Леди Мерсер снова схватила письмо, скомкала его и швырнула на пол.
– Нет, не надо никого никуда посылать, Чарлз. – Она выпрямилась, расправила плечи и заговорила уже обычным, твердым голосом. – Несомненно, что этот воспитатель просто соглядатай Джеймса, а значит, квалификация его, как педагога, никакая. Я встречусь с этим человеком и наверняка выявлю изъяны в его образовании. Тогда у меня будут основания нанять более опытного учителя, а Джеймс не сможет ничего возразить против этого.
– Отличная мысль, миледи. – Дональдсон поднялся на ноги. – У вас слегка расстроенный вид. Прислать мисс Камерон, чтобы она отвлекла вас от неприятных мыслей?
Леди Мерсер плотно стиснула губы, поднялась и покачала головой:
– Нет, спасибо, кузина Эллен меня не успокоит, а я своими выходками еще и ее могу вывести из себя, вы это знаете не хуже меня.
– Да, миледи, – Дональдсон не смог сдержать улыбку, – это вы можете.
У Коула вошло в привычку вставать на рассвете и совершать продолжительную прогулку верхом. Избегая наиболее фешенебельных городских районов, Коул игнорировал и Гайд-парк. Обычно он отправлялся на север и выезжал за город. Сегодняшняя прогулка получилась довольно продолжительной, и Коул повернул домой только тогда, когда почувствовал, что голоден и пора завтракать.
Несмотря на свои научные склонности, самым серьезным размышлениям Коул всегда предавался верхом на коне. Однако сегодня это не помогло. Коул так и не пришел к определенному выводу, почему он согласился на безумное предложение дядюшки, который преследовал исключительно собственные интересы. Чего он надеялся достичь, дав это согласие?
Да, конечно, сейчас перспективы его армейской службы довольно туманны. Однако можно заняться и чем-то другим. Коул выступал с докладами в нескольких научных обществах, членом которых до сих пор состоял, иногда заходил в министерство обороны поболтать со старыми друзьями. А кроме того, читал научные журналы, писал обращения в органы социального обеспечения о выдаче пособия своим бывшим солдатам, вечерами пил пиво в местном пабе, который посещала разношерстая публика: актеры, студенты, поэты и такие же, как он, старые солдаты, у которых сейчас образовалось много свободного времени.
Что ж! Истина всегда всплывает в конце, не так ли? И заключалась она в том, что Коулу чертовски наскучила такая жизнь. Прохромав три месяца по Парижу, он в конце концов вернулся в Лондон. Как давно это было? Более полугода назад? Да, черт побери, и это было скучное, безликое время.
Раздробленный сустав зажил, ему еще посчастливилось, что шрапнель выбила его из седла и он отделался только переломом бедра. В таких случаях многим ампутировали ногу. И вот сейчас, спустя почти год после ранения, о нем напоминали лишь несколько шрамов и боли время от времени.
Так что сейчас у него не было никаких уважительных причин, чтобы не вернуться домой. Домой, в Кембридж. Домой, в Элмвуд-Мэнор, в поместье, которое он покинул перед войной и с тех пор ни разу там не бывал. В отличие от других поместий его дом вряд ли можно было назвать роскошным. Давным-давно, возможно, во времена его прапрадеда, в Элмвуде жил приходский священник. Деревенские жители и до сих пор считают его домом викария, поскольку на протяжении ста или более лет уже после того, как дом был продан, кто-нибудь из проживающих в стенах Элмвуда выполнял роль настоятеля церкви Святой Анны. Некоторое время после ухода из Кембриджа Коул тоже исполнял обязанности приходского священника, намереваясь со временем окончательно занять этот пост. Однако в конце концов пасторальной сельской жизни он все же предпочел военную службу.
До сих пор Коул не знал, почему он тогда так поступил. Он просто вдруг почувствовал тягу к армейской службе, какую-то необъяснимую потребность принять участие в войне. В то время он считал свой поступок патриотизмом. И уж точно он сделал это не ради денег. Его офицерская служба требовала довольно больших расходов, а дома оставалась жена, которую надо было содержать. Но хотя Коул отнюдь не был богачом, брачный контракт его матери обеспечил ему стабильный доход по достижении двадцатипятилетия, а отец оставил ему Элмвуд-Мэнор.
Поместье состояло из небольшой фермы и пяти арендаторских хозяйств, владельцы которых трудились на той же земле, что и их отцы и деды. После войны Коул предпринял неслыханный шаг: он разделил все поместье на участки и отдал землю в аренду людям, которым доверял.
Через три месяца, поскольку сам не мог вернуться домой, Коул направил в поместье Мозби, своего ординарца, с ревизией. Судя по редким отчетам Мозби, который остался в Элмвуде, все шло хорошо. Так что Коул отказался от скорого возвращения домой. А сейчас, следовало признать, у него вообще не было желания туда ехать.
Остаток утра Коул провел в клубе и неторопливо позавтракал, обсудив с приятелями послевоенную мощь империи. Но, как всегда, он покинул клуб несколько опустошенным из-за того, что не смог в полной мере насладиться интеллектуальной беседой. Ведь подобные разговоры вызывали у него мучительные воспоминания о тех его собратьях, что остались лежать на полях сражений в Португалии. Это были прекрасные офицеры, отважные воины, которые уже больше никогда не поспорят о военной тактике, никогда не возьмут в руки оружия...
Приятели, похоже, воспринимали такие вещи более спокойно, и Коул частенько подозревал, что его склонность к философии и религиозность не совсем сочетаются с офицерской жизнью.
После клуба Коул вернулся домой, просмотрел полученную почту, затем с особой тщательностью побрился и оделся, готовясь к визиту к леди Мерсер. С одной стороны, у него не было желания с ней встречаться, а с другой – одолевало непростое любопытство вновь увидеть эту женщину после стольких лет. Хотя, конечно же, она его не помнит. С чего ей его помнить?
Явившись на Брук-стрит, Коул обнаружил, что прибыл на четверть часа ранее назначенного срока. Решив не дожидаться в прихожей маркизы, он прошел дальше по улице, свернул за угол и, как любой военный человек, провел рекогносцировку, осмотрев дом со всех сторон.
Это был типичный для квартала Мейфэр особняк, хотя и внушительнее многих. Четыре ряда больших окон по фасаду, черный ход в цокольном этаже, узкий ухоженный дворик позади дома с красивым садом, на третьем этаже жилые помещения для слуг. На конюшне скорее всего пара экипажей и жилье для конюхов.
По саду бродил рыжеволосый здоровяк, который лениво ковырялся в земле, не замечая, что при этом повреждает тяпкой луковицы нарциссов. При появлении Коула парень напрягся и устремил на незнакомца неприязненный взгляд. Намек был очевиден. Коул вежливо дотронулся до шляпы и вернулся на Брук-стрит. Да, слуги у леди Мерсер были явно необщительны.
– Пусти меня, Стюарт! – Роберт Роуленд, стоя в пыльном солнечном луче, потянул старшего брата за полу куртки, отчего тот едва не слетел с ящика, на который взобрался. С трудом сохранив равновесие, Стюарт, лорд Мерсер, оттолкнул надоедливого младшего брата и, встав на цыпочки, выглянул в высокое чердачное окно.
– Перестань меня дергать, Робин! – бросил он через плечо. – Если я упаду, Нанна услышит шум, и нас обоих отправят спать без ужина.
Огорченный Роберт тоже приподнялся на носках.
– Стюарт, что там делает этот парень? Позволь мне тоже посмотреть.
– Да он просто бродит позади дома. – Стюарт попытался протереть грязное чердачное окно рукавом куртки.
– Ты думаешь, Стюарт, что он может быть шпионом? – возбужденным тоном спросил Роберт. – А может, это он отравил папу? Если так, мы сможем его выследить и схватить.
Стюарт сердито посмотрел вниз на брата.
– Заткнись, болван! Мы ничего об этом не знаем. А парень, что ходит вокруг дома, армейский офицер, я же сказал тебе. А военные сражаются с врагами, у них нет времени на то, чтобы травить спящих.
Однако объяснение брата не убедило Роберта.
– Тогда зачем он шпионит? Что ему нужно?
– Он просто глазеет по сторонам, а не шпионит, – возразил Стюарт и еще ближе прижался к окну. – В любом случае, я думаю, это не тот, что должен прийти в три часа. Тот вряд ли будет в такой красивой форме.
– А какого он полка? – спросил Роберт, продолжая свои попытки устроиться на ящике рядом с братом.
Стюарт замялся, и Роберт понял почему. Изучение и определение всевозможных военных регалий было источником постоянных споров между братьями. И хотя Роберт был младше, он считал себя более сведущим в этой области. У него имелась обширная коллекция игрушечных солдатиков, которых мальчик очень любил и тщательно изучал.
– Гм-м... – пробормотал Стюарт. – Кажется, он лейб-гвардеец.
Роберту наконец удалось забраться на ящик рядом с братом и выглянуть в окно.
– Нет, Стюарт, ты ошибся, это точно! Это форма Королевского драгунского полка. – Роберт произнес последние слова с таким трепетом, словно речь шла об ангелах небесных.
– Нет! – буркнул Стюарт, явно посрамленный.
– Да, да, – настаивал Роберт. – На нем обычная шинель без дешевых медных пуговиц. И бриджи, Стюарт, совсем другие.
– А я уверен, что он лейб-гвардеец, – не сдавался его светлость.
– Ох, Стюарт, ты такой... – лорд Роберт отчаянно вспоминал выражение, подслушанное вчера на конюшне, – упрямый, как осел! – победно выпалил он.
– Я не такой! – взорвался Стюарт. – А ты, ты просто... дерьмо собачье. Маленький кусок собачьего дерьма!
– Нет, и я не такой! – заскулил оскорбленный Роберт. Стюарт прищурился.
– Именно такой.
– Осел упрямый!
– Дерьмо собачье!
– Осел упрямый!
– Дерьмо собачье!
Внезапно чьи-то крепкие пальцы грубо ухватили обоих благородных лордов за куртки и бесцеремонно сдернули их с ящика.
– Нанна! – разом вскричали мальчики.
– Нечего орать! – Полная пожилая няня легонько встряхнула Роберта. – Спускайтесь-ка вниз, а там посмотрим, стоит ли кормить вас ужином.
Глава 2
"После стольких лет, какой будет наша встреча?"
Возможно, Коул несколько успокоился бы, знай он, что его визит нежелателен не только для него, но и для обитателей дома на Брук-стрит. Однако Коул этого не знал, и когда за две минуты до назначенного срока он дотронулся до холодной рукоятки медного дверного молотка, его легкое любопытство начало сменяться неприятным чувством неуверенности, которое только усилил звук удара молотка о дерево.
После длительной паузы дверь с шумом распахнулась, и перед Коулом предстали не один, а два румяных швейцара, причем не из тех ладных парней, что обычно служат в лучших домах Лондона. Если бы не элегантные серо-красно-коричневые ливреи, можно было бы подумать, что маркиза Мерсер наняла в швейцары бывших борцов.
– Что вам угодно? – на первый взгляд любезно произнес один из них, но голос выдал в нем грубияна. Леди Мерсер явно не придавала значения тому, кто открывает входную дверь ее дома. Довольно странно. К мнению Коула о леди Мерсер добавилось еще одно очко явно не в ее пользу.
С присущей военным элегантностью Коул протянул свою визитную карточку.
– Капитан Амхерст к ее светлости, – объявил он, делая шаг в прихожую.
– Минутку, сэр. – Второй швейцар уперся крепкими руками в грудь Коула. Он посмотрел на своего спарринг-партнера, разглядывавшего прищурившись визитную карточку Коула. Затем они вместе молча изучали визитку.
– Капитан Амхерст, не так ли?
– Да, и думаю, меня ждут, – ответил Коул, придав лицу строгое выражение. – Вам следует положить эту карточку на поднос и отнести ее светлости. На этом ваши неприятности закончатся.
– Наши неприятности? – Швейцар с подозрением взглянул на Коула. – Что вы можете знать о них, сэр?
Коул выдержал его взгляд и сделал шаг вперед, намереваясь пройти мимо дверных стражей. Но второй "борец" преградил ему дорогу.
– Мы не ждем никаких военных. В доме все еще траур, сэр.
Коул запросто мог бы воспользоваться тем, что швейцары не пускали его. Руководствуйся он сейчас разумом, а не эмоциями, то он развернулся бы и отправился на Пэлл-Мэлл, где с удовольствием выпил бы с приятелями. Однако чувство собственного достоинства не позволило ему этого сделать.
– Меня ждут, – повторил Коул голосом человека, привыкшего к тому, что его приказы выполняются. – Я пришел к леди Мерсер по поручению лорда Джеймса Роуленда. Так что будьте добры, передайте мою карточку ее светлости.
То, что Коул произнес имя сэра Джеймса, было серьезной ошибкой с его стороны. Оба цепных пса напряглись, готовые к решительным действиям, однако появление высокого молодого человека в униформе дворецкого спасло Коула от почти неминуемой смерти или по крайней мере от серьезных увечий.
– Что тут происходит? – спросил дворецкий, судя по выговору, шотландец.
– Дональдсон, этот джентльмен утверждает, что пришел к ее светлости, – пояснил первый швейцар. – Я сказал, что ее светлость не принимает, но он настаивает.
– Вот именно, – подтвердил второй швейцар. – Говорит, что пришел по поручению лорда Джеймса. Никак они не могут оставить в покое ее светлость.
Дональдсон оглядел Коула с головы до ног, и в его голубых глазах промелькнуло легкое удивление.
– Вот как, – тихо произнес он. – Значит, вы и есть Амхерст?..
Несмотря на то, что первые восемнадцать лет своей жизни леди Мерсер была неопытной провинциалкой, сейчас она понимала, что превратилась в довольно черствую и холодную женщину. Порой казалось, что вместо сердца у нее лед, который накололи на замерзшем пруду, вываляли в опилках и бросили в глубокий темный погреб для хранения провизии. После десяти лет такой жизни ее уже никто и ничто не могли застать врасплох, и уж тем более превратности судьбы.
Однако ничто не могло предвещать Дженет встречу с мужчиной, который в тот роковой день решительным шагом проследовал из прихожей в ее гостиную в пять минут четвертого. Леди Мерсер примерно представляла себе, какой к ней пожалует посетитель и как может выглядеть человек, хоть немного похожий на гувернера для мальчиков. Однако она и вообразить не могла, что соглядатай лорда Джеймса окажется необычайно скромным, застенчивым молодым человеком с короткой стрижкой и в плохо отглаженном мундире.
Дженет наблюдала за приближающимся посетителем, разглядывая его. Коул Амхерст по-военному печатал шаг, расправив плечи. Стук его тяжелых сапог эхом отдавался в коридоре. На нем был красный мундир драгунского офицера с темно-синей отделкой и шитьем таким же золотым, что и цвет его волос.
Когда капитан остановился в дверном проеме, он скорее был похож на портрет в рамке, чем на мужчину из плоти и крови. Как будто художник рисовал обычного человека, а затем, призвав на помощь свою художественную фантазию, приукрасил его. Плечи Амхерста были чуть шире, чем у простого смертного, подбородок чересчур резко очерчен, ямочка на подбородке слишком глубока. А губы! Чувственные, манящие и вместе с тем трепетные. Да, у Амхерста были губы распутника, хотя Дженет он отнюдь таким не показался.
Очень высокий, не менее ста девяноста, длинные стройные ноги. А грудь? Дженет с трудом перевела дыхание. Да, широкая, мускулистая грудь. Вот только слегка нахмуренные брови и слишком крупный орлиный нос не позволяли назвать капитана Амхерста неотразимым.
Дженет решила, что не встанет, когда шпион Джеймса войдет в гостиную. Она приучила себя к заносчивости и высокомерию, чему невольно способствовал ее покойный муж. Да и еще ко всему она леди. И более того, для этого человека она хозяйка. Однако любопытство взяло свое, и Дженет поднялась с кресла и прошла половину гостиной, прежде чем Чарлз Дональдсон закончил докладывать о прибытии капитана.
– Капитан Коул Амхерст, миледи, – объявил дворецкий, с шумом захлопывая дверь в гостиную.
Дженет не знала, как долго она стояла посреди гостиной, внимательно разглядывая офицера с золотистыми волосами. Пока она смотрела на него, Амхерст отвесил изящный поклон, который сделал бы честь любому придворному.
– Леди Мерсер! – сказал он низким, глубоким голосом. – Я прибыл в ваше распоряжение, мадам.
Слегка насмешливый тон Коула вернул Дженет к действительности. Ярость вспыхнула в ней, словно пламя, при виде этого человека, в намерениях которого она не сомневалась.
– Какой вы смешной, капитан, – холодно ответила она с легким сарказмом, подчеркнуто отвернулась от Коула и вернулась в свое кресло. – Странно, что у моего деверя такие слуги. Садитесь.
Не глядя на капитана, она указала на кресло напротив. Затем с притворным безразличием принялась разглаживать складки своей черной юбки. Однако, подняв глаза, она с удивлением обнаружила, что Амхерст продолжает стоять у двери, выпрямившись во весь рост, словно аршин проглотил.
– Могу я, мадам, отнести за счет отсутствия у вас хороших манер то, что вы откровенно встречаете в штыки желания моего дяди? – спокойно сказал Коул.
Забыв о своем намерении не выказывать этому незнакомцу ничего, кроме пренебрежения, Дженет вскочила с кресла и стремительно приблизилась к капитану.
– Придержите язык, капитан Амхерст! – выпалила Дженет. – Терпеть не могу нахальства! – Она устремила на Коула свой самый грозный взгляд.
Однако он явно не возымел действия. Губы капитана скривились в усмешке.
– Тогда, наверное, и вам следует научиться хорошим манерам, – спокойно парировал Коул.
До Дженет дошло, что она неверно оценила стратегию Джеймса. Она надеялась, что этого мужлана, этого солдафона можно будет запугать, очаровать или подавить интеллектом, чтобы потом вертеть им, как ей заблагорассудится. С большинством ее знакомых мужчин такой номер прошел бы запросто, поскольку они были недалекими и тщеславными, но в данном случае все было по-иному. Дженет устремила на собеседника взгляд прищуренных глаз.
– Я ничего не знаю ни про вашего дядю, ни про его намерения! – с издевкой бросила она.
– От моего дяди, лорда Джеймса Роуленда, мне известно, что вам требуется воспитатель для детей. – Тон Коула по-прежнему был спокойным, но твердым. – И я думал, мадам, что вы охотно примете мою помощь, иначе ни за что не стал бы тратить свое время на визит сюда.
Дженет внимательно посмотрела на капитана, пытаясь уяснить то, что он сказал. Его дядя? Но она уверена, что никогда прежде не видела этого офицера. И потом, что за воспитатели могут выйти из кавалерийских офицеров?
Амхерст. Амхерст? Черт побери, кого же на этот раз прислал Джеймс, чтобы досадить ей? Дженет охватил страх. Изнуряющая усталость, которая терзала ее уже несколько месяцев, сейчас грозила совсем свалить ее с ног. Почувствовав дрожь в коленях, Дженет напряглась всем телом, чтобы взять себя в руки.
– Не имею удовольствия понимать вас, сэр, – произнесла она, пытаясь унять дрожь в голосе. – Лорд Джеймс действительно прислал мне письмо. В нем он сообщил только то, что направляет ко мне учителя для моих сыновей... и уверяю вас, я наиболее дипломатично изложила суть его послания.
Коул нахмурился.
– И больше он вам ничего не сообщил? – возмутился он. Сейчас у него был вид человека, который вот-вот может выйти из себя. Он разозлился, об этом можно было судить по блеску его глаз.