Я схватила свой плащ и рванулась к двери, крикнув на ходу:
- Всего доброго, Брэббс! Доброй ночи!
Я вернулась в Уолтхэмстоу, но не стала заходить в дом. Вместо этого я отправилась по тропинке через сад в обход замерзшего пруда, позади собачьих будок, и, миновав это все, оказалась перед небольшим коттеджем Джима.
Я постучала.
- Я уже сказал, - услышала я грубый голос, - что не видел его светлости, так что проваливайте.
- Джим! - Я постаралась говорить тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. - Это Ариэль! Мне хотелось бы поговорить с вами…
Дверь приотворилась на дюйм или два. Увидев обросшее седой щетиной лицо Джима, глядящее на меня из темной комнаты, я улыбнулась и сказала, не пытаясь хитрить:
- Он, я думаю, здесь. Разрешите мне войти?
- Впусти ее, - послышался из комнаты голос милорда.
Ободренная его словами, я робко вошла. Лорд Малхэм сидел, освещаемый трепетным огоньком свечи, с кружкой какого-то напитка, в котором по запаху я распознала подогретое вино с пряностями. С его плеч свисало тяжелое одеяло.
- Возьми у нее плащ, - обратился он к Джиму. Джим снял с меня плащ и, прежде чем положить его на стул у огня, хорошенько встряхнул.
- Добро пожаловать в мое скромное жилище, мисс Ариэль, - сказал он.
Я оглядела приятную, но пустоватую комнату. Коттедж был, без сомнения, старым, если судить по остаткам каминной полки в центре комнаты. Но много лет назад домик перестроили и открытый очаг заменили камином с каменной трубой.
- Возможно, мисс Рашдон захочет выпить вина, - сказал Николас.
Джим поспешил выполнить распоряжение хозяина.
Поднеся кружку ко рту, Николас сказал:
- Вы пришли умаслить меня и заставить вернуться домой, мисс Рашдон?
- Нет, сэр.
- Значит, чтобы убедить меня в том, что я сумасшедший.
- Нет.
- Возможно, вам нравится бродить ночью на холоде в легком плаще?
- Сэр, - сказала я, - эта одежда - все, что у меня есть.
- Весьма прискорбно. Мы должны что-то сделать для вас.
- Это означает, что вы хотите прибавить мне жалованье?
- Нет. - Николас помолчал, потом предложил: - Идите сюда и сядьте рядом со мной.
К моему смущению, он пристально смотрел на меня темными прищуренными глазами и хмурился.
- Внезапно вы настроились против меня? Возможно, теперь вы убедились, что я безумец?
- Безумец - слишком сильное слово, милорд. Мне кажется, оно звучит слишком мрачно.
- Ах! А как насчет сумасшедшего, умалишенного, слабоумного, психа, идиота? А?
- Слово "идиот" означает отсутствие умственных способностей. А у вас с этим все в порядке.
- Ну, тогда, может быть, вы назовете меня чудаком, странным человеком.
Кивнув головой, я сказала:
- Да, это, пожалуй, подходит больше. Одарив меня улыбкой, он поднял кружку, салютуя, и сказал:
- В таком случае с этой минуты мы будем считать меня чудаком.
Джим подал мне кружку пряного вина. Я грела пальцы о кружку, держа ее в обеих руках. Но не села рядом с милордом Уиндхэмом. По правде говоря, я не доверяла себе, я боялась сесть так близко к нему. То, что он так внимательно, так оценивающе оглядывал меня, сбивало с толку и действовало мне на нервы.
Должно быть, Джим заметил мои колебания, потому что торопливо взял вилы и грабли со скамеечки рядом со мной и положил их на пол за моей спиной.
- А теперь, мисс, присядьте и согрейтесь как следует. Мне надо кое-что сделать, а, кроме меня, милорду здесь поговорить не с кем. Пока милорд не пришел, я был здесь один-одинешенек.
Николас поднял кружку с вином и продекламировал:
И если праздно на склоне дня
Усядется твой супруг у огня,
Возьмет он шило, грабли и вилы,
Над ними трудится что есть силы,
Над ними колдует и их полирует.
Поставив со стуком свою кружку, Джим присоединился к декламации:
Ярмо и вилы, и грабли готовь,
Не бойся бейлифа,
Пусть смотрит на них,
Пусть бродит рядом,
Не дрогни под взглядом,
Потом на досуге
И вилы, и плуги
Ты будешь держать
И полировать
На склоне дня
В тиши у огня!
- Ха! - воскликнули они в один голос и, откинув назад головы, опорожнили свои кружки.
Я рассмеялась, находя их поведение по-мальчишески озорным.
Отерев губы тыльной стороной руки, Николас оттолкнул свой стул и подошел ко мне.
- О, Джимми, посмотри! "Смех ее как музыка…" Правда, я еще ни разу не слышал… как она смеется… а может быть, и слышал. Не могу вспомнить.
Они снова разразились смехом. И я подумала:
"Боже, теперь их не оторвешь от кружек!" Николас снова опустился на стул, хлопнул себя по колену и сказал:
- Идите сюда, мисс Рашдон, и сядьте рядом. А то вы сидите там, неподвижная и молчаливая, как сфинкс. Неужели вы никогда не видели человека, наслаждающегося выпивкой? Вы это не одобряете?
- Нет, милорд.
- Может быть, вы считаете, что человек моего положения не должен этим злоупотреблять? - с вызовом спросил Николас.
- Вы имеете все права, сэр. И все же вам следовало бы говорить потише, чтобы ваш брат не нашел вас.
Его брови взметнулись вверх.
- Джимми, кажется, в наших рядах появилась дуэнья, чтобы следить за нашей нравственностью.
- В таком случае выпьем за дуэний с зелеными глазами! - ответил верный Джим, и они снова выпили.
Еще раз качнувшись на стуле, Николас устремил на меня взгляд, и, заметив его очевидный интерес к себе, я вспыхнула. Не могу сказать, что мне это было неприятно. О Господи! Вовсе нет! Просто это меня смущало. Я, честно говоря, не привыкла к такому откровенному разглядыванию. Он разглядьшал меня, как гончая лисицу: в глазах его я заметила особый блеск, а зубы его были обнажены в улыбке.
- Скажите мне, - внезапно обратился он ко мне, - где вы были сегодня вечером, мисс Рашдон?
- В Малхэме, - ответила я, глядя в свою кружку.
- Что? Говорите глядя прямо на меня, мисс Рашдон. Ну! Вот так! Повторите, что вы сказали.
- Я была в Малхэме, сэр.
Он сжал губы, как мне показалось, гневно, потом спросил:
- Вы не рассказывали мне про какого-то пастуха, которого сразили наповал своими чарами?
- Нет, сэр. Нигде и никогда я не пользовалась своими чарами против сына пастуха.
- Но ведь вы, кажется, говорили, что вы влюблены в него.
- Нет, не говорила.
- В таком случае, значит, мне это пригрезилось.
- Безусловно.
- А вы были когда-нибудь влюблены, мисс Рашдон?
Я едва заметно кивнула и снова принялась за свое вино.
Стул стукнул об пол, когда он поднялся на ноги, отодвинув его. Николас сделал два стремиельных шага ко мне, схватил меня за запястье и поднял со скамейки. Я молча подчинилась. Он потащил меня к камину, где было светлее. Нажав на мое плечо, он вынудил меня сесть, и я опустилась на пол, подогнув под себя ноги. Николас последовал моему примеру и сел рядом, обхватив рукой колено.
Улыбнувшись, я сказала:
- Лорд Малхэм, мне кажется, чувствует себя лучше. Теперь он готов пошалить.
- Прошу не путать - это лорд Малхэм, пустившийся в странствие на всех парусах, - возразил он. - Но это так, к слову. Я задал вам вопрос, мисс Рашдон, но вы, если не ошибаюсь, уклонились от прямого ответа. Вы когда-нибудь были влюблены?
Я оглянулась вокруг в поисках Джима.
- Ведь это очень личный вопрос, вы не находите? И не предназначен для чужих ушей.
- Считайте, что он просто чурбан с глазами, и не обращайте на него внимания.
Он подмигнул мне и улыбнулся.
Глядя в серые глаза, при виде которых у меня занимался дух, я тихо ответила:
- Да, милорд Малхэм, я была влюблена.
Он смотрел на мой рот, и веки его слегка опустились, прикрывая глаза.
- А теперь моя очередь, - сказала я, и глаза его теперь смотрели прямо в мои.
- А вы были когда-нибудь влюблены, лорд Малхэм?
Я ждала ответа, нетерпеливая, как дитя, стараясь не обращать внимания на его красивый рот с дразняще приподнятыми уголками.
При мягком свете камина черты его лица смягчились, и он выглядел молодым и необычайно привлекательным.
- Ну?
- Да, - ответил он наконец.
- Кто она?
- Мне говорили, что ее имя Мэгги.
- А вы сами не помните? Николас покачал головой.
- Откуда же вы знаете, что любили ее?
- Потому что я все еще люблю ее. Вы находите это странным? Я тоже. Я не понимаю, как могу любить женщину, лицо которой не могу вспомнить. А вы это понимаете?
Он смотрел на меня загадочным взглядом. Я отвела от него глаза и, глядя в огонь, несколько минут обдумывала эти слова. Наконец сказала:
- Думаю, я могу и попытаюсь объяснить. Мне было восемь лет, когда умерла моя мать. Я очень ее любила и все еще глубоко люблю. Но, когда пытаюсь воскресить в памяти ее лицо, не могу этого сделать. Ее черты забыты мною. Не могу вам сказать, какого точно оттенка были ее волосы или какого цвета глаза. И звук ее голоса для меня тайна. Но я помню, что она заставила меня почувствовать: при ее жизни я была счастливой и довольной и… живой. И это остается с нами навсегда. Каким-то образом эти чувства делают нас такими, как мы есть. Разве не так?
Когда он снова поднял глаза на меня, в них было мечтательное выражение.
- Должно быть, Мэгги любила вас, - сказала я, - ведь она подарила вам Кевина.
В сердце моем поселилась робкая надежда. Движимая все еще живой любовью к нему, я заметила, как все мои чувства пробудились, что они затрепетали, как живет и трепещет пламя в камине. Очень медленно его рука потянулась к моей и коснулась ее. Его пальцы нежно обвили мои запястье, он поднял мою руку и прижал мою ладонь к своей колючей щеке.
- Ариэль, - прошептал он. - Исцелите меня.
Я склонилась к нему:
- Как? Скажите мне как, и я это сделаю, милорд.
- Изгоните мои кошмары, заставьте их исчезнуть.
- О каких кошмарах вы говорите? Может быть, если вы попытаетесь противостоять им…
- Огонь… Пожар…
- Вам снится огонь? Тот самый пожар, что убил вашу жену?
- Я вижу, будто бью ее. Она падает и больше не поднимается.
Николас отвернулся, но не отпускал моей руки и продолжал нежно дышать мне в ладонь. Потом легонько коснулся ее языком. Любовь, которую я питала к Николасу, была столь сильной, что от этого прикосновения меня пронзила боль. И вдруг я осознала нечто ужасное: что мне все равно, действительно ли он убил жену, поднял ли он на нее руку и нанес ли ей этот роковой удар. Я все равно любила его.
Устыдившись собственной слабости, я отвела глаза.
- Ариэль? - Его дыхание коснулось кожи у моего виска. - Посмотрите на меня.
Я не могла на него смотреть: я бы выдала себя.
- Ариэль…
"Не прикасайся ко мне, - думала я, - не говори со мной, не смотри на меня…" Он прижался к моей щеке щекой. Боже, о Боже, что со мной будет?
- Не отворачивайтесь, - сказал он, - вы нужны мне, вы единственная, кто не смотрит на меня с осуждением. Вы и Кевин. Не знаю, что я делал до того, как вы здесь появились. Что бы со мной сталось, если бы вы меня покинули?..
Все это было произнесено низким взволнованным шепотом, обдававшим меня теплом, возбуждающим и влажным, как летний туман. Потом так же стремительно Николас отстранился.
Из-под ресниц я наблюдала за ним: как он склонился над огнем и протянул к нему руку.
- Я попросил слишком многого, - сказал он наконец. - Простите меня. Вы приехали в Уолтхэмстоу, чтобы позировать мне, и ни для чего больше. Вы и не должны вникать в мои проблемы. И я не должен вас просить об этом.
- Но явсе равно уже ввязалась в ваши дела, - ответила я. - Возможно, я помогла бы вам, если бы только знала как. Если бы я понимала все…
- Что тут понимать? Я теряю рассудок, когда у меня случаются приступы ярости, и в таком припадке я убил свою жену.
- Но ведь вы не помните, как убили ее.
- Я помню, что ударил ее.
- Разве она умерла от этого удара? Вы точно это помните?
Он покачал головой.
- Те немногие воспоминания, которые я сохранил, никогда не бывают отчетливыми и яркими.
Я повернулась и посмотрела на Джима, молчаливо сидящего в углу.
- Вы сказали, что в течение нескольких недель после несчастного случая милорд вообще ничего не помнил?
- Даже своего имени, мисс.
- Но в конце концов вспомнил. Джим кивнул.
- И все же не помнил, что произошло по пути в Йорк?
- Не помнил даже, что ехал туда. И не знал об этом, пока не вернулся в Уолтхэмстоу. Его мать, док и Адриенна сказали, что он поехал повидаться с невестой, чтобы позаботиться о последних приготовлениях к свадьбе.
- Значит, он не помнил и Джейн? Николас сказал:
- Когда я в первый раз увидел Джейн, она была мне совершенно незнакома.
Джим некоторое время задумчиво молчал, потом сказал:
- Док называет это им…
- Амнезией?
Оба мужчины удивленно уставились на меня: -Да.
- И ваше воспоминание о ней так и не вернулось, милорд?
- Вернулось. За два дня до свадьбы. Голова моя болела, просто раскалывалась, как это часто со мной случается, а она вошла в комнату, где я сидел. Я поднял глаза, и на меня обрушился шквал воспоминаний.
- И вы вспомнили все?
- Нет, только ее, хотя тогда начали возвращаться временами и другие воспоминания - будто что-то вспыхивало в мозгу.
- У вас и теперь бывают такие проблески памяти?
- Они появляются и исчезают.
- И какие же они?
Его лицо приняло испуганное выражение. Продолжая смотреть на огонь, Николас сжал руки.
- Сначала это обычные нормальные воспоминания, или только кажутся нормальными, но через мгновение они меняются, становятся ужасными, чем-то таким, что может произвести только больной разум.
- Кошмары? И в какое время суток они у вас обычно бывают? - спросила я.
- В любое - и днем, и ночью.
- Есть у них какой-нибудь порядок? - продолжала расспрашивать я. - Вы знаете заранее, когда они появятся?
Подавшись вперед, опираясь локтями о колени, Джим сказал:
- Иногда бывает несколько хороших дней, потом наступают эти странные "настроения", и милорд начинает все забывать. И жалуется на головную боль и кошмары.
- Вы пытались лечиться от головной боли, милорд?
- Нет, никогда.
- Если не считать стаканчика-другого шерри, - поддразнил Джим добродушным тоном.
- Да, - ответил Ник, улыбаясь другу, - кажется, я питаю слабость к этому лекарству. Верно? Но это единственное, что прекращает и головную боль, и кошмары.
Мы замолчали и теперь слушали только потрескивание дров в камине. Скоро Николас поднялся с места, протянул мне руку и помог встать. Взяв мой плащ, он набросил его мне на плечи.
- Спасибо за гостеприимство, но мы тебя покидаем, - сказал он Джиму мягко.
Джим отсалютовал каждому из нас кружкой, потом Николас взял меня за руку, и мы ушли из коттеджа Джима.
В эту ночь я лежала без сна, я вертелась с боку на бок, глядя на пламя свечи и прислушиваясь к стонам ветра за окном. Когда откуда-то из дальних комнат до меня донесся бой часов, я села на постели. Два часа… Как я ненавидела эти одинокие часы. Моя мать всегда говорила, что души расстаются с телами в момент, когда начинается прилив, когда больше всего жаждут освобождения от своих несчастий и одиночества. Я содрогнулась.
Встав с кровати, я подошла к окну, подышала на замерзшее стекло и выглянула наружу, на стену кудрявого тумана, клубившуюся между мной и землей. Я услышала собачий вой. Потом налетел ветер, и внезапно стекло так сильно задребезжало, что я подскочила в испуге.
Меня охватило странное волнение, чувство ожидания, какого я никогда не испытывала прежде, предвкушения. Меня будто что-то толкнуло к двери моей спальни, я подошла, отперла дверь и вышла в коридор.
Было очень тихо… В конце коридора трепетало пламя одинокой свечи, которое немного ободрило меня. Я приблизилась к двери покоев милорда, осторожно повернула ручку. Дверь отворилась, слегка скрипнув.
Я снова оглянулась и окинула взглядом коридор, убедилась, что свеча по-прежнему горит, и вошла в темную комнату милорда. Я молча пересекла ее, отодвинула драпировки на окне, и слабый свет луны осветил комнату. Потом я подошла к постели.
Николас спал. Я прислушалась к его неровному дыханию, потом дотронулась до его лба - он был покрыт испариной. Взгляд мой упал на бутылку шерри, стоявшую на столике рядом с кроватью.
Я взяла ее.
Краем глаза я заметила какое-то движение и повернулась к двери.
Видя, как она медленно закрывается, я испытала странное чувство, будто кто-то находится здесь и наблюдает за мной, и от этого меня обдало холодом, мои ноги ослабели и подогнулись. Я дрожала. Поставив бутылку на стол, я снова подошла к постели, дотронулась до плеча Николаса, слегка встряхнула его.
Ответа не последовало.
- Милорд, - прошептала я и снова встряхнула его. - Милорд, проснитесь.
Он продолжал спать тяжелым, беспокойным сном.
- Николас, пожалуйста, проснитесь! - Я продолжала его будить: - Милорд Малхэм…
Николас не проснулся, и страх охватил меня с новой силой. Я взяла его за плечи и повторяла его имя снова и снова. Безумный страх душил меня, я с трудом произносила слова, я почти лишилась голоса. Я не могла разбудить Николаса, проклинала шерри, считая его причиной столь крепкого сна, потом отодвинулась, отступила в угол - взгляд мой шарил по теням, прятавшимся всюду, в то время как сознание мое и здравый смысл тщетно боролись с глупым суеверием.
Наконец, заставив себя двинуться с места, я подошла к двери, слегка приоткрыла ее и выглянула в коридор. Выйдя, я заметила, что свеча, прежде горевшая на столике в дальнем конце коридора, погасла.
Я двинулась дальше по коридору, глаза мои вглядывались в каждую тень, пока я добралась до своей комнаты. Дверь моя была закрыта, а я отчетливо помнила, что оставила ее распахнутой. Я смотрела на ручку двери, затаив дыхание, не решаясь войти. Собравшись с духом, я повернула ручку как можно тише. Моя свеча тоже погасла, и комната была погружена в полную темноту.
Со всеми возможными предосторожностями я продолжала двигаться на ощупь. Все мои чувства были обострены - старалась уловить хоть один звук, увидеть хоть что-нибудь, убедиться, что я в комнате не одна…
Пошарив руками по туалетному столику, я нащупала кремень и свечу и попыталась зажечь ее.
Я раз за разом повторяла попытки высечь искру и зажечь свечу, пока мои пальцы не заболели.
Наконец пламя вспыхнуло и затрепетало. Я схватила свечу и подняла ее, стараясь осветить каждый угол, рассеять каждую тень, оглядела окно, свои постель, заглянула под кровать. Ничего. Распахну. ла дверь настежь и выглянула в коридор. Ничего.
Я вернулась в комнату и забралась в постель. Сон не приходил ко мне, и всю ночь я прислушивалась к вою ветра за окном и молилась, чтобы поскорее наступил рассвет.