Он отступил от нее и взглянул на пылающее лицо: такое нежное, такое уязвимое, губы припухли, повлажнев от поцелуя, на них еще сохранился вкус вишневого сока, который она пила на вечере. Запретный плод, предупредил себя Эштон. Она заглянула ему в глаза, пытаясь угадать его мысли.
- Эштон?
- Нам лучше вернуться.
Голос его прозвучал резко, и у Бетани похолодело внутри. Как глупо с ее стороны было считать, что Эштон поцеловал ее не просто из-за доброты своего характера; ведь он так часто повторял, что не может отказать ей ни в чем. Этот поцелуй, зажегший огонь в ее крови, ничего для него не значил, он только выполнил ее просьбу.
- Извини, - еле слышно произнесла она. - Я не должна была просить тебя об этом.
Он посмотрел на нее тяжелым взглядом, скрывая облегчение. Очевидно, она попросила его об этом, чтобы удовлетворить свое девичье любопытство. Ну что ж, желание выполнено, хотя более старательно, чем следовало.
Глава 2
- Неужели ты не можешь остаться сегодня дома? - сердито бросил Эштон, с трудом сдерживая гнев.
Кэрри прихорашивалась перед небольшим зеркалом у камина, ее каштановые кудряшки сверкали, переливаясь в отблеске огня.
- Мистер Нортбридж пригласил на игру в покер, и мне хочется выиграть сегодня хотя бы полкроны. - Она накинула вязаную шаль на плечи.
- Кажется, отцу сегодня хуже, - с тревогой произнес Эштон. Кэрри завязала шаль на груди.
- Пошли за Гуди Хаас, она приготовит для него лечебную настойку из патоки.
- Ее настойки уже не помогают. - Эштон грустно покачал головой.
- Тогда не знаю, что еще предложить. Спокойной ночи, Эштон. Возьму индейского пони. Меня не жди, ложись спать. Терпеть не могу, когда ты контролируешь меня…
Выбежав на улицу, девушка стремглав бросилась по направлению к конюшням. Эштон с порога позвал ее, но, услышав в ответ беззаботный смех, сердито захлопнул дверь.
- Не удерживай ее, сынок, - раздался за спиной дрожащий голос отца. Эштон обернулся и быстро подошел к нему.
- Папа, я не знал, что ты не спишь.
Он не был уверен, слышал ли отец разговор с сестрой о его состоянии здоровья.
- Тебе ничего не хочется?
Роджер покачал головой.
- Принеси стул и сядь рядом, сынок, нам нужно поговорить.
Чувство безнадежного отчаяния переполняло Эштона. Сын сел рядом с отцом. Роджер превратился в бледную копию когда-то энергичного и сильного человека - невероятная худоба с черными кругами под глазами. Стул заскрипел на неровном полу, когда Эштон придвинул его ближе к кровати.
- Игра в покер… - еле проговорил Роджер сиплым голосом. - Кто такой этот Нортбридж?
Эштон перевел взгляд на дымящую масляную лампу, стоящую на камине.
- Один друг.
Роджер кивнул головой. Возможно, он догадывался о свиданиях дочери, а возможно, и нет. В любом случае, он, как и Эштон, не мог удержать Кэрри от них.
- Наша Кэрри, должно быть, пользуется большим успехом, - проговорил Роджер. - Кажется, девочка счастлива. Если бы мать была жива, она, возможно, воспитала бы ее лучше.
- Ты был для нас и отцом, и матерью.
На сухих губах Роджера появилась улыбка. Но выглядел он так, как будто у него совсем не осталось сил.
- Папа, что с тобой? - насторожился Эштон, готовый прийти отцу на помощь. Роджер чуть приподнял ослабевшую руку.
- Сиди, не волнуйся. Я так много не успел тебе дать, сынок, но восхищаюсь, каким ты стал. Мне нравится твоя серьезность, преданность и даже упрямая гордость, с которой ты ездишь верхом по Ньюпорту, будто город принадлежит тебе.
Эштон молча смотрел на отца, не в силах произнести ни слова. Еще никогда отец так откровенно не разговаривал с ним, видимо, чувствовал приближение смерти.
- Мне еще так много надо тебе сказать, мой мальчик, так многому научить. - Дыхание со свистом вырвалось у него из груди. - Возможно, настало время признаться, что я не был наемным работником, гнувшим спину за зарплату.
- Не понимаю, сэр, - нахмурился Эштон. - Мы ни в чем не нуждались.
- Да, сын, но на это были свои причины.
Казалось, невидимая тяжесть сжимала ему грудь, и каждое последующее дыхание требовало от него все больше сил.
- Пришло время серьезно поговорить, сын, - прошептал он. - Не стоит переживать из-за меня. Я прожил более, чем заслуживаю. Достаточно долго, чтобы увидеть, как ты превратился в настоящего ответственного человека… - Приступ кашля прервал его слова. Эштон наклонился и взял отца за плечи. Роджер дал ему знак снова сесть на стул. - Единственное, о чем сожалею, так это о том, что так мало тебе дал.
- Это неправда. - У Эштона сжалось сердце. - Ты дал мне жизнь. И прекрасное образование. Я горжусь тобой, отец.
Роджер снова приподнял руку, давая ему знак молчать, и вздохнул - его дыхание напомнило шелест сухих листьев.
- Я часто сомневался, правильно ли я поступил, когда много лет назад привез мать и тебя сюда.
- Ты вынужден был сделать это - для католиков в Англии сложилась невыносимая обстановка.
- Да, - согласился Роджер. - Слава Богу, в Ньюпорте нет никаких религиозных предрассудков. Синклер Уинслоу, англичанин, взял меня к себе управляющим конюшнями, ценил мое умение обращаться с лошадьми и смирился с моим вероисповеданием.
- Так и должно быть. - Эштон заметил печальный взгляд отца и понял, что Роджер вспоминает свою жизнь в Кенте.
Роджер Маркхэм научился обращаться с лошадьми не на чужих конюшнях: владея загородным поместьем, держал охотничьих собак для знати, приезжавшей туда на охоту. Но все пошло прахом с появлением лорда Стургроува, фанатичного ненавистника католиков. Роджер мог бы сохранить поместье, если бы отказался от своей веры, но он выбрал тернистый путь изгнанника.
- Ты поступил благородно, это был смелый поступок, сэр.
- Не такой уж смелый, - возразил Роджер. - Разве много нужно смелости, чтобы ухаживать за скотом другого хозяина? Твоя мать так и не смогла пересилить себя и делать то, что считала ниже своего достоинства, - так ведут себя настоящие леди.
Эштон смотрел на свои руки - смутные воспоминания о матери мелькнули у него в голове: она умерла во время родов, дав жизнь Кэрри, а Эштону в то время исполнилось всего пять лет. Он вспомнил ее сидящей у окна, казалось, неспособной понять своего неугомонного сына, с радостными воплями носящегося по саду.
- Отец, - спросил Эштон. - Почему ты больше не женился?
- Да, - свистящий смех вырвался у больного из груди. - После того, как поездишь на чистокровной лошади, трудно пересесть на обычную клячу. Но что ты скажешь о себе? - Роджер прищурил глаза. - Тебе пора жениться, сын.
Эштон отвел взгляд.
- Я не могу ничего предложить своей невесте. - Он беззаботно засмеялся, стараясь скрыть горечь.
- Принеси коробочку с моими четками, сынок.
Эштон подал ему четки, желая, чтобы отец нашел успокоение в нитке бус из оливкового дерева.
- В коробочке есть еще кое-что, - добавил Роджер. - Свадебное кольцо твоей матери. - Эштон извлек небольшое золотое колечко, ровное и блестящее, несмотря на долгие годы. Матери не пришлось очень долго носить его. - Ручаюсь, что любая девушка была бы рада иметь такое. Ты очень похож на мать. От меня ты унаследовал чутье к лошадям, а от Бога - уверенность в себе. И ты называешь это ничем?
- Но я ни разу не встречал, чтобы привлекательная внешность и уверенность в себе давали человеку еду и одежду.
- Да, конечно. - Улыбка исчезла с отцовского лица, глубокие складки залегли на лбу. - Что будет с вами, с американцами? Гражданская война - ужасная вещь.
- Это уже не просто возмущение, а вооруженный мятеж. Создана настоящая Континентальная армия, генерал Вашингтон осаждает Бостон.
В глазах Роджера мелькнул неподдельный интерес.
- Ты собираешься уехать отсюда, Эштон, не так ли?
- Буду здесь, пока нужен тебе.
- Нам обоим известно, что мне осталось немного жить.
- Папа…
- Ничего, сынок. Выслушай меня. Ты собираешься тоже сражаться, Эштон?
Ему вспомнилась военная муштра, безразличие офицеров, праздность и жестокость, царившие в их полку.
- Убедился, что ненавижу армию. Но я и не лоялист.
- Значит, ты патриот?
- Пусть сражаются мятежники.
- Тогда куда же ты собираешься уехать, сын?
Эштон замолчал, его взгляд застыл на масляной лампе, в которой уже осталось несколько капель жира. Действительно, куда ему уехать? Где можно хорошо устроиться? Помимо школы, он получил приличное образование, Роджер привил ему манеры настоящего джентльмена, хотя не дал ни копейки денег. От горьких размышлений его отвлек доносившийся шум волн, и в голове возникли другие звуки скачки лошадей и шум толпы: ему часто приходилось участвовать в них в Наррагансетте и под крики толпы пересекать финишную линию на самых лучших породистых лошадях.
- Стану наездником, буду участвовать в скачках, - быстро ответил он. Эта мысль уже приходила ему в голову. - У меня уже сложилась хорошая репутация. Я знаю, как нужно побеждать. И есть люди, которые хорошо за это платят.
Соломенный матрац зашелестел под Роджером.
- По крайней мере, останься на этот сезон - нехорошо оставить мистера Уинслоу без управляющего конюшнями в середине сезона. Ты сможешь за это время подготовить Барнэби Эймза. Не поверю, что ты бросишь сейчас Корсара.
Эштон заколебался.
- Не разделяю твоей преданности Уинслоу, но было бы несправедливо оставить жеребца без призов в этом сезоне.
Выражение тревоги исчезло с лица Роджера. Он лежал такой довольный и счастливый, что у Эштона защемило сердце.
- Большего не могу и желать, сынок, - улыбнулся отец.
Эштон видел, что силы Роджера убывают. За последнее время к нему приходили три разных доктора. Но и врачи, и Гуди Хаас считали положение безнадежным и не могли оказать никакой помощи. Болезнь легких прогрессировала и съедала его последние силы. Чувство пустоты и одиночества охватило Эштона. Не в силах ничего сказать, он крепко сжал руку отца, желая передать ему часть своих сил.
- Кэрри… - Роджер слегка приподнял голову.
- Ее здесь нет, папа.
Роджер опустился на подушку.
- Позаботься о ней, сынок. Не позволяй ей делать глупости.
Эштон кивнул.
- И не суди ее слишком строго.
- Хорошо, папа.
Роджер уснул на несколько часов. Эштон прибрал в комнате, заправил маслом лампу. Отец проснулся с блуждающей улыбкой на лице, слезинка скатилась по щеке, но, странно, в его взгляде не было печали; послышался вздох, а затем сквозь потрескивание лампы раздался слабый голос:
- Да благословит тебя Бог, сынок.
Пламя лампы качнулось и погасло. Поздно ночью навеки закрыл глаза и Роджер Маркхэм.
* * *
Козодой в цветущем саду известил о наступлении яркого солнечного утра, но в домике напротив ставни не открылись, сохраняя сумрак и печаль.
Не обращая внимания на грубый неровный пол, Бетани опустилась на колени у постели умершего Роджера Маркхэма. Слезы текли по ее щекам - она молилась за человека, которого знала всю свою жизнь, воспринимая его неотъемлемой частью Систоуна, некоим смыслом вечности, как скалы, деревья и неумолчный шум волн.
Прочитав молитву, девушка поднялась и поцеловала Роджера в холодную щеку. Собрав все свое мужество, взглянула на Эштона: что сказать человеку, который только что потерял отца? И не только отца. Роджер представлял для Эштона нечто большее - друга, наставника, учителя… Его любовь к сыну была настолько открытой, что вызывала у нее в детстве чувство ревности.
- Очень жаль, - печально прошептала Бетани, - очень… Без него все здесь будет иначе.
В сумеречном свете было едва различимо напряженное и измученное лицо Эштона, и она поняла, что никакие слова не способны утешить его. Бетани быстро пересекла комнату, обняла его за шею и тихо заплакала, гладя его волосы и щеки, только через мгновение осознав, что ее жалость из детской переросла в женскую боль и искреннее, сердечное сострадание.
Эштон отступил от нее и отвел взгляд.
- Не беспокойся обо мне, - хрипло произнес он. Его отчужденность напугала Бетани, которая чувствовала, как велика его печаль, но она не для чужих людей.
- Тебе очень больно, Эштон, - прошептала девушка. - Я вижу это по твоему лицу. Не надо сдерживать себя. Нет ничего плохого в проявлении чувств.
Он покачал головой.
- Не надо так смотреть на меня. Ты заставляешь меня вспомнить, что такое слезы, но… - Он нахмурился и сжал кулаки.
- Но что, Эштон?
Его губы вытянулись в грустную, безрадостную улыбку.
- Даже сейчас ты заставляешь меня вспомнить, какая ты нежная и как я тебя держал в своих объятиях.
У нее перехватило дыхание, кровь прилила к лицу.
- Я не старалась быть… Мне только хотелось утешить тебя.
- Знаю. - Он шумно выдохнул. - Сам виноват. Просто не могу привыкнуть к мысли, что ты изменилась. - Кулаки его разжались, и он взял ее руки. - Благодарю тебя за твои слезы, любовь моя, потому что у меня сейчас их нет.
- Нет, так нельзя. - Слезы снова брызнули у нее из глаз.
- Боже мой, - он притянул ее к себе. - Иди ко мне.
Она прижалась лицом к его груди, оставляя следы от слез на рубашке.
- Какая же я эгоистка, надо успокаивать тебя, а не меня.
Он еще раз крепко прижал ее к себе, как делал это много раз в прошлом, и утер ее слезы.
- Мне с тобой хорошо, - нежно произнес он. - Даже не осознавал, что отец так много значил для тебя.
- Это действительно так. - Она грустно взглянула на камин у дальней стены комнаты. - Я так часто приходила к нему сюда, сидела с ним у камина, положив ему голову на колени, и слушала его рассказы - он умел так интересно рассказывать, что забывалось о дожде, который мешал поехать на прогулку. В твоем отце было столько любви и юмора. Мне приятно было прибегать к нему по всякому поводу. Когда пони повреждал ногу или его мучили колики, он всегда выслушивал и сочувствовал, хотя мой отец все это считал пустяшными проблемами и не удосуживался заниматься ими.
Эштон вытер ее мокрые щеки носовым платком.
- У тебя есть все, чего может желать девушка. Но то, что ты ценишь больше всего, нельзя купить за деньги.
- Да, ты прав, - она судорожно вздохнула. - Неужели так всегда и будет? Мы всегда будем желать того, чего не имеем, и не ценить то, что у нас есть?
- Вы задаете трудные вопросы, мисс Бетани Уинслоу, - грустно улыбнулся он.
В дверях появилась Кэрри Маркхэм. Ее нарядное платье было помятым и запыленным после верховой езды, волосы растрепались. Широко улыбаясь и напевая, она сняла с себя шаль.
- Как я замечательно провела время, - заявила девушка. - И очень выгодно… - Она вдруг запнулась, увидев в доме Бетани. - Что заставило вас прийти так рано, мисс? - поинтересовалась Кэрри. - О Боже, вы плакали. Что-нибудь с вашим братом или…
- Кэрри. - Голос Эштона прозвучал так резко, что она замолчала и удивленно взглянула на брата.
- Эштон, ты же не станешь отчитывать меня в присутствии мисс Уинслоу. - Кэрри заговорщически взглянула на Бетани. - Она, по крайней мере, настолько добра, что позволяет мне заниматься моими делами.
Бетани отвела взгляд, чтобы скрыть недовольство поведением своей горничной.
- Кэрри, папа умер, - тихо произнес Эштон.
Кэрри бросилась к постели отца и остановилась в нескольких шагах, спина напряглась, руки прижались к груди. Бетани ожидала проявления горя, но Кэрри стояла и молча смотрела на человека, который был ее отцом. В течение некоторого времени в комнате царила долгая, напряженная тишина. Наконец Кэрри обернулась, лицо ее ничего не выражало, хотя и стало бледным.
- Такова воля Божья.
Она вышла из дома и направилась прямиком к особняку. Бетани прикусила нижнюю губу, с болью наблюдая за Эштоном. Она заметила, как гневно сжались его губы, он весь напрягся, его кулаки сжимались и разжимались, глаза сверкали холодным гневом.
- Эштон, - тихо произнесла она, опасаясь его негодования. - Она не хотела показаться жестокой. Для нее это большой удар. Ее горе проявится позже.
- Нет, - четко проговорил он. Бетани видела, что гнев его отступил, на лице появилась ядовитая и усталая усмешка. Жалость сжала ей горло. - Кэрри не будет переживать. Может быть, это хорошо, что она не любила отца, - не будет испытывать боли.
И снова Бетани бросилась к нему и обвила руками за талию. Как ему удается оставаться таким сильным, таким спокойным, когда он только что потерял отца? Неожиданно для себя она стала нежно целовать его щеки, глаза, как бы не давая появиться слезам.
Но слезы и не появились: вместо них у него из горла вырвался стон, он схватил ее, заключил в объятия, сжав лицо руками, впился в ее губы.
В отличие от поцелуя на пляже, сейчас в нем не было нежности. С отчаянием сжимая ее, он как бы пытался избавиться от чувства безысходного одиночества и пустоты. Его поцелуи стали настойчивыми и жесткими, принуждая ее раскрыть губы, чтобы проникнуть языком внутрь ее.
Невыразимое и незнакомое чувство охватило Бетани - горе не смогло затмить жаркого желания, приведшего ее в дрожь. Даже ее первый поцелуй, после которого прошло несколько недель, не подготовил ее к этому безрассудному чувственному испытанию. И в этот момент она поняла, что его желание такое же сильное, как и ее собственное. Он нуждался в ее близости, в ее утешении. И ей хотелось дать ему то, в чем он сейчас так нуждался.
Бетани расслабилась и подалась навстречу ему, пылко отвечая на его поцелуи и лаская его плечи, спину, желая принести облегчение.
Внезапно он остановился. Она видела, как вздымается и опускается его грудь.
- Извини, - тихо произнес он.
- Не надо. Не надо извиняться. Я сама обняла тебя.
- Думаю, тебе надо уходить, Бетани.
- Ты не должен сейчас оставаться один.
- Как и не могу оставаться с тобой - в тебе есть что-то такое, от чего я теряю голову.
- Эштон.
- Уходи, Бетани. Со мной ничего не случится.
Она с сомнением посмотрела на него, но его взгляд был таким жестким и неумолимым, что у нее не хватило смелости продолжать спор. Подойдя к дверям, Бетани обернулась.
- Я еще вернусь, - пообещала она.