Тристану многое хотелось сказать, но он сдержал себя, потому что сейчас все равно было бы бесполезно. Хотя наверняка герцогам можно делать вещи, которые не дозволены капитанам дальнего плавания.
Но нет. Не будет он думать, как его отец. Существуют правила, и существуют законы. Поскольку Тристан не джентльмен, ему нечего беспокоиться о соблюдении правил. Законы – дело другое. Даже герцог не должен ставить себя выше законов.
Он положил голову на мягкую спинку сиденья экипажа и долго смотрел на Пруденс. Она сидела в противоположном углу, и глаза у нее сверкали гневом.
Она была так... красива. Больше не размышляя, Тристан подхватил ее на руки и посадил на сиденье напротив себя.
– Вот теперь мы можем поговорить.
Она судорожно глотнула воздух.
– Что ты себе позволяешь?
– Я пересаживаю тебя в более приемлемое для разговора положение.
– Для кого приемлемое?
Ему даже удалось улыбнуться.
– Для нас обоих. Я не слышу тебя из противоположного угла.
Она уперлась ладонями в сиденье и отодвинулась еще дальше.
– Я тебя слышу очень хорошо и отсюда. Если бы кто-нибудь из мужчин, присутствовавших сегодня на обеде, обращался со мной так, как сейчас обращаешься ты, то, возможно, это был бы повод для вызова их на дуэль за отвратительное и неуважительное поведение. Но угрожать из-за того лишь, что кто-то сказал любезное слово, – я этого не потерплю. Никогда.
Тристан взъерошил рукой волосы, страдая оттого, что не может объяснить свои чувства.
– Пруденс...
– И еще одно: когда мы на людях, ты не должен называть меня Пруденс. Называй меня миссис Тистлуэйт.
Он уставился на носки своих штиблет. Может быть, он и впрямь перегнул палку? Он вздохнул.
– Я смутил тебя?
– Ужасно!
Он поморщился.
– Извини. Я не хотел. Но мне не нравится, когда другие мужчины неуважительно обращаются с тобой.
– А мне не нравится, когда ты вмешиваешься не в свое дело. Я не являюсь членом твоего экипажа, раненным на войне и нуждающимся в помощи!
Это его разозлило.
– Пруденс, я ведь извинился. Большего я не могу сделать.
– Я не принимаю твои извинения.
– Не принимаешь?
– Нет. – Она отвернулась от него и, отогнув уголок кожаной занавески, закрывавшей окошко, уставилась в ночную тьму.
Проклятие! Он хотел, чтобы их вечер закончился совсем не так. Он обвел ее взглядом, задерживаясь на округлостях грудей, прелестных ямочках возле ключиц и изящной линии шеи. Ему не терпелось прикоснуться ко всему этому великолепию, а голова чуточку кружилась от выпитого вина и бренди.
Не отдавая себе отчета в собственных действиях, он снова схватил ее в охапку и решительно пересадил, только на сей раз к себе на колени. Она замерла от неожиданности, потом заявила:
– Ты... ты не посмеешь это сделать!
– Я только что сделал это, – с самодовольным видом сказал он, целуя ее в то местечко, где скулы переходили в линию шеи.
Она тихо охнула, глаза у нее округлились.
– Извини, если нынче вечером я своим поведением смутил тебя, милая, – пробормотал он, уткнувшись ей в шею.
Она заерзала, словно пытаясь освободиться, но он крепко держал ее, а его губы проделывали поцелуями дорожку вдоль скулы и под ухо.
– Милорд. Вы...
– Тристан, – тихо поправил он, нежно покусывая чувствительную мочку ее уха.
Пруденс была зла на него и в отчаянии цеплялась за свой гнев, для которого имелись все основания. Но чувственная дрожь уже пробежала по ее спине, и она, несмотря на все свои благие намерения, поймала себя на том, что приподнимает подбородок, чтобы ему было удобнее продолжать свои манипуляции.
Волны наслаждения пробегали по ее телу, груди напряглись. "Да, нынче вечером он вел себя ужасно, – подумала она, – но ведь он извинился". Ей не следовало забывать о том, что хотя она и Ривс научили герцога правилам приличия, им не удалось сделать из него цивилизованного человека. Он был из тех людей, которые не поддаются цивилизации ни при каких обстоятельствах.
Его губы прошлись по ушной раковине и виску. Дыхание его было теплым и таким приятным. Ее раздражение мало-помалу улеглось. Она чувствовала тепло его рук сквозь тонкий шелк платья, его губы творили с ней чудеса. Ей следовало бы противостоять ему, напомнила она себе. Следовало бы потребовать, чтобы он вновь водворил ее на прежнее место. Но она не могла, потому что предательское тело отказывалось действовать с ней заодно. Способность мыслить здраво быстро покидала ее. Место здравого смысла занял такой мощный поток эмоций, что она поддалась необузданному чувственному влечению. Если она когда-то надеялась, что, уступив желанию, ей удастся потушить огонь, то она сильно ошибалась. Теперь она хотела его еще больше.
Но какое значение это теперь имело? Нынче вечером он, конечно, вызвал у нее возмущение, но какая-то ее часть была радостно взволнована его вниманием. Если уж говорить правду, то она и сама, видя, как злится Тристан на ее соседей за столом, флиртовала с ними значительно больше, чем обычно.
Как ни странно, она и наслаждалась таким поведением, и презирала себя за это. В этот момент, когда он смотрел на нее с неприкрытым желанием, она чувствовала себя всесильной и даже красивой. Это были редкие эмоции, и она ими дорожила. Но ей не нравилось, что она так сильно реагировала на подобные вещи.
Крупные теплые руки Тристана скользнули по ее спине к талии. Он притянул ее ближе к себе, усадив на твердое утолщение, образовавшееся под брюками. От страстного желания у нее перехватило дыхание. Не может быть, чтобы он решился зайти дальше.
Его другая рука скользнула вниз по ноге и обхватила лодыжку. Крупная мужская рука на ее лодыжке выглядела поразительно эротично, особенно когда она, нырнув под юбку, прикоснулась сначала к икре, потом к колену.
Пруденс затрепетала, всем сердцем желая, чтобы это прикосновение продлилось. Чтобы оно не кончалось. И стало более дерзким.
Она его хотела, но ей не давала покоя мысль о том, что он слишком властный. Эта мысль немного отрезвила ее, и она поймала его руку, которая чуть было не скользнула к ее бедру.
– Если мы намерены продолжить дальше, нам следует понять одну вещь, – сказала она.
Он прищурился, и сердце у нее заколотилось еще сильнее. Была в этом человеке какая-то загадочная сила, которая одновременно и привлекала ее, и страшила. Но она не желала быть трусихой.
Не обращая внимания на бешено бьющееся сердце, она расправила плечи и, высвободившись из его рук, отодвинулась на безопасное расстояние. Ей нужно было прийти в себя. Когда он был близко, она с трудом понимала, кто она и кто он.
Правда, это не мешало хотеть его. Однако было важно, чтобы у них обоих не было никакого сомнения в характере их взаимоотношений.
– Мне кажется, нам обоим следует понять, что это всего лишь флирт – и ничего больше. – Лицо ее пылало от смущения, но она все-таки посмотрела ему прямо в глаза. – Тебе понятно?
Он усмехнулся:
– Ты настоящая головоломка, моя прелестная Пруденс. Я думал, что леди никогда...
– Я не леди, – заявила она. Впервые с тех пор, как покинула Лондон, она была рада этому факту. Согласно правилам, регламентирующим жизнь светского общества, так оно и было.
Он нахмурил брови.
– Ты леди. Одна из самых изысканных, каких я когда-либо встречал. – Он потянулся к ней и, отделив пальцами прядку волос, поднес ее к губам. – Но ты также женщина, и в этом различие между тобой и теми мяукающими кошками, перед которыми почтительно расшаркивается общество. Они не настоящие.
Он потер свою щеку прядкой се волос, и у нее замерло сердце.
– Я хочу тебя, Пруденс.
Его слова и звук его голоса возбудили в ней ответное страстное желание. По телу прошла дрожь. Она тоже хотела его. Почему бы ей не хотеть? Она не была невинной, нетронутой девушкой. Она уже была с мужчиной. С Филиппом.
В другое время мысль о Филиппе, возможно, направила бы ее мысли по иному руслу, заставила бы почувствовать себя виноватой. Но сейчас она лишь вдохновила ее на действия. Филипп не захотел бы, чтобы она перестала ощущать себя живым человеком потому лишь, что он умер.
Однако теперь перед ней встал более трудный вопрос. В отличие от отношений с Филиппом у ее отношений с Тристаном не было будущего. Его не могло быть, как бы сильно их ни тянуло друг к другу. Он герцог. И попечителям требовалось, чтобы он был человеком, приемлемым для светского общества. Тогда как она была особой, для общества неприемлемой. Попечители никогда бы не одобрили их связь, тем более что они были хорошо осведомлены о том, что общество ее практически бойкотировало.
Что же ей делать? За последние несколько недель она познакомилась с моряками, проживающими в доме Тристана, и они стали ей небезразличны. Она узнала Тоггла, который, хотя и не отличался сообразительностью, был всегда добр и благожелателен. Она узнала Гиббона, у которого была ампутирована рука, и очень тревожилась за него, потому что он находился в подавленном состоянии. Был там еще Адкинс, весь исполосованный шрамами, который, несмотря на это, всегда находил какой-нибудь повод посмеяться. И конечно, был Стивенс, который всегда заставлял ее чувствовать себя желанной гостьей. Она привязалась к ним всем. Если она допустит продолжение своих отношений с Тристаном, это может поставить под угрозу его шансы получить деньги. Она не хотела стать причиной ухудшения положения тех, кто и без того страдал.
Ей нужно признать, что эта их связь носит временный характер. Как только прибудут попечители, связь прервется так же внезапно, как началась.
При мерцающем свете фонаря она, замирая от восторга, любовалась его необыкновенными глазами, аристократической формой носа и твердой линией подбородка.
– Что происходит? Ты смотришь на меня, будто обнаружила что-то ужасно плохое.
Она улыбнулась. Экипаж немного накренился, огибая поворот узкой дороги.
– Возможно, я обнаружила что-то ужасно хорошее.
Тристан поднес к губам ее руки.
– Пруденс, я вел себя как последний болван. Сможешь ли ты простить меня? Я не могу обещать, что больше никогда не стану ревновать, но я, по крайней мере, постараюсь выбирать для выяснения отношений более подходящее место и время. Я понимаю, что расстроил тебя. Позволь мне загладить свою вину.
– Возможно, позволю, – сказала она, подивившись внезапно возникшей хрипотце в своем голосе, – но только на моих условиях.
Он помрачнел, хотя все еще улыбался.
– А ты в душе воин, не так ли, дорогая? Будешь сражаться до последнего дыхания?
– Я не люблю проигрывать, – сказала она, чувствуя, как подпрыгивает экипаж на ухабистой дороге. – Да и кому бы это понравилось?
– Значит, ты считаешь, что заниматься со мной любовью означает проигрывать? – Он хохотнул. – Думаю, что тебе надо заново определить, что ты подразумеваешь под словом "проигрывать". Или, может быть, мне следует помочь тебе дать определение этому слову? – спросил он, взглянув на ее губы. Она храбро посмотрела ему в глаза, хотя пришлось приложить усилия, чтобы не было заметно ее волнения.
– Что это ты затеял?
В его зеленых глазах сверкнул озорной огонек. Он медленно протянул к ней руки и расстегнул плащ. Снимая его, он ласкал кончиками пальцев каждый дюйм кожи, открывавшийся его взгляду. Движения его были неторопливыми, чувственными.
Она была уверена, что теперь они займутся любовью, и замерла в предвкушении.
Сняв с нее плащ, он чуть отодвинул ее в сторону. Оставшись без плаща и не ощущая больше тепла его тела, она вздрогнула от холода и обняла себя руками, наблюдая, как Тристан скатывает плащ, превращая его в нечто вроде длинного толстого каната.
– Что ты делаешь?
Он усмехнулся своей кривой улыбкой, от которой у нее всегда учащался пульс.
– Я собираюсь обозначить линию фронта, миледи.
Линия фронта. Ей это даже понравилось.
Он засунул один конец полученного жгута за спинку сиденья и проложил его по сиденью, так что другой конец свесился до пола.
– Вот, – сказал он и, откинувшись на спинку, полюбовался результатом своей работы.
Она взглянула на мягкое сиденье, обитое красным бархатом, которое было разделено ее плащом.
– Значит, эта сторона сиденья принадлежит мне?
– А эта мне, – сказал он.
– И мы должны развязать войну? На сиденье экипажа?
– Я предпочел бы назвать это борьбой. Чтобы ее можно было контролировать.
Ну что ж. Это звучало многообещающе. Несмотря на опасения, Пруденс даже улыбнулась.
– Боюсь, что справедливого матча не получится. Ты как-никак относишься к совсем другой весовой категории.
– Возможно, "бороться" не совсем правильное слово. Правильнее было бы сказать "соблазнять". – Он загадочно взглянул на нее. – Идея игры заключается в том, чтобы узнать, кто кого соблазнит пересечь первым разграничительную линию.
Соблазн. Такое короткое слово, а как много оно обещает.
– Что именно ты подразумеваешь под словом "соблазнять"? Оно может иметь множество разных...
Он развязал галстук.
Она тихо охнула и взглянула на окошки экипажа, прикрытые кожаными занавесками.
– Думаю, нам не следует...
Он отшвырнул галстук и также быстро снял жилет, бросив его на противоположное сиденье.
– Проигрывает тот, кто первым добровольно пересечет разграничительную линию. Хотя... – блеснув белозубой улыбкой, он вытащил из-за пояса сорочку и снял ее через голову, – в этой войне, любовь моя, мы оба выиграем.
Глава 16
Даже самый осторожный из слуг не застрахован от неожиданностей. Вопрос лишь в том, тебя ли застанут врасплох или врасплох застанешь ты.
Ричард Роберт Ривс. Искусство быть образцовым дворецким
Это была большая глупость. И Пруденс это понимала. Но ее завораживала мысль о том, чтобы заняться любовью в экипаже.
А еще больше ее завораживал мужчина, сидевший без сорочки на расстоянии вытянутой руки.
– Что, если нас застанут врасплох?
– Любовь моя, прежде чем открыть дверь, им придется остановить экипаж. К тому же ехать нам еще далеко.
Сорочка Тристана последовала за другими предметами одежды, лежавшими на противоположном сиденье.
Он помедлил, окинув ее взглядом.
– Ну?
Она вдруг осознала, что сидит не двигаясь на своей половине сиденья и наблюдает за тем, как раздевается Тристан. И каждое его движение разжигало огонь, тлевший где-то глубоко внутри ее тела.
Если ей желательно соблазнить его, то надо что-то предпринять. Но что? Она не успела еще ничего сообразить, а пальцы уже отыскали ленточку на вороте платья. Только она начала развязывать ленточку, как поймала на себе взгляд Тристана.
Плотно сжав губы, он сидел, не двигаясь, словно статуя. И казался таким напряженным, как будто едва сдерживал себя.
Ах-ах! Он старается сохранить самообладание. Это уже интересно. Возможно, если чуточку замедлить движения, то можно заставить предвкушение играть себе на руку...
Она опустила руку.
– Пожалуй, я подожду.
Он нахмурил брови.
– Подождешь?
– Подожду, пока ты закончишь раздеваться, – сказала она из своего угла, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. – Продолжай, пожалуйста. Мне это очень нравится.
Он некоторое время смотрел на нее, всем своим видом выражая сомнение.
– Мне кажется, это несправедливо.
– Несправедливо? – улыбнулась она. – Кто сказал, что мы должны быть справедливыми? Мне казалось, что цель заключалась в том, чтобы проверить способность каждого из нас противостоять искушению.
– Так оно и есть, – сказал он, несколько помрачнев, что заставило Пруденс улыбнуться еще шире.
– Гм-м. Значит, ты, наверное, просто боишься... проиграть, – сказала она, взглянув на него из-под ресниц.
Это, видимо, побудило его к действиям, потому что он, захлопнув рот, сбросил с ног штиблеты.
Пруденс была буквально загипнотизирована видом его широкой спины, игрой мускулов под кожей, его узкой талией и бицепсами предплечий. Господи, как же он красив!
И в этот момент целиком принадлежит ей.
Эта мысль несколько приободрила ее, и она сумела удержать себя в руках даже тогда, когда он, сбросив штиблеты, принялся расстегивать брюки. То, что последовало дальше, Пруденс запомнит на всю жизнь. Только что он стоял перед ней в черных брюках, а мгновение спустя оказался абсолютно голым – каждый дюйм его великолепного мощного тела был на виду.
На ноге виднелся шрам – белый на фоне смуглой кожи. Пруденс вспомнила, как поцеловала этот шрам и обстоятельства, при которых это произошло. Она вздрогнула от приятного воспоминания.
Тристан повернулся к ней лицом, слегка раздвинув мускулистые ноги, так что ей было видно...
Она зажмурилась и сделала глубокий вдох. Может быть, это ей снится? Потом она медленно открыла глаза. Но он никуда не исчез. И был все такой же великолепный. От одного лишь взгляда на него ее охватило непреодолимое желание.
Если бы не разделительная полоса на сиденье, она могла бы моментально раздеться, передвинуться на его сторону и оказаться в его объятиях. Но ей во что бы то ни стало хотелось победить.
Заставив себя хотя бы казаться спокойной, Пруденс улыбнулась, надеясь, что ее губы не дрожат так, как дрожали ноги.
– Ну что ж... – Она провела пальцами по краю выреза платья. Заметив, что он, не отрываясь, следит за каждым движением ее рук, она провела рукой сверху вниз по переду платья: по груди, животу и еще ниже.
– Что ты делаешь? – спросил он.
Она улыбнулась:
– Раздеваюсь.
Вот она, власть! Настоящая власть! Он следил за каждым ее движением, не в силах оторваться.
Пруденс подняла ногу и поставила ее на противоположное сиденье. Сбросив с ноги туфельку, она позволила ей упасть на пол. Потом одной рукой подхватила подол платья.
Ни на миг не отводя взгляда от лица Тристана, она заметила, как вспыхнули его глаза, когда она приподняла подол платья выше колена, открыв взору икру и стопу.
– Надо снять чулки, – сказала она и, приподняв подол чуть выше, открыла все бедро. Верх подвязки скрывала сорочка, но она отодвинула ее в сторону и принялась расшнуровывать атласную шнуровку. Тристан не сводил глаз с ноги. Казалось, он был загипнотизирован движениями ее рук, и в тишине слышалось лишь его тяжелое дыхание.
Расшнуровав подвязку, она принялась медленно скатывать чулок вниз по ноге, причем то и дело задерживала руку то здесь, то там, чтобы ласково погладить кожу.
Слыша прерывистое дыхание Тристана, она не переставала наблюдать за ним из-под ресниц и сама воспламенялась все сильнее при виде его возбужденного мужского естества и страстно горящего взгляда.
Сняв чулок, она сбросила вторую туфельку, продолжая держать подол платья на бедре – достаточно высоко, но не слишком. По крайней мере, пока.
Потом не спеша сняла второй чулок, замедляя движение рук на привлекательных округлостях и наблюдая за выражением лица Тристана, чтобы оценить результат тех или иных манипуляций. Похоже, особенно сильно он возбудился, когда она провела рукой от щиколотки до ямочки под коленом.