3
Я широко распахнула дверцу зеркального шкафа, занимавшего почти половину комнаты, и быстро перебрала все свои платья. Их было не меньше сотни, и я растерялась.
– Что же мне надеть? – спросила я.
Маргарита выложила половину домашних платьев на диван и захлопнула шкаф.
– Надо бы уж разбираться в нарядах, мадемуазель, – с легким укором произнесла она. – Вы ведь дома находитесь – стало быть, платье вам нужно домашнее. Для приемов совсем другой наряд полагается, для прогулок – амазонки… Чему вас в монастыре-то учили?
– Помолчи, – сказала я. – Мне просто не приходилось… Я застыла на полуслове: взгляд выхватил из груды платьев нечто чудесное, яблочно-зеленого цвета, отделанное по корсажу серебристо-оливковыми бархатными лентами, – на первый взгляд ничем не отличающееся от остальных, но удивительно уютное, домашнее… Я поднесла шуршащую ткань к лицу, вдохнула теплый запах шелков.
– Вот это, Маргарита, – сказала я. – Я надену именно это. Внутри у меня все пело от счастья: "До чего же я хороша, до чего же соблазнительно выгляжу!" Право, как чудесно быть красивой и иметь за плечами всего шестнадцать лет! Яблочно-зеленый цвет платья очень шел к моим золотистым локонам и подчеркивал кремово-медовый оттенок кожи. Корсаж туго обтягивал грудь – небольшую, правда, но высокую и упругую, не то что у монастырских худышек. Я выгляжу настоящей принцессой! И как хотелось бы поскорее быть представленной ко двору! Но в то же время… в то же время, как быть с тем молодым человеком? Виконт, хоть и прошла уже неделя после нашей странной встречи, не выходил у меня из головы.
– Вы настоящая красавица, мадемуазель, – сказала Маргарита, укладывая фолетте на моих плечах, – иногда мне очень жаль, что платья такие длинные: на ваши ножки все мужчины любовались бы.
Рассмеявшись от удовольствия, я приподняла подол платья. Ноги у меня были длинные, стройные – ноги сирены, колени округлые, румяные, с чуть заметными ямочками… Я была довольна собой, и все тут. И как прекрасно, что я родилась женщиной!
– Я разузнала насчет вашего виконта, мадемуазель… Больно уж он беден…
Я не хотела слушать о бедности виконта в тот час, когда чувство радости переполняло меня, и, расцеловав Маргариту, опрометью спустилась по крутой лестнице и выбежала в сад. Запахи цветущей сирени, примул и чебреца душистой волной повеяли мне в лицо.
Я уже целую неделю жила в Сент-Элуа и большую часть времени проводила в саду. Отец считал его гордостью нашего рода, а я, если бы могла, то и не выходила бы оттуда. Сад действительно был чудесен, особенно сейчас, ранним летом. Я целыми днями пропадала у наших маленьких озер, или, лежа в траве на тонкой подстилке, читала роман Сен-Пьера о Поле и Виржинии. Смутные желания возникали во мне; закрыв глаза и подставив лицо мягкому бретонскому солнцу, я грезила и мечтала о том, сколько счастья ждет меня в будущем…
Я сбросила туфли и, осторожно ступая босыми ногами по песку, зашла в воду. Платье мне пришлось подобрать до самых колен, чтобы не замочить. Совсем рядом колыхалась чашечка водяной лилии. На ее бархатных белоснежных лепестках я заметила дрожащие капельки росы – прозрачные, как слеза… Взглянув вниз, на песчаном дне увидела свои ноги – вода была так чиста, что можно было разглядеть даже камешки в песке. Я бы охотно порезвилась, подняв кучу брызг, однако испугалась такого желания – ведь можно испортить платье!
Лилия, колыхавшаяся совсем рядом, словно манила к себе. Ступая тихо и осторожно, чтобы не упасть в воду, я ухватилась за стебель и отчаянно потянула – впрочем, безуспешно. Лилия была на удивление цепкой. Промучившись минуты три, я наклонилась и зубами перекусила пахнущий травой стебель. Лилия была сорвана, издав при этом звук лопнувшей струны, и на губах у меня остался горький сок.
Цветок не имел никакого запаха, и это меня разочаровало. Я засунула лилию за корсаж, осторожно расправив нежные мокрые лепестки. Теперь меня не отличишь от героини Сен-Пьера…
Я хотела добраться до лодки, чтобы уплыть на середину пруда, но, как только я зашагала дальше, меня окликнули. На берегу стояла Жильда.
– Завтрак уже готов? – спросила я.
– Нет, не в том дело, мадемуазель. Идите-ка скорее в дом: к вам приехал какой-то господин.
– Ко мне?
Я неохотно побрела к берегу. Кто бы мог ко мне приехать, если я никого не знаю?
– Это, наверно, приятель мадам де л'Атур, старый сплетник… Как его имя?
Жильда протянула мне визитную карточку. "Арман Луи де Гоше, герцог де Кабри", – прочла я. Этот человек был мне незнаком, хотя я знала, что род герцогов де Кабри – один из известнейших во Франции.
– Так и есть: это друг тетушки, – проговорила я. – Он стар?
– Ему лет сорок, мадемуазель.
– Конечно, стар! И зачем я ему понадобилась?
Я натянула туфли на мокрые ноги, откинула назад волосы – в Сент-Элуа я всегда их носила распущенными, и побежала по аллее к замку. Еще издалека я увидела, как между куртинами, где благоухали розы, азалии и анемоны, нервно прохаживается незнакомец, постукивая высокими красными каблуками по мощенной красным камнем дорожке.
– Это он? – спросила я у Жильды.
– Он, мадемуазель, он!
– Ну, так черт бы его побрал – он приехал совершенно не вовремя!
Незнакомец уже заметил меня и шел навстречу. Поклон его был умел и изящен, одежда – самого модного покроя…
– Герцог де Кабри, мадемуазель, – представился он, поднося к губам мою руку и не спуская с меня глаз.
Он не понравился с первого взгляда. Вот так сразу, с первой минуты в моей душе возникло чувство неприязни к этому человеку. В его внешности не было ничего примечательного. Среднего роста, фигура явно грузнеет с годами. Незваный гость не носил парика, и его жесткая шевелюра была светло-каштанового цвета. Чуть выпирающие скулы свидетельствовали о гасконском происхождении. Нос его был невелик, но с развитыми чувственными крыльями; лицо имело неправильную угловатую форму, идущую вразрез с понятиями об аристократизме, особенно выделялся упрямый, чуть косо стесанный подбородок. Возраст? Гость был старше меня на четверть века, не меньше.
– С отцом все в порядке, я надеюсь? – спросила я, предполагая, что, может быть, герцог прибыл от отца.
– О, все в порядке. Он говорил мне, что ваш замок – настоящая Авзония. Надеюсь, Сент-Элуа не только красив, но и доходен?
Я с удивлением посмотрела на герцога.
– Меня никогда это не интересовало, сударь.
– Давайте пройдем в дом, – живо предложил он. – Становится слишком жарко, нам будет лучше беседовать в комнатах.
Я провела его в гостиную, спрашивая себя, долго ли этот герцог будет мне докучать. И зачем он приехал? Вот теперь думай, чем его занять, о чем с ним разговаривать… Как там меня учили в монастыре? Ах да, гостя надо чем-нибудь угостить!
– Маргарита, – сказала я горничной, – принеси нам кофе. Герцог внимательно разглядывал портреты моих предков и обстановку гостиной. Вид у него был очень заинтересованный.
– Это, я полагаю, из золота? – спросил он, указывая на статуэтку принцессы Даниэль.
– Да, – сказала я удивленно.
– Что за глупость тратить золото на такие вещи… А чей это портрет? Какое надменное лицо у этого рыцаря!
– И вовсе не надменное, – возразила я. – Это великий воин, один из самых знаменитых моих предков, Жорж де ла Тремуйль. Он служил еще Карлу VII Валуа и освобождал Францию от англичан. Его имя называет Вольтер в "Орлеанской девственнице"…
– Вот как! Вы читаете Вольтера, мадемуазель? – вдруг прервал он меня. Глаза его были прищурены.
– Читаю, сударь, – с достоинством ответила я.
– Да это же просто неприлично!
Я молча смотрела на гостя. Ну и болван же он! Читать Вольтера – неприлично!
– Вы следуете дурной моде, – нравоучительным тоном заявил он, – а мне бы не хотелось, чтобы моя жена прослыла вольтерьянкой.
– Не понимаю, почему вы не скажете этого своей жене. Я, как мне кажется, не обязана следовать вашим вкусам.
Он смотрел на меня удивленными глазами.
– Вы ничего не знаете, мадемуазель? Прочтите, в таком случае, письмо от вашего отца – оно все прояснит…
Я поспешно вскрыла продолговатый голубой конверт. "Милая Сюзанна, – писал отец, – податель сего письма и есть тот самый человек, которого я имел в виду в нашем последнем разговоре. Надеюсь, вы оцените его по достоинству. Прошу вас следовать его указаниям – они полностью согласованы со мной. Нежно целую…"
Конверт выпал у меня из рук.
– Так вы – мой жених? – спросила я в ужасе. И повторила: – Вы?
На мгновение в глазах у меня потемнело. Это же надо, найти такого жениха! И что имел в виду отец, говоря, что герцог "довольно молод"? Господи ты Боже мой, неужели о замужестве с таким человеком я мечтала? Ну, хорошо, пусть ему сорок лет. Но был бы он красив, остроумен, ловок… Кажется, мне лучше было бы никогда не выходить из монастыря!
– Да, мадемуазель, я буду вашим женихом, – проговорил герцог, с какой-то подозрительностью вглядываясь в мое лицо. – По крайней мере, я стану им уже послезавтра, когда в Ренне состоится наша помолвка. Но вы, похоже, вовсе этому не рады?
– Не рада? – переспросила я машинально. – Чему тут радоваться! Я еще не сошла с ума…
Потом до меня дошло, что я говорю не то, что принято высказывать вслух.
– Так завтра? – спросила я. – В Ренне?
– Послезавтра, мадемуазель, – отвечал он, явно уязвленный.
Мысли у меня путались. Помолвка состоится через два дня! Мне совсем не оставляют времени на раздумья, сразу пытаются связать какими-то обязательствами. Несомненно, в этом видна решительность моего отца. Что я могу этому противопоставить?
– Так вы поедете? – спросил герцог. – Или осмелитесь ослушаться отца?
Я молчала, опустив голову. Ослушаться отца! Как я могу его ослушаться, если в глубине души боюсь его. Это был давний страх бедной тосканской девочки, внушенный ей блестящим суровым вельможей. Отец всегда был так строг, так непреклонен со мной, никогда не допускал нежности, ласки. В сущности, он был для меня чужим человеком, и я не питала к нему никаких чувств, кроме робости. Последние шесть лет моей жизни прошли так, как того желал отец. И у меня еще не было сил для сопротивления.
– Так вы поедете? – снова спросил герцог. Я тяжело вздохнула.
– Да, сударь. Что же мне остается!
4
Звучала музыка, сад был расцвечен огнями иллюминации. Весь цвет бретонской аристократии, собравшийся под крышей нашего реннского особняка, веселился, распивал шампанское, радовался моему счастью…
Сверкающие наряды дам и залитые драгоценностями одежды мужчин, казалось, в десять раз усиливали сияние множества хрустальных люстр. Сегодня был день моего обручения, и в мои обязанности входила роль хозяйки дома, хотя на торжестве присутствовала моя мачеха. Это был мой дебют в свете. Я училась развлекать разговором капризных дам и кавалеров, любезно расточать улыбки и казаться приятнейшей из хозяек.
Июньская жара, кажется, не спадала и к вечеру. В своем тяжелом платье из белоснежного бархата я чувствовала себя не совсем хорошо, и охотно бы сбросила отделанное сверкающей диасперовой нитью фолетте. Даже белый флёрдоранж, украшавший мои волосы, – и тот был влажен.
– Милочка, вы так разрумянились! – заметила моя мачеха, – потрепав меня по щеке. – Сразу видно, как вы счастливы!
Мачеха сегодня была в хорошем настроении. Наверно, потому, что любовница отца маркиза Соланж де Бельер осталась в Париже и не присутствовала на помолвке.
Мне все твердили нынче, что я очень красива и выгляжу, как счастливая невеста. Честно говоря, слишком несчастной я и вправду себя не чувствовала. За три дня я несколько попривыкла к герцогу де Кабри, и он казался мне непривлекательным, но вполне сносным. От общения с ним я не получала никакого удовольствия, но находила, что если разговаривать с ним пореже, то это вполне выносимо. В конце концов, не у всех же мужья – юные красавцы.
– Что ты знаешь о герцоге де Кабри? – спросила я у Маргариты. – Может быть, что-нибудь можно узнать от его прислуги?
– Какая там прислуга! – ворчливо отозвалась Маргарита. – У него один несчастный-разнесчастный лакей, которому уже третий месяц герцог не платит жалованья.
– Так предложи лакею денег, он все и выложит.
– Я тоже так думаю, мадемуазель… С завтрашнего дня этим делом я непременно займусь.
Маргарита, мягко говоря, неодобрительно относилась к намерению моего отца выдать меня замуж за герцога, утверждая, что брак с такой каракатицей – настоящий позор для принцессы де Тальмон.
Старая маркиза ради праздника надела на себя фамильные драгоценности, напудрилась, нарумянила щеки, хотя всегда говорила, что румянец на лице шестидесятивосьмилетней женщины выглядит более чем странно. Она все время улыбалась, словно говорила:
– Вот видите, я еще кое-чего стою!
Выглядела она еще очень хорошо для своих лет – быть может, это так казалось из-за ее необычного оживления.
– Милая моя девочка, – сказала она мне, чуть не плача, – как бы мне хотелось увидеть твоих детей! Тогда бы я спокойно умерла.
– Что вы, тетушка, – сказала я, целуя ее, – говорить о смерти еще рано. Вы так прекрасно выглядите.
– Правда? Я тоже так думаю. Но, дорогая моя, в молодости я была первой красавицей Бретани! Это кое-что значит. А сколько во мне было кокетства! Да, теперь такие женщины почти перевелись…
Отец, в отличие от старой маркизы, был как всегда сдержан, хотя одет изысканней обычного. Он поменял парик на прическу "ан до де лань", усыпанную пахучей рисовой пудрой, и явился на праздник в великолепном бархатном камзоле с пышными манжетами и белоснежным воротом из кружев. Я слышала, как он говорил моему жениху.
– Эта мода – проклятие нашего времени. И когда только пропадут эти всевозможные букли, кружева и привычка посыпать волосы пудрой?
Глядя на них, я вдруг вздрогнула от неожиданной мысли: мой отец и жених были почти ровесниками. Отцу исполнилось сорок восемь, герцогу де Кабри – сорок один…
Я была в саду. Церемония помолвки должна была начаться через час, и я решила немного отдохнуть. Здесь было прохладно и тихо. Я хорошо видела, как по лестнице спускаются и поднимаются кавалеры под руку с дамами.
Рядом шумели маленькие фонтаны – толстощекий амур, выпускающий изо рта струю воды, изящная Венера, льющая вино из кувшина на бесстыдно прильнувшего к ее ногам Марса… Струи эти были из чистого шампанского. Я набрала себе в серебряный стаканчик вина и сделала несколько глотков. Нет, такой напиток мне совсем не нравится – от него слишком кружится голова.
Кто-то стоял в темноте под вязами. Я уже несколько раз бросала в ту сторону любопытные взгляды, и мне показалось даже, что мужчина тоже смотрит в мою сторону. Возвращаться в гостиную мне совсем не хотелось – в парке было так свежо и прохладно! Но и подойти к незнакомцу тоже нельзя – запрещают приличия…
Блики света из окна осветили темный угол сада, и я узнала виконта де Крессэ – того самого, что довез меня до замка на своей лошади.
Забыв обо всем, я пошла ему навстречу.
– Вот так сюрприз, – раздался его голос, – вот мы и встретились, мадемуазель. Удивительно, не правда ли?
– Господин виконт, – сказала я смущенно, – я тогда не отблагодарила вас как следует…
– Пустяки, мадемуазель. Я поздравляю вас с помолвкой – надеюсь, вы будете счастливы. Первая любовь так прекрасна.
Я подняла голову и недоуменно взглянула ему в лицо: неужели он действительно думает, что я влюблена в герцога де Кабри? В этого сорокалетнего чудака, вздумавшего жениться! Темно-синие глаза виконта были серьезны, и на мгновение я почти утонула в этих глазах. Опомнившись, я опустила голову. До чего же он хорош! Ну почему я не могу выйти за него замуж?
– Благодарю вас, – с трудом произнесла я. – Вы будете присутствовать на помолвке?
– Нет, мадемуазель. Моя жена осталась дома и уже наверняка волнуется.
– Ваша жена?
Мне показалось это злой шуткой. Он женат! Горло у меня сжали спазмы. Если он женат, значит, он не может жениться на мне.
– Ну да. У меня есть жена и сын. Я ведь не так молод, мадемуазель, мне двадцать восемь лет.
Ну и не везет же мне! Увлечься мужчиной, который женат!
– Впрочем, – продолжал он, – я сожалею, что не смогу присутствовать на церемонии до конца. Всегда приятно посмотреть на такую счастливую и влюбленную девушку, как вы. Вы ведь влюблены, не так ли?
Что он, насмехается надо мной, что ли? С трудом проглотив комок, подступивший к горлу, я кивнула.
– Разумеется, сударь, я влюблена, – произнесла я твердо. Он пристально взглянул на меня и поцеловал мне руку.
– Вот и чудесно. Счастья вам, мадемуазель… надейтесь, что оно упадет вам с неба.
Я не поняла его последних слов. Моя рука как-то сама собой осталась в руке виконта, а пальцы еще хранили прикосновение его губ. Внезапное волнение охватило меня, я не могла произнести ни слова, и от виконта, разумеется, не ускользнуло мое состояние.
– Пойдемте прогуляемся, – произнес он тихо.
Я покорно пошла вслед за ним, не отнимая своей руки. Все было так, как я мечтала в монастыре. Ночной сад, огромные раскидистые вязы, встречающие нас тихим шепотом, мерцание звезд на небе и теплота летнего вечера… Соловьи заливались щебетом в кустах самшита, издалека долетала нежная музыка Детуша. Под нашими ногами еле слышно поскрипывал гравий аллеи.
– Вы были удивлены тем, что я женат? Да, этому все удивлялись. Я женился три года назад на актрисе. Все общество, эти жалкие дворянчики, были этим шокированы. Вы же знаете, что тот, кто совершит мезальянс, изгоняется из общества. Меня еще кое-как терпят, но вот мою жену… А между тем она аристократка. Просто немного была актрисой и ездила по Франции с бродячим театром. Но я вовсе не унижен этим. Моя жена – святая женщина…
– Ах, да замолчите вы! – выкрикнула я в отчаянии.
Я сама испугалась того, что сказала. Как можно было так не сдержаться? Это просто безумие какое-то. Виконт невесть что теперь вообразит. Я дрожала как в лихорадке, не зная, убежать мне или дожидаться, пока он все поймет и посмеется надо мной.
Не в силах вынести его взгляда, я прошла чуть вперед. Чувствовала я себя ужасно. Так не сдержаться! Ясно, что мне на роду написано быть посмешищем, раз уж даже после монастырских уроков я не избавилась от излишнего пыла.
И тут я услышала голос виконта.
– Как вы красивы, – сказал он тихо.
Я замерла от удивления и безумной радости, охватившей меня. Я красива! Он видит это, он замечает, стало быть, я ему небезразлична!
– Что вы сказали? – прошептала я.
Меня охватил трепет: я слышала, что виконт подходит ко мне – медленно, тихо… Его руки коснулись моих голых локтей, и я едва не вскрикнула от огня, что разом пробежал по моему телу. Сколько времени мы так простояли? Я не могла потом определить. Я стояла, чувствуя тепло рук виконта, его дыхание, обжигающее мою шею. Его губы, кажется, касались завитков волос у меня на затылке, но это было так мимолетно, что я не была уверена: реальность это или только мои фантазии.