Эсме нашла, что на этот раз дорога в парк оказалась немного короче и гораздо приятней, чем обычно. Неподалеку от Грейт-Куин-стрит широкие ступени вели вниз, на другую улицу, но она пользовалась обходным путем. Однако сегодня Маклахлан сильными руками легко поднял коляску и перенес ее вниз.
Сорча счастливо верещала и хлопала в ладошки. Когда Маклахлан поставил коляску, она протянула к нему пухлые ручки и потребовала "нести".
К удивлению Эсме, Маклахлан наклонился, чтобы выполнить требование. Эсме дотронулась до его плеча:
- Не нужно. Сейчас все будет в порядке.
Он снова усмехнулся и взял девочку на руки - она одной рукой обвила его за шею, а другой начала показывать на знакомые предметы.
- Класивая собака, - сказала Сорча об ухоженном терьере, мимо которого они проходили. - Лошадки, - показала она на проезжавший экипаж.
- Черные лошадки, - уточнил Маклахлан. - Их четыре.
- Челные лошадки, - эхом повторила девочка. - Четыле.
- А вон бегут белые лошадки, - продолжил он. - Ты можешь сказать "белые"?
- Белые лошадки, - отвечала Сорча, вытянув пухленький пальчик в их направлении. - Класивые.
Так продолжалось, пока они не оказались в центре Сент-Джеймсского парка.
- Вы еще не были в Гайд-парке? - спросил Маклахлан. - Он немного дальше, и там на дорожке для верховой езды можно увидеть много красивых лошадей.
- А утки там есть? - спросила Эсме с шутливой строгостью. - Наш деспот должен получить своих уточек.
- Да, конечно. А обычно и лебеди.
- Сорча всех их называет уточками.
Маклахлан взглянул на ребенка и рассмеялся, отчего вокруг глаз собрались морщинки.
- Тогда уточки точно будут.
Внезапно Эсме осознала, как замечательно и естественно она чувствует себя, идя вот так рядом с ним. Может быть, ей не следовало так поступать, но кто ее видит? Кому есть до этого дело? Здесь, в Англии, она одна. У нее никого нет. Кроме Сорчи и - как ни странно - самого Маклахлана.
Может быть, это просто наваждение, но он не выходил у нее из головы. Как бы она ни сердилась на него, она не могла не думать о нем; о нем, каким он был сейчас и в тот день, когда играл с Сорчей в классной комнате. Не могло забыться и восхитительное ощущение, которое пронзало ее, когда их губы соприкасались.
А иногда - нет, часто - она мечтала о нем. Просыпалась в горячке, отчаянно желая снова оказаться в его объятиях, прижатой к его телу. Так недалеко и до безумия, не говоря уже о грехопадении и страданиях. Но существовала гораздо более убедительная причина, чтобы позволить ему сопровождать их сегодня, причина, которую назвал он сам. Он был отцом Сорчи. И он старался быть хорошим отцом.
Она еще раз искоса взглянула на его чеканный профиль и вдруг осознала, что в этот момент она чувствует себя почти счастливой. Это поразило и обескуражило ее.
Вскоре они дошли до Гайд-парка. До этого Эсме приходилось лишь издали видеть его юго-западный угол.
Маклахлан показал на огромный дом герцога Веллингтона.
- Он утверждает, что потратил шестьдесят тысяч фунтов на его восстановление, - рассказывал Маклахлан, когда они проходили мимо, - и любит жаловаться на это всем, кто соглашается слушать.
- Конечно, выбросить на ветер столько денег, - заметила Эсме. - Только подумать, какую прибыль можно было бы получить при пяти процентах!
- Слова истинной дочери Каледонии, - произнес Маклахлан, когда они входили в зеленые просторы парка. Он выбрал скамью над узким, причудливо изгибающимся озером, которое он назвал Серпантином.
Эсме расстелила одеяло, чтобы защитить ребенка от простуды. Сорча, конечно же, не пожелала садиться на него, а ходила туда-сюда по густой осенней траве, рвала одуванчики и клевер и складывала на одеяле беспорядочными пучками. Теперь сквозь облака стало проглядывать солнце. Устроившись на скамейке рядом с Эсме, Маклахлан, сощурившись, смотрел на него.
- Недавно я просил у вас прощения, мисс Гамильтон, - произнес он ровным голосом. - Я хотел бы покончить с этим. Дважды я повел себя ужасно по отношению к вам. У меня нет объяснения, никакого оправдания своим поступкам я не нахожу, но это больше не повторится.
Эсме чувствовала его раскаяние еще тогда, когда выходила из кабинета. И ее удивило, что он снова извиняется перед ней.
- Не только вы сожалеете о своих поступках, - сказала она. - Я вела себя еще хуже.
- Зачем только я позволил вам остаться. - Его голос сделался низким и угрюмым. - Но будь я проклят, Эсме, если знаю, что с этим можно сделать теперь.
- Я хотела быть с Сорчей. - Ее голос неожиданно дрогнул. - Вы дали мне эту возможность.
- И вы не жалеете об этом? - спросил он, - Вы не желаете, чтобы я провалился ко всем чертям?
Она снова стала теребить жемчужное ожерелье. Затем отдернула пальцы и сцепила кисти рук на коленях.
- Возможно, я не так непорочна, как вы считаете, - шепнула она. - Может быть, я такая же, как моя мать. Глупая. Романтичная. Магнит для красивых негодяев…
Он резко повернулся к ней.
- Эсме, еще не поздно, - сказал он. - Моя бабушка живет в Аргайллшире, вдали от общества, но у меня есть друзья, живущие в более подходящих местах.
Эсме не знала, что и думать.
- О чем это вы?
- О том, что вы заслуживаете чего-то лучшего, чем жизнь, полная тяжелого труда.
- Растить Сорчу - не тяжелый труд, - возразила она. - Если вы считаете меня неспособной к этому, тогда скажите прямо.
Он порывисто накрыл ее руку своей и крепко сжал.
- Я только хотел сказать, что вы заслуживаете жить своей жизнью, - настаивал он. - Может быть, найдется кто-нибудь, кто мог бы опекать вас. Может быть, мать Девеллина, герцогиня Грейвнел? Можно найти кого-нибудь.
Она посмотрела на него с недоверием.
- И что они будут делать? - спросила она. - Оденут меня в белый атлас и представят ко двору? Будут "вывозить" и брать с собой в "Олмак"?
Он пожал плечами.
- Вам это не понравилось бы? - О да, когда-то нравилось, - сказала она язвительно.
Конечно, всего несколько месяцев назад она подпрыгнула бы от радости, представься ей такая возможность. Но все изменилось. Не только из-за смерти матери. Не только из-за Сорчи. Все сразу. Появился он. И вот он хочет избавиться от нее, а она не хочет уходить. Это потрясло ее.
- Вы молоды, Эсме, - сказал он непонятно зачем. Что ему было до ее возраста? - Вам не следует жить под одной крышей с таким прохвостом, как я, не говоря уже… не говоря уже обо всем остальном.
Подошла Сорча и, разжав пальчики, высыпала на колено Маклахлана кучку измятых цветков клевера.
- Видишь? - пролепетала она. - Класиво, видишь? Он, казалось, был рад уйти от продолжения разговора.
- Я вижу самый красивый цветочек на свете! - воскликнул он, подхватывая девочку и высоко поднимая ее. - И я нашел его в этой травке!
Сорча завизжала от восторга и позволила усадить себя на колено. Они смотрели на лошадей, рысью пробегающих мимо.
- Чена лошадка, - сказала Сорча.
- Черная, - поправил он. - А вот бежит трудная лошадка. Крапчато-серая.
- Клапачо-селая, - сказала Сорча, показывая пальчиком. Эсме смотрела на них, поражаясь той перемене, которая происходила с Маклахланом в присутствии Сорчи. Его взгляд становился ласковым, жесткие линии лица тотчас смягчались. Губы, обычно искривленные саркастической полуусмешкой, складывались в хорошую, чистую улыбку, от которой Маклахлан будто молодел, а из взгляда его исчезала всегдашняя мрачность.
В тяжелые минуты Эсме недоумевала, что она нашла в этом закоренелом негодяе. Внезапно она поняла: именно эту перемену, которая происходила с ним в такие светлые, безоблачные минуты. И сама Эсме - неизвестно, к худу или к добру, - тоже менялась.
Почти полчаса Сорча просидела, радостно пытаясь называть все, что видела вокруг. Когда ей это надоело, девочка повернулась к отцу и стала играть с пуговицами на его жилете, ухитрившись расстегнуть две из них. Маклахлан благосклонно поглядывал на нее сверху вниз. Через какое-то время Сорча заерзала, явно собираясь спуститься по ноге вниз, и Маклахлан поставил ее на землю.
Сорча прошла немного вниз по холму и снова принялась рвать цветы. Маклахлан проследил взглядом за очередным проехавшим мимо всадником.
- Скоро здесь соберется все светское общество, - наконец пробормотал он. - Мне лучше уйти.
От этих слов сердце Эсме упало. Ее палец сам собой оказался под ожерельем из жемчуга. И - вот беда! - что-то треснуло.
- О нет! - вскрикнула она, когда жемчужины посыпались вниз. - Мамино ожерелье!
- Проклятие! - вырвалось у Аласдэра, увидевшего, как жемчужины запрыгали по скамейке и попадали в траву.
Эсме начала искать жемчуг в складках своей юбки.
- Не двигайтесь, - потребовал Маклахлан. Он уже был на коленях и выискивал жемчужины среди травы. - Не дайте упасть тем, что остались на нитке. Вот еще, у вас есть карман?
- Да, спасибо! - Эсме одной рукой прижала нить к груди, а другой взяла протянутую ей горстку бусин. - Это мамино ожерелье, доставшееся ей по наследству. Она отдала его мне в день семнадцатилетия. Какая я идиотка!
- Мы сможем собрать почти все, - утешал он ее. - Я знаю ювелира, который починит его.
Но через долю секунды ожерелье было забыто. Эсме подняла глаза и вскрикнула.
Аласдэр не помнил, как вскочил на ноги. Как ринулся вниз по холму. Время изменило свое течение - он бежал, стараясь опередить приближающийся фаэтон. Сидевшие в нем весело болтали, подставляя лица проглянувшему солнцу. Они совсем не смотрели на дорогу. Никто не видел ребенка, бегущего к воде с раскинутыми руками.
- Сорча! - Крик вырвался из его легких и затерялся в звуке цокающих копыт.
Но Сорча не знала страха. Все произошло очень быстро. В последний момент лошадь шарахнулась к озеру. Фаэтон дернулся вправо, едва не опрокинувшись. Вокруг стоял крик. Кричала Эсме. Кричала Сорча. Он сам кричал. Заржала лошадь. Копыта придвинулись ближе, и Сорча упала. Он увидел неумолимо приближающееся вращающееся колесо. Как-то ему удалось схватить Сорчу, и карета проехала мимо, оборвав клочки желтого муслина и кружева. У него на руках лежал ребенок, неподвижный и окровавленный.
С бьющимся сердцем он положил девочку на землю. Эсме все еще повторяла: "Сорча, Сорча". Стоя в траве на коленях, Аласдэр обхватил руками голову девочки.
- Сорча! - хрипло сказал он. - Сорча, открой глазки!
- Боже мой! Боже мой! - Эсме упала рядом с ним на колени. - О, Сорча!
Аласдэр чувствовал, что лишается сил. Мужчины, жестоко пострадавшие в кулачном бою, и едва оставшиеся в живых дуэлянты - ничто по сравнению с этим. Похоже, дело было плохо. Очень плохо. Из раны на голове девочки текла кровь. Левая ручка была неестественно вывернута. Муслиновая юбочка наполовину оторвана от лифа. Аласдэр оказался слишком медлительным.
Эсме рыдала в истерике и гладила волосы на лбу девочки.
- Она… Господи, она?..
Аласдэр уже приложил пальцы к горлу ребенка.
- Пульс, - выдохнул он. - Я чувствую пульс.
Он слышал голоса, словно бестелесные, но резкие, и видел фаэтон, удалявшийся через ворота в направлении Найтсбриджа.
- Поехали за врачом, - произнес напряженный голос у его локтя. - Боже, мы не видели ее! Мне так жаль. Бедное дитя!
Крики привлекли внимание дородного констебля. Он присел на корточки рядом с Эсме, взял ее за руку и слегка отстранил.
- Сейчас, сейчас, мисс, - осторожно предупредил он. - Не надо трогать ее. Подождите врача. Он проверит, целы ли кости и все такое. Да, хорошая девочка!
- Но ее рука! - рыдала Эсме, закрывая рот обеими руками. - Боже мой, посмотрите на ее руку!
- Может быть, и перелом, -.согласился констебль. - Но, возможно, просто вывих. Молодые косточки хорошо заживают, мисс! Ну-ну, полно! Спокойно ждите.
Не слушая, Эсме наклонилась вперед, обхватив крошечную ножку обеими руками, как будто это могло облегчить состояние Сорчи.
- Я виновата! - стенала она. - Боже, как я могла? Из-за ожерелья! Боже мой!
Повинуясь безотчетному чувству, Аласдэр повернулся, потянулся к ней и прижал ее к своей груди.
- Тише, тише! - повторял он. - Если тут и есть чья-то вина, то моя.
- Как вы можете так говорить! - рыдала Эсме в его шейный платок. - Это я должна была следить за ней! Я! И вот посмотрите!
- Тихо, Эсме, - еще раз повторил он. - С ней все будет хорошо. Она поправится. Клянусь. - Он молил Бога, чтобы это оказалось правдой.
И в этот момент ресницы у Сорчи дрогнули. Аласдэр почувствовал, как нестерпимо горячо стало глазам, и понял, что плачет.
- Вывих! - мрачно произнес доктор Рид, распрямляясь У кровати. - Вывих, а не перелом.
- Господи, это моя работа, - выдохнул Аласдэр, по-прежнему не спуская глаз с лица Сорчи. - То есть, я думаю, так могло случиться. Я помню, как схватил ее и дернул изо всех сил. И почувствовал, как что-то подалось под рукой. Мне стало не по себе.
- Малая цена, - категорично сказал доктор. - Особенно когда колесо проехало так близко, что порвало ее платье.
Вывих - пустяк в сравнении с тем, что было бы, окажись ребенок под каретой.
Аласдэр потер переносицу.
- Я… да, конечно.
С момента происшествия прошло более часа, но Аласдэр потерял представление о времени. Один из молодых людей, ехавших в фаэтоне, возвратился с раздражительным доктором Ридом. Аласдэр немного знал его; к нему не раз обращались, когда требовалось "подштопать" очередного дуэлянта, "чертова дурака, каких сейчас расплодилось во множестве", как говорил доктор. Слишком прямой и резкий, Рид не имел привычки пускаться в долгие разговоры у постели пациента, - конечно, Эсме он уже довел до крайнего нервного напряжения, - но никто лучше его не ставил на ноги. Сейчас Аласдэр мог бы подчиниться самому дьяволу, если бы тот обладал таким могуществом.
Сорча лежала, вялая и слабенькая, на слишком большой для ее крошечного тельца кровати. На той самой кровати, где недавно лежала Джулия. Рид потребовал поместить пострадавшего ребенка в ближайшую спальню, и Аласдэр принес Сорчу сюда. Сорча постанывала, не открывая глаз. Теперь Аласдэр и Эсме стояли по разные стороны кровати, и Эсме не переставала плакать.
- Почему она не просыпается? - прошептала Эсме. - Почему?
Доктор аккуратно раскладывал инструменты на сложенной в несколько слоев белой ткани.
- Уверен, утром ей станет лучше, - отвечал он. - Сейчас она, вероятно, начала бы шевелиться, но я дал ей выпить настойки опия. При таком вывихе другого выхода не было.
- Ей сейчас больно? - нетерпеливо спросила Эсме. - Она страдает? Господи, хотела бы я знать!
Доктор закрыл свой саквояж и отставил его в сторону.
- Она ничего не чувствует, - ответил он. - Хотя впереди у нас долгая ночь. Эта рана на голове от слегка задевшего ее копыта, конечно, неприятна, но череп не пострадал. Ей повезло. Если бы удар пришелся в висок, она не дожила бы до конца недели.
Эсме издала сдавленный звук и спрятала лицо в платок. Ее волосы начали рассыпаться и падать на плечи, страх все больше овладевал ею. Аласдэр пытался проглотить застрявший в горле комок.
- А как с рукой, сударь? - спросил он. - Что нужно будет делать?
- Я послал за одним человеком, - сказал Рид, вынимая карманные часы и глядя на них. - За старым костоправом, которого я знаю давно. Нам нужно вправить сустав, пока ребенок без сознания. Иначе ей будет слишком больно. Эту работу лучше делать двоим, но мой друг сейчас в Челси, трудится над чьей-то ногой. Он сможет появиться здесь к вечеру, надеюсь.
- Н-н-о что, если он не появится? - разволновалась Эсме. - Что будет тогда? Нужно ли ждать? Может быть, послать за кем-нибудь еще? Ведь важно не терять времени?
Аласдэр тяжело вздохнул.
- Я… может быть, я смогу помочь? Доктор Рид нетерпеливо хмурился.
- Нет необходимости! - сказал он. - Я обложу сустав льдом, чтобы снять отек, пока мы будем ждать. Затем я зашью ранку на голове. Что мне нужно от вас, сударь, так это чтобы вы уложили свою жену в постель и дали ей хороший глоток бренди.
Эсме комкала в руке носовой платок.
- Но я не… я хочу сказать, мы не… Мы сестры, Сорча и я. Кроме того, я ненавижу бренди. И конечно, не могу оставить ее. Об этом не может быть и речи!
Доктор угрюмо взглянул на Аласдэра и кивком головы указал на дверь, давая понять, что им нужно выйти и поговорить. Эсме опустилась на стул у кровати. Мужчины вышли, чего она почти не заметила.
- Уведите ее наверх, сэр Аласдэр! - потребовал доктор Рид, как только за ними закрылась дверь. - Мне не нужны шныряющие вокруг женщины, рыдающие и поминутно задающие вопросы, когда мне нужно делать свое дело. Аласдэр заколебался.
- Я не знаю, - сказал он. - Она чрезвычайно упря…
- Вздор! - прервал его доктор. - Вам когда-нибудь приходилось видеть, как вправляют плечевой сустав?
Аласдэр поморщился.
- Да, однажды, - признался он. - Но мы все были вдребезги пьяными.
- Тогда вы знаете, что зрелище не из приятных, - проскрежетал доктор. - Но сначала мне нужно будет наложить дюжину швов на голову ребенка. Кроме того, если разовьется отек мозга, мне придется обрить голову ребенка и сделать трепанацию черепа. И вы хотите, чтобы она видела это?
- Трепанировать череп? - Ему приходилось слышать об этом кошмаре от Девеллина. - Дай Бог, чтобы до этого не дошло!
Доктор Рид косо взглянул на него.
- Ну, до этого не дойдет, - с неудовольствием признал он. - Я видел много таких случаев, чтобы судить об этом. Но запомните мои слова, ребенок откроет глаза еще до рассвета. А если это произойдет, мне придется снова усыпить ее.
- Конечно, я не хочу, чтобы она мучилась, - проговорил Аласдэр.
- Она не будет мучиться, если мне дадут сделать мою работу, - сказал Рид. - И меньше всего мне нужно, чтобы возле кровати сновали истеричные женщины и каждые пять минут спрашивали меня, жив ли ребенок, почему он дышит так часто или почему он слишком бледен, слишком горячий или слишком холодный, - ну, вы меня понимаете!
У Аласдэра немного отлегло от сердца.
- Вы останетесь на всю ночь?
- Если мне дадут спокойно работать, то да, - сказал доктор. - А теперь сделайте одолжение, сэр Аласдэр. Ступайте наверх, вы оба, и оставайтесь там, пока я вас не позову.
Двумя минутами позже Аласдэр осторожно вывел Эсме из комнаты и повел наверх.
- Я хочу быть с Сорчей! - запротестовала она, остановившись на лестничной площадке. - Что, если я ей понадоблюсь?
Он убедил ее идти дальше.
- Она в хороших руках, Эсме, - твердо сказал он. - Сейчас вы ей не нужны.
Эсме посмотрела на него так, как если бы он ударил ее.
- Да, вы правы! - воскликнула она. - Я не нужна ей. Я оказалась совершенно бесполезной сегодня. Только подумайте, что случилось!
Как тогда в парке, Аласдэр, не размышляя, привлек ее к себе.
- Тихо, Эсме, - шептал он куда-то ей в волосы. - Конечно, вы нужны ей. Но сейчас доктору нужно сосредоточиться. Он обещал мне, что она не проснется…
- Да, этого я и боюсь!
- …потому что ей дали снотворное, - быстро закончил он.
Сверху навстречу им спускался Уэллингз.
- Виски, - бросил ему Аласдэр, когда они поравнялись. Дворецкий кивнул и пошел дальше.