Нехотя остановившись у подножия лестницы, Адам со вздохом повернулся и пошел к кабинету. В несколько неспешных шагов он пересек мраморный вестибюль и вошел в дверь. Глядя на его растрепанные белокурые волосы, можно было подумать, что Адам причесывал их пальцами, а не расческой. Он устало улыбнулся и небрежно развалился на кожаном диване:
– У тебя что, новый диван? Удобный.
– Что у тебя за вид?
– Должен сказать, что и ты выглядишь не лучшим образом, дорогой брат. – Едва Адам произнес эти слова, как тут же раскаялся и пожалел, что не может взять их обратно.
– Возможно, ты и прав! – резко рассмеялся Стивен.
– Извини, – повинился Адам. – Мне не следовало так говорить: нет ничего удивительного в том, что ты выглядишь…
– Расскажи мне лучше, как обстоят дела с нашим домом? – перебил его Стивен, не желая обсуждать последствия ранения. – Уже две недели я жду подробностей о заключенной тобой сделке.
Адам вздохнул и запустил пальцы в волосы:
– Но с этим покончено, Стивен! Сделка заключена и подписана. Забудь о ней наконец.
– Нет, я о ней не забуду. – В словах Стивена прозвучала стальная решимость. – Почему ты продал свою половину дома?
Казалось, что Адам сейчас просто вскочит с дивана и уйдет. Вместо этого он провел пальцем по шву подушки.
– Мне нужны были деньги.
– Опять?
– Да, черт возьми, опять! – Адам встал и подошел вплотную к брату. – Мне нужны были деньги. Опять! Ты знаешь, деньги нужны всегда.
Стивен зажмурил глаза, его чувственные губы вытянулись в ниточку.
– Кто составил бумаги? Адам с проклятием отшатнулся:
– Почему ты не хочешь оставить все как есть?
– Мы оба знаем ответ на этот вопрос.
Адам стоял неподвижно, в тишине было слышно, как стучат часы. Наконец он вздохнул:
– Документы составлял ее агент.
– Как его зовут?
– Уилкинс. Или, может быть, Уокер. – Адам мрачно пожал плечами. – Черт его знает, как его зовут!
С трудом сдерживаясь, Стивен сжал кулак здоровой руки:
– А кто помогал тебе при совершении сделки? Натан?
– Твой помощник не назовет мне который час! – фыркнул Адам. – А уж тем более не станет помогать с продажей дома.
– Потому что знает мое неодобрительное отношение к твоим забавам.
– Ну уж который час, он мог бы сказать.
– Не ждешь ли ты, что я одобрю твою дерзость?
– А ты никогда этого не одобрял! – огрызнулся Адам.
Чтобы успокоиться, Стивен провел рукой по волосам.
– Скажи мне, кто представлял твои интересы?
– Ну что ты привязался ко мне, Стивен? Оставь все как есть!
– Кто представлял твои интересы? – скрипнув зубами, повторил Стивен.
– Питер Мейбри, – понурившись, ответил Адам.
– Питер Мейбри? Но он же мошенник!
На лице Адама появилась скептическая улыбка.
– Такие мне и нравятся.
Стивен поджал губы: ему было крайне неприятно, что всякий раз общение с братом, его единственным родственником, кончалось таким неутешительным образом. Но он уже давно усвоил, что досада – плохой помощник.
– Я попрошу, чтобы Натан занялся этим делом. Нет такого контракта, который нельзя было бы расторгнуть. А уж Мейбри прославился своей никчемностью. – Повернувшись, Стивен подошел к своему столу.
– Это все? – дерзким тоном осведомился Адам. – Разрешите идти, сэр?
Обернувшись, Стивен пристально посмотрел на брата.
– Да, – наконец произнес он, не зная, что сказать. Но когда Адам подошел к двери, Стивен примирительно добавил:
– Когда ты отправляешься на прием к Эбботам? Мы могли бы поехать вместе.
– Я не собирался туда ехать, – не оборачиваясь, отозвался Адам.
– Как это? Элден и Луиза – наши друзья детства. Их родители были друзьями наших родителей, дружили и наши деды, и бабушки. Боюсь, что я тебя не понимаю.
– Чего именно ты не понимаешь? – Голос Адама был полон сарказма.
– Да что с тобой? – взорвался Стивен.
На лице Адама отразилось изумление, тут же сменившееся выражением покорности судьбе.
– Чего ты от меня хочешь, Стивен?
– Я хочу, чтобы ты стал достойным нашего имени, только и всего.
– В этом-то и проблема, дорогой брат. Я не тот человек, который может командовать флотилией судов или торговать недвижимостью. Все, на что я способен, – это прожить доставшееся мне наследство, а затем выпрашивать помощь у своего куда более умного старшего брата. Между тем, кого ты хочешь видеть во мне, и тем, кто я есть на самом деле, – большая разница. Когда ты наконец смиришься с этим?
– Никогда, слышишь? Никогда! Я никогда не смирюсь с тем, что ты вырос ленивым, никчемным, расточительным человеком, который не питает уважения к своему происхождению и пренебрегает обязательствами, налагаемыми его положением!
– Тогда ты никогда не обретешь покоя. Пойми: я такой, каким ты меня описываешь, и даже хуже.
В окно струился тусклый зимний свет, но Стивену казалось, что на дворе ночь. Одна из тех ночей, когда в ожидании рассвета он мучился томительной бессонницей, а в его мыслях не было обычной стройности.
– Что с тобой? Ты ведь не был таким равнодушным. Чего же ты все-таки хочешь от жизни?
– То, чего я хочу, не имеет ничего общего с честью или долгом, тут ты просто не в состоянии меня понять. Увы, я не такой идеальный человек, как ты. Все, что я делаю, не в ладах с благопристойностью, не говоря уже о чести.
Совершенно неожиданно для себя Стивен мысленно представил полоску обнаженной белой кожи. Кожа была шелковистая, гладкая, необыкновенно нежная. На какой-то миг в комнате воцарилась гнетущая тишина.
– Неужели ты никогда не мечтал сделать что-нибудь, что не отвечало бы твоим строгим понятиям о пристойности и чести?
Стивен как будто бы ничего не слышал. Смотрел на брата, но не замечал его. Он видел самого себя, сидящего у кровати, на которой покоилась нагая женщина. Стивен тяжело вздохнул.
– Ты такой образец благопристойности, что о тебе можно написать книгу.
В своем воображении Стивен видел, как порывается погладить молочно-белую кожу.
– Ни один человек не мог бы оправдать твоих ожиданий, – говорил брат.
А Стивен тем временем представлял себе полные груди, стройную талию, округлые бедра. И ощущал обжигающее до боли желание.
– И меньше всех я.
Как она хороша, если не считать искалеченной ноги. Стивен зажмурился и отвернулся к столу. Открыв глаза, он увидел красную ленту, найденную им на полу спальни для гостей… Проснулся Стивен одеревеневший и растерянный. Сначала он не мог даже понять, почему сидит на стуле с высокой спинкой в комнате, о существовании которой даже не вспоминал долгие годы? Но увидев смятые простыни, все вспомнил. Голубой Колокольчик! Холли Голубой Колокольчик – с такими голубыми глазами, что в них даже больно заглянуть.
Соскочив со стула, Стивен принялся ее искать. Возможно, она стоит у окна или свернулась клубком в кресле и ждет его пробуждения. Но никто не смотрел на парк из окна, и кресло было пусто. Незнакомка исчезла.
Его душу пронизал жестокий холод. Много лет он жил замкнуто, но никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. "Да нет, это просто смешно!" – убеждал он себя. Холодно ему потому, что огонь в камине погас, что же до одиночества, то он ощущает его так остро потому, что слуги еще не проснулись. Стивен должен радоваться, что эта женщина незаметно ускользнула и ему не придется встретиться с ней утром. Да он и радуется. Ведь он не хочет иметь ничего общего с Холли Голубым Колокольчиком. Ему нет до нее дела.
Стивен схватил ленту со стола и скомкал ее, собираясь бросить в камин, когда Адам вдруг с силой ударил кулаком по столу:
– Когда ты наконец смиришься? Когда поймешь, что все старания напрасны: я никогда не стану твоей копией!
Стивен устремил взгляд на брата. Он с трудом вспоминал, о чем они беседовали.
– Я говорил тебе, что принял меры для установления личности человека, стрелявшего в меня из пистолета?
Адам широко открыл глаза и весь как-то подобрался:
– О чем ты? Я думал, ты не собираешься давать делу ход.
– Почему у тебя сложилось такое впечатление?
– Мы до сих пор ничего не сообщали властям. Никаких публикаций в газетах!
– Я не хотел посвящать в наши проблемы весь город. Не хватало еще, чтобы бостонцы обсуждали то, что у нас произошло, за послеполуденным чаем. Я не хочу давать повод для пересудов. Но я нанял человека, который займется розыском. Сведений у него, конечно, мало, – тут он с подозрением посмотрел на брата, – если, конечно, кроме его имени, ты не сообщишь еще что-нибудь. Остальное он сможет выяснить сам. Ты и в самом деле плохо знаешь того человека?
– Я уже говорил тебе, – глухим голосом ответил Адам, – что познакомился с ним в таверне. Все, что я знаю, это его имя – Том. Мы повздорили за картами.
– А я думал, это было на скачках. Мужчины в упор смотрели друг на друга.
– Пусть все остается как есть! – Голос Адама был полон суровой решимости. – Оставь все как есть. Все необходимые меры приняты.
– Кто-то врывается в мой дом, пытается тебя убить, вместо этого ранит меня, а я должен прикидываться, будто ничего не произошло?
– Оставь все как есть, – повторил Адам.
– Черта с два!
– А я говорю тебе: оставь все как есть! – На этот раз выдержка изменила Адаму. – Пусть я ничтожество, но я не остановлюсь ни перед чем, чтобы предотвратить твое вмешательство!
Темная бровь взметнулась ввысь.
– Уж не угроза ли это, брат?
С громким проклятием Адам отвернулся:
– Иногда я даже жалею, что мы – родственники. Ты как будто неживой, Стивен. Лишен каких бы то ни было чувств. Холоден, суров, беспощаден. Ничего не знаешь о реальной жизни, в сущности, не любишь людей. Единственное, что тебя волнует, – это благопристойность.
Слова брата больно ранили Стивена. Случись это в какой-нибудь другой день, он бы, вероятно, сильно рассердился. Сколько раз он пытался втолковать Адаму, что ему нет дела до приличий, главное для него – ответственность. Но сегодня в его голове перемешалось столько противоречивых чувств, что Стивен не стал затевать спор. На него вдруг навалилась страшная усталость. Что бы там ни считал Адам, Стивен не мог уклониться от своих обязанностей и выполнял их по мере сил.
Сквозь густые тучи пробился слабый, неяркий луч солнца. Упав в лужу под окном, он засверкал всеми цветами радуги. И Стивен почему-то вспомнил о радугах, горшках с золотыми монетами и кладах с драгоценностями. Он давным-давно перестал верить, что такие находки случаются. Но ведь было время, когда верил.
– А ты помнишь холм Саттера? – громким, но спокойным голосом спросил он брата.
– Холм Саттера? – удивленно откликнулся Адам.
– Ну да, ты знаешь…
– На земле старого Уилбера?
– Да, на земле старого Уилбера. – Стивен засмеялся: – Это был скупец, каких свет не видывал!
Адам слегка улыбнулся:
– Ты называл его старым пнем. Стивен искренне расхохотался:
– Я? Неужели я мог такое сказать?
– Да, ты, – ответил Адам.
– А ты помнишь, – спокойно продолжил Стивен, – как мы однажды вскарабкались на дерево старого Уилбера?
Адам пожал плечами и скорчил гримасу:
– Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, у меня начинает болеть задница.
– А я не мог сидеть целую неделю! – со смехом отозвался Стивен. – До чего же он взбесился, когда мы принялись швырять в него ягодами!
– Он бы ни о чем не догадался, если бы с дерева не свалилась та проклятая корзинка.
Братья тихо рассмеялись. Но их веселый смех оборвался, когда они вспомнили, как стояли на крыльце своего дома, а старый Уилбер грязными пальцами крепко держал их за уши.
Стивен скривился:
– Все это показалось нашему отцу не очень смешным.
– Да, но знаешь ли… – Адам подумал, затем добавил: – Мне кажется, мама была довольна этой нашей выходкой.
– Не может быть! – с сомнением произнес Стивен. – В самом деле?
– Да. А как ты думаешь, кто подал мне мысль нарвать ягод?
– Мама? – недоверчиво спросил Стивен. Адам кивнул.
– Она подсказала, чтобы мы закидали ягодами старого Уилбера?
– Нет, так прямо она не говорила. Просто рассказала, как делала это, когда была девочкой. – Адам нахмурил брови. – Я думаю, что ее жертвой был старый Кэбот. Однако ее не поймали, а если и поймали, то, во всяком случае, она умолчала о последствиях.
– Что-то мне не верится… – Стивен покачал головой.
– А ты помнишь, что после того как папа нас высек и ушел в контору, она велела повару приготовить для нас какао со взбитыми сливками?
В голове Стивена замелькали воспоминания. В частности, он вспомнил, как мать сперва причесала его, Стивена, а затем Адама, потом поставила перед ними чашки с какао. Тогда Стивен не задумался над этим. Он только сильно переживал, что разочаровал отца. Но теперь, оглядываясь на прошлое, Стивен вспомнил, как лукаво улыбалась мать, угощая их какао со взбитыми сливками.
Адам всегда был ближе к матери. Ничего удивительного, что она рассказывала ему о своем детстве. Стивен почувствовал сожаление: его воспоминания об отце до сих пор сохраняли живость, а вот о матери он почти ничего не помнил. Отец был главной силой, управлявшей его жизнью, тогда как мать всегда стояла в стороне.
– Кажется, я вспомнил, – наконец произнес Стивен.
– А помнишь, как мы разыгрывали разные пьески?
– Как я могу забыть? – воскликнул Стивен. На самом же деле он забыл, а вспомнил только сейчас.
– Весело мы жили, – сказал Адам.
– Пока отец и мать не умерли. Адам вздохнул:
– Наши жизни как бы разделены надвое: до их смерти и после нее.
Они не смотрели друг на друга, только на улицу и парк. Они стояли близко, плечо к плечу, и при всей их несхожести никто бы не усомнился, что они родственники.
– Ну так пойдешь ты или нет на прием к Эбботам? – наконец спросил Стивен.
Широкие плечи Адама на какой-то миг опустились, затем он грустно улыбнулся:
– Постараюсь там быть.
– Хорошо, – живо отозвался Стивен. Он хотел бы о многом поговорить с братом, да не знал, с чего начать.
В этот момент каминные часы пробили полдень.
– Я очень устал, – сказал Адам, отворачиваясь от окна. – Думаю, мне надо немного отдохнуть. – Он засмеялся, чувствуя, как к нему возвращается обычное расположение духа. – Я должен отдохнуть, если мне предстоит провести вечер с Луизой Эббот и ее подругами.
Стивен ничего не ответил, молча проводив брата взглядом. Внезапно перспектива провести вечер в обществе таких, как Луиза Эббот, показалась ему столь же малоприятной, какой она, очевидно, представлялась и Адаму. Стивен чуть не засмеялся. Как странно, что в этом отношении он полностью согласен с братом! Однако дело было, пожалуй, в том, что он вновь задумался об этой странной женщине – Холли Голубом Колокольчике.
Где она сейчас? Что с ней случилось? А самое любопытное, увидит ли он ее когда-нибудь опять?..
Глава 7
Платье выглядит просто потрясающе, решила Белл, идеально для приема у Эбботов. Платье было из роскошного атласа цвета лаванды, с длинными рукавами-буфами, с узким, хорошо подогнанным корсажем и широкой юбкой. Красиво поблескивал пояс с золотой пряжкой и ниспадающей бахромой.
Белл с трудом узнавала себя. Неужели женщина в зеркале – это и есть она? Протянув руку, Белл коснулась своего отражения. Провела тыльной стороной ладони от щеки до шеи. Итак, она идет на прием в платье, которое иначе, как потрясающим, не назовешь.
Нагнувшись вперед, Белл прижалась щекой к зеркалу, наблюдая, как ее дыхание затуманивает серебристую поверхность стекла. Когда ее отец наконец появится, он будет гордиться ею. Да, когда он появится. Чтобы они станцевали вместе в День святого Валентина, как он и обещал.
Ее охватило возбуждение. Сперва дом, потом платье и наконец этот прием. Отдельные моменты ее жизни сегодня соединились вместе. Она плывет по морским волнам, избегая подводных рифов.
В комнату вошли Роуз и Мэй. Насколько Роуз была высокой и стройной, настолько Мэй – приземистой и толстой.
При виде платья хозяйки глаза Роуз расширились. Мэй громко ахнула.
– Это то самое платье, которое принесли сегодня? – спросила она.
– То самое. Красивое, правда?
– Красивое? – Роуз снисходительно усмехнулась: – О да, по-своему, оно очень красивое!
– Я объяснила очень подробно, чего хочу. Господи, можно подумать, эта швея никогда не держала в руках иглу!
– Вы поручили кому-то сшить это платье? – недоверчиво переспросила Мэй.
– Да, конечно. Я подробно описала все – от высокого ворота до широкой колышущейся юбки. Понимаете, колышущейся. – Она тряхнула головой. – Я хотела, чтобы швея поняла меня правильно. И все же кое-какие сомнения у меня оставались. Я говорю ей "полная юбка", а она ошеломленно таращит на меня глаза и только тупо повторяет мои слова. Швея, похоже, совершенно не разбирается в моде. – Белл рассмеялась. – Я тоже не очень то разбираюсь в таких вещах, честно сказать, совсем не разбираюсь. Но о таком платье я мечтала с самого детства.
– Но мисси… – начала Мэй – так с некоторых пор она называла свою нанимательницу, – дело в том, что платье… как бы вам сказать…
– Ну говори же, Мэй, прямо, без обиняков. Ты же всегда говоришь то, что думаешь.
– Дело в том… – вмешалась Роуз.
– Видите ли, дело в том, что платье, может быть, и красивое, – перебила Мэй, – но этот фасон давно вышел из моды.
Белл удивленно повернулась к зеркалу:
– Этот фасон вышел из моды?
– Да, мисси, потому-то швея так и удивилась. Вот уже двадцать лет, как такие платья никто не носит.
– Тридцать, – покачав головой, поправила Роуз.
– Тридцать лет?
– Да, дорогая.
– Не может быть!
– Но это так, – настаивала Роуз.
– Это невозможно!..
– Спросите мистера Гастингса, – предложила Роуз.
– Хорошая мысль! – подхватила Мэй. И, работая руками, как паровозными рычагами, кинулась вниз по лестнице.
– Мистер Гастингс! Мистер Гастингс! – вопила она. Скоро она вернулась:
– Сейчас он прибежит.
Через минуту-другую в комнате появился запыхавшийся, взлохмаченный дворецкий:
– Что случилось?
Белл сморщилась и посмотрела на него в зеркало:
– Как по-вашему, это платье вышло из моды, Гастингс?
– Что?
– Я спрашиваю о платье, Гастингс. Оно немодное? Невилл Гастингс перевел взгляд со своей хозяйки на Роуз, затем на Мэй. На его лице отражалось крайнее недоумение. К его чести, однако, он не стал лгать. Пригладил волосы, внимательно оглядел платье и сказал:
– Да, мадам, платье безнадежно устарело.
Белл пренебрежительно фыркнула и еще раз повернулась перед зеркалом. Затем, склонив голову набок, пожала плечами.
– Это платье вне времени. Оно никогда не выйдет из моды, потому что очень красиво, – убежденно произнесла она.
Роуз, Мэй и Гастингс переглянулись.
– Мисси, – нерешительно начала Мэй, – это платье слегка коротковато спереди.
– Я хочу, чтобы все видели мои туфельки.
– Да, конечно, они будут хорошо видны, но…
– Что еще, Мэй?