Он был настолько глуп, что решил открыть ей правду о своем рождении. И как-то раз, напившись и тоскуя по ее телу, а может быть просто по доброму слову, по Техасу, родителям… черт бы побрал Дерека, который не был ему отцом, но которого Нику так не хватало, – в общем, охваченный грустью, он отправился к Патриции. Она не прогнала его, но, как обычно, была совершенно бесчувственной; заниматься с ней любовью было все равно, что трахаться с деревяшкой. А потом Ник, глядя в потолок полуприкрытыми глазами и чувствуя, что готов лопнуть от отчаяния, начал рассказывать жене историю про Чейвза. Он только и успел сказать, что в нем течет на четверть индейская кровь, как Патриция взбесилась от отвращения.
Она истерически зарыдала, обвиняя Ника в том, что он лжец и вообще дрянь. Она вдруг принялась оплакивать Чеда, к которому до сих пор не проявляла особого интереса, крича, что она самая несчастная женщина на свете, потому что родила полукровку. Она даже пыталась наброситься на Ника и выцарапать ему глаза своими длинными, острыми ногтями. Ник с легкостью отшвырнул ее и ушел.
А через восемь месяцев после этого Патриция сбежала со своим любовником, графом Болтэмом.
Если бы у Ника остались к жене хоть какие-нибудь чувства, он бы убил их обоих, он бы уничтожил Патрицию за то, что она предала его и сына.
Но, несмотря на то, что он уже не любил ее, она оставалась его женой. И оставалась, что было куда более важно, матерью Чеда. А потому граф бросился в погоню. Он без труда нашел любовников в одной из таверн Дувра, готовых ускользнуть во Францию. И вызвал Болтэма на дуэль. Красавец Болтэм был настолько глуп, что Ник просто не смог убить его. Он прострелил ему колено, искалечив на всю жизнь.
– Это тебе на память, – сказал он Болтэму. – Никогда не трогай того, что принадлежит мне.
Он притащил Патрицию обратно в Драгмор, не обращая ни малейшего внимания на ее полные ненависти глаза и угрюмое молчание. Она не желает больше появляться с ним в обществе? Замечательно! Он никогда больше не прикоснется к ней, это он обещает. Он требует только одного: чтобы Патриция была хорошей матерью Чеду. Патриция отказалась.
Она ненавидела сына точно так же, как ненавидела мужа.
Если бы Ник не начал презирать ее прежде, он бы проникся презрением к ней теперь.
Но он не убил ее. Впрочем, он и не пожалел, когда она умерла.
Патриция наотрез отказалась выходить из своих комнат. Ника это нисколько не интересовало. А через шесть месяцев в южном крыле вспыхнул пожар. Крыло было полностью разрушено, остались только стены и башня. Когда нашли тело Патриции, оно оказалось обгоревшим до неузнаваемости. Вся прислуга в момент начала пожара спокойно спала в пристройке возле конюшен, и когда люди проснулись – было уже слишком поздно. Слуги говорили, что до самой смерти будут слышать крики Патриции. Ника в ту ночь не было в Драгморе.
Отношения графа с женой ни для кого не составляли секрета. Все знали, что Патриция сбежала от него, что он искалечил Болтэма, что заставил жену вернуться в Драгмор; все знали об их яростных ссорах. О графе сплетничала вся округа. Но тем не менее Нику и в голову не приходило, что местный шериф может арестовать его по подозрению в убийстве.
Следствие по этому делу потрясло всю Англию.
Маленький зал суда графства был набит битком каждый день, словно цирк. Весь лондонский высший свет явился на самый скандальный процесс века – ведь перед судом предстал один из пэров! Знать хотела присутствовать и слышать все своими собственными ушами. Все "странные" привычки графа стали достоянием гласности, и вскоре обнаружилось с предельной ясностью, что граф – не англичанин и никогда им не был.
Он слишком много пил. Он курил. Он любил азартные игры. Он был закоренелым атеистом. Он был явным распутником и никогда не хранил верности своей супруге.
Да, большая часть этих обвинений была правдивой, но Ник даже не пытался как-то доказать свою непричастность к убийству, он даже не упомянул о том, что всегда был верен жене – до того момента, когда она сбежала с любовником. Ник чувствовал, что ни одному его слову все равно никто не поверит. Общество просто жаждало его крови.
В суде много говорили об отношениях графа с женой. Свидетели подтвердили, что Патриция ненавидела его со дня венчания, что их брак не был похож на другие, что граф тоже ненавидел жену и что он угрожал ей, более того, с недавних пор графиня была заперта в своих комнатах. Слуги заявили даже, будто слышали, как граф бил жену. Конечно, подобные заявления суд не принял во внимание, но все же они принесли Нику немало вреда.
О нем говорили, что он просто бешеный и склонен к насилию. Он хладнокровно, расчетливо изуродовал на дуэли несчастного графа Болтэма и всегда носит при себе нож и обращается с ним не хуже наемного убийцы. Он даже в детстве не расставался с оружием и не постеснялся применить его против мальчика, чем-то обидевшего его. Тот самый мальчик – теперь уже давно взрослый мужчина – с энтузиазмом подтвердил, что данный эпизод и в самом деле имел место, когда им с графом было по четырнадцать лет. Говорили, граф настолько запугал жену, что бедняжка была просто вынуждена сбежать. Обвинитель особо подчеркивал, что Патриция ударилась в бегство, поскольку опасалась за свою жизнь; но этот пункт обвинения судом был отвергнут.
Викторианское общество, ставившее во главу угла мораль, респектабельность, верность и умеренность, набросилось на Ника; его изображали в газетах мрачной, пьяной, жестокой американской скотиной. Но в конце концов выяснилось, что свидетельств тому, что именно граф поджег крыло и убил тем самым жену, просто нет. Более того, в суд в один прекрасный день явилась известная лондонская мадам, которую Ник в последнее время навещал довольно часто, и под присягой дала показания о том, что в страшную ночь Ник был у нее, не выходя ни на минуту. И с графа сняли все обвинения.
Официально его оправдали, но суд не смог избавить его от нового титула, данного молвой, и теперь его называли Властелином Тьмы.
Похоже, имя прилипло к Нику на всю оставшуюся жизнь.
Глава 17
Он чувствовал себя напряженным и злым.
Настолько напряженным и настолько злым, что на обратном пути пустил коня галопом – прямиком через газоны и лужайки. Наконец он остановил фыркающего жеребца перед парадным крыльцом особняка, возле розовых кустов, и, небрежно бросив поводья, взбежал по каменным ступеням к двери. Какого черта, где там эта парочка?!
В этот день граф носился по всему поместью, от южной границы до северной, и нигде не заметил и следа Линдлея и Джейн. Он твердил себе, что у него вовсе не из-за этого такое паршивое настроение, а просто потому, что он слишком устал, разгорячился, провонял потом. Но, чтоб им пропасть, где они провели это чертово утро?!
Влетев в коридор, он проревел:
– Томас!
Дворецкий уже стоял за его спиной, невозмутимый, как всегда.
– Да, милорд?
– Где Линдлей?
– В утренней гостиной, милорд, с мисс Джейн.
Нику показалось, что его насквозь пронзили кинжалом. Он стремительно прошагал через холл и остановился перед дверью гостиной, чтобы хоть отчасти восстановить душевное равновесие. И тут же до него донесся серебристый смех Джейн и богатый, сочный баритон Линдлея. Граф распахнул дверь.
– Как тут мило, – прорычал он не своим голосом.
Линдлей и Джейн застыли с виноватым видом, словно застигнутые на месте преступления… но ведь так оно и было! Они сидели на диване, рядом – слишком близко друг к другу – и юбка Джейн касалась ноги Линдлея. У них на коленях была разложена огромная книга, и Линдлей держался за одну ее сторону, а Джейн – за другую. Их головы склонились друг к другу… и при появлении Ника они одновременно резко поднялись.
Линдлей усмехнулся:
– Привет, Шелтон! Как раз вовремя. Мы оба нагуляли отличный аппетит.
– Вот как? И я вас задерживаю? – холодно откликнулся граф. Он перевел взгляд с Линдлея на Джейн. Девушка была в розовом платье и походила на бутон. На ее щеках горел юный румянец после прогулки, светлые волосы были завязаны в пышный узел. Но из узла выскользнула тяжелая прядь, упавшая справа на грудь.
– Что, плохо провел утро? – с сочувствием спросил Линдлей.
Ник не удостоил его ответом. Он еще раз окинул парочку яростным взглядом и прошел к столику, на котором стоял серебряный поднос с напитками. Он налил себе в стакан… черт побери, что это было? Лимонад?
– Что это тут?
– Лимонад, – нежным голосом произнесла Джейн. Он злобно покосился на нее.
– Возьми вон тот графин, – сказал Линдлей, показывая Нику нужный напиток. При этом его плечо задело плечо Джейн.
– Прекрасно! – сказала девушка.
Они вдвоем рассматривали какие-то картинки… какие именно, граф не знал и не желал знать. Что, не могли они сесть еще ближе друг к другу? Граф с отвращением поставил на поднос стакан с недопитым лимонадом. Две головы снова поднялись над книгой и повернулись к нему. Ник подошел к парочке поближе и обнаружил, что у них в руках не книга с картинками, а альбом с засушенными бабочками… черт бы их побрал! Резко повернувшись, Ник вышел из гостиной.
В спальне он умылся и быстро сменил рубашку, злясь на самого себя и на весь свет. Он не потрудился переодеть бриджи. С какой стати? Если Джейн интересуется павлинами, так для этого сгодится безупречный Линдлей, пусть на него и смотрит. И если ей нравится, что от мужчин пахнет мускусом и всякими там духами, так пусть опять же нюхает Линдлея. Граф с топотом сбежал вниз по лестнице. А в холле чуть не растянулся во весь рост поскользнувшись; он едва успел схватиться за дверной косяк. И посмотрел вниз. Пол был мокрым!
– Какого черта, что тут происходит? – прорычал он сквозь стиснутые зубы.
Лишь теперь он заметил горничную, тщательно моющую коридор. Повернувшись, он обнаружил неподалеку и Джейн – девушка стояла в дверях гостиной, уперев руки в бока.
– Вы нанесли в дом кучу грязи и навоза! – выбранила она графа.
Он изумленно вытаращил глаза.
Позади Джейн появился Линдлей, с трудом сдерживающий смех.
– Вот как? – вызывающе бросил Ник, глядя на девушку.
– Вы не в Техасе! Может быть, там, в Техасе, и нет грязи, но здесь она есть! И ведь там у вас тоже были лошади и скот, не так ли? Так почему вы…
Граф вдруг почувствовал, что краснеет.
– У вас в доме гость, – подчеркнуто напомнила Джейн. – Если бы ему хотелось ходить по колено в навозе, он бы отправился в конюшню. Но это, – она величественным жестом обвела холл, – это не конюшня!
Граф отлично знал, что его лицо пылает.
Джейн шагнула к нему и взяла его за руку. Ник всей душой и всем телом ощутил ее прикосновение – его словно током ударило… его пронзила молния! Но у него не было сейчас времени анализировать собственные ощущения. Джейн настойчиво повлекла его к окну гостиной.
– Вы только посмотрите!
Он посмотрел – на исковерканные лужайки, ямы и вмятины, оставленные копытами его коня. А потом внимательно, испытующе взглянул на Джейн. При этом он старательно избегал взгляда Линдлея. Граф был смущен.
– Да вам-то какое дело? – негромко спросил он, не отрывая от девушки глаз.
Она даже не моргнула.
– А вот и дело!
Тут уж он заморгал. Но, спохватившись, произнес ледяным тоном:
– Эти чертовы газоны – мои, и этот чертов дом – мой, и, если мне вздумается оставлять грязь, я ее оставлю!
– Замечательно, – заявила Джейн. – Вы рассуждаете как пятилетний ребенок!
Граф покраснел еще гуще. А глаза Джейн полыхали голубым огнем. Граф сжал в кулаки засунутые в карманы бриджей руки и повернулся к Джейн спиной. Он чувствовал себя как пятилетний мальчишка, которого высекли.
Линдлей откашлялся.
– Как насчет обеда? Чувствую я – пахнет ростбифом!
Джейн вовсе не намеревалась бранить графа на глазах у Линдлея. Просто она вышла из себя, увидев грязные следы на только что вымытых полах… ну а вид изуродованных газонов стал последней каплей. Графу следовало бы думать, что он делает! Теперь же Джейн инстинктом чуяла, что лучше просто забыть о разговоре, но не извиняться перед графом за вспышку. И тогда, возможно, он будет более внимателен к чужим трудам.
Джейн, немного волнуясь, переоделась к ужину. Ей отчаянно хотелось иметь вечерний туалет и драгоценности, но у нее их не было. (Она не смела снова надеть какое-нибудь из платьев матери!) Так что Джейн выбрала лучшее из своих платьев, темно-розовое, а волосы распустила вдоль спины, воткнув в них лишь один гребень, украшенный жемчугом. Джейн чуть пощипала щеки и покусала губы, чтобы они стали ярче, и внимательно оглядела себя в зеркало сверкающими глазами.
Джейн осознала свою власть над мужчинами.
Она вовсе не намеревалась подслушивать прошлым вечером. Просто так уж вышло. Линдлей находил ее прекрасной – и граф тоже.
Да, граф Драгморский признал, что она прекрасна!
Но в то же время было ясно, что, признавая ее красоту, он все же не видит в ней женщины, равной себе. А вот Линдлей увидел.
Линдлей защищал ее перед графом. Он считал ее взрослой женщиной. Джейн поняла это и из того, что нечаянно подслушала, и, что было куда более важно, из того, как Линдлей смотрел на нее, ухаживал за ней.
А Джейн давно умела смотреть мягко и внимательно, сквозь, полуопущенные ресницы, – зная, что мужские глаза в ответ загорятся огнем, особенно если она еще и нежно улыбнется. Линдлей не скрывал своего восхищения. Но Джейн к восхищению привыкла. Ею восторгались всегда – то есть до тех пор, пока она не покинула Лондон и не переехала в дом священника. И душа Джейн исстрадалась по нежным взглядам. Теперь же она от радости просто витала в облаках!
И…
Если граф по-прежнему не захочет смотреть на нее как на женщину, она ему покажет, кто она есть, – она начнет отчаянно кокетничать с Линдлеем!
Джейн спустилась вниз, пылая от предвкушения. Мужчины ждали ее в библиотеке. Линдлей был в смокинге, граф – в черных брюках, рубашке и жилете. Но именно при виде графа Драгморского Джейн почувствовала, как ее тело сжалось, как в ней вскипела кровь. Однако Джейн, не подав и виду, просто улыбнулась ему. И просияла навстречу Линдлею.
– Вы ослепительны! – воскликнул Линдлей, явно от всей души.
Джейн пробормотала что-то подходящее к случаю, пока Линдлей склонялся над ее рукой. За своей спиной она услышала кашель графа, подавившегося спиртным.
– Вы позволите проводить вас в столовую? – мягко спросил Линдлей.
– Вы можете провожать меня всегда, – дерзко ответила Джейн низким, загадочным тоном. Она не стала оглядываться – она и без того знала, что граф смотрит на нее, она спиной чувствовала его взгляд. – В любое время!
Польщенный, Линдлей рассмеялся. Граф шел позади них, как угроза.
– Он будет провожать вас только в том случае, – пробурчал он, – если я это позволю.
Линдлей хихикнул.
– Расслабься, старина! Что… немножко ревнуешь, да? Ну, это тебе не поможет, если дама сама выберет одного из нас, – и Линдлей весело подмигнул Джейн.
Джейн демонстративно смотрела на Линдлея влюбленными глазами, не обращая внимания на графа. И ей показалось, что она слышит скрип его зубов.
В течение всего ужина граф молчал. Зато Линдлей развлекал Джейн рассказами об Индии и Филиппинах. А Джейн говорила о своей матери и театре. Она смеялась, Линдлей смеялся. А граф хмурился.
– Я хочу выпить виски, – пробормотал он, наконец, резко отодвигая свой стул. Они как раз покончили с малиновым пирогом, но, тем не менее, жест графа был явной невежливостью, потому что Линдлей и Джейн еще не собирались вставать из-за стола. Ник помедлил, потом язвительным тоном произнес:
– Миледи? Вы ничего не имеете против того, чтобы перейти в гостиную? – Он явно передразнивал Линдлея и Джейн.
Линдлей встал и поспешил отодвинуть стул поднявшейся Джейн. Джейн кокетливо поблагодарила его. Граф фыркнул и, широко шагая, вышел из столовой. Джейн коснулась кончиками пальцев рукава Линдлея.
– Чудесный вечер сегодня, – задумчиво произнесла она. – Просто преступление – сидеть в прокуренных комнатах и пить. Не хотите ли прогуляться со мной, в лунном свете?
Линдлей усмехнулся и взглянул через плечо, но граф уже ушел.
– Вы или чрезвычайно умны, – тихо сказал Линдлей, – или чрезвычайно наивны.
Джейн уставилась на него невиннейшими глазами.
– Боюсь, я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Он расхохотался:
– Если это игра – я в нее играю. А если нет – я буду просто наслаждаться от всей души.
Он предложил Джейн руку, и девушка приняла ее улыбаясь. Они вышли из столовой и подошли к двери библиотеки. При виде их глаза графа сначала расширились, потом потемнели.
– Я выведу Джейн подышать свежим воздухом, старина, – сказал Линдлей. – Оставь для меня сигару.
Когда они дошли до старого клена, Джейн выпустила руку Линдлея. Она посмотрела на звездное небо, гадая, направится ли граф следом за ними. Ну даже если и нет, то все равно еще ничего не потеряно. Ей, кстати, нравился Линдлей. Ее забавляла мысль, что она так быстро пленила его. Линдлей был интересным мужчиной. А что, если он попытается поцеловать ее?
Сердце Джейн забилось быстрее. Что ей делать, если он ее поцелует?
Ее никогда в жизни еще не целовали по-настоящему. И Джейн было и интересно и страшновато.
– Вы необычайно прекрасны, Джейн, – тихо сказал Линдлей, глядя на девушку.
– А вы чрезвычайно интересны, – искренне ответила она. – И очень милы.
– Спасибо. – Линдлей, подняв голову, посмотрел на луну. – Не обращайтесь с ним слишком уж резко.
– Я этого и не делаю.
– Ему пришлось многое пережить.
– Я знаю.
– Да, я догадался.
– А он… – Джейн умолкла на полуслове.
– Нет! – Линдлей произнес это слово уверенно и громко. – Нет, черт побери, он ее не убивал, и все сплетни о нем – ложь!
Джейн мгновенно повернулась к нему лицом:
– Да я не об этом спрашивала! Я хотела знать… любил ли он ее? Патрицию?
Линдлей заметно расслабился.
– Думаю, об этом вам лучше спросить у него.
Джейн шагнула вперед и прислонилась к дереву, у которого стоял Линдлей. Она внимательно посмотрела на спутника, а он так же внимательно смотрел на нее. Потом Джейн улыбнулась и вздохнула.
– Я никогда не верила сплетням… ну, с того момента, как увидела его впервые.
Линдлей мягко рассмеялся:
– Большинство людей начинает верить сплетням, как только его увидит.
Джейн усмехнулась с заговорщическим видом. Но на лице Линдлея улыбка погасла. Да и Джейн перестала улыбаться. Вокруг них царила полная тишина. Сердце девушки внезапно вздрогнуло от взгляда Линдлея. Джейн поняла, что ему очень хочется поцеловать ее, что она ему нравится. Страх и волнение смешались в ее душе. Впрочем, чего ей хотелось больше всего – так это того, чтобы на месте Линдлея в лунном свете очутился граф Драгморский.
– Джейн… – тихо произнес Линдлей. И замолчал.
– Да? – чуть дрогнувшим голосом отликнулась она. Линдлей попытался улыбнуться, но у него это не получилось.
– Мне бы хотелось, чтобы вы не были подопечной Шелтона.
– Почему?
Он глядел на нее не отрываясь.
– Потому что вы прекрасны, и…
– И?.. – Она смотрела на него сияющими глазами. Он издал короткий смешок.
– Я просто свихнулся, – сказал он. – Давайте вернемся в дом.