Молчание. О Господи, как же терпелив этот мужчина!
– Я... мне нужно тебе кое-что сказать, – произнесла она, испытывая отчаянную потребность нарушить тишину.
– Насчет... насчет платья?
– Ни слова больше. Я... – Она закрыла ему рот ладонью. – Пожалуйста, послушай. Я не просто так разозлилась из-за... из-за кухонных сплетен. Это потому... – она судорожно сглотнула, – ...потому, что я и вправду хотела... Когда ты целовал меня, дотрагивался до меня...
– Ханна! – резко произнес он. – Ты понимаешь, что говоришь?
Она вздернула подбородок и долго смотрела ему в глаза.
– Я снова хочу это испытать, и даже больше.
"Я хочу... этого".
Она потянула ленту на вороте ночной рубашки, пока атласные петли не распустились и тонкий материал не упал, обнажив округлости ее груди. Взгляд Остена скользнул вниз, он задыхался, в его глазах пылала страсть. Ханна задрожала.
– Ханна, мы не можем Я не хочу причинять тебе боль.
Ее губы тронула улыбка.
– Знаешь, я никому не говорила ничего подобного. Мне нужно, чтобы ты дотронулся до меня, Остен. Может быть, ты испытываешь то же самое по отношению ко мне?
– Неужели ты не знаешь, что я не раз представлял себе, что ты у меня в постели, что я ласкаю твое тело?.. Пока мы с тобой танцевали... Я никогда не желал ни одну женщину так, как тебя. Но не имеет никакого значения, чего я хочу и какие желания я испытываю. Ты такая возвышенная, Ханна Грейстон, такая необыкновенная. Я не могу дать тебе то, чего ты заслуживаешь.
– Я не прошу клятв в вечной любви, не мечтаю о поцелуях при луне, все это романтические мечты.
– Но ты заслуживаешь того, чтобы мечтать, Ханна. – Его глаза потемнели. – Я душу бы отдал дьяволу, чтобы дать тебе эту возможность.
– Мне не нужны мечты. Я хочу...
Не в силах говорить, она провела пальцами по его груди. Сердце его бешено заколотилось.
Так вот каков вкус страсти? Опьяняюще сладкое, острое, волнующее желание?
– Проклятие, Ханна! Мы не можем этого сделать.
Он застонал, когда она скользнула пальцами по его соскам и стянула рубашку с его плеч.
По его телу пробежала волна наслаждения.
– Ханна, ты уверена? Еще немного, и я не смогу остановиться.
Она взяла его пальцы и обвела ими мягкую округлость своей груди.
Остен не мог больше сдерживаться и стянул с нее рубашку.
Ханна никогда не считала себя красавицей и вдруг испугалась, что он сочтет ее недостаточно привлекательной.
Она закрыла глаза и затаила дыхание.
А когда открыла их, увидела в его взгляде восхищение.
– Да, именно такой я и представлял тебя. В ту ночь, в музыкальной комнате, ночная рубашка едва скрывала твое тело.
Целуя ее, он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее, словно хотел, чтобы их тела слились воедино навечно. Затем подхватил ее на руки и отнес на постель, занимавшую большую часть комнаты.
– Тебе будет хорошо со мной, Ханна.
Остен уложил ее на постель, хранившую его запах, на которой провел так много ночей, мечтая об этом мгновении.
Он снял бриджи и лег рядом с ней, лаская ее грудь, покрывая поцелуями все ее тело.
Господи, что он с ней делает? Ее соски затвердели и превратились в маленькие бутоны. Его губы слегка коснулись того места, где она ощущала покалывание, потом он втянул ее сосок в рот.
– Остен...
Она всхлипнула.
Она не знала, не догадывалась, что мужчина может сосать ее грудь, словно младенец.
– Я так хотел ощутить твой вкус, Ханна, – прошептал он.
Затем положил руку ей на живот, постепенно продвигаясь все ниже и ниже, пока кончик мизинца не коснулся завитков треугольника между ног.
Ханна замерла, открыв рот от изумления, когда его пальцы коснулись ее нежного горячего лона.
– Все хорошо, Ханна. Клянусь, я не причиню тебе боли, как он.
Остен думал, что она занималась этим раньше. Как будто она могла отдаться кому-нибудь, кроме него.
– Остен. Остен, я...
– Тс-с, любимая. Раздвинь ноги.
Она подчинилась.
– Ханна, ты само совершенство.
Она откинула назад его волосы, прижимая его к себе. Она плакала, выкрикивала его имя, стонала, изнемогая от его ласк.
– Я не могу... не могу больше ждать.
Он сильным движением вошел в нее.
Ханна закричала от боли.
– Какого черта? Проклятие, Ханна, ты никогда...
– Это не важно, Остен. Я этого хотела.
Теперь он двигался в ней так осторожно и был таким нежным, что у Ханны наворачивались слезы на глаза. Но когда она провела руками по его спине и напряженным мышцам ягодиц, когда поднялась навстречу его бедрам, приглашая войти глубже, он потерял самообладание, забыв об осторожности.
– Ханна, дорогая, я не хочу причинять тебе боль!
– Пожалуйста, Остен, не думай об этом. Я хочу полностью насладиться.
– Ханна... Мы должны вместе взлететь в заоблачные выси.
Она изогнулась ему навстречу.
Его рука проскользнула между их телами, а пальцы нашли крошечную точку, центр наслаждения. Он очертил ее легкими кругами, дотронулся до нее и продолжал двигаться с головокружительной быстротой.
Она дрожала, извивалась под ним, ее голова металась по подушке, ноги крепко сжимали его бедра. Когда объятия ослабели, она почувствовала, как Данте замер и вошел в нее еще глубже.
Тихий стон вырвался из самой глубины его сердца, когда он излил в нее семя.
Ханна сдержала слезы при мысли о том, что она никогда больше не познает волшебство прикосновений Остена. Никогда не будет заниматься с ним любовью.
Он сказал, что у него нет любовницы и было всего несколько подружек. И она верила ему. Остен так же, как она, защищал свое сердце. И все же Ханна испытывала стыд, потому что солгала ему, даже ложась с ним в постель. Ведь другого мужчины у нее не было. Обрадуется ли он, что стал первым? Или ложь бросит тень на все? Она боялась увидеть в его глазах разочарование, еще одну неправду между ними.
"Я люблю тебя". Ей так хотелось признаться ему в этом. Но она не решилась. Быть может, он был бы счастлив услышать это, быть может, тоже любит ее, но она об этом никогда не узнает.
Впрочем, это не имеет значения. Ведь ничего не изменится. Будет только труднее уходить. Она любит Остена Данте и ни за что не потянет его за собой в трясину, не подвергнет опасности, исходящей от Мейсона Буда.
На лице Остена отразилось раскаяние.
– Почему? Почему ты не сказала, что никогда раньше не была с мужчиной? Я был бы нежнее. Я бы...
– Ты не мог быть нежнее, Остен. Заниматься с тобой любовью – одно наслаждение. Это было прекрасно.
– О Ханна!..
Он погладил ее щеку.
– Должно быть, ты сильно боялась из-за того, что тебя вынудили лгать. Ты – самый честный человек из всех, кого я когда-либо знал.
У Ханны разрывалось сердце. Что будет, когда ложь выплывет наружу?
– Ты ошибаешься, Остен.
– Не думаю. Ханна, моя милая, смелая Ханна, неужели ты не доверяешь мне даже сейчас?
У нее болезненно сжалось сердце.
– Тогда разреши тебе помочь. Пип не твой сын?
– Нет.
– Никогда бы не подумал. Ты любишь его так, словно он твоя плоть и кровь.
– Это правда.
– Но кто он такой, Ханна? Как он к тебе попал?
Господи, если бы она могла излить ему душу!
– Скажу лишь одно: кроме меня, у него нет никого в целом мире.
Остен откинул прядь ее волос.
– Ты ошибаешься, – мягко возразил он. – У вас есть я.
Эти слова дорогого стоили. Никогда в жизни ей не предлагали более ценного подарка.
На этого человека можно положиться в самую трудную минуту жизни.
– Остен, ты не знаешь... не можешь знать...
Он взял ее лицо в ладони. Ей показалось, что он смотрит в самую глубину ее души.
– Вот что я знаю: я перевернул бы рай и землю, чтобы защитить тебя, Ханна. Я люблю тебя.
– Нет. Ты не можешь...
– Я не хотел никого любить. Я не собирался. Но я увидел твою смелость тогда на дороге, в ту ночь, когда ты чуть ли не силой заставила меня впустить вас. Я смотрел на вас с Пипом, в тебе было что-то, что не давало мне покоя. Ханна, ты была такой упрямицей, что я не мог ничего с собой поделать. Временами я думал, что ты околдовала меня.
– Остен, пожалуйста...
– Ханна, я тебя знаю. Ты меня любишь. Иначе не легла бы со мной в постель.
– Остен, я не могу здесь остаться. Я не пара тебе.
– Ты считаешь, чго мои чувства настолько неглубоки, что я откажусь от тебя, прислушавшись к мнению света? Мне все равно, откуда ты взялась и кто твои родственники. Меня совершенно не интересует чужое мнение. Ты станешь моей женой, Ханна, сразу же, как я получу разрешение на брак. Никто больше не посмеет обидеть тебя.
Провести всю жизнь в его объятиях, в его постели... Смеяться с ним, помогать ему заботиться об этой земле, рожать ему детей...
– Остен, ты совершенно не знаешь меня. Часы, которые ты провел со мной в музыкальной комнате, потрачены напрасно.
Он огорченно улыбнулся.
– Ханна, сейчас не время обсуждать мою музыку.
– Они потрачены напрасно не из-за тебя – из-за меня. Я тебе солгала. Я не умею писать ноты.
Остен нахмурился.
– Ноты... я наблюдал за тобой... я видел... – Он стиснул губы.
– Я просто хотела найти ночлег. Боялась, что ты выгонишь нас. Мы были такими голодными, а Пип так замерз.
– Но я не спрашиваю, почему ты так поступила. Вспомни, именно я нашел вас тем вечером.
Было мучительно причинять ему страдания, но другого выхода не было.
– Ты не раскрыл мой обман, и я подумала, что Пип хоть немного отдохнет, поест и согреется. Я не хотела причинить тебе зло.
– Наверное, приняла меня за дурака, – проворчал он.
– Нет.
Она схватила его руку и крепко сжала.
– На свете есть множество людей, не умеющих читать ноты. Для меня – настоящее чудо, что ты умеешь играть и сочинять музыку, не зная нот.
Он вздрогнул, будто она задела его за живое.
– Ханна, меня не интересует ни то ни другое. – Он взял ее руки в свои. – Ты представляешь, что я чувствовал, когда занимался с тобой любовью? Ты проложила дорогу к моему сердцу.
О Господи, надо его остановить. Не нужно, чтобы он вверял ей душу. Она исчезнет из его жизни, когда взойдет солнце, и унесет с собой воспоминания об этой волшебной ночи.
– Я хотел тебя так сильно, что это сводило меня с ума. Мне было необходимо быть с тобой, внутри тебя, быть частью тебя. Но я боролся с этим желанием, Ханна, пытаясь убедить себя, что спасаю твою честь. Но я спасал себя.
– Ах, Остен!
– Я с самого начала знал, что не смогу устоять перед тобой. Твоя смелость, твой ум, твоя доброта требовали жертв от того мужчины, который отважится тебя полюбить. Потом ты пришла ко мне в спальню, моя смелая, гордая Ханна. И отдалась мне, хотя я не достоин даже твоего мизинца. Ты ворвалась в мой дом, бросила мне вызов, возненавидела меня, а потом произошло чудо, и ты отдала мне сердце.
– Нет, это ты его взял, – призналась она. – Против моей воли.
"И оно останется у тебя навсегда".
– Я никогда не забуду того, что сегодня произошло. Не забуду запаха твоих волос, твоего восхищенного взгляда. Ты озарила светом мою жизнь, как озаряет землю луна.
У этого мужчины душа поэта. Что с ним будет, когда она исчезнет?
– Ханна, я хочу быть твоим мужем и отцом Пипу. – Он поднес ее руки к губам, поцеловал и заглянул ей в глаза. – Я жизнь за тебя отдам, – поклялся Остен.
Именно так он и поступил бы. Она видела это по его глазам и чувствовала по тому, как он к ней прикасается. Остен, который столько сделал для своих арендаторов, будет сражаться до последнего вздоха за тех, кого любит.
– Ханна, доверься мне, я вправе об этом просить.
Она не отрываясь смотрела в его глаза. Мечтала навсегда остаться в его постели. У нее будет муж, который любит ее и будет любить детей, которых она ему родит. Ханна закрыла глаза, представив себе, как дарит Остену ребенка, а Пип в это время проскальзывает в дверь и с любопытством дотрагивается до щек малыша, нежных, словно лепестки роз.
– Это невозможно.
– Но почему, Ханна?..
Они замерли от неожиданного стука в дверь. Ханну охватило чувство тревоги, она прижала покрывало к груди.
– Какого черта...
Остен выскользнул из постели и бросил ей рубашку, которую она поймала трясущимися пальцами.
Она натянула ее, Остен торопливо влез в бриджи.
– Я не хочу, чтобы меня беспокоили, – сказал он тому, кто стоял по ту сторону двери.
– Простите, сэр, – извинился Симмонз. – Я никогда не разбудил бы вас, если бы не важное дело.
Ханна продела руки в рукава. Господи, если ее здесь увидят...
– Что бы это ни было, можно подождать до утра! – прогремел Остен, хватая рубашку и натягивая ее на себя.
– Да, сэр. Но к сожалению, дело не терпит отлагательства, сэр. Мистер Аттик заверил меня, что вы строго-настрого распорядились сообщить вам, как только будет получено письмо.
– Хватит болтать, Симмонз, – раздался из коридора нетерпеливый голос. – Я сам поговорю с кузеном.
– Нет, черт побери!
Побледнев, Остен рванулся к двери, но было уже поздно.
Ханна с ужасом прижала к себе покрывало, когда Уильям Аттик широко распахнул дверь.
Данте хотел вышвырнуть слугу из комнаты, но это ему не удалось.
– Сэр, я...
Проницательный взгляд Аттика скользнул мимо него, и Ханна пришла в ужас, когда он увидел ее среди покрывал. На лице Аттика появилось негодование.
– Мисс Грейстон?!
– Выйди, Аттик, немедленно! – отрезал Остен. – Поговорим у меня в кабинете.
Губы слуги сложились в легкую улыбку, ранившую сердце Ханны.
– Думаю, будет лучше, если мы все обсудим здесь, в присутствии Мисс Грейстон. В конце концов, дело касается ее.
Остен побелел и весь напрягся.
– Аттик!
– Сэр, я получил известие от полицейского с Боу-стрит, которого вы наняли в Лондоне.
– Б... Боу-стрит?
Ханне показалось, что земля уходит у нее из-под ног.
– Ты нанял детектива...
Она встретилась с Остеном глазами и увидела в них муку.
Он схватил ее за руку.
– Ханна, я могу объяснить...
– Это она должна объяснять, – заявил Аттик. – Эта женщина – воровка. Она украла сына баронета Англии.
– Пип – сын моей сестры! Она умоляла забрать его.
– Вы вырвали ребенка из рук умирающей матери. Чистая случайность, что мистер Хокли встретился с несчастным, отчаявшимся отцом. Хокли проверял судовые журналы, пытаясь проследить путь мисс Грейстон, когда из Ирландии прибыл сэр Мейсон Буд и начал наводить те же самые справки.
Ханна задрожала всем телом.
– Мейсон... здесь... в Англии?
– Он на пути в Йоркшир, – бросил Аттик. – Наш долг держать вас взаперти, пока он не прибудет. А потом... – На губах Аттика появилась презрительная усмешка. – Если в Англии есть хоть какая-то справедливость, вас повесят, мадам.
Глава 18
– Уходи, Аттик, – спокойно произнес Остен.
Ханна содрогнулась, узнав, что Мейсон Буд скоро будет здесь. Волшебство этой дивной ночи испарилось.
– Она нарушила закон, сэр, – холодно заявил слуга, – и должна за это ответить. Если вы вмешаетесь, последствия могут оказаться непредсказуемыми.
– Проклятие! Я же сказал: уходи!
Аттик отвесил поклон, и они с лакеем удалились, закрыв за собой дверь. Наступила тишина. Остен провел рукой по волосам и повернулся к Ханне.
– Ханна, я лишь хотел помочь тебе, чтобы ты была в безопасности. Поэтому и нанял Хокли.
Он потянулся к ней, но она оттолкнула его руку.
– Не приближайся ко мне!
Она вылезла из постели, ошеломленная предательством Остена.
– Пожалуй, я могла бы простить тебе, что ты нанял детектива, даже могла бы понять, по какой причине. Но ты знал, что страх не покидает меня! Я тебе достаточно рассказала. Как ты мог... Как ты мог допустить, чтобы все это прислали ему?
– Аттик всегда разбирает мою корреспонденцию.
"Как только у него хватило наглости притвориться ошеломленным?"
– Впрочем, это не важно. Я найду способ защитить...
– Свою корреспонденцию? – с горечью перебила Ханна.
– Ханна, все не так просто.
– Тогда объясни, в чем дело!
– У меня не было выбора! Хочешь знать, почему отец обвинил меня в смерти Чаффи?
– Мне это не интересно. Я лишь хочу знать, почему ты...
– Я пытаюсь тебе рассказать! – заорал он, сверкая глазами, испытывая стыд и ненавидя себя. – Вокруг того проклятого пастбища были развешаны знаки, – продолжал он, заметавшись по комнате, словно пойманный зверь. – Предупреждения о том ужасном быке. Ханна, их мог прочитать каждый дурак. – Он впился в нее взглядом. – Каждый дурак, кроме меня.
– Не понимаю.
– Я распорядился присылать письма Аттику, потому что... – он запнулся, – потому что не умею читать.
Она усмехнулась.
– Что за чушь ты несешь!
Но когда Ханна взглянула на Остена, у него был такой жалкий, растерянный вид, что у нее перехватило дыхание.
– Во мне что-то сломалось, я не смог научиться читать, как ни старался. И всячески это скрывал. Учителей уверял, что считаю любую учебу потерей времени, хотя это было не так.
Ханна зашаталась под тяжестью тайны, которая, как она почувствовала, и есть источник его боли, причина, по которой он никого не подпускал к себе, чтобы кто-нибудь случайно не узнал правду.
Его лицо горело от стыда, глаза лихорадочно блестели.
– Ради Бога, Ханна, умей я читать, неужели не прочел бы письма сестер? Или матери? Но я не мог попросить Аттика прочесть их мне. Они были слишком личными для посторонних глаз.
– Почему же ты меня попросил их прочесть?
– Понятия не имею! Мне так хотелось услышать болтовню Летти и вздор Мэдди. Полные любви и заботы слова матери... – Он вздрогнул, на его лице отразились чувства, которые он слишком долго подавлял. – Ты бросила мне вызов, Ханна. И я воспользовался этой возможностью.
Она вспомнила, как он слушал письма, как закрыл руками лицо, когда она их дочитала. Она считала его черствым, бездушным, но он старался изо всех сил скрыть свои уязвимость, одиночество и тоску.
Теперь многое становилось понятным. Например, его задумчивость, когда он рассматривал книгу, сделанную ими с Пипом, – это была для него головоломка.
– Теперь ты знаешь обо мне все. Знаешь, что я не чудовище и, если бы мог, давно бы им написал. Успокоил бы их – Он помолчал и продолжил: – Вот и все. Все безобразные подробности. Теперь ты удовлетворена? Ты единственная в мире, кому я рассказал правду, не считая Чаффи. Несчастный добряк. В Итоне он до полуночи читал мне вслух уроки, пока я их не запоминал. Я только так мог учиться. И как я ему за это отплатил? – Остен с горечью рассмеялся. – Он побежал в загон к быку, потому что знал, что я не умею читать. Он тщетно пытался отговорить меня от похода на пастбище, а потом ценой собственной жизни спас меня.