– Ах, Филипп, мне хотелось бы всю жизнь провести так, возле вас, в оцепенении, и ничего мне больше не надо, только была бы тут ваша рука, такие вот теплые дуновения, вереск… Это восхитительно и в то же время так грустно, – не правда ли? А почему?
– Самые прекрасные мгновения всегда полны грусти. Чувствуешь, что они мимолетны, хочется их удержать, а это невозможно. Когда я был маленьким, я всегда ощущал это в цирке, позже – в концертах, когда бывал чрезмерно счастлив. Я думал: "Через два часа все это кончится".
– Но сейчас, Филипп, у нас впереди еще по крайней мере тридцать лет.
– Тридцать лет – это очень мало.
– Ну, я большего и не прошу.
Мать Филиппа, по-видимому, тоже улавливала это прекрасное, чистое веяние нашего счастья.
– Наконец-то я вижу, что Филипп живет так, как мне всегда хотелось бы, чтобы он жил, – сказала она мне однажды вечером. – И знаете ли, милая моя Изабелла, что вам следовало бы сделать, если вы разумная женщина? Попробуйте уговорить Филиппа окончательно вернуться в Гандюмас. Париж ему вреден. Филипп похож на отца, а тот по натуре был робким и чувствительным, хотя и казался очень замкнутым. Парижская суета, сложные переживания – все это отзывается в нем болезненно.
– Но мне кажется, мама, что, к несчастью, здесь ему будет скучно.
– Не думаю. Мы с его отцом провели тут шестнадцать лет – лучшие в нашей жизни.
– Возможно, но Филипп усвоил другие привычки. Самой мне, конечно, здесь было бы лучше, потому что я люблю уединение, но он…
– При нем будете вы.
– Этого ему не всегда будет достаточно.
– Вы скромница, милая моя Изабелла, и недостаточно верите в свои силы. Не надо прекращать борьбу.
– Я не прекращаю борьбу, мама… Напротив, теперь я убеждена, что победа будет за мной… что я останусь в его жизни, в то время как другие мелькнут в ней ненадолго и не оставят следа…
– Другие? – с удивлением повторила она. – Право же, вы удивительно беспомощны.
Она часто возвращалась к своему плану; ей была свойственна ласковая настойчивость. Но я остерегалась заговорить об этом с Филиппом. Я знала, что принуждение сразу же нарушит чудесную гармонию, которой я так наслаждаюсь. Напротив, я до того боялась, что Филипп станет скучать, что несколько раз предлагала ему навестить в воскресный день соседей или съездить в какой-нибудь уголок Перигора или Лимузена, которые он мне описывал и где я никогда не бывала. Я очень любила, когда он возил меня по своим родным местам; мне по душе эта несколько дикая местность и замки с толстыми стенами, высящиеся на обрывистых берегах, откуда открываются нежные речные ландшафты. Филипп рассказывал мне разные легенды, предания. Я всегда любила историю Франции, а тут я с волнением вновь слышала знакомые имена: Отфор, Бирон, Брантом. Иногда я робко связывала рассказ Филиппа с тем, что мне помнилось из книг, и с удовольствием замечала, что он внимательно слушает меня.
– Как много вы знаете, Изабелла, – говорил он. – Вы очень умная – пожалуй, умнее многих других.
– Не смейтесь надо мной, Филипп, – молила я.
У меня создавалось такое впечатление, будто меня наконец понял человек, которого я долгое время любила безнадежно.
XXIV
Филиппу хотелось показать мне пещеры долины реки Везера. Черная река, вьющаяся среди скал, источенных и отшлифованных водою, мне очень понравилась, зато пещеры меня несколько разочаровали. Приходилось карабкаться по крутым тропинкам, под палящим солнцем, потом проникать в тесные каменные ходы, где на стенах виднелись смутные очертания бизонов, намеченные красной краской.
– Вы что-нибудь видите? – спросила я Филиппа. – Это, пожалуй, бизон… но вверх ногами.
– Я решительно ничего не вижу, – ответил Филипп, – мне хочется на воздух, я прозяб.
Подниматься было очень жарко, а в пещере и я почувствовала ледяной холод. На обратном пути Филипп был молчалив; вечером он сказал, что простудился. На другой день он рано разбудил меня.
– Мне что-то нехорошо, – сказал он.
Я сразу же встала, раскрыла шторы, и меня напугал вид Филиппа: он был бледен, выражение лица у него стало тревожным; глаза ввалились, ноздри странно подергивались.
– Да, у вас совсем больной вид, Филипп; вы вчера простудились…
– Мне трудно дышать, и жар чудовищный. Ничего, пройдет, дорогая. Дайте мне аспирина.
Он не хотел приглашать доктора, а я не решалась настаивать, но, когда вызванная мною свекровь пришла в нашу комнату (это было в девять часов), она заставила его измерить температуру. Она обращалась с ним как с маленьким мальчиком, и ее властность удивила меня.
Невзирая на возражения Филиппа, она велела вызвать из Шардейля доктора Тури. Доктор был немного застенчивый, очень ласковый; прежде чем заговорить, он всегда долго смотрел на вас сквозь роговые очки. Он очень внимательно выслушал Филиппа.
– Изрядный бронхит, – сказал он. – Господин Марсена, вам лежать по меньшей мере неделю.
Он сделал мне знак, чтобы я вышла вместе с ним; он смотрел на меня сквозь очки ласково и смущенно.
– Так вот, сударыня, – сказал он. – Дело довольно неприятное. У вашего мужа бронхопневмония. При прослушивании слышны хрипы во всей грудной полости, почти как при отеке легких. Кроме того, температура – сорок, пульс – сто сорок… Очень тяжелая пневмония.
Я похолодела; я как-то не могла хорошенько понять.
– Но он не в опасности, доктор? – спросила я чуть ли не шутя, так мне казалось невероятным, что мой Филипп, еще накануне совсем здоровый, может быть серьезно болен. Мой тон удивил его.
– Воспаление легких всегда опасно. Высказываться еще преждевременно.
Потом он объяснил мне, что делать.
О последующих днях я почти ничего не помню; я оказалась внезапно ввергнутой в ту таинственную, ту замкнутую обстановку, какая порождается болезнью. Я ухаживала за Филиппом, стараясь быть как можно деятельнее, потому что мне казалось, что настойчивость и старания преодолеют загадочную, грозную опасность. Когда мне уже больше нечего бывало делать, я сидела в белом халате у его постели, смотрела на него и пыталась взглядом передать ему частицу своих сил.
Долгое время он меня узнавал; он был так слаб, что не мог говорить, и только глазами благодарил меня. Потом начался бред. На третий день я пережила особенно страшные минуты: ему померещилось, будто я – Соланж. Вдруг, среди ночи, он заговорил со мной, делая страшные усилия.
– Вот как! Вы пришли, милая Соланж, – говорил он мне, – я так и знал, что вы придете. Это очень мило.
Он произносил слова с большим трудом и смотрел на меня нежно и безнадежно.
– Милая Соланж, поцелуйте меня, – прошептал он, – теперь можно, я очень, очень болен.
Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я склонилась к нему, и, целуя меня, он поцеловал Соланж.
О, как охотно, от всего сердца, я отдала бы тебе Соланж, если бы знала, что ее любовь может тебя спасти! Думаю, что если я любила когда-нибудь совершенной любовью, то именно в эти минуты, ибо тогда я от всего отреклась, я существовала только ради тебя. Пока длился бред, свекрови несколько раз пришлось быть свидетельницей того, как Филипп говорит о Соланж; ни разу во мне не шевельнулось возмущение и чувство оскорбленного самолюбия. Я думала одно: "Только бы он жил, Боже мой, только бы жил!"
На пятый день у меня мелькнула надежда; утром я поставила ему градусник, температура снизилась. Но когда приехал доктор и я сказала ему: "Наконец-то стало получше, сегодня только тридцать восемь", я сразу заметила, что он помрачнел. Доктор осмотрел Филиппа; он находился в почти бесчувственном состоянии.
– Так что же?.. – робко спросила я, когда доктор встал. – Ему не лучше?
Он вздохнул и посмотрел на меня с грустью.
– Нет, – ответил он, – наоборот. Мне такое резкое падение температуры не нравится. Это улучшение мнимое… Это дурной признак.
– Но не признак конца? Доктор промолчал.
В тот же вечер жар снова усилился, черты лица Филиппа страшно исказились. Теперь я знала, что он умрет. Сидя возле него, я взяла его пылающую руку; он, видимо, не почувствовал этого. Я думала: "Значит, ты покинешь меня, дорогой мой!" И я пробовала представить себе эту невообразимую вещь: жизнь без Филиппа. "Боже мой! – думала я. – И я могла ревновать! Ему оставалось жить всего лишь несколько месяцев, а я…"
Тут я дала себе клятву: если чудом Филипп останется в живых, я ни о чем ином не буду думать, как только о его счастье.
В полночь свекровь хотела меня сменить; в ответ я решительно покачала головой: не надо. Говорить я не могла. Я по-прежнему держала в руке руку Филиппа; она покрывалась липким потом. Он дышал с таким трудом, что у меня разрывалось сердце. Вдруг он открыл глаза и сказал:
– Изабелла, мне душно; я, кажется, умираю.
Эти несколько слов он произнес совсем ясным голосом, но тут же снова впал в забытье. Его мать обняла меня за плечи и поцеловала. Пульс, который я нащупывала, все слабел. В шесть часов утра приехал доктор; он сделал укол, и это несколько подкрепило его силы. В семь часов Филипп, не приходя в сознание, испустил последний вздох. Мать закрыла ему глаза. Мне припомнилась фраза, написанная им в связи с кончиной его отца: "Неужели в роковой день я окажусь один перед лицом смерти? Мне хочется, чтобы это случилось как можно раньше".
Это случилось очень рано, Филипп, – как тебе и хотелось, и это грустно, дорогой мой, любимый. Мне кажется, что, если бы мне удалось сохранить тебя, я знала бы, как дать тебе счастье. Но наши судьбы и наша воля почти всегда действуют невпопад.
Примечания
1
Псевдоним французского философа и писателя Эмиля Шартье (1868–1951). Ален в течение более тридцати лет (с 1906 г.) почти еженедельно печатал в газетах небольшие статьи ("Суждения"), посвященные различным проблемам морали, философии, литературы, текущей жизни. В предисловии к сборнику "Суждений" (изд. "La Pleiade") Андре Моруа говорит: "Вот, по моему мнению, одна из прекраснейших книг в мире. Я ставлю ее в один ряд с сочинениями Монтеня и Монтескье". – Здесь и далее примечания переводчика.
2
Стесихор – греческий поэт-лирик (VI век до н. э.). Палинодия (греч.) – опровержение тою, что было сказано раньше, отказ от прежних своих мнений и чувств.
3
Госпожа де Морсоф – героиня романа Бальзака "Лилия долины", госпожа де Реналь – героиня романа Стендаля "Красное и черное"; авторы изобразили их как глубоко и искренне любящих женщин.
4
Храм во Флоренции, построенный в XVI веке и украшенный работами Микеланджело, Брунеллески, Верроккьо, Донателло и др.
5
"Розовая библиотека" – популярная в свое время серия детских книг, издававшаяся во Франции в конце XIX – начале XX века.
6
Камилла и Мадлен – героини детской повести графини де Сегюр (урожденной Ростопчиной) "Примерные девочки" (1858).
7
Извозчики (итал.).
8
"Римская премия" – награда, учрежденная во Франции для оканчивающих художественные учебные заведения с отличием. Лауреатам "Римской премии" предоставляется годичная командировка в Рим для совершенствования в своем искусстве.
9
Курорт на юге Франции, около Байонны.
10
"Доминик" – психологический роман французского художника, писателя и историка искусства Эжена Фромантена (1863).
11
"Подражание" – точнее: "Подражание Христу", духовное сочинение, приписываемое Фоме Кемпийскому (1379–1471).
12
Городок в 40 километрах к северу от Парижа, с замком эпохи Возрождения; в конце прошлого века замок превращен в музей.
13
Освободившись от любви к жизни,
Освободившись от надежды и страха,
Мы воздаем краткое благодарение
Богам – какие бы они ни были -
За то, что ничья жизнь не длится вечно,
За то, что мертвые никогда не выходят из могил,
За то, что даже самая усталая река
В конце концов достигает моря (англ.).
14
Кристаллизация любви – термин, введенный Стендалем в его книге "О любви"; под кристаллизацией Стендаль подразумевает тот момент, когда человек осознает свое чувство.
15
Город в Египте, на берегу Средиземного моря. В морском сражении при Абукире (1798) Нельсон разбил французский флот.
16
Вилла Саид – улица в Париже, около Булонского леса. Здесь, в особняке, купленном в 1894 году, Анатоль Франс прожил около двадцати лет.
17
Брест – военный порт на берегу Атлантического океана, в Бретани.
18
Вобан, Себастьен (1633–1707) – маршал, военный инженер; содействовал укреплению границ Франции, в частности усовершенствовал военный порт Брест.
19
Бельмон – город в департаменте Аверон, соседнем с департаментом Лозер.
20
Дорогая синьора (итал.).
21
Валгалла (сканд. миф.) – чертог, где блаженствуют герои, павшие в сражении.
22
Так арабы называют христиан.
23
Роман французского писателя Пьера Бенуа (1918).
24
Кардинал де Ретц (1613–1679) – один из главарей "фронды" – восстания, организованного феодальной знатью против абсолютизма; автор известных "Мемуаров".
25
Макиавелли, Никколо (1469–1527) – итальянский историк и политический деятель, автор трактата "Государь" (1513).
26
Лукреция Борджа (1480–1519) – дочь папы Александра VI, прославившаяся не только своей красотой, но и распущенностью.
27
Гермиона – героиня трагедии Расина "Андромаха" (1667); девушка, неистовая в своей любви и ревности.
28
"Силуэт женщины", "Второй силуэт женщины", "Тайна княгини де Кадиньян" – повести Бальзака.
29
Отфор, Мари (1616–1691) – фрейлина королевы Анны Австрийской; была другом Людовика XIII.
30
Бирон, Шарль (1562–1602) – французский маршал, изменил родине и был казнен/
31
Брантом, Пьер де Бурдель (1540–1614) – писатель, мемуарист, автор "Жизнеописаний великих мужей и полководцев" и "Биографий галантных дам".