- Я не позволю своему мужу страдать, - страстно заявила Элизабет. - А врача, наговорившего милорду мерзостей, следовало бы повесить! - Горящий взгляд графини Рейвенволд впился с лицо Уинтона. - Господу удалось воскресить Лазаря из мёртвых. Вот и мы - с божией помощью - поднимем милорда на ноги. - Она схватила тонкую, высохшую руку мужа. - Гэррэт, ты просто обязан поправиться - хотя бы ради ребёнка, которого я ношу под сердцем! Обещаю тебе - ты снова начнёшь ходить. Не сдавайся, Гэррэт, - очень тебя прошу!
Услышав о ребёнке, Уинтон на миг просиял, но потом помрачнел пуще.
- Уж если кому по силам исцелить его лордство - то только вам, миледи. Боюсь, однако, дело вам предстоит непростое, ох, непростое!
- Вся моя жизнь складывалась непросто, Уинтон, - сказала Элизабет, прижимаясь щекой к руке Гэррэта. - Его лордство снова начнёт ходить. Вот увидишь!
Последующие дни показали, что пробудить интерес к жизни у человека, который страдает от адских болей, - тяжкий, подчас непосильный труд.
Благодаря усилиям Элизабет и заботам леди Кэтрин и её дочерей Гэррэт наконец прибавил в весе. И всё же им владели только два чувства: мучительная боль и полнейшая апатия. Ел он мало и просил об одном - принести ему настойку опия.
Он, правда, не знал, что Элизабет по возможности вместо опия даёт ему отвары лечебных и сонных трав, подкрашивая микстуру мелом, чтобы она по цвету не отличалась от любимой настойки Гэррэта.
По мере того как приём опия сокращался, у Гэррэта появилась бессонница, стали дрожать руки, начались сильнейшие мышечные спазмы, а главное - он сделался невероятно раздражителен. Как бы то ни было, Элизабет не хотела, чтобы её муж вечно пребывал в мире грёз, а потому пошла на вынужденные меры - через две недели окончательно запретила давать ему эту настойку. Это, однако, не прошло бесследно, и раздражительность Гэррэта возросла. Временами казалось, что он просто-напросто помешался.
- Прямо не знаю, что и делать, святой отец, - на следующее утро сказала Элизабет священнику. - Тело моего мужа выздоравливает, но постоянные боли и беспомощное состояние калечат его душу.
Священник вздохнул:
- У господа иной взгляд на страдания, нежели у нас, смертных. В Писании сказано, что страдания облагораживают человека. Вспомни, что и сам Христос претерпел наихудшие на свете муки. - Священник помолчал, подыскивая подходящие слова. - Чтобы выковать подкову, я беру заготовку и нагреваю её в горниле добела, чтобы выжечь из металла вредные примеси, ржавчину и шлаки. Потом бью по раскалённому металлу молотом, чтобы придать изделию законченную форму, а после бросаю в холодную воду, чтобы металл обрёл прочность стали. В руках вседержителя мы всё равно что подкова в руках кузнеца. Страдание делает нас чище и лучше, выжигает вредные примеси, которые есть не только в металле, но и в каждом человеке… А потом молот господень перековывает нас в нечто полезное.
- Молот господень? - Элизабет нахмурилась. - Слишком уж сильно он бьёт Гэррэта, а заодно - и всю его семью. Что мы ни перепробовали, чтобы вызвать у него интерес к жизни, отвлечься от своих страданий, ничто не помогает. С каждым днём он все больше отстраняется от нас и замыкается в себе. - Женщина посмотрела на свой огромный живот. - Кажется, он даже не вполне понимает, что скоро станет отцом. Или же не хочет понимать - почему?
- Возможно, потому, что сам беспомощен, как новорождённое дитя. И может остаться беспомощным до конца своих дней.
- Эта мысль мне почему-то не приходила в голову, - призналась Элизабет, устыдившись собственной недогадливости.
- Каждому мужчине - тем более такому сильному и отважному, как его милость граф, - трудно смириться с мыслью, что остаток жизни он проведёт прикованным к постели, находясь в полной зависимости от тех, кто его окружает. - Отец Игнатий помолчал. - Тем не менее, когда мы признаемся перед лицом господа в своей беспомощности, настаёт миг, когда творцу сподручнее изготовить из нас нечто дельное. Хотя я отлично понимаю, отчего его лордство впал в отчаяние, оправдывать его я не стану. Отчаяние одного человека, без сомнения, оказывает разрушительное действие на всех его близких. Надеюсь, он не желает своей семье зла?
- Если он и причиняет нам зло, то делает это без дурного умысла. Свою семью он любит до беспамятства. Правда, в последнее время он стал отваживать от себя всех - даже самых близких и любимых людей. Может быть, вы, святой отец, поговорите с ним? Я, знаете ли, не слишком-то красноречива. Я могу его накормить, вымыть, приготовить лекарства - но не в силах подобрать слова, которые излечили бы его душу.
- Он знает, что я католический священник?
- Не уверена, зато знаю другое - если Гэррэт и узнает правду, он всё равно вас не выдаст.
- Что бы там ни было, я с ним поговорю, - спокойно произнёс отец Игнатий. - Мой долг - приносить облегчение страждущим.
Постепенно визиты священника к больному стали делом привычным, и состояние Гэррэта стало улучшаться. Элизабет была бы не прочь узнать, о чём ежедневно на протяжении трёх часов разговаривали мужчины, но подслушивать у двери посчитала для себя унизительным.
Где-то в середине декабря слуги доложили, что слышали доносившийся из комнаты его лордства смех. Домочадцы Гэррэта пришли к заключению, что визиты Стивена как нельзя лучше сказываются на душевном состоянии больного.
А потом из его комнаты стали доноситься стоны.
Элизабет впервые их услышала за неделю до Рождества, когда шла в свою спальню, чтобы достать из гардеробной тёплую вязаную шаль. Громкий, низкий, протяжный стон был похож на вой раненого зверя.
Элизабет не на шутку перепугалась. Бросилась к комнате Гэррэта - но дверь оказалась заперта изнутри. Поскольку стон не повторился, Элизабет решила, что это был злой дух, перекрестилась, прочитала коротенькую молитву во спасение и забыла об этом.
Слуги зато не были так забывчивы, и скоро верная Гвиннет сообщила хозяйке, что среди домашней челяди Крейтонов распространился слух о странных стонах, которые возобновлялись всякий раз, когда в комнату графа входил Стивен. Оказалось, что в такие дни граф и Стивен не только запираются на ключ, но и затыкают замочную скважину. Таким образом, проследить за тем, что происходило за закрытой дверью, не было никакой возможности. Слухи становились всё более зловещими. Стали даже поговаривать о колдовстве. Элизабет не находила себе места - она опасалась за отца Игнатия.
Она попыталась поговорить со священником, но тот с улыбкой заявил, что Элизабет преувеличивает опасность, и отказался давать объяснения стонам, доносившимся из комнаты Гэррэта.
Разумеется, ни в каком колдовстве Элизабет священника не подозревала, но всё же предложила отцу Игнатию уехать из Чествика - ради его же блага.
К её удивлению, отец Игнатий ответил решительным отказом, а Элизабет не смела больше настаивать.
23.
Чествик, 12 января 1649 года
- Если так пойдёт и дальше, мне на одевание потребуется больше времени, чем сёстрам, - проворчал Гэррэт, но уже без прежней злобы и раздражения. Ему понадобилось полных два часа, чтобы принять ванну, побриться, надеть приличную рубашку и натянуть один чулок. Всё же он решил продолжить одевание, поскольку не хотел предстать перед своей семьёй в ночной сорочке.
- Тише едешь, дальше будешь, милорд, - промолвил Уинтон, осторожно натягивая чулок на другую ногу хозяина. Боль напоминала о себе, и каждое движение давалось Гэррэту с превеликим трудом.
Согнув ноги в коленях, он медленно спустил их с постели и упёрся ступнями в пол. Куда лучше владеть собой и уметь подчинять себе боль, нежели быть её жертвой, в очередной раз напомнил он себе.
- Упражнения очень вам помогли, хозяин, - заметил между тем Уинтон. - Скоро ваше лордство сможет ходить, как прежде.
- Пошла уже вторая неделя с тех пор, как ты повторяешь эту фразу, - пробормотал Гэррэт, осматривая свои отощавшие конечности. И всё-таки ежедневные мучительные упражнения, которыми втайне терзал его Стивен, оказали своё благотворное действие. Теперь Гэррэт мог двигать ногами - пускай и с большим трудом.
- Знаешь, - обратился он к Уинтону, - я, пожалуй, сегодня надену панталоны из синей шерсти.
- Очень хорошо, милорд, - Уинтон направился в гардеробную.
Передохнув, Гэррэт скомандовал:
- А теперь тащи мой шитый золотом колет и сапоги.
- Сапоги? - удивился Уинтон.
- Ну да, а что же ещё! Неужели я буду босой держать речь перед домочадцами?
Последней в комнату вошла жена - Гэррэт так и не смог понять, случайно она опоздала или умышленно.
- Мы ждём тебя, Элизабет. Заходи и садись.
Когда Элизабет села по левую руку от Гэррэта, хозяин Рейвенволда холодно воззрился на сбившихся у дверей слуг.
- Я узнал о сплетнях, которые ходят в этом доме. - В голосе Гэррэта зазвенел металл.
Слуги, чувствуя свою вину, разом опустили глаза. Гэррэт между тем продолжал:
- Запомните вот что: пока господу и королю угодно, я остаюсь полноправным хозяином этого дома и не потерплю впредь подобных гнусностей. Всякий, кто станет сплетничать за моей спиной, будет без всякой жалости выброшен за ворота. Никто из вас не смеет обсуждать дела, которые касаются лично меня, - зарубите это себе на носу!
Все, кто находился в комнате, включая ближайших родственников Гэррэта, замерли, отлично осознавая, что граф шутить не намерен.
Гэррэт перевёл взгляд на Стивена, и лицо его смягчилось.
- Зато слуги, сохранившие преданность мне и моей семье, получат достойное их верной службы вознаграждение. Кстати, я собрал вас здесь и по этой причине. Хочу вам объявить, что с сегодняшнего дня я назначаю Стивена своим личным камердинером. - Гэррэт с минуту помолчал, ожидая, когда присутствующие усвоят эту новость.
- Я хотел вознаградить Стивена за преданную службу ещё и изрядной суммой, но он отказался от золота и попросил разделить деньги поровну между всеми остальными слугами.
Слуги обменялись удивлёнными взглядами, а потом все как один уставились на Стивена.
- Из уважения к Стивену я решил исполнить его просьбу. Таким образом, каждому из вас причитается по пять фунтов.
Ответом Гэррэту послужили радостные восклицания.
Что же, с удовлетворением подумал Гэррэт, Кромвелю не удастся наложить свою лапу на эти двести пятьдесят фунтов.
Вдруг он ощутил такую безмерную усталость, что едва сумел сказать:
- Прошу всех, кроме Стивена и Уинтона, удалиться. Немедленно.
Низко кланяясь Гэррэту в благодарность за щедрый дар, слуги начали расходиться. Леди Кэтрин и её дочери тоже удалились.
Элизабет сидела как ни в чём не бывало. Когда все разошлись, она подошла к Гэррэту. Неуклюже присев рядом с его креслом, Элизабет поцеловала руку мужа.
- Благодарю тебя за Стивена, - медленно проговорила она. - И за ребёнка, которого я ношу под сердцем. И за то, что ты познакомил меня со своей матерью и сёстрами, которые стали для меня родными людьми. - В глазах Элизабет блеснули слёзы. - Но более всего за то, что ты нашёл в себе силы перебороть свой недуг. Знаю, тебе это далось нелегко - сдаться, умереть куда проще. Если бы ты только знал, Гэррэт, как всё это время мне тебя недоставало!
У Гэррэта сжалось сердце. Как и в чём он мог убедить эту женщину, когда сам уже мало что понимал в собственной жизни? Беседы со Стивеном глубоко изменили его внутренне. Ему, Гэррэту, пришлось искать ответы на такие вопросы, которые он прежде никогда не осмелился бы себе задать.
- Элизабет, я совсем не похож на того человека, за которого ты вышла замуж. И мне уже никогда не стать прежним. - Гэррэт сделал попытку высвободить руку из её ладоней, но Элизабет держала его крепко.
- Я тебя не отпущу, Гэррэт, - сказала она. - Ты снова будешь ходить. И ездить верхом, и укачивать на коленях нашего ребёнка. Я видела это во сне.
- Что такое сны? - криво улыбнулся Гэррэт. - Иллюзия, не более того. А у меня, знаешь ли, иллюзий не осталось.
Элизабет удивлённо выгнула бровь.
- Господи, до чего же тебе нравится страдать! - В её глазах мелькнул озорной огонёк. Она намеренно употребляла в своей речи фразы, которые в недавнем прошлом любил повторять ей в назидание Гэррэт. - А я не в силах помочь человеку, который вечно лелеет свою скорбь.
Элизабет повернулась к Стивену.
- Помогите мне встать на ноги. Что-то я не ко времени разговорилась. Видно же, что милорду не терпится лечь в постель.
- Да, прошу вас, мадам, уходите. Пора, - не сказал, а простонал Гэррэт, поражённый в самое сердце прозвучавшей в её голосе иронией.
- Вот как? Уходить? И не подумаю.
- Что такое? - не на шутку удивился Гэррэт.
- Поскольку ты стал поправляться, я решила снова поселиться в этих покоях. Я сказала Гвиннет, чтобы она перенесла сюда мои вещи. - Элизабет улыбнулась. - Мне надоело спать в одиночестве, Гэррэт. Хотя я сейчас сильно раздалась, твоя кровать достаточно широка, чтобы вместить нас обоих. Если ты пообещаешь не толкаться во сне, то и я не буду тебя толкать.
Она вошла в гардеробную и захлопнула за собой дверь. Подумать только, до чего изменилась Бесс! Сколько в ней иронии, сарказма - в самом деле, уж не насмехается ли она над ним? А теперь ещё эта странная идея - спать с ним в одной постели…
- Ради всего святого, - обратился Гэррэт к Уинтону и Стивену, старательно делавшим вид, что ничего особенного не происходит, - положите меня в постель и разденьте. И поскорее! Пока она не вернулась!
Сцепив руки, Гэррэт сидел на диване в большой гостиной. Вошла леди Кэтрин и, увидев сына, спросила:
- А где же девочки?
Сердце Гэррэта забилось неровно и тревожно.
- Я отослал их прочь. Их шепотки и испуганные взгляды сводили меня с ума. - Помолчав, он испытующе глянул на мать. - Что-нибудь случилось?
Леди Кэтрин одарила сына радостной и в то же время печальной улыбкой. Казалось, она прощается с прежним Гэррэтом - ветреным и отчасти легкомысленным молодым человеком, которого она тем не менее любила без памяти.
- Ты стал отцом, Гэррэт. - Леди Кэтрин нежно потрепала его по щеке. Потом уже сдержаннее добавила: - Мать и дитя чувствуют себя превосходно.
- Слава господу! - Прочитав про себя короткую благодарственную молитву, Гэррэт отвернулся к стене, чтобы скрыть набежавшие слезы счастья. Справившись с собой, он повернулся к матери:
- Мне можно на них взглянуть?
- Конечно. Мы привели Элизабет и дитя в надлежащий порядок, и теперь они готовы к встрече.
Леди Кэтрин широко распахнула двери господских покоев.
- Входи, но умоляю тебя - старайся говорить потише. Ты можешь напугать крошку.
Гэррэт хмыкнул и подмигнул матери.
- Похоже, я начинаю терять своё привилегированное положение в этом доме.
- Не тебе на это обижаться, - заметила леди Кэтрин. - Ты долго считался здесь центром мироздания - возможно, даже слишком долго.
Гэррэт тихонько вошёл в спальню и сразу же увидел Элизабет. Лицо её было бледным и утомлённым, но глаза лучились от счастья. Завёрнутый в белое одеяльце ребёнок лежал у её груди.
Дитя запеленали так основательно, что Гэррэту удалось разглядеть один только крохотный лобик и розовый носик-пуговку.
Вот он какой - его ребёнок! Подумать только - они с Бесс дали жизнь новому человеку!
Гэррэт жалел об одном - что его бедный отец не дожил до этого заветного часа.
Когда Гэррэт подошёл к постели Элизабет, она вскинула на него голубые глаза и расцвела в улыбке, бледные щёки чуть зарумянились. Никогда ещё не казалась она Гэррэту такой прекрасной и желанной.
Элизабет сделала ему знак рукой.
- Подойди поближе и взгляни на своего сына.
- У меня сын? - Гэррэт при этом известии вынужден был присесть на край постели. - Я, знаешь ли, до того обрадовался, что совсем забыл спросить, кто родился - мальчик или девочка.
Гэррэт склонил голову и поцеловал влажную ладошку Элизабет.
- Ну, чего же ты ждёшь? - спросил он, счастливо улыбаясь. - Покажи мне нашего сына!
Бесс развернула одеяльце, и Гэррэт увидел крохотное сморщенное личико и ручки с крошечными пальчиками. Малыш хмурил бровки и смотрел на мир тёмно-синими глазами. Его лицо было необычайно серьёзно и сосредоточенно.
- Как он себя чувствует? - с замирающим сердцем спросил Гэррэт. - И нет ли у него какого физического изъяна?
- Чувствует он себя отлично. У него десять пальчиков на руках, десять пальчиков на ногах - короче, у него есть всё, что и у взрослого человека, только очень маленькое.
Гэррэт не заметил, как в комнату вошла его мать.
- Ну разве он не прелесть? Ты, Гэррэт, когда родился, не был таким красавчиком - уж ты поверь мне. - Леди Кэтрин нагнулась, обхватила ладонями крохотный кулачок младенца. - Это самый красивый и сильный мальчик во всей Англии.
Она любовно глянула на Элизабет.
- Твоя жена, Гэррэт, просто создана для материнства. В жизни не видела, чтобы первенец появился на свет с такой удивительной лёгкостью. А второго ей будет рожать ещё проще. - Не без сожаления выпустив из рук кулачок внука, леди Кэтрин с присущим ей тактом удалилась.
Элизабет с нежностью коснулась губами макушки ребёнка.
- Он такой мяконький, - прошептала она, целуя светлый младенческий пушок.
- Какие длинные у него пальчики, - промолвил Гэррэт удивлённо. - Означает ли это, что он будет высок ростом? Как я, например?
- Да, - ответила Бесс. - Сейчас в нём двадцать четыре дюйма. Ровно на дюйм больше, чем было в тебе, когда ты родился. И руки у него очень похожи на твои. Ты только взгляни на его ноготки лопаточкой - точь-в-точь как у тебя.
- Правда. - Гэррэт почувствовал прилив гордости. - Но вот рот у него твой, - добавил он, наклоняясь к ребёнку.
- Подержи его, - промолвила Элизабет, передавая драгоценный свёрток мужу. - И не бойся - не сломаешь.
Муж глядел на сына с безмерным восторгом, и Элизабет поняла: Гэррэт станет для ребёнка не только хорошим, заботливым отцом, но ещё и добрым другом. В нём воплотились все добрые качества, которые она в детстве и юности стремилась открыть в своём собственном отце - но, увы, безуспешно.
В комнате повеяло прохладой, и мальчик беспокойно заворочался.
- Извини, малыш, - сказал Гэррэт, закутывая сына в одеяло чуть не с головой. - Я вовсе не хотел тебя заморозить. - Он положил ребёнка на сгиб локтя и приобнял другой рукой.
- Как же мы его назовём?
- Может быть, Эдуардом - в честь твоего отца - и ещё Блейком - в честь моего дедушки? Как ты думаешь?
- Думаю, что двух имён для такого выдающегося ребёнка маловато, - сказал Гэррэт, укачивая дитя. - Ему требуются по меньшей мере три. К примеру - Эдуард Стивен Блейк. Что ты на это скажешь? - Гэррэт помолчал, а потом громким голосом произнёс:
- Эдуард Стивен Блейк, виконт Чествик, граф Рейвенволд. Чёрт! Звучит недурно - согласись?
То, что муж решил прибавить к имени Эдуард Блейк ещё и имя Стивена, послужило новым свидетельством благодарности и уважения, которые Гэррэт испытывал к священнику. Это тронуло Элизабет до глубины души.