Мюйрин тоже хотела видеть в Локлейне, с которым проводила упоительные ночи, отнюдь не партнера по работе, с ее удачами и неприятностями. У них возникает по миллиону проблем на день. Они вместе управляют делами поместья, ведут учет и выполняют массу других дел. А ночь была для них удивительным временем, когда между сном и бодрствованием они неистово предавались любви.
Не было ничего неприличного или шокирующего, когда они смеялись, изучали и откровенно любили друг друга, пока первые лучики рассвета не пробивались в их тайное пристанище, где они уединялись от всего мира. Утро наступало слишком скоро, и призывное кукареканье петуха возвращало их к бесконечным дневным заботам. Они одаривали друг друга последним теплым поцелуем и расставались, храня незабываемые воспоминания до следующего раза, когда снова оказывались имеете хоть на несколько часов.
Локлейн пытался не думать о будущем, но постоянно испытывал неуверенность в том, что Мюйрин навсегда останется с ним. В любое мгновение из Шотландии мог прибыть корабль с ее отцом на борту, и она исчезнет без следа. Но пока она была с ним, он решил наслаждаться каждой секундой, которую они могли провести вместе. Он занимался с ней любовью отчаянно, словно в последний раз.
Мюйрин тоже старалась не думать о будущем, но из головы у нее не выходил вопрос, как же все это закончится. Она любила Локлейна, в этом у нее сомнений не было. Но, Господи, разве они могли быть счастливы вместе? Как только им удавалось справиться с одними неприятностями, тут же возникали новые.
Более того, Локлейн, почему-то внушил себе, что совершенно ей не подходит. А она была уверена, что он постоянно сравнивает ее с Тарой. Ощущение Мюйрин своей неопытности и связанная с этим неловкость также изрядно затрудняли их отношения. Она была убеждена, что Тара была единственной любовью Локлейна, а она – просто друг, партнер, некто, с кем Локлейн проводит ночи.
Мюйрин справилась с налоговым кризисом, продав все дорогие вещи, которые прибыли для нее на судне из Шотландии. Она даже кофе упаковала в коричневые бумажные пакеты, чтобы продать его на рынках. Локлейн отдал Патрику деньги за два пакета и один вручил как подарок Мюйрин, а второй оставил до ее дня рождения тридцатого апреля.
– Право же, не стоило, – сказала она, нежно целуя его.
– Нет, теперь мы квиты. Ты же оставила буфет, – с улыбкой промолвил он, указывая на стоящий в ее комнате шкаф.
Она смущенно улыбнулась.
– Он такой красивый, что нужно сто раз подумать, прежде чем продать его. Ты сделал его своими руками, и он напоминает мне о тебе и о нашей первой ночи.
– Никогда бы не подумал, что ты нуждаешься в напоминании о том ужасном времени. К чему тебе напоминания, не лучше ли живой образец? – поддразнил он, слегка пощекотав ее, и она смеясь бросилась в его объятия.
– Гораздо лучше, – согласилась она, одаривая его медленным поцелуем.
Внезапно в комнату вошла Циара, которой понадобился какой-то совет, и они резко отпрянули друг от друга.
Его сестра осталась недовольна своим открытием и сделала все возможное, чтобы помешать Локлейну проводить время наедине с Мюйрин.
Мюйрин не могла ее винить. Ведь та просто беспокоилась, что ее брату снова причинят боль. Но в то же время такое неодобрение со стороны его единственной родственницы не могло не сказаться на их отношениях. А что скажет ее семья, если узнает о Локлейне, Мюйрин даже не могла себе представить.
К концу марта часть денег, прикарманенных мистером Блессингтоном, была возвращена. Большую их часть Мюйрин потратила на оплату закладной и возмещение почти всех налогов, а все, что осталось, пошло на покупку новой партии скота, особенно овец, дающих шерсть для продажи. Эти неприхотливые животные могли пастись на самых худших участках поместья. На какое-то время Мюйрин воспряла духом, убедившись, что наконец-то все начало меняться к лучшему.
Однако серьезнейшие перемены настигли их в середине апреля, когда мистер Коул, юго-восточный сосед, объявил, что намерен превратить всю свою землю в пастбище для овец и всем своим крестьянам разослал уведомление о выселении.
Хуже того, полковник Лоури, северный сосед, готов был оплатить переезд своих работников в Канаду, лишь бы только избежать введенных правительством высоких налогов. Налоги эти налагались на душу населения, то есть за большое число крестьян, которые предположительно платили большую ренту зa свои маленькие домики и крошечные картофельные делянки, соответственно начислялись и большие налоги.
– Комиссия Девона подсчитала рентные платежи, которые поступили в начале тысяча восемьсот сорок первого года, перед неурожаем картофеля в октябре, – пояснял Локлейн Мюйрин, когда она, сидя за столом, пыталась разобрался в цифрах. – Они прибавили всю ренту, зафиксированную в расчетах, даже не приняв во внимание все существующие задолженности. Кто-то уехал, кто-то умер, родились дети, отчего еще больше взвинчиваются налоги. К сожалению, женщины и дети не приносят большого дохода, а кормить нужно все больше ртов притом, что денег становится все меньше. Потому-то полковник Лоури и мистер Коул пытаются сэкономить сейчас, пока через несколько лет ситуация не достигнет критической точки.
– Но куда деваться их работникам? Что им делать? Овцы – это прекрасно, но чтобы за ними ухаживать, нужны люди, ведь овец надо чесать, стричь и красить шерсть, а затем прясть ее! – воскликнула Мюйрин. – Или же откормить их и зарезать на мясо.
Локлейн прошелся по комнате. Она никогда еще не видела его таким подавленным.
– Не могу поверить! – произнес он, тяжело опускаясь в кресло.
– Я знаю, что тебе невероятно трудно, Локлейн. Прости.
Он вздохнул и устало потер глаза.
– Я знаю многих из этих людей с детства. Многие из них уже старики. Они не могут эмигрировать! Многие из них просто не переживут переезда! Это все равно что сразу подписать им смертный приговор. А если и переживут, что тогда? Они попробуют начать все сначала в совершенно чужой стране. Об этом даже подумать страшно. Уж я знаю, как нелегко было в Австралии. Никому такого не пожелаю.
– Но ведь ты заработал там, – заметила Мюйрин.
– Я чертовски тяжело работал, но чаще всего мне просто везло. А повезет ли им? Все больше эмигрантов направляется в Америку.
Мюйрин внимательно слушала Локлейна и печально смотрела на цифры перед собой. Затем, отложив книгу, взяла чистый лист бумаги.
– Сколько человек в поместье полковника?
– Сотня или около того.
– А у мистера Коула?
– Приблизительно столько же, может, чуть больше.
– А сколько из этих людей обладают какими-нибудь способностями, владеют какой-то профессией, ну, знаешь, например, плотничеством?
Локлейн задумался.
– Не знаю. Думаю, что большинство из них – фермеры, но наверняка есть и плотники, и строители.
– В обоих поместьях?
Он недоуменно нахмурился.
– Думаю, да. А почему ты спрашиваешь?
Мюйрин внимательно проверила свои расчеты, прежде чем ответить.
– Потому что я хочу, чтобы они жили здесь. Он приподнялся со стула.
– Ты с ума сошла? Мы же не сможем…
– Я знаю, что ты скажешь, Локлейн. Пожалуйста, выслушай меня, прежде чем сделать окончательный вывод. Я знаю, что нам будет нелегко, но ведь через несколько недель эти несчастные либо останутся без крыши над головой, либо будут умирать по дороге в Канаду… Мужчины, женщины, дети. Если они передут к нам… мы даже не сможем прокормить их, если и дальше пойдет так, как сейчас!
– Я что-нибудь придумаю, даже если для этого мне придется просить милостыню, брать в долг или воровать.
Локлейн взорвался.
– А тебе-то чего волноваться? Ты же можешь хоть завтра уехать в Шотландию!
Мюйрин удивленно взглянула на него.
– Это нечестно, Локлейн, и ты это знаешь. Конечно, я могла бы сбежать, но не собираюсь. Барнакилла стала для меня первым настоящим домом, и если кто-то захочет переехать сюда, то мы всегда должны быть рады ему. Поместье будет процветать. Просто на это нужно время. Я поеду в Дублин, продам дом, кое-чем нам придется еще пожертвовать, пока не вернем украденные деньги. После этого дела должны пойти успешнее, я уверена. Потерпи, Локлейн. Это нелегко, но ты и сам это знаешь. Отправить их в Канаду – все равно что подписать им смертный приговор:
– Но как мы их всех прокормим?
– Для начала подсчитаем все, что они принесут с собой (если принесут), как было с нашими работниками. Затем установим для них справедливую ренту и раздадим задания. У меня еще есть немножко денег, которые нам выдал полковник Лоури из Блессингтона. Можно купить крупы, овощей, картофеля. Придется экономнее расходовать масло, чтобы увеличить количество молока. Если у нас прибавится детей, то понадобится больше молока. А еще нам потребуется больше торфа, дров, мяса и рыбы. Я знаю, что Нил пришлет из Шотландии еще продуктов с очередным судном, которое придет за лесом. Мы в ближайшее время продадим все деликатесы, например кофе, чай, вино, бренди, чтобы закупить продукты попроще. Кроме того, нам уже пора думать о сборе урожая. Забудь о разработанной нами схеме севооборота. Я хочу, чтобы мы вспахали все невозделанные поля и посадили больше репы и свеклы. Это поможет нам продержаться зиму. Если же выкорчевать пни уже вырубленных деревьев, можно будет и эту землю пустить под культивацию, – закончила свой перечень Мюйрин.
Он сидел совершенно обескураженный. Еще одно бремя ожидает их. Сколько же так может продолжаться? Сколько воды утечет, пока она сдастся и вернется в Шотландию?
Мюйрин сделала на бумаге несколько пометок и с надеждой взглянула на него:
– А сейчас, если полковник Лоури и мистер Коул действительно решили огородить свои земли, я навещу их обоих и попытаюсь договориться о покупке шерсти. Вы с плотниками сделаете прялки и ткацкие станки, и мы сможем шить одежду, много шерстяной одежды. Это будут делать все женщины, а мужчины пусть занимаются сельским хозяйством, охотой, рыбалкой и плотничеством. Кроме того, нам срочно нужен камень для постройки новых домов. Как только придут новые люди, они могут тут же включиться в работу.
– Что нам еще может понадобиться? – тихо спросил он, слегка задетый тем, что она продумала каждую деталь, даже не посоветовавшись с ним.
Мюйрин продолжала, подперев голову рукой:
– Я еще хочу срубить часть деревьев, чтобы высушить их. Дерево можно использовать для изготовления мебели или для продажи новой партии, если Нил захочет купить больше. А еще желательно поймать несколько здоровых, крепких кроликов и фазанов, и мы сами будем выращивать их. И если вам попадется большой олень-самец, попытайтесь не убить его и поймать несколько самок. Попробуем их развести. – Она вздохнула: – Когда они приедут, наверняка возникнет еще сотня неотложных вопросов. Ну, а пока этого достаточно, чтобы они смогли здесь устроиться. Единственное, что нам осталось, – достать где-то еще удобрений. И я подумываю о том, чтобы организовать почасовую работу в поместье. Знаешь, нужно организовать группы рабочих по три-четыре человека, и работать они должны по шесть или по восемь часов. Но для этого необходимо заранее выяснить, у кого какие способности, кто что умеет.
Локлейн удивленно посмотрел на Мюйрин, как будто видел ее в первый раз.
– Что? Что я такого сказала? – резко спросила Мюйрин.
– Да нет, ничего. Я просто не могу поверить, что ты собираешься все это делать с людьми, которых даже не знаешь.
– Богатство Ирландии – это ее люди и земля. Я не позволю этим мужчинам, женщинам и детям остаться без крыши над головой из-за ужасной жадности их землевладельцев и правительства, равно как и тебе не позволю страдать из-за всего, что натворил Августин.
Впервые за долгое время она произнесла это имя в присутствии Локлейна. Затем резко встала и принялась вышагивать по комнате.
Локлейн с тревогой наблюдал за ней несколько минут, недоумевая, что ее так взволновало.
Тут она заговорила:
– Чтобы подготовить комнаты, мне нужно получше узнать людей, которые сюда прибудут. Скажи плотникам, чтобы они сделали как можно больше каркасов для кроватей. Можно набрать ракушек и использовать их для побелки стен, чтобы было не так сыро. Погода стоит хорошая, и я хочу убедиться, что все дырки в крыше залатаны, а трубы прочищены. Найми в Эннискиллене хорошего трубочиста, чтобы завтра же приступить к делу. Кроме того, надо убрать в библиотеке и в кабинете, и еще я отдам свою комнату наверху. Нам понадобится больше длинных лавок и столов для кухни. Придется работать день и ночь, чтобы первых прибывших мы смогли принять уже в конце недели.
– Я что-то не пойму. О чем ты? Зачем отдавать свою комнату? А ты куда?
– Если они приедут сюда, мы все должны держаться одной семьей, не правда ли? И когда они появятся, то будут жить здесь на любом свободном месте, которое нам удастся найти. Я перееду в маленькую кладовую рядом с конторой, за конюшней. Особняк оставим новоприбывшим.
– Но подумай, чем ты жертвуешь, дорогая!
– Мне все равно. Им нужно где-то расположиться, а в такой комнате, как моя, можно разместить целую семью.
– Позволь, но это твой дом. И тебе не пристало жить как нищей!
– Это мое решение, Локлейн, – раздраженно ответила Мюйрин. – Ты не заставишь меня делать то, чего я не хочу.
Локлейн встал со стула и потянулся к ней. Его стремительный поцелуй мгновенно умерил их раздраженность, и через несколько секунд они упали на небольшой диван, срывая с себя одежду. В течение получаса слышались лишь их удовлетворенные стоны и вздохи, но очень скоро Локлейн вспомнил свою клятву считаться с ее двойственностью: Мюйрин днем – Магда ночью.
Смущенный, он быстро оделся и, поцеловав ее на прощанье, пулей вылетел из комнаты. Локлейн молил Бога, чтобы Мюйрин не заметила, как тряслись у него руки, когда он потянулся к щеколде перед тем как уйти.
Она натянула юбку через ноги и села на диван, глядя ему вслед.
Когда он пришел домой, сестра заметила, что он чем-то обеспокоен. Выслушав от него новости об огораживании и предложении Мюйрин принять крестьян из других поместий, создав им у себя в доме соответствующие условия, она спросила:
– Что тебя все-таки, тревожит, Локлейн?
Он сел за кухонный стол, подперев руками голову.
– Я боюсь, что все это нереально. Что Мюйрин слишком хороша, чтобы это было правдой. В конце концов, она ведь вышла за Августина, так ведь? А что, если все это – лишь временное увлечение праздной богачки? Что, если все это ей надоест? Если она променяет нас на яркие огни Дублина, Лондона или чего-то еще? – с нескрываемым раздражением спрашивал Локлейн.
Циара, помолчав какое-то время, посмотрела ему в глаза:
– Все равно это не то, что тебя беспокоит на самом деле.
– Ну хорошо, хорошо, я признаюсь тебе. Я уже больше не могу держать это в себе. Я просто не могу отделаться от мысли, что потеряю ее. Я схожу по ней с ума. Не важно, что и как, но я не могу выбросить Мюйрин из головы. Каждый миг, день и ночь, я думаю о ней. Я ничего не могу с собой поделать, Циара, хотя, видит Бог, я пытался.
Его сестра какое-то время задумчиво смотрела на него, а затем, взяв себя в руки, подошла к брату.
– Но этого никогда не будет! Это просто смешно – думать, что она будет счастлива здесь, живя в лачуге. Я боготворю землю, по которой она ходит, но совершенно невероятно думать, чтобы ее мог увлечь такой человек, как я.
– Мы не можем управлять теми, кого любим, правда? – грустно заметила Циара.
– Любим? Разве кто-то говорил о любви? Вспомни, я однажды уже был влюблен, и она предала меня, – крикнул Локлейн.
Циара вздохнула и опустилась на лавку рядом с братом.
– Во-первых, Локлейн, единственный человек, которого когда-нибудь любила Тара, – это она сама. Я никогда не понимала, что ты в ней нашел. Однажды она обратила на тебя внимание, и ты даже не знал, что тебя так задело в ней, пока она не ушла. Все это было обманом. Она любила властвовать и никогда не любила тебя, не доверяла тебе, не отдавала тебе всю себя.
Ты говоришь, что любил ее, но я считаю, что она просто приворожила тебя своими женскими штучками. Я думаю, что Мюйрин ты любишь, по-настоящему любишь, но, помня о печальном опыте с Тарой, боишься, что она предаст тебя. Но ты не думай, что все женщины такие. Сравни их и спроси себя, что между ними общего, что, по-твоему, могло бы отпугнуть тебя, – посоветовала Циара. – Если у тебя нет причин не доверять Мюйрин, просто прими то, что вы вместе, как данность и будь благодарен за это, не пытаясь постоянно это анализировать. Наслаждайся тем, что есть, не опасаясь каждый миг, что это когда-нибудь закончится. Да и откуда тебе знать, что ты ей безразличен, если ты ее не спрашивал?
– Не говори глупостей. Я не могу с ней об этом говорить! В любом случае, знаю, что думает Мюйрин. Я видел ее истерику, когда умер Августин. Она его любила, одному Богу известно – за что. Она благодарна мне за помощь и поддержку. Но любить? Это невозможно.
Циара покачала головой.
– Хорошо, я не собираюсь с тобой спорить. Я только хочу задать тебе один вопрос. Представь себя лет через пять, а может, и десять. Где бы ты хотел быть и чем заниматься? Если ты видишь Мюйрин рядом с собой как часть этого будущего, значит вы созданы друг для друга и ты ее любишь. Если нет – лучше отпусти ее. Если она действительно не так уж много для тебя значит, не играй с ее чувствами и не обманывай ее. Просто держись от нее подальше.
Локлейн положил голову на руки.
– Она для меня много значит. Слишком много. Я не могу допустить, чтобы она потеряла свой дом из-за меня. Во-первых, это я убедил ее приехать сюда. А здесь становится все тяжелее. Если нам не удастся удержаться на плаву, мы потеряем все, и весь каторжный труд Мюйрин, и все ее жертвы окажутся напрасными.
Локлейн пересказал сестре планы, которые были у Мюйрин относительно дома, столь невероятные, что становилась очевидным, почему он возражал против них.
– Локлейн, пожалуйста, вернись на минутку в реальность, хорошо? Даже если бы все жители Барнакиллы согласились принять столько же людей, сколько живет в их домах, или даже вдвое больше, как все вновь прибывшие поместятся здесь?
Локлейн нахмурился, но затем пожал плечами.
– Я думаю, дело лишь за камнем и известью. Мы построим коттеджи и дадим этим людям новое жилье.
Его сестра радостно улыбнулась.
– Но ведь Барнакилла – всего лишь старая дыра, и все это не так уж важно, не правда ли?
– Спасибо, Циара. Я рад, что ты так все понимаешь. Ты всегда предостерегала меня от необдуманных поступков.
– Влюбиться – это необдуманный поступок, но я думаю, вы будете прекрасной парой, если действительно любите друг друга, – сказала Циара, и выражение ее изнуренного лица было каким-то неопределенным.
– Она не любит меня. Она ведь только недавно овдовела. Я нужен ей лишь для утешения.
Циара покачала головой.