Элис наскоро записала эти вопросы на отдельном листе бумаги. Затем она составила график времени, в верхней части которого поместила показание Лукаса о том, что он всю ночь провел у себя в клубе, а в нижней – предполагаемое время смерти жертвы. Пустое пространство между двумя строками таблицы говорило о том, какую огромную работу ей предстояло проделать, чтобы заполнить его подробностями того, что произошло в ту ночь. Но, так или иначе она это сделает. Единственная возможность для нее выиграть дело заключалась в том, чтобы предвидеть и опровергнуть каждый пункт обвинения.
Тут у нее снова возникло смутное ощущение, что она что-то пропустила, просматривая дела своего отца за последние пять лет. Но, увы, ей так ничего и не пришло на ум. Покачав головой, Элис поместила исписанные листы бумаги на гладкую белую стену, которую большинство юристов использовали для того, чтобы выставить на всеобщее обозрение свои награды. И, пока она смотрела на обескураживающие факты, в дверь ее конторы постучали.
Лукас вошел в контору и увидел, как Элис уселась в свое скрипучее кресло и подняла на него глаза. На ней был все тот же невыразительный костюм с белой блузкой, который она носила словно щит. Если бы он уже не держал ее в объятиях, то вряд ли заподозрил, какие великолепные формы скрываются под этим унылым облачением. Все чувства его обострились до предела, едва он вспомнил ощущение, которое испытал тогда, обнимая ее. Строгая, деловая женщина-адвокат вдруг превратилась в робкую юную девушку, которая обхватила руками его плечи и держалась за них, словно не хотела отпускать. Хотя в конце концов, она это сделала так резко, как будто ей нужно было уйти как можно скорее. Как будто в ее глазах это было не просто нарушением приличий, но и проявлением слабости.
Ее белокурые волосы были уложены на затылке в пучок, и внешне все выглядело по-прежнему, если не считать темных кругов под глазами, словно она не спала всю ночь. Интересно, было ли причиной этой бессонницы его дело или он сам?
Он заметил в ее глазах тот же мрачный блеск, который вспыхивал всякий раз при его появлении. Не чувствовала ли она при его появлении страстное желание, то же, что и он? А может, она прикидывала в уме, мог ли он кого-то убить или нет? Эта мысль причиняла ему невыносимую горечь, за которой следовали муки уязвленной гордости. Он хотел, чтобы она желала его, а не задавала ему вопросы. Лукас презрительно усмехнулся про себя. То-то повеселился бы Грейсон, если бы узнал, что после того, как он столько лет воздвигал стены между собой и женщинами, которые пытались завлечь его в свои силки, теперь он мысленно проклинал стены, которыми окружила себя Элис.
Он вынужден был признать себя побежденным, когда она с видимой охотой вышла из дела. Теперь же он хотел, чтобы его оправдали, хотел покончить со всем этим как можно скорее. Но как помочь своему защитнику, не сболтнув при этом лишнего? Слишком много он знал о том, что произошло в ту ночь, и чувствовал бессильную ярость из-за того, что не смог предотвратить беду. Однако он никому не станет рассказывать о той ночи – даже своему адвокату. Он просто не может этого сделать. Неужели ему и впрямь не терпится пойти ко дну?
Жизнь под одной крышей с матерью не пробуждала в нем подобных чувств. Рядом с Эммелин он чувствовал себя защищенным – и выбитым из колеи, подумал про себя Лукас с мрачной усмешкой. Однако, находясь рядом со своим адвокатом, он почему-то испытывал желание вобрать в себя эту невинность. Познать ее смысл. И в то же время он хотел, чтобы она тоже желала его – человека, знакомого с самыми темными сторонами жизни и теперь не знающего, как от них избавиться.
В первый раз с того памятного дня, когда он начал носить перстень с печаткой в форме соловья, им овладело желание узнать, что такое чистота. И он готов был сделать все, что в его власти, чтобы разрушить ту стену, которой окружила себя Элис. Он хотел предаться с ней любви, разбудить в ней ту страстность, которая, как он был в том уверен, скрывалась под ее вполне благопристойной внешностью. Сможет ли он порвать с прошлым ради нее?
– Впечатляюще, – произнес он вместо этого, не решаясь высказать вслух то, что было у него на уме, – слова, которые наверняка заставили бы ее спрятаться от него как можно дальше. Лукас понимал, что сначала ему придется завоевать ее. Найти какой-нибудь способ заслужить ее доверие. До сих пор он не привык сдерживать себя, когда хотел чего-либо добиться, но ради нее он попытается быть терпеливым – вернее, настолько терпеливым, насколько это вообще было для него возможно.
Элис в замешательстве приподняла голову.
– Я обо всех этих графиках и схемах. – Он жестом указал на стену. – Похоже на военный совет перед решающей битвой.
Замешательство исчезло с ее лица, сменившись уже знакомым ему выражением угрюмой решимости.
– Довольно удачное сравнение, – ответила она. – Нам предстоит настоящая битва. И наша первая линия обороны заключается в том, чтобы вы помогли мне заполнить пустое пространство на графике, чтобы со стороны сложилось впечатление, что вы не совершали этого преступления.
– Мне казалось, что мы пытаемся доказать мою невиновность.
– Если в деле нет еще каких-нибудь обстоятельств, о которых вы не удосужились мне рассказать, доказать вашу невиновность вряд ли удастся. Впрочем, это не так уж важно. Все, что от нас требуется, – это вызвать у присяжных обоснованные сомнения в вашей виновности, что, на мой взгляд, вполне осуществимо.
Он уселся в кресло перед ее письменным столом.
– И как мы сможем это сделать?
– Для начала вы должны объяснить мне некоторые вещи. Например, зачем свидетельнице называть ваше имя, если вы не причастны к убийству?
Та женщина наверняка видела кого-то в ту ночь в переулке, например человека, который только что покинул "Найтингейл-Гейт". Однако Лукас не произнес ни слова. Вместо этого он положил руки на подлокотники кресла и попытался изобразить на лице невозмутимое спокойствие.
– Потому что ей не понравились мои волосы. По-видимому, она решила, что они слишком длинные. – Он заставил себя усмехнуться, подавив приступ горечи, вызванный этим нелепым ответом. – Бедняжка даже не догадывалась о том, что все, что от нее требовалось, чтобы заставить меня их подстричь, – это насесть на меня как следует, запугать до полусмерти, а потом пригрозить бросить на произвол судьбы.
Элис вскипела от ярости:
– Сейчас не время для шуток, мистер Хоторн.
– У вас покраснели щеки, мисс Кендалл. С чего бы это? Вы и не представляете себе, какой становитесь привлекательной, когда сердитесь.
Он ожидал, что она пролепечет в ответ что-то бессвязное или начнет запинаться. Но вместо этого Элис с решительным видом поднялась с кресла:
– Откровенно говоря, мне ровным счетом все равно, даже если вы проведете весь остаток своих дней в тюрьме.
Тут Лукас тоже поднялся с места, положив руки на стол и слегка подавшись вперед. Он тут же заметил в ее глазах настороженность, однако природное упрямство не позволяло ей отступить. В любое другое время он наверняка бы улыбнулся, но сейчас ему хотелось выругаться при мысли о той ужасной переделке, в которую он попал.
– Но вы сами втянули меня в это дело, – продолжала Элис сквозь стиснутые зубы, – и я не намерена спокойно оставаться в стороне и смотреть, как вы губите себя из-за собственной самонадеянности и привычки играть с огнем. Рано или поздно вы все равно окажетесь в проигрыше, и я не хотела бы быть рядом, когда этот день наступит.
– Коль скоро вы считаете себя таким знатоком по части человеческих душ, мисс Кендалл, ответьте мне на один вопрос. Если я играю с опасностью, почему вы сами прилагаете столько усилий, чтобы ее избежать?
– Я ее не избегаю. В противном случае разве я находилась бы тут, рядом с вами?
Лукас усмехнулся и затем с намеренной и откровенной неспешностью смерил ее взглядом с головы до ног. Она густо покраснела, и он был уверен в том, что ее одолевало сейчас желание скрестить руки на груди.
– Что правда, то правда, – согласился он.
Элис потребовалось некоторое время, чтобы справиться с собой. Она чувствовала себя слишком возбужденной, к тому же загнанной в угол. Его запах был одновременно свежим и терпким – пленительное сочетание мыла и полевых трав.
– Перестаньте смотреть на меня так, – произнесла она раздраженно.
– Как "так"?
– С выражением, которое не имеет никакого отношения к делу.
Он криво улыбнулся, и Элис отступила на шаг.
– Хорошо. Итак, – она с усилием отвела от него взгляд и перевела его на бумаги, – на данный момент мне известно следующее. Люсиль Руж, женщина легкого поведения, работавшая в нескольких ярдах от мужского клуба, была задушена в переулке как раз напротив "Найтингейл-Гейта".
В течение всей своей небольшой речи она не сводила глаз с лица Лукаса, пытаясь уловить на нем хотя бы малейший проблеск какого-нибудь чувства. Однако его выражение оставалось совершенно непроницаемым.
– Да, это похоже на правду.
– Вы, вероятно, также слышали о том, что кончики пальцев жертвы были отрезаны.
На сей раз он сделал гримасу, хотя и едва заметную. Элис постукивала пальцами по столу.
– Моя догадка состоит в том, что жертва перед гибелью поцарапала своего убийцу.
– А зачем понадобилось отрезать ей пальцы?
– Чтобы полиции не пришло в голову искать человека с царапинами на теле. Мы могли бы доказать, что на вас нет царапин, если бы знали это наверняка. У вас ведь их нет, не так ли?
Он развел руки в стороны:
– Кожа чистая и гладкая, как у мла…
– Довольно, – прервала она его.
– Если угодно, я покажу вам кое-что еще. – Он коснулся пуговицы на рубашке.
– Не стоит себя утруждать, мистер Хоторн. Улыбка на его лице стала тонкой и лукавой:
– Я просто хочу помочь вам доказать мою невиновность, мисс Кендалл.
– Благодарю вас. Я буду иметь это в виду. А пока что учтите, что эти царапины являются не более чем предположением с моей стороны. Но именно такие мелочи нам с вами и предстоит выявить. Самая ничтожная деталь может полностью изменить ход расследования. Поэтому давайте начнем с того, что нам уже известно. Жертва: мисс Руж.
Лукас вернулся в свое кресло, и она снова заметила, что губы его чуть вздрогнули. Что это было – сожаление из-за того, что он убил Люсиль? Не обманывала ли она себя, полагая, будто он не способен на столь грязное преступление? Ей просто необходимо было это выяснить, поскольку ее не покидала мысль, что ее отец никогда не стал бы преследовать невиновного человека.
– Люсиль Руж всегда проходила по этому переулку?
– Да.
– Откуда вы это знаете?
От внимания Элис не ускользнул проблеск удивления на лице Лукаса, однако он быстро сумел его скрыть.
– Всем вокруг известно о том, что Люсиль жила в соседнем квартале. Она могла попасть домой только через этот переулок.
– И вы когда-нибудь видели, как она возвращалась домой? Лукас пожал плечами.
– Да, иногда. – Он, похоже, обдумывал свой ответ, после чего добавил: – По правде говоря, я видел ее в ту самую ночь, когда она была убита.
– Боже правый! Почему же вы сразу мне об этом не сказали?
– Я опасался, что меня неправильно поймут.
– Где вы ее видели?
– В коридоре, примыкающем к черному ходу. Она разговаривала с Брутусом и выглядела очень расстроенной.
Элис с трудом верила собственным ушам.
– И чем же она была так расстроена?
– А вот это уже не ваша забота.
Кровь стучала у нее в висках.
– Черта с два! – На языке у Элис вертелось еще множество куда более крепких выражений. – Никаких личных тайн отныне у вас быть не может, мистер. Если вы хотите, чтобы я успешно защищала вас в суде, вы обязаны сообщить мне все, даже самые мельчайшие подробности вашей жизни. Где вы живете, с кем вы встречаетесь и о чем с ними беседуете. Итак, попробуем еще раз. Чем именно была так огорчена мисс Руж?
Какое-то мгновение он смотрел на нее в упор, после чего произнес:
– Она была беременна.
Перо выпало из рук Элис и со звоном упало на стол.
– Только не говорите мне, что она ждала ребенка от вас.
– Я же сказал вам, что у меня не было никаких отношений с Люсиль Руж, – процедил Лукас сквозь стиснутые зубы.
– Вы также уверяли меня, будто не видели ее в ту ночь. Он пожал плечами без видимых признаков раскаяния.
– И опять-таки я не хотел, чтобы меня неверно поняли. Тем не менее факт остается фактом: я никогда не был близок с Люсиль Руж.
У нее вырвался вздох облегчения.
– Тогда кто же был отцом ребенка?
– Этого я не знаю, – ответил Лукас.
Элис не могла утверждать с уверенностью, говорит он правду или лжет.
– Она отказалась назвать его имя. Я сказал ей, что готов сделать все, что в моих силах, чтобы ей помочь. – Тут он потупил голову, уставившись на свой ботинок. – Увы, мне так и не представилась возможность это сделать.
Был ли он искренен с ней? Или же просто притворялся?
Слишком много вопросов. Так много, что у Элис пошла кругом голова. Это не имело в данном случае большого значения. Если ее отец или Кларк узнают о том, что жертва была беременна, они получат в свои руки последнее звено, которое им требовалось, чтобы успешно завершить основанное на косвенных уликах дело. Мотив преступления.
Глава 10
Элис необходимо было собрать достаточно улик, чтобы у присяжных возникли обоснованные сомнения в виновности ее клиента. Она не обязана была доказывать в суде, что Лукас не убивал Люсиль Руж или что ее убил кто-то другой. Все, что от нее требовалось, – это доказать, что имеются достаточно веские основания полагать, что он, возможно, не совершал преступления. Досадное обстоятельство для обвинения, зато большая удача для защиты.
Было уже довольно поздно, когда Элис покинула контору и направилась к публичному дому, где работала Люсиль. Чтобы оградить себя от дальнейших ошибок, ей следовало для начала узнать как можно больше о личности жертвы, а уже потом можно будет перейти к свидетельнице.
Близился вечер, когда Элис подошла к "Фламинго" – борделю, находившемуся почти по соседству с мужским клубом Лукаса Хоторна. Впрочем, когда она переступила порог этого заведения, ей показалось, будто она попала совсем в другой мир – до такой степени оно было не похоже на "Найтингейл-Гейт". Здание было высоким и узким, с темным, безвкусно обставленным вестибюлем и таким обилием алого бархата и позолоты, какого Элис еще ни разу не приходилось видеть за всю свою жизнь. Вдоль стен тянулись большие дымчатые зеркала, и даже в этот сравнительно ранний час в ноздри ей ударил крепкий запах спиртного.
Навстречу ей вышел какой-то коренастый жилистый мужчина в серых брюках, рубашке без пиджака и расшитом золотом жилете в тон стенам.
– Что вам угодно? – осведомился он резко, осмотрев ее с ног до головы. – Нам здесь не нужны филантропы, пытающиеся обратить девушек на путь истинный. Лучше убирайтесь откуда пришли!
– Уверяю вас, я здесь вовсе не для того, чтобы читать кому-то проповеди. Я только хотела бы поговорить с… хозяйкой "Фламинго".
– Ее сейчас нет. – Он постепенно оттеснял ее к двери.
– Тогда я подожду ее здесь, – ответила Элис, несмотря на то, что ей совсем не улыбалась мысль находиться рядом с этим типом. Не то чтобы он внушал ей опасения, но от него так и разило каким-то лосьоном после бритья с резким запахом. Или дамскими духами?
– Ждать здесь не разрешена.
– У вас есть свод правил, где это записано?
Мужчина уставился на нее, прищурив глаза:
– Вы что, хотите пошутить надо мной, леди?
– У меня и в мыслях не было шутить над вами. Но, как адвокат Лукаса Хоторна, я считаю своим долгом переговорить с хозяйкой этого заведения…
– Вы та самая женщина-адвокат? – Грубоватые черты лица ее собеседника немного смягчились, на губах появилось некое подобие улыбки. – Что же вы мне раньше об этом не сказали?
Он чуть ли не силой снова втащил ее в вестибюль.
– Мэй! – рявкнул он так, что у Элис чуть не лопнули барабанные перепонки. – Здесь адвокат Лукаса.
На верхней ступеньке лестницы показалась какая-то женщина с пышными формами и самыми густыми волосами, какие когда-либо приходилось видеть Элис. Девушка выдавила из себя улыбку:
– Да, мое имя – Элис Кендалл. Насколько я понимаю, вы распоряжаетесь в этом заведении.
– Распоряжаюсь и владею, – последовал ответ.
– Что ж, тем лучше. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
– Вы объявились как раз вовремя, – проворчала в ответ женщина.
"Еще один критик!"
Женщина по имени Мэй спустилась по лестнице. Лишь когда она остановилась в нескольких дюймах от Элис, последняя смогла наконец рассмотреть ее лицо. Благодаря тяжелым бархатным портьерам, закрывающим окна, и тусклому свету газовых ламп все вокруг казалось подернутым слабой туманной дымкой, которая рассеивалась, лишь если подойти к тому или иному предмету на близкое расстояние – вне всякого сомнения, намеренно созданный эффект. Впрочем, эта содержательница публичного дома вряд ли нуждалась в подобных ухищрениях. Мэй оказалась красивой женщиной – довольно высокой, скорее приятно округлой, чем полной, с безупречно чистой кожей.
– Мисс…
– Мэй, просто Мэй.
– Хорошо, пусть будет Мэй. Мне нужно задать вам несколько вопросов о Люсиль Руж и той ночи, когда она была убита.
Мэй отняла от своей полной груди носовой платок и поднесла тонкую батистовую ткань к глазам. У Элис промелькнула мысль, что у этой мадам манеры были едва ли не лучше, чем у нее самой.
– Бедная, бедная Люсиль. Такая прелестная девушка. И она как раз начала пользоваться большим успехом после того, как мы перекрасили ей волосы.
– Волосы?
– Да. Прежде они у нее были совсем бесцветными, так что дела ее шли неважно. Но как только мы сделали из нее блондинку, вроде вас, она тотчас же стала нравиться мужчинам. – Подойдя к Элис поближе, Мэй взяла в руки длинную прядь ее волос. – И как только вы добились того, что они выглядят совсем как настоящие?
Элис раскрыла рот от изумления и смущенно высвободила свои волосы из ее пальцев.
– Они и есть настоящие.
Мужчина у порога насмешливо фыркнул.
– Это правда! Хотя это сейчас не имеет значения. Не могли бы вы рассказать мне побольше о Люсиль? Кто были ее друзья? Есть ли у вас какие-нибудь предположения относительно того, кто мог ее убить?
– Только не Лукас Хоторн, могу вас заверить, – заявила Мэй твердо. – Что же до друзей, то Люсиль предпочитала держаться особняком.
– Почему?
– Отчасти потому, что она просто была такой от природы. И отчасти потому, что она единственная из моих девушек проживала вне стен "Фламинго".
– Что вы имеете в виду?
– Все остальные мои девушки живут здесь. Я сама забочусь о них. Но Люсиль явилась ко мне десять месяцев назад, умоляя дать ей работу. Ее квартира находилась тут неподалеку, и она не могла больше зарабатывать себе на хлеб, убираясь в богатых домах. – Мэй пожала плечами. – Можете называть меня мягкотелой, но мне почему-то стало ее жаль. Я дала ей работу и даже позволила остаться под своей собственной крышей. Отсюда до ее дома не более одного квартала пути.
– И кто был последним мужчиной, с которым она жила?
Мэй изумленно взглянула на Элис:
– Боюсь, я не смогу вспомнить.