Джону не нравилось мечтательное и печальное выражение ее лица – сам он балладу не сочинял. Но он сказал себе, что, наверное, хорошо, что его брат уделял внимание Элизабет.
– Вы не знаете этих подробностей о своем брате? – вдруг спросила она.
– Мы не были близки.
– Я это уже заметила, – сухо сказала Элизабет.
– Я был гораздо младше его, и меня смущало, что я был маленький и…
– И полный?
Джон бросил на Элизабет удивленный взгляд.
– Я собирался сказать "неуклюжий", но, пожалуй, можно сказать и так.
– А Уильям не пытался помочь вам? Мне кажется, он был внимателен к окружающим.
– Он считал, что мне следовало быть лучше, чем я был. Когда мне исполнилось тринадцать, Уильям решил, что главная задача его жизни – тренировать меня.
– В таком случае он пытался вам помочь, – удовлетворенно сказала Элизабет.
На миг Джон увидел выражение настоящего счастья на ее лице, сменившее постоянную обеспокоенность или маску безразличия.
Была ли Элизабет права? Пытался ли Уильям помочь ему таким дурацким способом?
– Значит, он работал с вами каждый день? – спросила Элизабет.
Если бы он сказал правду, она снова посчитала бы, что он хочет выставить брата в дурном свете.
– Да, работал, – неохотно сказал Джон. – Каждый вечер я оказывался в ссадинах и синяках.
– Он был строг с вами?
Слишком строг, так всегда считал Джон. Но так ли это было? Не воспринимал ли Джон все слишком обостренно, потому что это был его брат? Разве других оруженосцев не били так же, как его? Но тогда ему это казалось слишком унизительным, и он тяжело переживал, что отец не вмешался и не положил этому конец.
– Возможно… хотя я не замечал этого, – медленно проговорил Джон. – Они считали, что помогают мне.
– Они?
– Мой отец и мой брат. После частых унижений, после всех неудач мне было, легко служить оруженосцем в доме моего кузена. Нужно сказать, я тренировался там с великим прилежанием, чтобы доказать членам моей семьи, что я что-то значу.
Тяжелые воспоминания грузом навалились на Джона. Элизабет бросила на него понимающий взгляд. Он не забыл предательства Уильяма.
А теперь ему предстояло разобраться с наследством Уильяма.
Элизабет отвела взгляд и заявила:
– Уильям был хорошим человеком, и несправедливо, что он умер таким молодым.
Джон промолчал.
Весь остаток пути до Хиллсли Элизабет думала о Джоне. Вероятно, он очень рано испытал потребность уйти из семьи, и некоторые причины этого сейчас становились ей ясны. Элизабет попыталась представить, что бы она чувствовала, если бы ее отец был жестким, а может, и жестоким человеком. Не исключено, что ей захотелось бы скорее покинуть семью, например, выйти замуж.
Но, может быть, это Уильям не спешил жениться? Может, отец просто оберегал ее, зная, что Уильям еще не готов к браку? И что он слишком хорошо проводит время в Лондоне?
Прежде Элизабет считала, что Джон покинул семью в погоне за славой. Но ведь когда он услышал о смерти ее родителей, он распростился с тем образом жизни, который вел, и приехал к ней, хотя и чувствовал себя уязвленным, не имея войска. Хотя при этом главной его целью было не ее счастье, а возможность возродить замок Рейм, найти доступ к власти и богатству.
В Хиллсли Элизабет продолжала внимательно наблюдать за Джоном. Она видела, как он передал ее послание Филиппу и как тот ускакал прочь, на прощание улыбнувшись ей. Вот маленькая девочка протянула Джону конфетку, он ее взял и, посадив девочку на колено, стал с ней разговаривать. Потом было обсуждение видов на урожай фруктов в садах; позже специально для приехавших гостей несколько мальчишек с помощью палок изобразили бой на шпагах. Джон счел нужным дать им несколько советов и даже отсрочил встречу с Хью, поскольку показывал мальчишкам, как правильно следует держать шпагу.
Элизабет вдруг вспомнилось, какое нетерпение проявлял Уильям, когда имел дело со своим управляющим. Уж не обращался ли он и со своим младшим братом таким же образом?
Ей не хотелось думать о недостатках Уильяма, но ведь и он был простым смертным со своими достоинствами и недостатками.
Мог ли он привести в запустение свой собственный замок?
Нет, в это было слишком трудно поверить.
Однако Уильям не приехал домой, чтобы увидеть все воочию. Он был слишком поглощен своей жизнью в Лондоне.
Изначально брачный контракт был составлен таким образом, что Элизабет должна была выйти замуж за наследника – за барона, а не именно за Уильяма. Уж не было ли сомнений даже у его родителей?
И не был ли ее гнев отчасти направлен на Уильяма, который умер так нелепо и оставил ее в этой неприятной ситуации, когда она вынуждена стать свидетельницей краха своих детских мечтаний о романтической любви и замужестве? Она всегда все самым тщательным образом планировала, и вот теперь все рухнуло.
На обратном пути в замок Олдерли Элизабет решила рассеять некоторые свои сомнения:
– Джон, вчера вечером вы были страшно разгневаны на меня. Что изменилось за ночь? Я не ожидала ничего хорошего от этой поездки, вы же стали рассказывать о вашей семье так, словно у нас никогда не было никаких разногласий.
Он не повернул головы в ее сторону, но Элизабет почувствовала, как Джон стиснул зубы.
– Просто я понял, что споры не способствуют достижению цели.
– Стало быть, вы все еще сердитесь?
Он бросил на нее быстрый взгляд:
– А вы считаете, что все в порядке? Разве вас не раздражает, что мы попали в нынешнюю ситуацию не по нашей вине?
Элизабет уперлась локтями в колени.
– Да, раздражает, – признала она тихим голосом.
– И кого вы в этом вините? Скажите мне. Я знаю, что вы обвиняете меня. Тот способ, который я выбрал для сближения с вами, кажется вам отвратительным. Мои извинения не спасают дела.
Элизабет закусила губу и покачала головой, боясь, что если она заговорит, то из ее глаз брызнут слезы.
– Я попытался вести себя с вами так, как, по моим представлениям, вы бы этого хотели. Но при каждом удобном случае вы тыкали мне в лицо тем, что Уильям относился к вам иначе. Похоже, вам нужен абстрактный мужчина, а не человек из плоти и крови.
– Я подумала, что вы обращаетесь со мной столь отчужденно потому, что теперь получили от меня все, чего хотели.
– Все, чего я хотел? – недоверчиво переспросил он, отпуская вожжи. – Я разрываюсь между желанием покончить с этим пленом таким способом, который кажется правильным мне, и стремлением найти решение, которое устраивало бы вас. Я уже начинаю верить в существование Лиги и в ее возможную помощь. Но главное, если бы я действительно имел все, чего хочу, то я бы прикасался к вам руками, а не старался бы их удерживать изо всех сил, подобно тому мифическому романтическому мужчине, о котором вы, похоже, мечтаете.
Повозка остановилась посреди дороги, лошадь нагнула голову, чтобы пощипать травы, а Элизабет недоуменно уставилась на Джона. Он пытается вести себя так, как, по его мнению, она того хочет? Как будто он это знает. Да, для нее за последние несколько дней столь многое открылось из прошлого, что у нее голова пошла кругом. Она пребывала в смятении и неуверенности и могла покачнуться от любого самого легкого ветерка.
Сопровождающий солдат из охраны оглянулся на повозку, пожал плечами и продолжил путь.
– Да, у меня есть причины для раздражения, – проговорила Элизабет. – Выработанный мною план рассыпался. Ваш брат так нелепо умер. К тому же теперь я уже не уверена, что он был тем мужчиной, о котором я мечтала. Я сердита даже на моих родителей, упокой Господи их души, которые не нашли способа благополучно выдать меня замуж.
– Это единственное, что меня радует.
Джон произнес это очень выразительно, голосом низким и хриплым. Его желание – это то, что пугало Элизабет; оно было страстным, могучим и имело столько оттенков чувств, что она не могла его понять. Но под его взглядом ей трудно было сохранять контроль над собой. Она отвернулась, почувствовав, что дрожит всем телом.
Элизабет услышала, что Джон снова подобрал вожжи и пустил лошадь рысью, оставив девушку наедине с сумятицей собственных мыслей. И, не привыкшая полагаться на кого-то, кроме себя, она вдруг почувствовала, как Джон ей нужен.
Глава 17
На следующий день в замок вернулся лорд Баннастер с группой вооруженных охранников. Весть об этом распространилась еще до его появления в большом зале, и у Элизабет невольно возник вопрос: где сейчас может находиться Джон? Она подбежала к двустворчатой двери, чтобы выглянуть во внутренний двор и посмотреть на суматоху, связанную с прибытием Баннастера. Лаяли собаки и бросались на лошадей, люди поспешно освобождали дорогу, чтобы не попасть под ноги плохо управляемым животным, а в центре всей этой чехарды возвышался лорд Баннастер.
Он выглядит весьма довольным собой, подумала Элизабет. У нее противно заныло под ложечкой. Поискав глазами, она наконец увидела Джона, ковыляющего от тренировочной площадки в сторону замка. За ним следовал Филипп. О Господи, неужели она уже начинает полностью зависеть от его присутствия? Элизабет посмотрела вверх на башню и задалась вопросом, наблюдает ли за всем этим Анна.
А вдруг уже слишком поздно? Элизабет до сих пор не нашла способа освободиться таким образом, чтобы не причинить ущерба другим людям. Баннастер совсем недолго пробыл в Лондоне: должно быть, короля Генриха не понадобилось особенно уговаривать. Но что, если король отверг опекунство и разрешил брак, который способен решить проблему Элизабет и ее наследства?
Баннастер перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю. Его отделанный мехом плащ взвился, и он снова накинул его на плечи. Оставив солдат возиться с лошадьми, шагая через ступеньку, Баннастер стал подниматься по лестнице, ведущей в большой зал замка. Элизабет отпрянула назад, но, к ее облегчению, он ее просто не заметил. Ведь она была всего лишь горничной госпожи.
– Принесите мне эля! – крикнул он. – За время путешествия у меня пересохло в горле!
За Баннастером последовало около дюжины рыцарей, которые, словно расшалившиеся мальчишки, громко смеялись и подталкивали друг друга, выискивая возможную добычу.
В лице женщин.
Прижимаясь к стене, Элизабет остро почувствовала свою уязвимость. В этот момент в дверь протиснулся Джон, своей крупной фигурой загородив ее от зала.
– С вами все в порядке? – тихо спросил он.
Она кивнула, испытывая необъяснимую благодарность к нему, хотя и понимала, что он ничего не сможет сделать, если Баннастер решит позабавиться с ней.
– Стало быть, это именно тот человек, который хочет отнять у меня то, что принадлежит мне? – спросил Джон у нее над самым ухом.
Элизабет сердито хмыкнула.
– Пока что это все мое.
Джон нахмурился:
– Он что-то разузнал?
– Нет, но разве не видно, что он просто в восторге от себя?
Джон взял ее за руку и снова принялся наблюдать за виконтом. Элизабет вдруг поняла, что она крепко вцепилась в Джона.
– Да, он выглядит довольным, – согласился Джон, – но его вряд ли можно отнести к числу людей, которым свойственна неуверенность в себе. И он оставался в Лондоне не более одной ночи, если так скоро вернулся.
– Я думала, у нас будет больше времени, – прошептала Элизабет.
Она вздрогнула, осознав, что сама употребила слово "мы", и попыталась убедить себя, что имела в виду Анну. Джон бросил на нее взгляд, но никак не прокомментировал ее слова.
– Терпение, – пробормотал он.
Элизабет вспомнила, что это же слово было написано в записке, которая находилась в корзине с продуктами.
Тем временем Джон продолжал:
– Не могу поверить, чтобы король мог так легко нарушить брачный контракт. Может, он просто назвал Баннастера вашим опекуном?
– Мы должны это выяснить.
Хотя в замке только недавно завершили обеденную трапезу, надо было накормить Баннастера и его людей. Из кухни выбежали слуги, предлагая хлеб с сыром, а бедняжка Адалия пыталась в спешке разогреть то, что осталось от обеда.
Милберн вежливо поприветствовал своего господина, после чего сел со своим отчетом по правую руку от него. Джон и Элизабет прошли по периметру зала, надеясь отыскать место, достаточно близкое от них, чтобы что-нибудь подслушать.
Но тут Милберн поднял голову, увидел Джона и позвал:
– Сэр Джон, пожалуйста, подойдите к нам.
Когда Элизабет отпустила руку Джона, Милберн знаком показал ей, чтобы она шла на кухню.
– Принеси еще еды, Анна.
Уходя, она через плечо увидела, что Джон был представлен Баннастеру. Когда она вернулась с подносом, уставленным блюдами, Милберн рассказывал своему господину о болезни бейлифа в Хиллсли и о способности Джона оперативно его заменить.
Баннастер рассеянно отломил кусок хлеба и стал намазывать его маслом. Когда Элизабет поставила перед ним салат, он поднял глаза и задержался на ней взглядом. Очевидно, он узнал ее. У Элизабет похолодело на сердце.
– Вы горничная леди Элизабет? – спросил он.
– Да, милорд.
– Как поживает ее светлость?
– Хорошо.
– Она не плачет и не просит выпустить ее из башни?
– Нет, милорд.
Баннастер вздохнул:
– Она мужественная женщина. Надеюсь, она будет рада видеть меня.
Элизабет едва не фыркнула в ответ на это заявление.
– Она обдумала сложившуюся ситуацию? В конце концов, было бы глупо с ее стороны думать, будто она сможет убежать отсюда.
Элизабет тут же нашлась:
– Она обдумывает ситуацию уже шесть месяцев, милорд.
Бесстрастное выражение лица Милберна сменилось удивленным, когда он поднял на нее глаза. Однако Баннастер только рассмеялся:
– Да, возможно, она ее обдумывала. А может, ее люди помогли ей больше, чем ей кажется.
Элизабет сделала книксен и, чтобы не попасть в новую неприятность, поспешила к столам, где сидели другие голодные мужчины.
Джону предложили разделить с виконтом трапезу. Уголком глаза Элизабет видела, как он возвратился к очагу и осторожно устроил свою якобы сломанную ногу.
Откровенность Элизабет пробудила у Баннастера интерес к ней. Во время еды он то и дело бросал на нее взгляды, и это ей определенно не нравилось. За столом он много пил и ни единым словом не обмолвился о своей встрече с королем. Выглядел Баннастер веселым и общительным и развлекал окружающих рассказами о великих подвигах аристократов при дворе.
Все это казалось Элизабет шутовством. Она скрывала свои мысли, но еще больше ей хотелось скрыться от пристальных взглядов виконта. Она старалась не терять надежды на то, что он не станет подниматься в башню.
Однако когда стали зажигать факелы и убрали посуду со столов, Баннастер со стуком поставил кружку на стол и поднялся. Основательно покачиваясь, порой теряя равновесие, он заявил всему залу:
– А сейчас я иду повидаться с госпожой.
Обменявшись взглядом с Джоном, Элизабет бросилась в сторону башни, чтобы оказаться там раньше Баннастера.
Оба солдата встретили ее хмуро.
– Ты не принесла еду леди Элизабет? – спросил солдат Баннастера.
Она забыла об этом. А теперь было слишком поздно возвращаться за едой, поскольку Элизабет уже слышала громкий голос и шаги приближающегося Баннастера.
– Я только хотела спросить, что она пожелает на ужин, – сказала Элизабет. – Могу я пройти?
Однако солдат, глядя поверх ее головы, встал по стойке "смирно", то же самое, хотя и неохотно, сделал солдат Олдерли.
Было поздно предупреждать Анну. Элизабет повернулась к Баннастеру, но он поверх ее головы смотрел на солдат.
– Кто-нибудь осмеливался не подчиняться охране, которую я назначил сюда перед своим отъездом? – спросил Баннастер.
– Нет, милорд, – ответил его солдат.
– Хорошо. Я поднимусь наверх, чтобы поговорить с миледи.
– Милорд, – сказала Элизабет, ловя его взгляд, – я должна пойти с вами.
– Нет, то, что происходит между миледи и мной, не для посторонних. – Он пьяно ухмыльнулся.
– Но, милорд, вы не можете видеть ее наедине. Как посмотрят на это ее люди? И ваши люди? – добавила она.
– А мне наплевать как…
Баннастер повел рукой, как бы очерчивая контуры замка, и увидел с полдюжины людей, почему-то оказавшихся рядом, а также тех, кто из любопытства столпился в коридоре. Среди последних был и Джон.
Баннастер вздохнул:
– Ладно, горничная. Напомни свое имя.
– Анна, милорд.
– В таком случае пойдем, Анна, со мной. Только ты.
– Благодарю вас, милорд.
Элизабет вошла в дверь первой, но Баннастер следовал за ней совсем рядом. Это нервировало ее. Ей не нравилось, что он поднимается по лестнице за ней и может снизу ее разглядывать. Не нравилось его дыхание у нее за спиной.
У двери в комнату она остановилась и окликнула:
– Миледи! Это я, Анна, и лорд Баннастер.
Какое-то время изнутри не доносилось ни звука. Элизабет вздрогнула, когда Баннастер положил руку ей на бедро и сказал:
– Отодвинься, я постучу погромче.
Но тут дверь внезапно открылась, и сноп света упал на лестницу. На пороге с царственным видом стояла Анна в голубом шелковом платье.
– Добрый вечер, лорд Баннастер, – негромко сказала она, делая шаг назад и давая возможность пришедшим пройти в комнату.
Элизабет вошла первой, и хотя ей, по всей вероятности, следовало занять место позади Анны, она стала рядом с ней лицом к лицу с виконтом.
Видимо, его измотал подъем по крутой лестнице после всего выпитого, потому что он тяжело плюхнулся на стул и попытался изобразить улыбку:
– Вы все такая же, леди Элизабет, красивая и неприступная.
– Я наблюдала за вашим приездом, милорд, – сказала Анна. – Вы, похоже, весьма довольны собой.
Элизабет отметила, что затворничество сделало Анну значительно более мужественной.
– Так вы с нетерпением ждали моего возвращения?
– С нетерпением? Нет, милорд. Но что еще в моем положении остается, как не выглядывать в окно?
Она сказала это с улыбкой, но в то же время многозначительно. Однако Баннастер был основательно, пьян и отреагировал лишь тем, что засмеялся:
– Вы настолько занятны, леди Элизабет, что мне не будет с вами скучно.
Анна сделала глубокий вдох.
– Будем откровенны, милорд. Король даровал вам опекунство надо мной?
Элизабет затаила дыхание.
Баннастер прислонил голову к стене и прикрыл глаза.
– Он еще обдумывает свое решение, но вскоре сообщит мне о нем.
Элизабет опустила глаза, боясь, что выражение ее лица выдаст испытанное ею облегчение.
– Вам не следовало бы выглядеть столь счастливой, – недовольно сказал Баннастер, обращаясь к Анне.
Элизабет подняла взгляд и успела заметить погасшую улыбку Анны.
– Как вы можете винить меня? – мягко спросила Анна. – Мой нареченный скоро приедет за мной, и я не хочу вашего вмешательства.
– Однако король счел мое желание защитить вас и определять даже будущее правильным. Так что, полагаю, это лишь вопрос времени.