- Батюшки, какие редкие гости! - воскликнул старик, поворачиваясь от открытого окна, в то время как его жена переступала через порог. - Тьфу ты пропасть, это действительно ты, Франциска? Так поздно и в такую погоду? Тут уж, наверно, есть какая-нибудь закавыка. - Он поспешно закрыл окно, в которое врывался резкий, холодный ветер. - Хочешь кофе?
Маленькая старушка пришла в настоящий ужас.
- Кофе? В это время? Не сердись, Генрих, но ты совсем омужичился здесь, в Дамбахе! Теперь уже пора пить чай. Мы только что из Принценгофа.
- Так и думал!.. Так вот в чем закавыка!..
- И не хотели возвращаться в город, не осведомившись о твоем здоровье.
- Благодарю за заботу. Ну, рвет и дергает в левом плече, временами эта музыка мне порядком надоедает.
- Не прислать ли доктора, отец? - заботливо спросил Герберт.
- Нет-с, в эту машину, - старик указал на свою широкую грудь, - еще никогда не попадало никакой аптечной отравы, не стану же я на старости лет портить ею себе кровь. Жена управляющего изрядно отделала меня горчичным спиртом и навязала целую гору ваты; она уверяет, что поможет.
- Да, особенно, если ты в такой холод будешь стоять у открытого окна! - колко произнесла советница, разгоняя муфтой табачный дым, который при закрытом окне был очень заметен. - Я уже знаю - о докторе и заикаться нечего, а ты хотя бы попробовал домашние средства.
- Может быть, чашечку чая из ромашки?
- Нет, липовый цвет с лимоном гораздо лучше. Мне это всегда помогает.
- Брр! - отряхнулся советник. - Лучше уже сразу в ад! Видишь ли, Жучок, как хотят мучить твоего деда! - он обнял стоявшую возле него Маргариту, которая уже давно сняла шляпу и пальто. - Его надо в богадельню, если он действительно станет пить липовый цвет. Не так ли?
Она улыбнулась и прижалась к нему.
- В таких вещах я неопытна, как ребенок, дедушка, и тебе не следует спрашивать меня, но ты позволишь мне остаться. Я буду набивать трубки, читать и рассказывать, пока тебе не захочется спать.
- Ты хочешь остаться, маленькая мышка? - видимо обрадованный, воскликнул дед. - Я был бы очень рад. Но завтра вскрытие завещания, и ты должна присутствовать при этом.
- Я попрошу дядю прислать за мной сани.
- А заботливый дядюшка в точности исполнит это, - с ироническим поклоном произнес ландрат.
- Решено! - воскликнул советник. - Помилуй, Франциска, ты чуть ли не бегом стремишься к двери! Ах да, ты для тех, - он указал по направлению к Принценгофу, - вероятно, нарядилась, и твое платье совсем прокоптится здесь. Я, правда, основательно надымил.
- И какой у тебя табак! - язвительно заметила супруга, сморщив носик и отряхивая свой шлейф.
- Ну, ну, пожалуйста, это прекрасный табак, крепкий табак, только ты в этом ничего не понимаешь. Пожалуйста, не стесняйся, твои маленькие ножки уже не стоят на месте и хотят как можно скорее выбраться на воздух; ты сделала даже больше, чем могла, решившись посетить мою "закоптелую берлогу". Герберт, предложи своей маме руку и доставь ее скорее в сани.
Он галантно отворил дверь, и старушка проскользнула мимо него, засунув обе руки в муфту, и сейчас же исчезла в темноте.
В эту минуту Маргарита наклонилась и подняла с пола камелию, которую Герберт нечаянно уронил, расстегивая шубу. Она молча протянула ему цветок.
- А, его чуть не раздавили, - с сожалением произнес он, поднося цветок к свету лампы, - мне было бы очень жаль! Он так же красив и так же свеж, как та, которая дала мне его. Разве ты не находишь этого, Маргарита?
Она молча отвернулась к окну, в которое бабушка нетерпеливо стучала снаружи. Герберт сунул камелию в карман, как некогда розу, пожал на прощанье руку отцу и вышел.
XXI
Завещание было вскрыто и послужило предметом горького разочарования для многих недавно рассчитанных рабочих. Документ был написан очень давно. Несколько лет спустя после своей женитьбы коммерции советник упал с лошади. Врачи не могли скрыть от больного и его родных, что его жизни угрожает опасность, и тогда он написал это завещание; как выяснилось при сегодняшнем вскрытии, оно было очень коротко и немногословно. Единственной наследницей была назначена умершая Фанни; кроме того, было упомянуто, что дело должно быть продано, так как в то время еще не было наследника. Рейнгольд родился только год спустя. Это последнее распоряжение, таким образом, не имело больше законной силы, и единственные наследники - Рейнгольд и Маргарита - вступали в свои права.
Маргарита тотчас же после окончания этого акта вернулась в Дамбах, потому что "была еще нужна дедушке". Рейнгольд сел на свое место, потер холодные руки одну о другую и при этом окинул работающих в конторе служащих строгим, мрачным взглядом. Его лицо нисколько не изменилось. Да и что могло бы сделать завещание и как могло оно хоть сколько-нибудь ограничить его права, которыми он уже завладел! Служащие боязливо косились на этого непреклонного, напоминавшего собой привидение, человека, который теперь вполне законно занимал место бывшего хозяина и от милости и немилости которого они теперь всецело зависели.
Это было в четвертом часу того же самого дня. Ландрат только что вернулся домой, а советница стояла в дверях и торговала у бабы курицу. Тут вошел старик Ленц; он был во всем черном и с боязливой поспешностью подошел к старушке. Его обыкновенно мирное и приветливое лицо было необычайно строго и серьезно и носило признаки сильного внутреннего волнения.
Он осведомился о ландрате. Старушка указала на кабинет, но не спускала с него испытывающего, внимательного взора, пока он не исчез за дверью кабинета. Старик был очевидно расстроен, и какая-то гнетущая тяжесть лежала у него на душе; советница поспешно отпустила торговку и пошла в свою комнату; она слышала, как старик говорил в кабинете; он говорил громко и непрерывно, как бы что-то рассказывая. Старый живописец до сегодняшнего дня оставался для нее отталкивающей личностью; она не могла простить ему, что его дочь Бланка была для нее причиной нескольких бессонных ночей. Зачем он пришел? Может быть, ландрат должен был замолвить за него словечко Рейнгольду, чтобы квартиру оставили за стариком; это нельзя было допустить ни в каком случае.
Она стояла у двери кабинета сына на цыпочках и слушала; слушала до тех пор, пока не отшатнулась, как громом пораженная, и побледнев, как полотно. В следующую минуту она распахнула дверь и очутилась в комнате сына.
- Будете ли вы иметь дерзость, Ленц, повторить в моем присутствии только что сказанное вами? - произнесла она повелительно, но тем не менее явно дрожащим голосом.
- Конечно! - со скромной твердостью проговорил старик, поклонившись вошедшей; - вы услышите мой рассказ, слово в слово. Покойный господин коммерции советник был моим зятем; моя дочь Бланка была его законной женой.
- Милейший, до масленицы еще далеко, приберегите свои неуместные шутки до тех пор! - воскликнула советница с уничтожающей насмешкой и презрительно повернулась к нему спиной.
- Мама, я настоятельно прошу тебя вернуться в свою комнату, - произнес ландрат, предлагая ей руку, чтобы вывести ее из комнаты.
Он также был бледен, и на его лице отражалось глубокое внутреннее волнение; она с неудовольствием отстранила его.
- Если бы речь шла о служебном деле, тогда ты был бы прав, выпроваживая меня из своего кабинета, тут же дело идет о хитро задуманном мошенничестве, которое должно опозорить нашу семью.
- Опозорить? - повторил старый живописец голосом, дрожащим от негодования. - Если бы моя Бланка была дочерью фальшивомонетчика или мошенника, то я должен был бы молча снести это оскорбление, но в данном случае я решительно протестую против такого определения; я сам - сын чиновника и ношу всеми уважаемое имя; моя жена происходит из благородной, хотя и обедневшей семьи, и на нашем имени нет ни малейшего пятна, разве только то, что я в качестве художника с академическим образованием вследствие нужды должен был искать хлеба на фабрике. Но теперь в богатых, даже дворянских семьях появилась мода говорить о "мезальянсе" при браках с бедными девушками. Пред этим совершенно неосновательным предрассудком склонялся и покойный и тем самым взял на себя вину пред горячо любимым им сыном.
- Извините-с, мне неизвестно, чтобы у коммерции советника Лампрехта была на совести какая-нибудь вина по отношению к своему единственному сыну и моему внуку Рейнгольду, - насмешливо заметила советница и презрительно пожала плечами.
- Я говорю о Максе Лампрехте, моем внуке.
- Бесстыдство! - закричала старая дама.
Ландрат подошел к ней и решительно запретил ей всякие оскорбительные замечания; она должна дать этому человеку высказаться, а впоследствии выяснится, насколько основательны его требования. Она подошла к окну и повернулась к ним обоим спиной. Между тем старый художник вынул большой конверт.
- Это - засвидетельствованное судом удостоверение о законном браке? - быстро спросил ландрат.
- Нет, - возразил Ленц, - это письмо моей дочери из Лондона, в котором она сообщает мне о браке с коммерции советником Лампрехтом.
- И больше у вас нет никаких бумаг?
- К сожалению, нет. Покойный после смерти моей дочери взял все документы себе.
Советница громко расхохоталась и обернулась.
- Слышишь, мой сын? - торжествующе воскликнула она, - доказательства отсутствуют; само собой разумеется это недостойное обвинение Балдуина является вымогательством! Впрочем, - она пожала плечами, - возможно, что чары этой кокетки, которые она проявляла когда-то пред нашими глазами на галерее, оказали свое действие и на него. Возможно, что впоследствии где-нибудь за границей между ними завязались более интимные отношения; в наше время нет ничего удивительного. Хотя я никогда не считала Балдуина способным на такие любовные истории, но могу это допустить. Что касается женитьбы… я скорее дам разрубить себя на куски, чем поверю такой нелепости.
Старый художник протянул Герберту письмо.
- Пожалуйста, прочитайте, - произнес он совершенно упавшим голосом, - и будьте добры назначить мне час, когда я могу явиться к вам в присутствие, чтобы изложить вам дальнейшее; я не в состоянии больше слышать, как поносят мою дочь. Мне стоит больших трудов решиться показать это письмо постороннему человеку, - он с тоской взглянул на письмо, которое взял у него ландрат, - мне это кажется предательством по отношению к моей дочери, которая в этих строках исповедуется перед своими родителями в единственном грехе, взятом ею на душу; мы не имели понятия о том, что наш хозяин за нашей спиной завлекает нашу дочь. По его настоятельному желанию и строгому запрещению она скрыла это от нас. Если бы она умерла бездетной, то я не поднимал бы этого вопроса; она скончалась в чужой стране, здесь никто ничего об этом не знал, а потому у меня не было бы повода вступаться за ее честь. Но теперь дело идет о том, чтобы добиться прав для ее сына, и я употреблю для этого все средства, находящиеся в моем распоряжении.
- Вам следовало бы сделать это еще при жизни моего зятя, - вспыльчиво перебил его ландрат, по-видимому, в сильном возбуждении ходивший взад и вперед по комнате.
- Герберт, - крикнула старая дама, - возможно ли, что ты придаешь хотя бы малейшее значение этой лжи?
- Вы правы, я был всегда слаб по отношению к этому властному человеку, - ответил Ленц, не слушая возгласа советницы, - я не должен был довольствоваться обещаниями, как это, к сожалению, было. Когда, год тому назад, мы получили разрешение взять к себе нашего внука, тогда коммерции советник сказал, что в данную минуту обстоятельства еще не позволяют ему открыто признать своего сына, рожденного от второго брака, но он немедленно сделает завещание, чтобы в крайнем случае обеспечить Максу его сыновьи права. Однако он не сдержал своего обещания. Будучи в полном сознании своих сил, он такой крайний случай, как скоропостижная смерть, вероятно, считал невозможным. Но я не отчаиваюсь; документы - свидетельство о браке и метрическое свидетельство моего внука - существуют и должны отыскаться в оставшихся после покойного бумагах; поэтому-то я и пришел к вам, господин ландрат; я не могу заставить себя обратиться к адвокату и передаю это дело в ваши руки.
- Я согласен, - ответил Герберт. - На этих днях печати будут сняты, и, даю вам слово, я сделаю все, чтобы разъяснить это дело!
- От души благодарю вас, - сказал старик и протянул ему руку, а затем поклонился по тому направлению, где стояла советница, и вышел.
В течение некоторого времени в комнате царила такая удручающая тишина, какая бывает после первого порыва ветра надвигающейся грозы; было слышно только шуршание бумаги, которую Герберт достал из конверта и развернул, тогда как советница, как бы в полном забытьи, смотрела на дверь, за которой исчез этот злополучный человек. Однако вскоре она овладела собой и с негодованием крикнула своему занятому чтением сыну:
- Герберт, неужели ты можешь читать лживое писание этой негодной кокетки, в то время как твоя мать в страшном волнении и негодовании стоит возле тебя?
- Это не лживое писание, мама, - ответил он, поднимая глаза, по-видимому, сильно потрясенный.
- А, ты растроган, мой сын? Конечно, писать все можно, и прекрасная девица, само собой разумеется, приложила все старания, чтобы в надлежащих красках изобразить родителям свою ошибку, а такой человек, как ты, конечно, даст себя одурачить и поверить…
- Я уже раньше верил, мама!
- Смешно! Болтовня какого-то выжившего из ума старика…
- Милая мама, не старайся ложными представлениями успокоить себя и меня, лучше приготовься смело встретить истину. С первых же слов старого художника у меня как бы пелена упала с глаз; таинственное поведение Балдуина в последние годы, разгадку которого мы так тщательно искали, совершенно понятно мне теперь. У него в душе царил страшнейший разлад; если бы смерть не отняла у него его второй жены, то сложилось бы иначе. Имея возле себя такую красивую, прекрасно образованную женщину, он в конце концов решился бы вернуться с нею сюда. Но тут обаяние прекратилось; ему не осталось ничего, как тот факт, что он - зять старого Ленца, и тут в нем победил трус, самый жалкий трус! - с досадой произнес он. - Как мог он отречься от этого мальчика, этого прекрасного ребенка, который мог бы быть его гордостью? Как мог он выносить, что заносчивость Рейнгольда очень часто задевала маленького брата? Бедный мальчик! У гроба умершего он шепнул мне на ухо: "Я лучше поцелую его в губы, он тоже иногда целовал меня, когда мы были совсем одни".
- Видишь ли, все это только доказывает, что я права, что этот прелестный ребенок - незаконный сын, - прервала его советница; она совершенно успокоилась, и на ее губах даже играла смущенная улыбка. - Ты, кажется, совершенно упускаешь из виду главную причину, по которой Балдуин не мог жениться второй раз: его клятва, которую Фанни унесла вместе с собой в гроб…
- Да, это я никак не могу простить сестре, - запальчиво сказал Герберт. - Жестоко, противоестественно пользоваться горем остающегося в живых человека для того, чтобы приковать его на всю жизнь к руке мертвеца.
- Но об этом мы не будем спорить. Я смотрю на это другими глазами и говорю только, что это обстоятельство есть и будет для нас лучшим ручательством. Помяни мое слово: документы не найдутся… они никогда не существовали. Ну, тем и лучше! Это дело можно устроить при помощи денег. Состояние обоих законных наследников, конечно, пострадает, но что делать? Это может быть улажено втихомолку, и во всяком случае предпочтительнее скандала иметь брата такого вульгарного происхождения со стороны матери.
Сын пристально посмотрел в лицо советнице и сдавленным голосом спросил:
- Ты это говоришь серьезно, мама? Ты предпочитаешь, чтобы умерший был опозорен именем бесчестного соблазнителя? Великий Боже! В какие безнравственные дебри заводят классовые предрассудки! Разве Фанни тоже не была дочерью мещанина? И разве ее мать, первая жена моего отца, не была совсем простой девушкой?
- Так, так, кричи об этом всему свету теперь, когда мы так быстро возвышаемся! - сердито произнесла старуха, понизив голос. - Я не понимаю тебя, Герберт! Откуда у тебя вдруг взялись такие щепетильные воззрения?
- Я никогда не думал иначе! - возмущенно воскликнул он.
- В таком случае ты сам виноват, что я ошибалась. Никогда не известно, что ты думаешь; откровенных разговоров, которые, собственно говоря, между матерью и сыном разумеются сами собой, между нами никогда не бывает; по отношению к тебе я всегда брожу в потемках. Впрочем, думай об этом, что хочешь, я твердо стою на своем; я действительно предпочитаю знать о том, что какая-то скрытая вина искуплена деньгами, чем сделаться внезапно тетушкой или кузиной Бог знает кого. Затем я хотела бы спросить тебя: разве ты совершенно равнодушен к детям Фанни? Если появится третий законный наследник, то это сильно отразится на их состоянии.
- Им еще останется больше, чем достаточно.
- Может быть, в твоих глазах, но не в глазах света. Гретхен - одна из лучших партий в окрестности, и если пока безрассудно отвергает блестящие предложения, то наступит время, когда она станет умнее и будет принимать эти вещи такими, какие они есть. Но я ни на минуту не сомневаюсь в том, как обстояли бы дела с этими блестящими предложениями в том случае, если бы треть лампрехтского состояния досталась новому наследнику.
- У такой девушки, как Маргарита, найдутся женихи, если бы даже ее состояние совсем растаяло. - Герберт отошел к окну, где встал, отвернувшись от матери. - Чем меньше, тем лучше, - пробормотал он про себя.
Советница всплеснула руками.
- Грета? Без денег? Какие ты строишь иллюзии, Герберт! Отними у нее этот ореол богатства, и она будет напоминать собой птичку, у которой ощипали все перья! Знаешь ли, мне, право, хотелось бы, чтобы после моей смерти тебе пришлось выдавать ее замуж.
- Это мне не было бы трудно, - с еле заметной улыбкой ответил он.
- Все-таки немного труднее, чем нанять нового писца, поверь своей старой матери, сын мой! - насмешливо возразила она. - Но к чему спорить из-за пустяков? - прекратила она этот спор. - Мы оба взволнованы: я - бесстыдством этого человека, бросившего в наш дом бомбу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась нелепой хлопушкой, а ты - тем, что тебе попалась на глаза исповедь твоей прежней любви. Мы поговорим обо всем этом тогда, когда успокоимся. Само собой разумеется, что это дело пока останется нашей тайной. Маргарита и Рейнгольд достаточно рано узнают об этом, когда придется взять нужную сумму из их состояния для того, чтобы искупить несчастное заблуждение их отца. Бедные дети!