* * *
Мы были одни с моей матерью. Я очень ценила эти редкие встречи наедине. Она сказала, что гордится мною, что отец доволен и что послы уехали с хорошими впечатлениями, о которых сообщат своему королю.
– Император стал отцом, – вдруг, без всякого перехода, сообщила она.
Я смотрела на нее, онемев от неожиданности.
– У него родился мальчик, – продолжала мать ровным голосом, – сын… Его назовут Филипом в честь деда. Наверное, он такой же красивый.
Я сидела как каменная.
Она взяла мою руку и крепко сжала. По ее щекам текли слезы.
– Мамочка, родная! – воскликнула я, презрев формальности. Потом встала и заключила ее в свои объятия. Она зарыдала.
– Он только что женился, и вот… у него сын, а я… Господи, за что? За что ты наказываешь меня?
– У тебя есть я…
Она плакала. Впервые я видела ее такой.
– Ты мне дороже любого сына, доченька, но… но твой отец… Он хочет иметь сыновей. Ты все равно узнаешь. Сколько же можно скрывать это от тебя?
– Что, мама, скажи мне! – умоляла я.
– Но ты еще маленькая…
– Послы нашли, что я очень даже умная.
Она погладила меня по голове.
– Моя самая умная дочь на свете! Знай, что я тебя очень люблю и что мне очень тяжко бывает, когда нам приходится расставаться. К сожалению, слишком часто.
– Я же понимаю, – сказала я, целуя ее руку. – Но, пожалуйста, расскажи мне все. Может быть, я смогу хоть немного тебя утешить.
– Твой отец хочет бросить меня.
– Нет!.. Но как?..
– Он ищет способ. Он говорит, что я не могу родить ему сыновей потому, что наш брак, как ему кажется, ненастоящий.
– Как? Ты же – королева!
– Да. Но ты же знаешь, что я была замужем.
– Конечно, – за принцем Артуром. Это все знают.
– В Библии сказано, что, если мужчина женится на вдове своего брата, их брак будет бездетным.
– Но почему?
– Он считается нечистым. Я говорила ему, что никогда не была женой Артура, настоящей женой, мы только так назывались.
– И ты не бездетна. Ты родила меня и… были же другие дети.
– Да, но в живых осталась только ты, родная.
– Понимаю. Он думает, что Бог наказывает его за нарушение высших законов.
– Я никогда не нарушала законов Всевышнего. Я не была женой Артура. Твой отец – единственный мужчина, которого я знала как мужа.
– Ты же говорила ему…
– Тысячу раз.
– Мамочка, не мучайся. Правда на твоей стороне.
– Твой отец твердо решил иметь сына… законнорожденного. И единственная возможность – это избавиться от меня.
Я была озадачена: как же так, если моя мать – королева и отец женился на ней, как он может еще на ком-то жениться, чтобы иметь сына?
– Ну и что? – сказала я. – Пускай даже он хочет сына, как всякий король. Они, к сожалению, с презрением относятся к женщинам. Но вы связаны нерушимыми узами брака, и если на то воля Божия, чтобы ему не иметь сына, значит, так тому и быть.
– Короли очень могущественны, доченька.
– Но…
– В некоторых случаях брак может быть расторгнут.
– Как?
– По решению Папы Римского.
– Но даже Папа не может нарушать священных законов церкви.
– Мы будем отстаивать наши права. Я буду бороться… только ради тебя.
– Ради меня?
– Да.
– Но я уже получила титул принцессы Уэльской…
– Мне трудно тебе объяснить. Понимаешь, если королю удастся доказать, что наш с ним брак не был настоящим, хотя все эти годы мы жили как муж и жена, то церковь признает это, и тогда наш общий ребенок окажется незаконнорожденным, то есть не будет иметь права на престол.
Наконец я поняла всю опасность, грозящую нам с матерью.
– Нет, – возразила я, – этого не может быть!
– Мы должны постараться, чтобы этого не случилось, – сказала она.
Мы еще долго сидели, молча взявшись за руки и думая каждая о своем. Она, наверное, вспоминала первые счастливые годы своего замужества. Я пыталась прийти в себя, узнав наконец то, что так тщательно от меня скрывали.
Так вот почему у матери была в глазах бесконечная грусть, а графиня молчала. Они считали, что мне в одиннадцать лет еще рано знать то, что может круто изменить мою жизнь.
Я была в страхе – перед будущим, перед моим всемогущим отцом, в чьих руках находилась судьба моей матери, а значит – и моя.
Но тем не менее я была рада, что наконец узнала правду.
* * *
Реджинальд тоже был в Гринвиче, и мне захотелось поговорить с ним на эту тему.
– Теперь я знаю, что мучило все это время мою мать, – сказала я, – отец боится, что их брак – ненастоящий. Вам об этом известно, я полагаю.
– Да.
– Уверена, что нет такого человека при дворе, кто не знал бы.
– Да, – подтвердил он, – многие в курсе дела, хотя это и называется "королевской тайной".
– И что теперь будет?
– Ничего. Ваш отец женат на королеве, и ничего другого быть не может.
– Но если этот брак ненастоящий?
– Самый настоящий.
– Но, по мнению отца, он противоречит библейскому закону, так как моя мать была замужем за его братом Артуром.
– Долго же он думал, прежде чем прийти к такому выводу!
– Его натолкнуло на эту мысль то, что Бог не дает ему сына.
– Причины могут быть самые разные.
– Но он думает, что причина в том, что он женился на вдове брата.
Реджинальд покачал головой.
– Моя мать молится, чтобы Господь даровал ей сына. Тогда бы все было хорошо.
– Дорогая принцесса, – грустно сказал Реджинальд, – вы еще слишком молоды, чтобы забивать себе голову подобными проблемами.
– Но они имеют ко мне самое прямое отношение!
– Ах вот оно что! Вас беспокоит, что вы потеряете право на трон. Если у вашего отца так и не будет сына, королевой станете вы. Это так важно для вас?
Я колебалась. Вспомнила Ладлоу, те несколько месяцев, когда я была королевой в миниатюре. Власть. Да, вкус ее был мне приятен. И у меня были все права на престол, если… если только не появится брат.
– Понятно, – сказал Реджинальд. – Вы уже заражены честолюбием.
– А вы не честолюбивы?
Он задумался.
– В каждом из нас есть семена честолюбия, – сказал он после долгой паузы, – кому-то важно иметь корону, а кто-то стремится к спокойной жизни – это тоже своего рода честолюбивая мечта.
– Вы могли бы занять высокое положение в церковной иерархии.
– Не уверен, что мне этого хочется. Моя мечта – увидеть мир… многое узнать. Есть столько всего, о чем мы не имеем представления. Вы это поймете, когда станете старше. А теперь… не надо сокрушаться. Уверен, все пройдет. Ваш отец сейчас в состоянии крайнего напряжения. С мужчинами это бывает в определенные периоды жизни. Ему нужен сын. И поэтому он чувствует себя ущербным. Пытается найти объяснение, причину. Но это пройдет. Должно пройти. Папа никогда не даст ему того, что он просит. И потом, нельзя забывать об императоре Карле.
– А император какое отношение имеет к этому?
– Император, – ответил он тем же ровным тоном, – племянник королевы и никогда не допустит, чтобы ее отвергли. Это было бы оскорблением для Испании. Император – самый могущественный человек в Европе… а его последние успехи в войне с Францией еще более укрепили его могущество. У него в плену – сыновья французского короля.
– И мой жених…
– Ох уж эти союзы, эти браки! Кто их принимает всерьез, особенно, когда они заключаются между детьми?
– Вы меня успокаиваете, Реджинальд.
– Рад бы всегда это делать, будь на то моя власть.
Он нагнулся и поцеловал меня в лоб.
Я была благодарна Реджинальду.
* * *
В те тревожные дни меня утешало только то, что мы с матерью живем вместе и что есть Реджинальд, с которым можно отвести душу.
Моя мать всегда дружила с графиней. И сейчас они подолгу беседовали, как самые близкие люди.
После нескольких месяцев, проведенных в Ладлоу, я рассталась со многими детскими иллюзиями, поняв, что значит управлять страной.
Но в связи с трагедией, которую переживала моя мать, мне пришлось еще серьезнее задуматься над многими вещами.
Однако я почти ничего не знала. И это приводило меня в уныние, потому что вокруг происходили важные события, о которых я могла лишь догадываться.
Часто мы проводили время вчетвером – моя мать, графиня, Реджинальд и я. Они очень поддерживали мою бедную мать в эти тяжелые дни, но вряд ли кто-то мог отвратить от нее нависшую угрозу.
После смерти принца Артура она познала и бедность, и унижение, когда ее отец не захотел, чтобы она вернулась в Испанию, а мой дед не желал видеть ее в Англии. Так она прожила семь лет, пока мой отец, как благородный рыцарь, не предложил ей руку и сердце. И теперь она могла оказаться вновь примерно в таком же положении, как когда-то.
Она твердо решила бороться – нет, не за себя, а за меня, потому что моя судьба всецело зависела от того, бросит ее король или нет.
Ей было приятно, что мы с Реджинальдом стали друзьями. И неожиданно меня осенило: ведь они с графиней были бы счастливы, если бы мы поженились! Что-то подсказывало мне, что они даже обсуждали это. Я возликовала – как было бы хорошо выйти замуж за того, кого знаешь, а не быть пешкой в руках правителей, делающих тебя составной частью своих политических союзов.
И я предалась мечтам. Мне – одиннадцать. Ему – не то двадцать семь, не то двадцать восемь. Хоть и большая разница, но, во-первых, мы были друзьями, а, во-вторых, спасибо Вивасу! – я была хорошо образована, и между нами сразу возникло взаимопонимание. Вообще подобная перспектива была не столь уж невероятна, как могло показаться. Он был из королевского рода Плантагенетов, поэтому, когда я стану королевой, он вполне может быть королем. И народ будет доволен – соединятся две королевские ветви, что послужит стабилизирующим фактором для страны. В нашей истории подобное уже было – тогда, в результате брака моего деда Генриха VII и Елизаветы Йоркской, дочери Эдуарда IV, объединились два королевских дома, Тюдоров и Йорков, и был положен конец войне Алой и Белой розы.
Мысль о нашей женитьбе с Реджинальдом согревала меня в то смутное время.
Моя мать с графиней теперь ничего не имели против того, чтобы я присутствовала при их разговорах – раз уж я посвящена в "королевскую тайну" и от нее зависела моя судьба, так лучше мне было знать побольше.
От них я и услышала, какой фарс устроил кардинал в своем роскошном дворце в Йорк-плейс.
Туда был вызван король для дачи показаний по обвинению в аморальном сожительстве с женщиной, которая в глазах церкви не являлась его женой.
Смехотворным был сам факт вызова короля его подданными. Но он послушно приехал. Опустив голову, выслушал обвинения, предъявленные архиепископом Уорэмом, которые, естественно, были составлены самим королем.
– Присутствовал, между прочим, Джон Фишер, епископ Рочестерский, – с сожалением сказала графиня, – а я всегда считала его одним из святейших отцов церкви.
– Полагаю, что обвинение составлял доктор Уолмэн, – заметила моя мать.
– Не без участия советника короля доктора Белла, – презрительно добавила графиня. – Воображаю, как это звучало: "Генрих, король Англии, вы вызваны на суд архиепископа по обвинению в греховном сожительстве с вдовой вашего брата"… что-нибудь в этом роде.
– Как можно! – не удержалась моя мать. – Они же знают, что это неправда. По существу я никогда не была женой Артура!
Они, кажется, забыли о моем присутствии, я сидела тихо, боясь пошевельнуться, чтобы они только продолжали говорить так же откровенно.
Я старалась представить себе картину суда: отец с поникшей головой, выслушивающий столь вопиющее обвинение. Но если бы он сам этого не захотел, уже ни одного участника этого спектакля давно не было бы в живых. Доводы в защиту брака отца с моей матерью основывались на том, что ее брачные отношения с Артуром не могли иметь место из-за его болезни. Папа Юлиус II благословил короля на брак с Катариной Арагонской, и, следовательно, не было никаких оснований подвергать его сомнению.
– А теперь епископ Тарбский выдвигает столь чудовищное предположение!.. – воскликнула мать и замолчала, взглянув на меня.
Я сгорала от любопытства, но они так ничего и не сказали. Правда, вскоре они снова забыли о моем присутствии.
– Архиепископ Уорэм – старый человек, – сказала графиня, – а старые люди всегда пекутся о своем спокойствии. Он хочет спокойно прожить остаток жизни и сделает то, что скажет король.
– И нам хорошо известно, что он скажет, – трагическим голосом произнесла моя мать.
– Уорэм заявляет, что поскольку вы с Артуром были мужем и женой, значит, король женился на вдове своего брата.
– Нет, нет! Я была девственницей, когда вышла замуж за Генриха! – воскликнула моя мать.
– Джон Фишер – честный человек. Он сказал, что Папа дал свое благословение на ваш второй брак, чтобы король оставил всякие сомнения. Есть даже Папская булла, подтверждающая законность вашего брака с точки зрения церкви. – Графиня торжествующе смотрела на мою мать и, желая подбодрить ее, продолжала: – Король говорил о вас с большой теплотой. Он сказал, что все эти годы был счастлив с вами и не мог представить себе более достойной супруги.
– За исключением одного… – грустно заметила мать.
– Это не больше чем намек, высказанный епископом Тарбским… Но мы же знаем, что это не так, – графиня снова запнулась, глядя на меня, – ничего особенного. Просто король…
– Просто ему нужны сыновья, – продолжила мать.
– Он во всеуслышание заявил, что, если бы ему пришлось жениться вновь и он не счел бы это грехом, он женился бы только на вас.
– Слова, – с горечью произнесла моя мать, – слова, призванные скрыть правду.
Они долго сидели молча.
– Но ведь они ничего не решили, – сказала наконец графиня, оживившись.
– Полагаю, король весьма ими разочарован. Он очень надеялся, что вопрос будет решен.
Графиня взяла руку королевы и крепко сжала.
– Этого не будет. В церкви есть хорошие люди, и они не допустят этого… Народ – тоже.
– Боюсь, что вы недооцениваете ту решимость, с какой король взялся за дело.
Затаив дыхание, я наблюдала за ними. Мне стало ясно, что развод затянется надолго.
* * *
Посол Испании прибыл в Гринвич и попросил аудиенции у королевы. Они долго беседовали. Узнать мне ничего не удалось, так как графиня ходила с отсутствующим видом и подступиться к ней было невозможно. Мне было обидно, что они по-прежнему считают меня ребенком, в то время как на карту поставлено мое будущее. Все равно ведь рано или поздно я обо всем узнаю!
Узнала же я, что сказал епископ Тарбский, – все секреты во дворце быстро становились известны. А он еще во время торжеств по случаю приезда французов выразил сомнение – если брак короля признают недействительным, то не бросит ли это тень на принцессу, и что скажет король Франции, который был готов женить своего сына на принцессе Уэльской, наследнице английского престола, а не на незаконнорожденной дочери короля.
Генри Фитцрой тоже был незаконнорожденным.
Так, дело о законности брака родителей непосредственным образом затрагивало мои интересы. Причем многие, в том числе и отец, не встали на мою защиту.
Отец, боявшийся Божией кары за греховное сожительство с вдовой брата, мог бы согласиться с мнением уважаемого всеми епископа Рочестерского. Но не захотел.
На то у него были свои причины.
Именно тогда я впервые услышала имя Анны Болейн.
* * *
А тем временем в Европе произошло событие, потрясшее весь христианский мир. Священный город был разграблен солдатами. Римские святыни были поруганы. Даже в страшном сне такое не могло бы присниться. Подробности я узнала от Реджинальда.
– В истории, пожалуй, не было подобной трагедии, – сокрушался он, – это совершили солдаты Бурбона под водительством одного из его коннетаблей.
– Французы?..
– Нет. Бурбон уже давно воюет на стороне императора Карла против Франциска.
– Значит, это сделали союзники императора!
– Если бы он знал, он не допустил бы взятия Рима. Да и сам Бурбон, будь он в живых, сумел бы остановить солдат. Но его убили сразу, как только начался штурм. Уверен, что он не хотел брать Рим. Но его солдаты, месяцами не получавшие жалованья, голодные, злые, без труда вошли в город, который и не пытался сопротивляться. Где еще они видели столько богатства? Кто мог заплатить им за их службу? Только они сами. Мародерство стало для них наградой за победы в боях. И они надругались над Римом – крушили, ломали, брали все, что попадалось под руку.
Одиннадцатилетней девочке невозможно было представить весь ужас того, что произошло. Лишь значительно позже я узнала подробности того пятидневного кошмара. Улицы были запружены пьяными солдатами. Монахинь насиловали прямо в монастырях. В соборах устраивали кощунственные игрища и бордели. Все, что было святого, подверглось издевательствам и поруганию.
Папа Клемент VII с тринадцатью кардиналами укрылся от обезумевшей толпы в замке Сент-Анджело.
Он оказался фактически в руках императора. И в такой-то момент мой отец надеялся на помощь Папы в получении развода! Да император просто не позволил бы этого!
Так печально знаменитое ограбление Рима по-своему отозвалось в жизни моего отца.