Наступило неловкое молчание, во время которого она исподволь старалась разглядеть собеседника и составить о нем собственное мнение. Что-то подсказывало Бьянке, что от ее нынешнего впечатления об этом человеке будет зависеть слишком многое.
- Моя дочь спрашивала меня, правда ли, что в Аяччо родился Бонапарт? - наконец промолвил Леон.
- Правда. Представьте себе, его дом ничем не отличается от остальных, - сказал Винсенте, пригубил вино и добавил: - Говорят, Бонапарт позабыл о своем народе. Хотя на самом деле мы должны быть благодарны, императору хотя бы за то, что отныне корсиканцам, кажется, ничего больше и не нужно, кроме как быть корсиканцами! А еще он показал людям, что значит верить в свою звезду. Его пример зажег в молодых людях желание перебороть судьбу, доказать миру, на что они способны.
- Наша судьба - часть Божьего замысла. Нельзя становиться пленниками дерзких желаний и напрасных грез, - сказал Леон.
- Так же, как и опасно сковывать молодежь бесконечными запретами. Рано или поздно всякий человек пытается разорвать путы, - заметил Винсенте, и Бьянке почудилось, будто она никогда не слышала более мудрых слов.
- Главное не забывать о семье. Пример Бонапарта это доказывает. Для настоящего корсиканца семья - превыше любого золота и всех бриллиантов мира.
- Мадемуазель Бьянка - ваша единственная дочь? - поинтересовался Винсенте.
- Кроме нее у меня есть еще сын Данте, он на год старше, - ответил Леон.
Ни слова о Джулио и Дино! Только теперь Бьянка по-настоящему ощутила, насколько сильно уязвлен и унижен отец поступком своих сыновей.
Далее речь пошла о нынешнем урожае и ценах на вино, но она видела, что эта тема, хорошо знакомая и близкая отцу, совершенно не интересует Винсенте. Они разговаривали долго, опустошая стакан за стаканом, и постепенно к Леону вернулось превосходное расположение духа. Под конец вечера синьор Маркато спросил:
- Где вы остановились?
- У дальних родственников. Там тесновато, и я предпочел бы не обременять людей, но в Аяччо трудно найти что-то другое.
- Согласен. Если бы у меня было больше свободного времени, я бы открыл здесь гостиницу с пансионом, как это принято во Франции, - сказал Винсенте и добавил: - Вы окажете мне честь, если завтра утром согласитесь посетить мой дом.
Он выжидающе смотрел на Леона, и Бьянка видела, что в душе отца идет борьба. Завтра утром он собирался уехать, о чем накануне объявил дочери и работникам.
- Хорошо, - медленно проговорил отец, - это будет честь и для нас.
Ночью Бьянка не могла заснуть. В семье дальних родственников Леона, которая приютила их на ночлег, было много народа, и девушку уложили между двух немолодых тетушек, вероятно, для того, чтобы они охраняли ее честь.
Это был старинный дом, с дверью, пробитой столь высоко от земли, что в помещение можно было забраться лишь по шаткой приставной лестнице: так давно не строили даже в Лонтано. Перед окнами были навесные бойницы, предназначенные для защиты семьи от нападения соседей. При лишнем напоминании о том, что корсиканцы только и думают, как бы устроить засаду и пристрелить кого-нибудь из-за угла, Бьянка недовольно поморщилась.
Городок погрузился в глубокий сон. Кроме далекого шума прибоя, с улицы не доносилось ни звука. Тетушки мирно похрапывали. После долгой ходьбы тело Бьянки ломило от усталости, но голова оставалась удивительно ясной. Внезапно она поняла, почему отец хочет для нее лучшей доли. Она сама желала ее для себя, ибо каково прожить жизнь, наблюдая, как она постепенно теряет краски, чтобы в конце концов превратиться в унылое существо, от черных одежд которого веет смертью!
Бьянка осторожно выбралась из постели и попыталась выглянуть в окно.
Кто смотрел на людей из звездных глубин? Были ли звезды похожи на бриллианты или на слезы? Она никогда не задумывалась об этом. Ее не учили устремляться к небесам, ей внушали, что главное чувствовать под ногами твердую почву.
Где-то там, в темноте, дремали корабли. Провожая Леона с дочерью, Винсенте Маркато, словно невзначай, обмолвился, что некоторые суда в гавани принадлежат ему, что приятно удивило Бьянку.
Наверное, Амато Форни, юноша в красивом мундире, с ветром в голове и в кармане, в самом деле не смог бы сделать ее счастливой. Зато человек вроде Винсенте Маркато, крепко державший судьбу за вожжи, - вполне.
К тому времени, как на следующий день они с отцом отправились в гости к новому знакомому, Бьянка укрепилась в своих намерениях.
Дом Винсенте произвел на нее сильное впечатление благодаря странному сочетанию находившихся в нем предметов. Чисто выбеленные стены были украшены картинами, чего нельзя было встретить ни в одном корсиканском жилище, как и пестрых тканей, мебели красного дерева, высоких ваз и зеркал. Вместе с тем здесь присутствовало и все то, что Бьянка могла увидеть в своем деревенском доме, но - словно бы на задворках, стыдливо запрятанное в угол. Создавалось впечатление, будто новое время стремительно вытесняет прошлое, мощные ветры перемен уносят прочь тяжелую пыль веков.
Пока Леон и Бьянка беседовали с синьором Маркато, из-за занавески, отделявшей комнату от небольшого чулана, на них ни жива ни мертва смотрела Кармина. Она смертельно боялась столкнуться с Гальяни, ибо не сомневалась, что Леон и Бьянка расскажут Винсенте, что она путалась с Джулио.
Между тем Кармина успела придумать душещипательную историю о том, как прежний хозяин взял ее силой, после чего выгнал из дому.
Неделю назад она призналась синьору Маркато в том, что беременна.
Он мрачно прищурился.
- Ты хочешь сказать, что ребенок мой?
Кармина потупилась.
- Да, господин.
- Кто знает, возможно, придя в мой дом, ты уже была брюхата! Как бы то ни было, я на тебе не женюсь. В тебе есть что-то от шлюхи, а моя жена не должна быть шлюхой, так же как шлюха не может стать моей женой.
И все же он не выгнал ее и продолжал с ней спать. Кармина надеялась, что хозяин позаботится о ребенке, ведь за десять лет брака покойная супруга так и не родила ему детей. Теперь ее судьба вновь находилась под угрозой.
Винсенте не чаял остаться наедине с Бьянкой. Он попросил у Леона разрешения показать его дочери то, что "может быть интересно только молодой девушке". Хотя это было явное нарушение приличий, Леон не стал возражать. Он уже понял, что у синьора Маркато полным-полно денег, а спорить с такими людьми - себе дороже.
И вот Бьянка стояла в маленькой комнате, стены которой были обиты красивой материей, и держала в руках нечто такое, чего она никогда не видела. Это был журнал, напечатанный на нежной и мягкой, как кожа младенца, бумаге, со множеством украшенных изящными завитушками надписей и гравюр, многие из которых были раскрашены. С этих картинок на Бьянку смотрели ослепительные, воздушные, грациозные, кокетливые женщины в изумительных головных уборах и платьях. Они сидели на скамьях под деревьями или качались на качелях, их окружали цветочные гирлянды и розовая дымка. Бьянке чудилось, что она видит перед собой изображение рая.
- Это "Дамский вестник", журнал, который читают в столице, - пояснил Винсенте. - Скажу вам по секрету, мадемуазель: я надумал жениться, и мне бы хотелось, чтобы моя будущая супруга была похожа на одну из этих красавиц. Поверьте, мне не составит труда выписать наряды из самого Парижа!
Короткое "ах" сказало ему о том, что добыча попалась на крючок.
В следующий миг Бьянка закрыла журнал, положила его на место и с достоинством произнесла:
- Ваша супруга будет очень счастлива.
Темные глаза Винсенте заблестели.
- Я тоже. В том случае, если моей женой станете вы.
Глава 2
- Нет и нет! - повторял Леон, который мог быть очень упрямым. - Моя дочь будет венчаться только в Лонтано! Я не желаю, чтобы люди думали, будто она сбежала из дому или что ее избранник стыдится будущей родни. И между обручением и свадьбой должно пройти не менее года.
- Это слишком долго.
- Если не хотите ждать, то не надо. Бьянка не засидится в девках, - с достоинством произнес Леон. - Я знаю, что вы богаты, но для нас это не главное. Положите нам на глаза хоть по пять золотых монет, это не помешает нам видеть солнце. К тому же мне не совсем понятно, почему вы остановили выбор на моей дочери? Я уже говорил вам, что мы простые крестьяне.
- Видите ли, - терпеливо произнес Винсенте, - я корсиканец и желаю жениться на корсиканке: преданной, великодушной, смелой. При этом мне хочется, чтобы моя будущая супруга имела задатки утонченности, живой нрав, способность схватывать новое.
- Вы уверены, что Бьянка такая? Вы ее совсем не знаете.
- Поверьте моему опыту. Мне приходится общаться с самыми разными людьми, и не только на Корсике. Я хочу обучить свою жену хорошим манерам, грамоте, французскому языку, игре на каком-нибудь музыкальном инструменте.
Леон вытаращил глаза и грубовато произнес:
- Это еще зачем?
Тонко улыбнувшись, Винсенте ответил:
- Чтобы она стала достойным украшением моего дома и моей жизни.
В конце концов они договорились, что о помолвке будет объявлено прямо сейчас, а свадьба состоится через семь месяцев. Винсенте приедет в Лонтано, где обвенчается с Бьянкой, и сразу увезет ее в Аяччо.
- Поверьте, я не могу надолго оставлять дела, - сказал он Леону, и тот был вынужден согласиться.
Таким образом, Бьянка вернулась в Аяччо уже помолвленной, причем с солидным, богатым человеком вдвое старше ее: все это, безусловно, производило ошеломляющее впечатление. Однако через несколько дней у девушки состоялся не слишком неприятный разговор с матерью.
Они были одни в комнате и готовились ко сну. Бьянка расчесывала волосы, мягкие, будто облако, и такие длинные, что она могла без труда завернуться в них, как в покрывало. Сандра сидела на кровати в рубахе до щиколоток с широкими рукавами и густыми сборками вокруг шеи и запястий.
- К сожалению, я увижу твоего жениха только в день венчания, и потому хочу спросить: ты сделала этот выбор сердцем?
Бьянка вздрогнула.
- Почему ты спрашиваешь?
- Потому что это очень важно.
- А ты любила отца?
- Чтобы уйти от ответа, я могу сказать, что уважала его и прочее, но я не стану этого делать и скажу правду: нет, не любила. Мой брак с Леоном Гальяни был сделкой. Потому я и задаю тебе этот вопрос. Потому я и отпустила Дино, благословила его брак с Орнеллой Санто.
Бьянка замерла. Она могла ожидать чего угодно, но только не того, что в бегстве Дино замешана мать!
- В самом деле?!
- Да. И теперь я жду правды от тебя.
- Я… я не знаю, - пробормотала Бьянка.
Сандра тяжело вздохнула.
- Значит, нет. Повторяю, у меня не будет возможности узнать этого мужчину, и мое сердце щемит от того, что я вынуждена отпускать тебя в неизвестность. Леон говорит, что он богат и умен, но за этими словами я не вижу человека с его достоинствами, недостатками, а главное… чувствами.
- А если бы я сказала, что люблю его? - помолчав, спросила Бьянка.
- Это оправдало бы возможную ошибку.
- Что если я просто не успела полюбить? У меня будет много времени.
- Главное, чтобы его не стало слишком много. Как в аду, где каждый день тянется миллион лет. Сейчас тебе трудно представить, каково жить с завистью к чужой любви, за которой словно подглядываешь через щель между досками. Будет еще хуже, если твоя собственная, истинная любовь ворвется в твою жизнь тогда, когда у тебя не будет возможности вырваться из этого плена.
- Отец одобрил мой брак с синьором Маркато. Не думаю, что он желал мне плохого.
- Леон относится к этому браку, как к хорошей сделке, и едва ли задумывается о твоих чувствах.
Они легли и больше не разговаривали. Через некоторое время женщина поняла, что дочь заснула. Сандра же приготовилась к долгим и мучительным размышлениям. Она и впрямь нередко думала о судьбе своих детей до той поры, пока утро не прогоняло ночь, и иногда ей чудилось, будто вместо крови по жилам течет боль. Однако сегодня она на удивление быстро забылась сном, ибо чувствовала сердцем: даже если Бьянка совершает ошибку, ничто не способно заставить ее свернуть с этого пути.
Утром, во время завтрака, Сандра неожиданно сказала:
- Мы с Бьянкой остались вдвоем. Полагаю, нам не обойтись без помощницы.
Данте подумал, что отец ответит: "Ты же сама выгнала Кармину из дома!". Однако Леон произнес совсем не то, что он ожидал:
- Не думаю, что теперь кто-то с большой охотой отдаст свою дочь в услужение в наш дом.
- Можно позвать не девушку, а… женщину. Скажем, Анжелу Боллаи, которой я отвозил продукты. Ее муж погиб, и она наверняка нуждается в деньгах, - осторожно произнес Данте.
Леон приподнял брови и заинтересованно хмыкнул.
- Пожалуй. Что скажешь, Сандра?
- Хорошая мысль. Анжела Боллаи скромная, работящая женщина. Можно попытаться предложить ей работу. Ты справишься, Данте?
Тот залился краской до самой шеи.
- Я попробую.
Он не смел и мечтать о такой удаче и вместе с тем отчаянно трусил. И все-таки он пошел к женщине, пошел, едва дождавшись полудня.
Дом Анжелы Боллаи стоял на краю ложбины, полной сверкающего, искристого гранита. На мгновение Данте почудилось, будто он видит перед собой поле, усыпанное чистейшими алмазами.
Вдова Луки Боллаи встретила юношу приветливо, хотя несколько настороженно. На ее лице появилась едва заметная, несколько принужденная улыбка, появилась и исчезла, как луч солнца в ненастье.
- Вас прислал Леон? - спросила Анжела.
Данте понравилось, что женщина обращается к нему на "вы" - это означало, что она считает его взрослым человеком, а не мальчишкой.
- Да, - ответил он, с трудом переводя дыхание. Сердце в груди стучало, как бешеное. - Отец хочет предложить вам работу… в нашем доме: помогать моей матери по хозяйству.
Анжела смотрела на него с едва заметным удивлением. У нее было бледное лицо, печальные глаза, слегка опущенные уголки губ и гладко причесанные волосы. Ни лоскутка цветной одежды, никаких украшений! Данте знал, что траур по погибшему мужу женщины носят всю оставшуюся жизнь; очень редко вдова вторично выходит замуж.
- Я благодарна Леону и, разумеется, соглашусь. После смерти Луки мне трудно в одиночку воспитывать детей. Разумеется, мне помогают родственники, но у них свои семьи, и мне неудобно их обременять. Я могу прийти завтра?
- Конечно. Мать будет рада.
Слова о муже царапнули сердце Данте. Он знал, что у него нет никаких шансов, и понимал, что к его любви всегда будет примешиваться боль. Он утешался тем, что завтра Анжела придет в его дом, и уверял себя, что ему будет достаточно просто видеть ее каждый день.
Не найдя, что еще сказать, юноша неловко поклонился и ушел. Во время разговора дети, девочка лет семи и пятилетний мальчик, молча разглядывали нежданного гостя. Данте с горечью подумал о том, что когда Анжела выходила замуж, он сам был еще ребенком.
На следующий день она пришла в их дом, и Сандра осталась довольна ею: Анжела была немногословна, толково и аккуратно выполняла любую работу. Она появлялась на рассвете и уходила, когда в небе зажигались звезды. Детей она с собой не приводила: оставляла их со своей матерью.
Когда Данте встречал ее во дворе или в доме, его сердце сладко замирало, а душа наполнялась теплом. Он мечтал отправиться с ней на прогулку, болтать и смеяться, бежать под деревьями, в густой тени, пронизанной потоками солнца, а когда стемнеет - лежать в траве, любуясь полетом звезд. Быть может, прохладный вечерний ветер сумел бы проникнуть в его сердце и, коснувшись открытой раны своими бесплотными пальцами, если не исцелить ее, то хотя бы немного унять боль.
Когда Анжела подавала на стол еду, Данте не мог отвести от нее глаз: ее движения были грациозны, ловки и красивы, о чем она не подозревала и не задумывалась, ибо была сдержанна и скромна.
Данте терзала ревность: он часто задавал себе вопрос, любила ли Анжела мужа или это был брак по договоренности, как часто случалось в деревне? Ночью, в постели, он грезил о ней, томился влечением и мечтал о том, что когда-нибудь она окажется рядом. И всякий раз засыпал в тоске, потому как понимал, что это невозможно.
Бьянка готовилась к свадьбе, считала дни и недели до приезда Винсенте и ничего не замечала. Жених обещал привезти для нее муаровое платье, атласные туфли и шляпку фасона, какой носят француженки, и девушка боялась, что родители не позволят ей венчаться в таком наряде. Сандру куда больше волновала судьба дочери, которая вскоре должна была выйти замуж, а не сына, который пока что не доставлял ей никаких хлопот. Что касается Леона, ему не могло прийти в голову, что Данте мог влюбиться во вдову с двумя детьми, которая была старше его на целых семь лет.
Иногда Андреа чудилось, что свободы не существует: куда ни кинь взгляд, скалят зубы стальные решетки. И все же в последнее время в нем укрепилась надежда, надежда на то, что когда-нибудь он выйдет на волю.
Если бы не напарник, его душа сдалась бы куда прежде, чем тело. При этом самого Ранделя словно точили какие-то неотвязные мысли, подобно тому, как черви точат дерево, постепенно разрушая его, превращая в труху, хотя он и держался изо всех сил.
- Ты умеешь читать? - однажды спросил он Андреа.
- Очень плохо. Отец Витторио считал меня бестолковым, другие мальчики смеялись надо мной. Потому вскоре я бросил ходить на занятия и вместо этого блуждал по горам.
- На самом деле ты очень смышленый. Я продолжу с тобой заниматься, причем будет лучше, если ты научишься читать по-французски.
- Зачем мне это?
- Человек, который умеет читать, всегда сможет сам докопаться до сути любых вещей, отличить правду от лжи. А это - ключ к свободе. Я стану пересказывать тебе книги, которые некогда прочитал. Надеюсь, когда-нибудь ты сам возьмешь их в руки.
- Ты думаешь, мы выйдем отсюда?
- Выйдем, - уверенно произнес Рандель, - и, надеюсь, что скоро.
Андреа слышал, что о побеге заключенных с каторги оповещают пушечные выстрелы, после чего все сведения о беглецах передаются береговой охране и жандармам префектуры. Даже если им удастся выбраться за пределы порта, где взять деньги, одежду, кров? Однако Рандель был умнее и старше, и Андреа не задавал лишних вопросов.
Он узнал подробности только тогда, когда настала пора бежать.
- Я вытянул счастливый билет для нас двоих, - с легкой улыбкой пояснил Рандель. - Каждый год среди узников проводится своеобразная жеребьевка, которая решает, кому бежать на этот раз. Все заключенные им помогают, таков закон.
- Когда это произошло? - спросил Андреа.
- Вчера. Жеребьевка проходила, пока ты спал. Я не стал тебя будить.
- Откуда ты мог знать, что тебе повезет? Ведь ты еще раньше говорил о побеге?
Лицо Жоржа Ранделя сделалось очень серьезным, даже скорбным.
- Я верил в это, - сказал он и добавил: - Я должен вернуться в Париж. Моя жена умерла, но остались дети: сын, немногим младше тебя, и дочь, которая еще совсем мала. Возможно, их взяли к себе дальние родственники, а может, и нет. Мое имущество конфисковано; не исключено, что мои дети голодают. Мне нужно их найти.
- А как же я?
- Поедешь со мной. Если нас сковали вместе, значит, такова судьба: нам не следует разлучаться.