любопытный способ общения, тем более что Жаклин быстро сообразила: можно говорить все, что угодно, он не отреагирует. Потому что не собирается вступать в диалог. Ему необходимо понять, что испытывает она, чем затрагивают ее выбранные для разговора темы.
Как давно она не высказывалась так свободно, без всяких опасений! И это он, сосредоточившись на ее реакциях, позволил ей разобраться в своих эмоциях и переживаниях.
Наконец Джерард встал и показал в сторону сада Аполлона. Там он усадил ее перед солнечными часами и на этот раз стал рисовать с другого ракурса.
– Раз уж мы здесь, – заметил он, – давайте поговорим о времени.
– В каком смысле? – пробормотала она, прижавшись щекой к высоко поднятым коленям, как потребовал Джерард.
– Как шло время, пока вы жили здесь одна? Что вы тогда чувствовали? Что оно летит мимо и проходит зря?
Жаклин немного подумала.
– Полагаю, именно так и было. Здесь почти нечего делать. Мне двадцать три года, и жизнь, моя настоящая жизнь, должна бы уже начаться, а на самом деле этого не произошло, – вздохнула она и, помедлив, добавила: – А когда Томас исчез и погибла мама, я словно оказалась в чистилище.
– Вам необходимо освободиться. Чтобы двигаться дальше.
– Вы правы, – кивнула она, но тут же вспомнила, что позирует, и повернула голову. – Совершенно правы. С тех пор как умерла мама, время для меня остановилось. Я не могу уехать, не сняв с себя гнусные подозрения: они последуют за мной, куда бы я ни отправилась. Поэтому мне необходимо развеять их, стереть, уничтожить, прежде чем снова начать жить.
Джерард ничего не ответил. Она снова украдкой посмотрела в его сторону. Он продолжал рисовать. В уголках губ играла легкая манящая улыбка.
– Что вас развеселило?
Он поднял голову, встретился с ней глазами. И Жаклин мгновенно осознала некую общность, связь, которую до сих пор она не делила ни с одним человеком.
Джерард снова опустил голову, продолжая рисовать, но улыбка стала еще шире.
– Я подумал, что мне стоит назвать эти рисунки "В ожидании начала жизни".
Жаклин улыбнулась, слегка повернув голову, чтобы он мог видеть эту улыбку.
Джерард поднял глаза, чуть прищурился и насторожился.
– Не шевелитесь, оставайтесь в этой позе.
Он уже успел перевернуть страницу и принялся лихорадочно водить карандашом по бумаге.
Жаклин едва не вскинула брови, но вовремя сдержалась и сделала, как он просил.
Позирование было занятием утомительным, но одновременно странно успокаивающим.
Минут десять они оба молчали, но шум шагов на тропинке заставил обоих обернуться.
Джерард вскочил и захлопнул альбом.
– Спасибо, я успел поймать эту позу.
Он шагнул к тому месту, где она стояла, и, игнорируя их взаимную уязвимость, чрезмерную чувствительность и это странное сердцебиение, поднял ее с места. Сжал руку и обернулся посмотреть, кто нарушил их покой. Это оказался не Барнаби. И не садовник, обладающий такой необычайно уверенной походкой.
– Джордан, – пояснила Жаклин, словно поняв причину его настороженности.
И действительно, перед ними появился Джордан: каштановые волосы по-модному взъерошены, фигуру облегает модный фрак, по мнению Джерарда, даже чересчур модный. Джордан ступил на каменное возвышение, выпрямился и увидел их.
Сразу стало понятно, что он их не искал, и все же на лице не отразилось ни малейшего удивления, – обычная капризная гримаса, но по мере приближения Джордана у Джерарда сложилось впечатление, что его раздражало само их пребывание в саду, а вовсе не тот факт, что они были наедине.
Жаклин попыталась высвободиться, Джерард послушно разжал пальцы.
– Добрый вечер, Джордан.
– Жаклин, – кивнул тот. – Деббингтон. Рад встрече.
Джерард ответил кивком:
– Фритем. Ищете лорда Трегоннинга?
Странно, если это так, поскольку Джордан шел не со стороны дома.
– Нет-нет ... просто хотел прогуляться. Я часто бываю здесь. Нам с Элинор давно разрешили здесь бывать. А вы? – спросил он, показывая на альбом. – Приступили к портрету?
– Совершенно верно.
– Неплохо, неплохо. Чем скорее он будет написан, тем лучше для всех.
Замечание, как тон, так и слова, показалось Джерарду двусмысленным. Он взглянул на Жаклин, но ничего не смог прочесть в ее лице: внутренний барьер уже был па месте. Никаким домыслам Джордана не дозволялось коснуться ее, и все же она утверждала, что именно он был одним из немногих, веривших в ее невиновность.
– Ну что ж, – пробормотал Джордан. Жаклин не давала ему никаких поводов задержаться. Да он, кажется, и не хотел. – Пожалуй, я вас оставлю. Не стоит мешать столь важной работе.
И, снова кивнув обоим, направился в сад, к северной площадке обозрения.
Джерард повернулся в ту сторону, откуда он пришел.
– Как он добрался сюда?
Сдержанность Жаклин растаяла просто на глазах.
– Пешком. Мэнор находится в соседней долине, и, хотя по дороге идти довольно долго, есть путь короче. Стоит перевалить через тот гребень ... – она кивнула на южный гребень, граничивший с садами, – и до бокового входа в Мэнор всего десять минут ходьбы. Есть там тропа, которая ведет через лес к саду Дианы.
– И он часто появляется здесь?
– Собственно говоря, сама не знаю. Сады так велики, что в них можно легко затеряться.
– Хм ...
Джордан прошел сквозь деревянную беседку и исчез в саду Диониса.
Джерард смерил взглядом западный горизонт, отметил, что солнце спустилось совсем низко, и покачал головой:
– Давайте попробуем сад Посейдона. Вода на закате становится совершенно необычным элементом пейзажа.
Как и вчера, он устремил взгляд на то место, где ручей, вытекающий из сада Ночи, оказывался на свету и каскадом падал с пологих каменных ступенек, чтобы влиться в узкий прямоугольный пруд. Похоже, он нашел идеальный фон.
Теперь, когда он знал, чего должен добиться своим портретом, в душе не осталось ни капли сомнения. Он напишет портрет в мастерской, но фон, на котором она будет стоять, останется именно таким.
– Сядьте на берегу пруда, – потребовал он.
У подножия каменных ступенек вода собиралась в канал и далее текла в пруд по желобу.
Жаклин молча направилась к берегу, и Джерард с облегчением отметил, как естественны ее движения. Ни малейшего следа неловкости.
– Вот так? – Она грациозно опустилась на каменную плиту, рядом с желобом.
– Идеально, – улыбнулся он.
Вот оно: золотистый свет заходящего солнца отражался от поверхности пруда и окутывал ее мягкой позолотой. Кожа девушки словно лучилась сиянием, волосы переливались всеми оттенками красного и каштанового. Даже губ коснулась некая загадка, а в глазах ... в глазах таилась мечта.
В душе Джерарда что-то замерло; она смотрела мимо него, на долину, в золотистое сияние. И выражение ее лица ...
Не успев додумать, он стал рисовать. С бешеной скоростью переносил на белую страницу все, что сумел увидеть в это короткое, ослепительное мгновение. И сразу понял, когда должен остановиться, потому что всего одна линия могла все испортить. Перевернул страницу и поднял глаза, держа карандаш наготове.