– В тот момент я не имела ничего против, и все сработало так, как рассчитывала моя мать. Женщина, отведавшая свободы, никогда не откажется от нее. Но когда она умерла, я ощутила горечь и сожаление. Лучше бы я провела эти последние два года с ней.
– Не представляю независимости, о которой вы говорите. Даже я, мужчина, никогда не вел столь одинокой жизни.
– Дело не в этом. Пусть вы до сих пор живете в резиденции Истербруков, но вы мужчина и поэтому обладаете неограниченной свободой.
– Я говорю не о законах, обычаях или финансах, а о жизни. С чего вы взяли, что на свете существуют только две крайности: либо одиночество, либо свобода? Я не одинок, но и не чувствую себя абсолютно свободным. У меня есть братья и другие родственники, которые предъявляют на меня определенные права. Я принадлежу им, а они принадлежат мне. Даже если мы с братьями возненавидим друг друга, мы все равно будем нести общее бремя.
Ее лицо приняло мечтательное выражение.
– Как бы мне хотелось иметь брата или сестру! Особенно сейчас.
Сейчас, когда она осталась совсем одна, понял Эллиот. Федра выбрала путь, который обрекал ее на одиночество, если только она, подобно своей матери, не заведет незаконнорожденного ребенка. Эллиот вдруг осознал, что она понимает, чем пожертвовала. Она не преуменьшала размеров своей жертвы и взвесила все "за" и "против", если не в шестнадцать лет, то позже, когда стала взрослой. Он сомневался, что овчинка стоила выделки, но не мог не восхищаться ее отвагой.
Федра казалась печальной, и Эллиот почувствовал угрызения совести из-за того, что заставил ее осознать свое одиночество.
– Видимо, дружеские привязанности заменяют вам семью.
В ее глазах вспыхнули озорные искорки, свидетельствовавшие о том, что ее не оставило чувство юмора.
– В каком-то смысле, но не такую семью, как ваша. Хотя эти отношения похожи на отношения с братьями, сестрами или самыми великодушными из мужей, они не являются постоянными. Возможно, став старше, я начну смотреть на вещи иначе. Порой мне кажется, что мне дано больше независимости, чем требуется человеку.
Упоминание о мужчинах, которые могли быть ее любовниками, изменило атмосферу в комнате. Эллиот больше не мог стоять рядом с Федрой и не думать о том, чтобы заняться с ней любовью. С того момента, как он поднялся в башню несколько часов назад, его не оставляли соблазнительные образы. От ее слов жар, тлевший в его крови, усилился. Ему показалось, что он увидел вызов в ее глазах.
Внезапно их обоих охватило желание, острое, как никогда прежде. Федра не прилагала никаких усилий, чтобы справиться с ним. Эллиот стиснул зубы. Никогда в жизни он не встречал женщину, так откровенно откликавшуюся на чувственное возбуждение, предшествующее поцелую или объятиям.
С любой другой женщиной он поступил бы так же, как в прошлый раз с Федрой. Однако он не забыл ее слова, сказанные в тот вечер на балконе. Если она будет верна своей угрозе, у него может не хватить самообладания, чтобы обуздать свою страсть, если она откажет ему.
Федра провоцировала в нем худшие качества, унаследованные от отца. Ему хотелось сжать ее в объятиях и ласкать до потери сознания. Велико было искушение воспользоваться своим немалым опытом, чтобы заставить ее уступить собственному желанию.
Однако Эллиот, решительно отвернувшись, отошел от нее, поднял с пола пистолет и одно из одеял и направился к лестнице. Это был единственный выход. Иначе он рисковал повести себя как последний мерзавец или превратиться в одну из жалких пчелок, которые кружат вокруг королевы, вымаливая милости.
Стоя у окна, Федра наблюдала, как солнце садится в море. Тьма медленно поглощала яркие краски, отражавшиеся в воде лиловыми и оранжевыми всполохами. Мужчины в лодке махали ей руками и что-то дружелюбно кричали. Очевидно, вино, которое они прихватили с собой, чтобы скоротать время, сделало их более приветливыми.
Среди припасов, доставленных с провизией, нашлась большая свеча. Федра зажгла ее и пристроила в углу, где ее не мог задуть ветерок, залетавший в окна. Снизу доносились шаги и шорохи, видимо, Эллиот пытался обеспечить себе некоторые удобства, устраиваясь на полу с помощью единственного одеяла.
Ее тело еще не совсем успокоилось, мысли крутились вокруг последних минут, предшествовавших его уходу. Кровь продолжала мягко пульсировать в жилах. Раньше ей приходилось мириться с этим, только когда Эллиот находился рядом, но, как оказалось, ее тело чувствовало, что он достаточно близко. Ее грудь оставалась напряженной и чувствительной, а соски реагировали на прикосновение ткани платья.
Их последний разговор обезоружил Федру. В данный момент она просто не могла думать о нем плохо. Он понимал больше, чем она сама. Но не злорадствовал, а выражал искреннюю обеспокоенность не самыми светлыми сторонами ее жизни.
Она не сказала ему всей правды, чтобы уберечь Артемис от осуждения, но, судя по реакции Эллиота, в этом не было необходимости. Федра была согласна с убеждениями своей матери, но не всегда с методами, которые та использовала, претворяя их в жизнь. Оказаться предоставленной самой себе в шестнадцать лет явилось для нее более сокрушительным и пугающим опытом, чем она решилась признать. У нее было такое ощущение, будто ее выбросили за борт и спокойно ждут, когда она научится плавать.
Федра давно простила матери это заблуждение, но сомневалась, что другие последуют ее примеру, если узнают, каким мучительным был для нее тот первый год. Правда стала бы для общества лишним доказательством того, что Артемис была плохой матерью и не совсем нормальной женщиной.
Снизу не доносилось ни звука, но Федра могла поклясться, что слышит его дыхание. Почему-то она была уверена, что Эллиот не спит. В попытке утихомирить свое взбудораженное тело она принялась мерить шагами комнату. Желание, которое она испытывала, не было чисто физическим, в нем присутствовала острая потребность в близости, возникшей между ними после пережитой опасности и доверительных бесед.
Федра закрыла глаза, пытаясь обуздать чувственные порывы и вспоминая наставления матери: "Потребность в плотских наслаждениях присуща женщинам в той же мере, что и мужчинам. Не подавляй в себе желания, но будь осторожна при выборе партнеров. Большинство мужчин по натуре своей завоеватели. Постарайся найти тех немногих, кто способен подняться над их примитивными инстинктами. Если ты все же решишь заняться любовью с завоевателем, убедись, что отдаешь ему только свое тело и только на время. Никогда не поддавайся иллюзии, что такого мужчину можно переделать". Федра представила себе мужчину, находившегося внизу. Он ушел, хотя воздух в комнате чуть ли не плавился от желания которое они испытывали друг к другу. Возможно, Эллиот из числа завоевателей, но он далеко не глуп. У него хватит ума понять, что она отдаст ему только то, что сочтет нужным.
Глава 11
Эллиот устроился на ночь, не имея никакой компании, кроме собственных мыслей. Оставалось лишь надеяться, что рано или поздно его воображение перестанет рисовать женщину, находившуюся наверху.
Он постарался переключить свой мозг на историю, предмет его исследований. Чтобы отправиться туда, не требовались записи и документы. Вся информация хранилась в голове. Он скоротал немало вечеринок, уносясь мыслями в мир исследований, когда разговор становился слишком скучным.
У его братьев, Кристиана и Хейдена, в мозгу тоже были тайные уголки. Удалившись туда, они теряли связь с действительностью, словно захлопывалась дверь, ведущая в их внутренний мир. Только Эллиот обладал счастливой способностью свободно перемещаться туда и обратно. Его связь с реальным миром всегда оставалась в пределах досягаемости.
Правда, в данный момент это было скорее недостатком, чем преимуществом. Во внешнем мире его поджидали досада и разочарование, не желавшие затухать сами по себе. Сверху доносились звуки, которые провоцировали его дурную кровь, заставляя выбирать между честью и гордыней. Наконец ему удалось отрешиться от внешних раздражителей и сосредоточиться на погребальных церемониях, описанных в древнеримских хрониках.
– Эллиот.
Эллиот открыл глаза и напрягся. Ее голос прозвучал так явственно, словно Федра стояла в нескольких футах от него. Каменные стены башни далеко разносили звуки, и Федре, возможно, даже не пришлось повышать голос.
Оклик не повторился. Должно быть, она решила, что он спит. А может, она знала, что он придет, даже если позовет его мысленно.
Возможно, ей всего лишь нужна помощь, например чтобы зажечь свечу. Или она заметила движение внизу и предположила, что их ждут неприятности со стороны тюремщиков. Конечно, Эллиот мог окликнуть ее и спросить, но не стал этого делать, хоть и понимал, что оставить ее на этот раз будет практически невозможно.
Решив, что Федра слишком умна, чтобы играть с огнем, он поднялся по лестнице.
На каменных сводах верхнего помещения танцевали тени, отбрасываемые одинокой свечой, горевшей в углу. Ее трепещущее пламя подсвечивало золотом сияние луны, заливавшей комнату серебристыми лучами.
В этом приглушенном свете виднелась бледная фигура, словно сотканная из сияющей меди и белого фарфора.
Федра сидела на коленях на соломенном матрасе лицом к нему. Эллиот застыл на месте, пораженный ее красотой и дерзостью.
Она была совершенно голая. По обнаженному телу струились пряди волос, сквозь которые виднелись кремовые плечи, нежные руки, округлые выпуклости груди и плавные изгибы бедер.
Федра позволила ему разглядывать себя, наблюдая за бурей желания, нараставшей в нем, и признавая взглядом, что разделяет его страсть.
Спустя мгновение она подняла руки и откинула волосы назад, полностью обнажив тело.
– Если хотите, мы могли бы доставить друг другу наслаждение, – сказала она.
Эллиот скинул куртку и шагнул к ней.
– Я хотел обладать вами с первой нашей встречи.
Она изменила позу и вытянулась всей своей обнаженной красотой у его ног. Эллиот раздевался, не сводя с нее взгляда.
– Я не совсем это имела в виду. Мы будем обладать друг другом.
– Как пожелаете. Меня не волнуют условия капитуляции. – Эллиота вообще ничто не волновало, кроме желания, становившегося все более сильным и требовательным. Он опустился на колени рядом с ней.
– Это не капитуляция, Эллиот. Это перемирие. На одну ночь, пока мы будем наслаждаться нашей дружбой. – Она потянулась к его брюкам, помогая расстегивать пуговицы.
От ее прикосновений его возбуждение достигло предела. Эллиот застыл, пожирая глазами ее обнаженное тело, такое беззащитное и такое манящее. В его голове теснились сладострастные образы, кровь кипела. Если она считает это дружбой, значит, совсем не знает мужчин.
– Конечно, Федра. Само собой.
Он слишком легко согласился, чтобы это было правдой. В глубине души Федра знала, что его ответ ничего не значит, но в данный момент ей было все равно.
Обнаженный, он был еще красивее, чем обычно. Даже стоя на коленях, Эллиот казался высоким. Его мускулистый торс и плечи нависали над ней, заставляя ее чувствовать себя крохотной и… уязвимой. Это было новое ощущение. Она не испытывала ничего подобного с другими мужчинами. Впрочем, ощущение не было неприятным. И Федра позволила себе наслаждаться им, потому что знала, что Эллиот не представляет для нее реальной опасности.
В пламени свечи его гладкая кожа с бугрившимися под ней мускулами казалась бронзовой. Страсть высветила жесткие черты Ротуэллов даже в этом самом обаятельном из сыновей. Его волосы растрепались и темными завитками падали на лоб. Его черные глаза сверкнули, когда она потянулась к нему, чтобы помочь раздеться.
Эллиот убрал руки, предоставив ей полную свободу. Его неотрывный взгляд бросал ей вызов, словно проверяя, пойдет ли она дальше или испугается собственной смелости.
Федра выдержала его взгляд, охваченная возбуждением, нараставшим с каждой секундой. Она знала, что последует, и даже предвкушения было достаточно, чтобы доставить ей наслаждение, какого она еще никогда не испытывала.
Расстегнув его брюки, она провела ладонью вверх по его животу, упиваясь прикосновением к упругим мышцам, обтянутым гладкой кожей.
Затем ее ладонь двинулась вниз, пока не наткнулась на преграду из нижнего белья. Медленно, словно лаская, она спустила его вниз, до колен. Кончики ее пальцев поглаживали твердые мускулы его бедер, затем прошлись по его возбужденному жезлу и обхватили головку, делая ласку более агрессивной.
Хотя Эллиот пытался сдержать эмоции, Федра видела, что он напрягся.
– Вам угрожает опасность быть изнасилованной без галантных ухаживаний и прочих церемоний.
Федра выдержала паузу, оценивая его угрозу и степень своего возбуждения.
– Я к этому готова.
Эллиот присоединился к ней на матрасе и избавился от остатков одежды. Затем накрыл ее своим обнаженным телом и приник к ее губам в поцелуе, таком глубоком и пьянящем, что ее охватило сладкое нетерпение. Федра раздвинула ноги, инстинктивно предлагая ему себя.
Эллиот оторвался от ее губ и взглянул на нее:
– Вы очень щедрая женщина.
– Дело не в щедрости. Если женщина открыта для наслаждения, она тоже в выигрыше.
– Какой восхитительно демократический подход! Вот только из-за вашей открытости я могу опозориться как любовник.
– Мы с вами на равных. – Настолько, что даже малейшая задержка сводила ее с ума. Федра нетерпеливо приподняла бедра, поощряя его к дальнейшим действиям.
Эллиот слегка шевельнулся в ответ, и она чувствовала там, внизу, его дразнящее прикосновение, пугающее и чудесное одновременно.
– Вы сказали, что более чем готовы, – заметил Эллиот, осыпая поцелуями ее шею и плечи. – Возможно, вы сказали это по неведению.
– По неведению? – возмутилась Федра, несмотря на восхитительные мурашки, пробегавшие по ее телу. – Я вам не невежда. По-моему, это очевидно.
Приподнявшись, Эллиот обвел кончиком пальца округлость ее груди.
– Женщина, которая более чем готова, не может так спокойно держаться, как вы сейчас. Вам еще очень далеко до настоящей готовности. Вы должны это знать, если действительно разбираетесь в подобных вещах. Быть может, вы просто боитесь дать себе волю?
Его ладонь скользнула по ее соску, вызвав трепет, пронзивший Федру с головы до пят. Тело ее выгнулось, стремясь вобрать его в себя, словно она хотела избавиться от этой чувственной пытки, какой бы восхитительной она ни была.
Эллиот занялся ее грудью более целенаправленно и потеребил сосок, глядя, как она содрогается под его опытными руками. Приступая к соблазнению, Федра вела себя уверенно и дерзко, но сейчас ее захлестнул поток наслаждения, который смел остатки здравого смысла и лишил самообладания.
Она попыталась противиться ему. Эллиот отстранился от нее, мол, не ей решать, когда она будет готова. Вытянувшись рядом, он приподнялся на локте и принялся поглаживать ее властными и уверенными движениями.
Возбуждение нарастало, и вместе с ним росли ее разочарование и досада. Ее грудь тосковала по его прикосновениям. В той позе, которую он принял, Федра не могла даже обнять его, вынужденная лежать, открытая его взгляду и рукам, беззастенчиво скользившим по ее телу.
Она не могла обнять его, но могла касаться тех частей, которые находились в пределах ее досягаемости. Федра погладила его по внутренней стороне бедра.
Эллиот отреагировал именно так, как она ожидала. Он принялся ласкать ее грудь с таким усердием, что Федра боялась лишиться рассудка от почти нестерпимого наслаждения и всем своим существом жаждала большего.
Эллиот склонил голову к ее груди, и ее пронзило новое ощущение. Сладкое и острое. Федра забыла обо всем на свете. Вцепившись ему в плечи, чтобы не ускользнуть одной, она полностью отдалась ощущениям.
Эллиот снова расположился у нее между ног, и Федра ощутила прикосновение, желанное, пугающее и такое необходимое, что чуть не вскрикнула от облегчения и шире развела ноги, чтобы облегчить ему вход. Приникнув к ее губам в яростном поцелуе, он вошел в нее и принялся энергично двигаться. Взрыв изысканного наслаждения потряс ее и оставил парить на волнах блаженства, умиротворенную и благоговеющую.
Сознание медленно возвращалось к Федре. Они все еще сжимали друг друга в объятиях, переплетясь телами. Эллиот приподнял голову и посмотрел на нее сквозь влажные пряди, падавшие ему на глаза.
– Вы удовлетворены?
– Вполне.
Эллиот пошевелился, вызвав отклик в их все еще соединенных телах.
– Впервые вижу женщину, способную так самозабвенно наслаждаться, – заметил он, запечатлев на ее губах страстный поцелуй.
Внутри у Федры что-то дрогнуло. Новые потребности заявили о себе пусть слабо, но вполне отчетливо.
– Не могу припомнить, чтобы у меня было нечто подобное с другой женщиной.
– Не моя вина, если вы не получили удовлетворения, Здесь мы на равных.
– Сомневаюсь, что можно быть на равных с вами. Видимо, ваши друзья получали удовольствие, доставляя удовольствие вам, но это не одно и то же.
Не будь Федра так поглощена тем, что творилось у нее внутри, нашла бы что ответить на это оскорбительное заявление. На смену удовлетворению пришли пробудившиеся потребности, смешанные с досадой и растерянностью. Возбуждение нарастало, но оставалось недосягаемым.
Она шевельнула бедрами, поощряя его, но он придержал ее бедро рукой.
– Вы сказали, что мы будем обладать друг другом. Теперь моя очередь.
– Не очень-то вежливо с вашей стороны намекать, будто вы не получили удовлетворения вместе со мной. – Она даже не подозревала, что мужчина способен контролировать такие вещи.
Он улыбнулся и убрал руку с ее бедра. Не успела Федра подумать, что он отказался от своих намерений, как Эллиот потянулся к ее ноге и снял ее со своего бедра. Затем передвинул другую ногу и свел ее бедра вместе. Когда он снова шевельнулся у нее внутри, наслаждение было таким острым, что она ахнула.
Ощущения ошеломили ее. Не в силах противиться изощренным ласкам, Федра уступила, отдавшись на волю чувств.
На этот раз они достигли вершины блаженства вместе, и она ощущала его присутствие, даже когда ослепительная вспышка пронзила ее существо, как молния дерево.
Когда все закончилось, и они лежали, усталые и насытившиеся, Федра попыталась осмыслить, что произошло и что это значит.
Она никогда не чувствовала себя дающей стороной в подобных делах. Наверняка, когда он уйдет, это непонятное довольство тем, что она доставила ему наслаждение, исчезнет. Всему причиной ночь, темнота и блаженство, которое она испытала.
Эллиот приподнялся на локтях и заглянул ей в глаза. Его взгляд был таким жарким и пристальным, что, казалось, он пытается выжечь клеймо у нее в мозгу. Затем он скатился с нее, вытянулся рядом на боку и вскоре заснул.
Он явно собирался остаться здесь на всю ночь. Федра никогда не допускала этого со своими друзьями, но едва ли могла разбудить его и потребовать, чтобы он возвращался на свое одеяло, постеленное на голых камнях внизу. И все же…
Лежа рядом с ним, она рассеянно наблюдала за игрой теней на каменных сводах, но перед ее мысленным взором стоял его последний долгий взгляд. Мягкий и проникновенный, он в то же время требовал, чтобы она признала, что их связывает нечто мощное и глубокое, чего она не в силах разорвать.
И еще в нем было что-то, чего она никогда не видела в мужских взглядах, обращенных на нее.