Бетани чуть покачнулась и ухватилась рукой за забор, увитый диким виноградом. Она безмолвно открывала рот, не в силах произнести ни звука, - только протестующие тихие рыдания вырвались у нее из груди: значит, он считает, что во время суда она уже была беременной, и, конечно, развлекалась с англичанином. В ее сердце вспыхнула надежда: как только ему все станет известно, он, естественно, простит ее, и это станет для них новым началом. Бетани смело встретила его взгляд.
- Эштон, послушай: во время суда я сослалась на беременность, чтобы добиться от полковника Чейзона твоего освобождения. Если бы мне не пришла в голову идея о смягчающем обстоятельстве, он бы не изменил своего решения. Можно ли было подумать, что ты поверишь в эту ложь? Разве мне не составляло труда объяснить тебе всю правду?
В его глазах промелькнуло какое-то неясное выражение: не жалость к ней, не собственная слабость, но ей показалось, что его ненависть чуть уменьшилась, - надежда расцвела в ее сердце полным цветом. Но пришлось в очередной раз снова похолодеть.
- Если говоришь правду, тогда почему во время первой брачной ночи ты не созналась во всем?
У нее рот открылся от удивления.
- Ты считаешь, что я была не девственницей?
Эштон почувствовал некоторую неловкость.
- Скажу иначе - во время первой брачной ночи ты была уже не девушкой. - Кровь прилила к ее щекам.
- Не собираюсь разбираться в подобных делах: если я оказалась не такой… как ты ожидал, то это совсем не потому, что раньше отдалась кому-то другому.
Она смело взглянула ему в глаза, и снова в них промелькнуло выражение, которое говорило - ему хочется поверить ей. Но оно исчезло быстрее, чем в первый раз.
- Есть такие вещи, которые невозможно опровергнуть.
- О Боже! Не вынуждай возненавидеть тебя, - в отчаянии крикнула она. Гнев, вызванный унижением, не отпускал ее из своих безжалостных тисков. - Ты считаешь, что хорошо знаешь женщин, и уверен, что каждая во время первой брачной ночи должна быть девственницей? А если и мне предъявить к тебе те же самые требования? Разве я стану меньше уважать тебя из-за того, что ты тоже не был девственником?
- С мужчинами все по-другому, - пробормотал он.
- Разве женщина не может испытывать удовлетворения, зная, что она единственная? Или подобные чувства доступны только мужчинам?
Эштон отвел взгляд.
- Никогда не задумывался над подобными вопросами, когда стал юношей.
Она взглянула ему в лицо, и весь ее гнев исчез.
- Твои предрассудки обратились против тебя же, не так ли? Но это не обвинение тебе. - Она приблизилась к нему на шаг и взяла его потную руку. - В нашу первую брачную ночь ты имел чистую и невинную девушку… - Она набрала воздуха, чтобы успокоить дыхание. - Но сейчас я действительно беременна.
Эштон поморщился.
- Сколько раз ты солгала мне, Бетани? И сколько еще будешь лгать и смотреть на меня ясными, невинными глазами? - Из его груди вырвался тяжелый вздох. - Ты заявляешь, что ребенок мой. Очень хорошо. Продолжай утверждать, если тебе так хочется, думаю, время покажет, правда это или ложь.
Она судорожно вдохнула воздух.
- Девять месяцев - слишком большой срок, чтобы родилось твое доверие, Эштон. Можно ли все это время терпеть твои оскорбительные обвинения? Предположим, ребенок родится в мае. Что тогда?
Он взглянул на нее совсем не сердито.
- Тогда, надеюсь, ты как следует проучишь меня.
* * *
Порывистый ветер подгонял Эштона, пересекавшего Мальборо-стрит по пути в таверну "Белая лошадь". Ньюпорт казался совсем другим в эти дни. Установилась необычно холодная зима, и разгоралось пламя восстания; город замкнулся в самом себе: по улицам с угрюмым презрением шагали отряды "красных мундиров" - их встречали закрытые окна и ставни домов. Капитана Королевского флота Джеймса Уоллеса называли не иначе, как проклятием залива Наррагансетт: его флот не трогал только друзей английской короны.
Эштон надеялся, что Ньюпорт переживет вторжение английской армии. Что касалось его личных дел, то он продолжал свою обычную работу в конюшнях; их брак с Бетани переживал то взлеты, то падения, зачатый ребенок оставался постоянным камнем преткновения, - словно по взаимному соглашению, они редко говорили о нем. Но иногда, замечая, как Бетани кладет руку на свой припухший живот, он испытывал горечь, смущение и несказанную нежность. Жена с завидным упорством утверждала, что Тэннер не имеет к этому никакого отношения.
Оставалось ненавидеть себя за то, что ему требовались доказательства. Иногда же, во время интимных ласк, она касалась его с такой нежностью, что покоряла душу; в такие минуты его недоверие почти исчезало. Почти.
Ветер гнал перед ним разорванную листовку, он поймал ее и прочитал: "К оружию! Все, кто за свободу, поднимайтесь! Патриоты…" Покачав головой, Эштон бросил обрывок и зашагал дальше. Печатная мастерская Финли Пайпера распространяла преступные воззвания в течение всей осени 1775 года, испытывая терпение английских властей и вызывая гнев богатых тори.
Финли очень упорно настаивал на сегодняшней встрече. Холодный ветер рвал полы длинного плаща, когда Эштон открыл дверь таверны. При его появлении несколько посетителей подняли головы, с любопытством взглянули, а затем продолжили заниматься своими разговорами.
Нахождение в порту английского флота почти свело на нет торговлю, которая являлась жизненно важной для Ньюпорта. Обширное атлантическое побережье - партнер Ньюпорта по бизнесу - блокировалось английским капитаном Уоллесом. Торговля замерла; в порту не было моряков, всегда готовых утолить жажду спиртным, исчезли корабли, ждущие разгрузки, прекратилась торговля чаем и ромом, не составлялись счета, не складировались бочки, даже в борделе мадам Джанипер девушки задумали переквалифицироваться в прачек.
Отыскав глазами Финли и Чэпина, Эштон подошел к их столику. Трактирщик поставил перед ним небольшую кружку горячего, пахнущего специями, ягодного вина.
- От твоих листовок никуда не деться, - с сарказмом заметил Эштон, - ветер носит их по улицам, словно мусор.
Финли усмехнулся.
- Интересно, когда же и ты захочешь найти приют под ветвями "Дерева Свободы"?
- Приют? Мне кажется, что это все больше напоминает пылающий ад, где можно укрыться от холода.
- Но у тебя сердце патриота, - вмешался в разговор Чэпин.
- Скорее всего, здравый смысл. Поэтому я отрицательно отношусь к английской оккупации, но, как трус, не желаю участвовать ни в каких кровопролитиях.
- Ты? Трус? - Финли покачал головой. - Можно ли забыть человека, сунувшего свою голову в петлю, чтобы спасти другого?
- Откуда тебе это известно?
- О проявленном героизме не молчат. К концу лета слухи о твоем поступке распространились по всей колонии.
Эштон совсем не считал себя героем. Разве герой позволил бы спасать себя слабой женщине?
- Нам нужно обсудить с тобой один вопрос. - Финли сразу стал серьезным. - Это касается брата твоей жены.
- Гарри Уинслоу?
- Его нашли. Он арестован.
У Эштона сжались кулаки. Все, что он сделал для Гарри, свелось к нулю.
- О его местонахождении знало не больше четырех человек, и никто бы из нас не выдал его.
- Не знаю, как это произошло, но подозреваю того же английского соглядатая, который пытается разрушить наше сотрудничество с фирмой "Ортале и Си".
- Черт возьми, - пробормотал Эштон. - Значит, парень обречен?
- Не совсем так, - пояснил Чэпин. - Это удивительно, но, кажется, у этого соглядатая есть сердце: он выдал местонахождение Уинслоу при условии, что молодого человека не приговорят к смерти.
Финли согласно кивнул.
- Нам предоставляется возможность обменять его на англичанина. Но вся беда в том, что у нас сейчас нет такого заключенного, которого "красные мундиры" согласились бы выменять на Уинслоу.
Эштон внезапно понял, чего от него хотят, и вино сразу показалось ему горьким.
- И вы хотите, чтобы я добыл вам такого.
- Да. - Финли поднял кружку. - И ты очень удивишься, когда узнаешь, кто намечен.
* * *
Бетани быстро изобразила спокойное выражение лица, когда дверь стукнула, и в дом вошел Эштон. Она отложила в сторону крошечную распашонку, которую любовно вышивала весь вечер, ожидая мужа. Огонь в печи разгорелся ярче от порыва ветра, Глэдстоун радостно заскулил, приветствуя хозяина.
- Напрасно ждешь, пора было лечь спать.
Эштон сбросил с плеч плащ, холодный морской воздух разгорячил его щеки, резко обозначив выступающие скулы.
- Уже поздно. Где ты был?
- А зачем тебе знать, где я бываю?
Она отвела взгляд - в течение четырех месяцев ей приходилось терпеть его недоверие, привыкая к боли, но не настолько, чтобы ее не чувствовать.
- А кто запретит мне волноваться о собственном муже?
Он прислонился к серым камням камина, когда-то черным от сажи, а теперь отчищенным до блеска руками Бетани. Она видела, как напряжены его плечи, как устало опущена голова.
- Волнуйся, если нравится, но только избавь от своих вопросов.
Как всегда, он избегал проявления чувств, как будто боясь их. Бетани поднялась со стула, подошла к нему и провела рукой по спине - от ее прикосновения он весь напрягся.
- Поговори со мной, - мягко произнесла она. - Не отворачивайся от меня - я твоя жена.
Он обернулся, его ледяной взгляд заставил ее замолчать.
- Брак строится на доверии и взаимной любви, а мы с тобой поженились по непредвиденной случайности.
- Я люблю тебя, Эштон. Это правда.
- Ты любишь свои девичьи фантазии, некий образ, который создала в своем воображении и не хочешь расстаться с ним. - Взмахом руки он показал на гостиную. - Разве это то, о чем ты мечтала? Семь лет терпеть участь жены крепостного и ютиться в доме, настолько маленьком, что в нем трудно повернуться. На тебя теперь с пренебрежением смотрят люди, которые готовы были чистить твои туфли, и избегают те, кто с замиранием сердца ловил твой взгляд, в надежде получить приглашение на чай. И ты счастлива от этого?
Слезы блеснули на ее ресницах и затуманили взор.
- Мне безразлично, где приходится жить и кто не пригласит меня в свой дом, лишь бы было твое доверие. Хочу, чтобы у нас сложилась крепкая семья.
- Доверяя свое сердце мне, ты думаешь, что мне ведомо, что с ним делать?
- Знаешь, я чувствую это. - Ее рука потянулась к нему, коснувшись его теплой и сильной груди, которая часто поднималась и опускалась. - Чувствовала это всякий раз, когда ты, забывшись, улыбался мне, или носил для меня воду, чтобы в холодные дни я не стирала на улице; чувствовала каждой ночью, попадая в твои объятия, занимаясь любовью.
Его лицо смягчилось настолько незаметно, что она решила, что это ей показалось. Бетани отвернулась, но он заключил ее в свои объятия. И тогда она поняла, что ее слова пробили брешь в стене безразличия и тронули его. Обнимая ее, он уже не чувствовал горечи; погрузив пальцы в волосы, крепко прижал к себе, будто собираясь никогда не отпускать.
* * *
Дрожа от холода, Бетани плотнее запахнула коричневую шерстяную накидку, защищаясь от порывистого декабрьского ветра. В витрине магазина Пелега Терстона, разрисованной морозом, были выставлены случайные по ассортименту товары, но один из них, словно маяк, притягивал ее внимание.
- Боже, только посмотрите! - воскликнул кто-то рядом с ней. Не требовалось разъяснений, чтобы понять: эта женщина с нарумяненным и напудренным лицом, в ярком платье, выглядывающем из-под потертого пальто, - из борделя мадам Джанипер. Она широко и бесстыдно улыбнулась Бетани и указала на витрину.
- Какие большие страусиные перья. Боже мой, может, мне купить их в дополнение к моему плюмажу.
- Они довольно привлекательны, - заметила Бетани. Женщина засмеялась.
- Но вам они не нравятся, не так ли? - пропитым голосом спросила она. - Вам это не подходит. А что вам понравилось здесь?
Бетани указала на записную книжку в переплете из телячьей кожи с позолоченными краями листов.
Женщина уставилась на нее.
- Не люблю читать.
- Там чистые страницы, она предназначена для записей.
- А-а, чтобы записывать свои мысли и тому подобное?
Бетани кивнула, чувствуя себя свободнее с этой раскрашенной незнакомкой, чем с собственной матерью.
- Собираюсь подарить эту книжку моему мужу на Рождество.
- Прекрасный подарок, миссис. Должно быть, ваш муж очень необычный человек. Мне тоже нравятся такие мужчины.
Бетани улыбнулась - вряд ли Эштон стал бы платить за то, что она дает ему каждую ночь.
- Я пошла. - Женщина укрыла рыжие кудряшки потертым шарфом. - Сегодня мне предстоит хорошая ночь. Веселого вам Рождества, миссис, и многих лет счастья.
Бетани нагнула голову от ветра и вошла в магазин, с наслаждением вдохнув аромат кофе и специй.
- Ну и ну, это же наша Бетани, - раздался высокий женский голос. Бетани вся ощетинилась, увидев Мейбл Пирс и Кита Крэнуика, - прошлым августом все друзья покинули ее так быстро, словно их никогда не существовало. Ее замужество стало пищей для сплетников, а после того, как беременность стала явной, она чувствовала, как загибаются их пальцы, подсчитывая срок, и как высказываются предположения о таком неожиданном решении. Резкий ответ чуть не сорвался с ее губ, но она сдержала себя - ничто так не обезоруживает, как ослепительная улыбка, часто говорила мисс Абигайль, - и улыбнулась.
- Здравствуй, Мейбл. Здравствуй, Кит. Ужасно холодно, не правда ли?
- Да, конечно, - Мейбл откинула завитые волосы на меховой воротник накидки. - Если бы это зависело от меня, я бы осталась сегодня дома, но необходимо сделать несколько покупок к приему у твоих родителей. - Ее рука небрежно похлопала Кита по рукаву. - Мистер Крэнуик настолько любезен, что согласился сопровождать меня. - Она пощупала пальцами шерстяную ворсистую ткань в красно-зеленую клетку, а затем кивнула своей горничной, худой девушке, которая буквально сгибалась под тяжестью многочисленных свертков.
- Можно представить, какая это трудная для тебя работа, - пробормотала Бетани.
- Ты будешь на приеме? - задал вопрос Кит. - Слышал, что приехала твоя бывшая учительница мисс Абигайль Примроуз.
Бетани внимательно рассматривала записную книжку, которую хозяин магазина уже достал с витрины. Мистер Терстон знал, что она уже несколько недель присматривалась к ней. Эштону должен понравиться подарок; он делал подробные записи в журналы, занося все наблюдения о лошадях, но ей хотелось, чтобы у него была записная книжка, куда бы он записывал свои собственные мысли.
- Я обязательно увижусь с мисс Абигайль, но не на приеме. Рождество мы отпразднуем с Эштоном дома.
- Жаль, - быстро ответил Кит. - Не могу себе представить, как ты можешь жить в таком жалком домике с каким-то конюхом.
Улыбка моментально исчезла с ее лица.
- Простите. Но мне нужно выбрать рождественский подарок мужу.
Мистер Терстон завернул записную книжку и получил от нее деньги, которые она украдкой собирала в течение нескольких недель. Бетани обернулась и увидела, что Мейбл и Кит продолжают наблюдать за ней. Мейбл что-то шептала Киту, прикрыв рот рукой в лайковой перчатке. Их лица выражали такую презрительную жалость к ней, что она разозлилась.
- Извините, но, к сожалению, у меня нет больше времени оставаться здесь и развлекать вас.
- Бетани, - произнес Кит. - Мы тебе сочувствуем. Конечно, ужасно, что ты замужем за немытым мужланом, и к тому же мятежником.
Она закусила губу. С тех пор как они поженились, Эштон не имел никаких дел с патриотами.
- Почему ты называешь его мятежником?
- Много раз видел его в "Белой лошади".
- Он свободен ходить туда, куда хочет.
- В "Белой лошади" подают не только эль. Туда приходят люди, занимающиеся преступной деятельностью. Между прочим, я видел, как час назад он вошел в пивную.
- Нет никакой необходимости сообщать мне, куда ходит мой муж.
- Бетани, дорогая, - проговорила Мейбл. - Мы не хотим, чтобы он позорил тебя.
Бетани быстро прошла мимо них и остановилась около мистера Терстона; взяв у него ручку с пером, подписала на большом конверте: "Счастливого Рождества, любовь моя". Выйдя на улицу, она накинула капюшон и направилась к небольшой коляске, на которой приехала в город. Усилившийся ветер нес над заливом тяжелые низкие облака и вздымал огромные свинцовые волны; снежные вихри носились в воздухе, наметая сугробы и обжигая лицо. Послышался с детства знакомый звук - красивый перезвон колоколов церкви "Святая Троица", разносившийся в снежных сумерках.
Охваченная неожиданно острым желанием скорее попасть домой, она быстро села в коляску и, хлестнув вожжами пони, поехала по Мальборо-стрит, сопровождаемая снежинками, кружившимися в сумасшедшем танце; сквозь густую пелену снега мелькали здания из красного кирпича. Вдали появился человек в темной шерстяной накидке, вышедший из таверны "Белая лошадь", из-под воротника его серого плаща выглядывала косичка каштановых волос. С радостью узнав мужа, она позвала его по имени, но ветер отнес в сторону звук голоса, - не обращая ни на что внимания и явно озабоченный чем-то, он спешил в противоположном направлении. Бетани повернула за ним, но животное, как назло, не прибавило ни шагу. Бетани с тревогой следила за удалявшейся фигурой. Пройдя мимо магазина ювелирных изделий и здания крытого рынка, Эштон замедлил шаг, остановившись перед домом с розовым фасадом и приветливо освещенными окнами - бордель мадам Джанипер!