- Как меня радует падение этого гордеца, - сказал Францис, потирая руки. - Он сам должен сообщить нам о своем смещении, после того как не хотел признавать наших прав и власти! Еще хорошо, что вовремя пришел пароход, которого я давно ждал. Нам лучше повременить с отъездом и привезти с собой указ об отставке, который избавил бы нас от многих хлопот и неприятностей.
- А может, так лучше! - воскликнул генерал. - Меня радует, что Гастингс считал свое положение таким прочным и вдруг упал с высоты. Может быть, удастся задержать его здесь по обвинению в подкупе, которое мы признали основательным и предать его тому же суду, которому он предал Нункомара Только бы мне получить командование войском! С каким удовольствием я засадил бы Гастингса в камеру Нункомара.
Момзон ничего не говорил, но на его лице выражалось злорадство. При последних словах Гастингс вошел в зал. Он держал портфель в руке, холодно, спокойно поклонился и занял свое председательское место. Члены совета едва ответили на его поклон Филипп Францис язвительно улыбался.
Гастингс открыл портфель и сообщил несколько решений директоров компании по второстепенным вопросам управления. Члены совета нетерпеливо ерзали на стульях и вопросительно переглядывались: неужели он осмелится скрыть постановление компании, касающееся его самого? Пока Гастингс молча перелистывал бумаги в портфеле, генерал Клэверинг достал из кармана письмо и собирался вынуть его из конверта с большой печатью; но Гастингс начал читать громким ровным голосом адресованное ему письмо директоров компании.
Директора писали, что, узнав от его личного агента, мистера Маклина, что Гастингс устал и желает вернуться в Европу, им ничего не остается, как освободить его от должности с согласия лорда Норта, президента министерства, выразив ему глубокую признательность компании за его заслуги. На его место назначается пока генерал Клэверинг, которому он может сдать должность. Ожидают его скорого возвращения в Европу, чтоб воспользоваться в Лондоне его советами и опытностью.
Когда Гастингс кончил, Клэверинг развернул свое письмо и хотел его читать, но губернатор, не обратив на него внимания, продолжал:
- Я оглашаю это письмо почтенным членам совета с заявлением, что оно вызвано недоразумением. Мистер Маклин, мой друг и агент в Лондоне, передал директорам совершенно частное известие о моем неудовольствии, неверно истолковав его. Поэтому постановление директоров, намеревавшихся только любезно исполнить мое желание, недействительно, так как оно основано на неверном предположении, и мне остается только сдать его в архив и разъяснить недоразумение в Лондоне.
Клэверинг, Францис и Момзон сидели, широко раскрыв глаза, точно громом пораженные. Они всего ожидали - злобы, негодования, даже попытки сопротивления, но, чтобы Гастингс с невозмутимым спокойствием отменил постановление компании, этого им и в голову прийти не могло Все трое, опешив от изумления, смотрели на него. Францис, дрожа от бешенства возмутился:
- Это невозможно!.. Это против устава компании и указа парламента… Игнорировать постановление совета директоров! Постановление касается не только прежнего губернатора, но и нас… и преемника губернатора, который должен немедленно вступить в должность!
- Немедленно вступить в должность! - повторил Клэверинг, приходя в себя. - Вот именно, именно… так сказано в письме ко мне. Я должен сейчас же принять от губернатора дела и командование войсками.
Гастингс посмотрел на него со спокойным состраданием.
- Вы оказались бы правы, генерал, если б была перемена губернаторства, но ее нет. Вы уже слышали, что мое отозвание от должности основано на неверном предположении моего агента, будто я устал, а так как основная причина неверна, то и постановление сдается в архив. Понятно поэтому, что не может быть и речи о передаче вам моей должности.
- Тот, кого смещают с должности, не может критиковать указ о своей отставке! - вскричал Францис. - Мы получили указ, и сэр Уоррен Гастингс больше не губернатор. Генерал Клэверинг получил приказ принять должность; он ведет дела с этой минуты и командует войском, а кто захочет оказать ему сопротивление, тот государственный изменник!
Гастингс побледнел, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Можно занять только свободное место, - возразил он, - а генерал-губернаторство Индии занято. Я занимаю этот пост и даю слово, господа, что никто не примет возложенной на меня должности, пока я сам не захочу ее оставить.
- Мы будем исполнять наш долг! - отвечал Францис. - Для нас теперь нет другого губернатора, кроме генерала Клэверинга, и я предлагаю ему исполнять его обязанности, согласно указу директоров.
- Я требую, сэр Уоррен, чтобы вы передали мне ключи форта Вильяма.
Гастингс пожал плечами:
- Вы слышали, что я остаюсь губернатором…
Момзон удержал Франциса от резкого ответа.
- Разногласие, возникшее, к сожалению, в этом деле, могут в сущности разъяснить только директора, - заметил спокойно Момзон. - По-моему, указ должен быть немедленно приведен в исполнение, но я не сомневаюсь, что директора, узнав о недоразумении, поспешат вернуть прежний пост столь заслуженному человеку. Я позволил бы себе предложить, чтобы сэр Уоррен лично разъяснил положение дела и свои воззрения господам в Лондоне и лично услыхал бы решение этого спорного вопроса…
Гастингс громко рассмеялся.
- Очень умно придумано, мистер Момзон, но не согласуется с моими взглядами. Давно уже сказано, что раз сойдешь с места, так потеряешь его, но я не сойду, а пошлю письменное донесение директорам и буду ждать их решения.
- Но пока придет решение, указ должен оставаться в силе, - решительно заметил Момзон.
- Конечно, конечно! - подтвердил Клэверинг, - и я должен об этом позаботиться. Я вновь требую передачи мне ключей форта Вильяма и объявлю войскам, что они состоят теперь под моей командой.
- Вы, кажется, уже имели случая убедиться в настроении войска, - заметил Гастингс, - всякая попытка овладеть командованием будет и теперь безуспешна.
- Попробую! - возразил Клэверинг. - Попробую, посмотрю, откажутся ли войска компании повиноваться указу директоров.
- Я никогда не допущу здесь, в Индии, среди англичан междоусобной войны, - сказал Гастингс.
- Междоусобная война? Сопротивление моим приказаниям было бы восстанием, мятежом!
- Называйте, как хотите, но этого не будет!
Клэверинг надел шляпу, собираясь уходить, другие последовали за ним. Гастингс позвонил.
- Попросите капитана Синдгэма и сэра Вильяма Бервика, - приказал он вошедшему слуге.
Минуту спустя первым вошел капитан и встретился на пороге с Клэверингом. Он не посторонился, а, спокойно идя вперед, заставил генерала отступить в комнату.
- Эти господа не уйдут из дворца, - приказал Гастингс. - Они арестованы!
Клэверинг остановился как вкопанный, но потом не в силах сдержать себя закричал:
- Арестован?.. Я, я… генерал Клэверинг? Это мы посмотрим!
Он направился к двери, капитан обнажил саблю и встал на пороге.
- А, это покушение на закон, на парламент, на самого короля, под защитой которого я нахожусь!
Он тоже взялся за саблю и хотел отстранить капитана, который, направляя на него оружие, спокойно сказал:
- Берегитесь, ваше превосходительство, еще шаг, и вы будете убиты!
Момзон бросился между ними, а Францис в бешенстве стучал по столу.
- Остановитесь, генерал, остановитесь, - призывал Момзон. - Вы напрасно пожертвуете жизнью.
Сэр Вильям вошел в комнату, увидел эту сцену, тоже вынул саблю и встал рядом с капитаном. Гастингс спокойно сидел на своем месте.
Как видите, господа, я еще хозяин в Индии… Оружие еще в моих руках, и никому не удастся вырвать его у меня против моей воли.
- Это возмутительно! - хриплым голосом кричал Францис.
- Я уже говорил вам, что не спорю о словах, - заметил Гастингс. - Тем не менее я хочу вам доказать, что я преданный слуга компании и верный подданный короля. К счастью, мы имеем возможность разрешить возникшее между нами разногласие таким путем, против которого ни компания, ни парламент, ни сам король ничего возразить не смогут. По указу парламента, в Индии назначен суд, который совершенно независимо постановляет свои приговоры и решениям которого подчиняются все английские власти. Я изложу дело назначенному его величеством верховному судье сэру Элии Импею, он решит наш спор, и кого признает правым, тот и будет прав в Индии и в Англии, так как над ним нет высшей инстанции. Вы убедились, надеюсь, что власть в моих руках, но я заявляю, что подчинюсь приговору верховного судьи, и генерал Клэверинг займет мое место, если сэр Импей признает меня неправым.
- Сэр Импей, - шипя от злобы, проговорил Францис, - ваше орудие…
- Вы, кажется, решаетесь, милостивый государь, обвинять в пристрастии верховного судью, - заявил Гастингс сверкая глазами, - бросать ему оскорбительный укор в несправедливости? Ну, я уверен, что сэр Элия сумеет постоять за свою честь. Я сказал все и объявляю заседание оконченным.
- Это черт какой-то, - шипел Францис, разрывая лист бумаги на мелкие кусочки. - Он обращает в свою пользу всякое оружие, направленное против него.
- Предложение уважаемого сэра Уоррена трудно отклонить, - заметил Момзон, - только необходимо, чтобы решение верховного суда состоялось как можно скорее, так как надо установить, в чьих руках находится высшая власть в Индии.
- Я сегодня же предложу дело верховному судье, - отвечал Гастингс, - и предлагаю вам, господа, представить ваши соображения.
- Это, вероятно, принесет мало пользы, - заметил Францис с кривой усмешкой. - При единомыслии, существующем, по-видимому, между сэром Импеем и сэром Гастингсом, я мало надеюсь на торжество, по-моему, неоспоримого права. Доводы бывшего губернатора будут убедительнее и найдут больше отклика у сэра Импея, чем наши.
- Я запрещаю сэру Францису говорить так о высшей судебной инстанции, - грозно прервал его Гастингс. - Я не признаю за ним права судить о справедливости и чести, так как, насколько я его знаю, я не видел ни того ни другого.
Францис вскочил, весь дрожа от гнева:
- Это уж слишком!
- Я сказал то, что думаю, - отвечал Гастингс. - Я не беру назад ни одного слова и привык доказывать свои слова!
- Хорошо, милостивый государь, мы это увидим!
Он попытался уйти, но капитан Синдгэм встал перед ним. Момзон удержал генерала. Клэверинг больше не говорил ни слова и убедился в своем бессилии.
- Эти господа свободны, - сказал Гастингс обоим офицерам, - так как они подчиняются решению верховного суда, у меня нет больше основания держать их под арестом.
Клэверинг вздохнул, и его вздох походил на стон. Францис стал опять рвать бумаги.
- Прошу господ членов совета, - продолжал Гастингс холодным деловым тоном, - присутствовать при разбирательстве дела магараджи Нункомара. Верховный судья известил меня, что сегодня первое заседание.
- Я не буду присутствовать при таком жестоком, возмутительном деле! - воскликнул Клэверинг. - Я повторяю требование отпустить Нункомара на поруки и пошлю жалобу в Лондон на отказ в этом требовании.
- Делайте, что вам угодно, я не имею власти влиять на судебные распоряжения, - заявил Гастингс и слегка поклонился членам совета, которые поспешно удалились.
- Сэр Вильям, - обратился Гастингс к офицеру. - Попрошу вас поставить караулы по дороге к крепости с приказанием немедленно арестовать генерала Клэверинга и других членов совета, если только они там покажутся.
Сэр Вильям поклонился, а потом спросил нерешительно:
- А магараджа, что с ним будет?
- Не знаю, - равнодушно отвечал Гастингс. - Это дело суда. Он обвиняется в подлоге, а подлог по английским законам наказуется виселицей.
- Ужасно! - проговорил Вильям, побледнев.
В глазах капитана сверкала демоническая радость, губы его сложились в жестокую улыбку и опять мелькнул дикий Раху в спокойном, благородном лице английского джентльмена.
- Капитан Синдгэм, - распорядился Гастингс, - приведите обвиняемого под конвоем из тюрьмы в зал заседания суда, я сейчас же явлюсь.
* * *
В одном из залов дворца, отведенном для судебных заседаний, на золоченом кресле у середины стола сидел сэр Элия Импей в мантии, берете и горностаевом воротнике верховного судьи. Члены суда помещались по обе стороны на простых стульях. Один из них суда исполнял обязанности прокурора и имел отдельное место в стороне, за столом, покрытым зеленым сукном с золотой бахромой.
На довольно большом свободном пространстве с одной стороны, за решеткой, помещались места для англичан - присяжных заседателей. Против судейского стола, тоже за решеткой, стояла скамья подсудимых, а с другой стороны - стол защитника. Кругом за решеткой располагались места для публики.
Вся Калькутта собралась в зале. Пришли знатные брамины, кшатрии, англичане, чиновники компании и даже простой народ.
Сэр Элия Импей отдал приказание привести подсудимого. Шерифы вышли и вскоре появился магараджа, сопровождаемый усиленным конвоем под командой капитана Синдгэма и гулом несметной толпы, провожавшей обвиняемого.
Из двери свидетельской комнаты вышел Уоррен Гастингс. Он низко и почтительно поклонился суду. Сэр Элия встал, с любезностью и достоинством ответил на поклон и велел поставить стул губернатору. Уоррен Гастингс сел, и все взоры обратились на этого спокойного, холодного человека, которого еще недавно считали закатившейся звездой, а он вдруг опять поднялся на такую высоту, что трудно было определить, кто могущественнее - он ли, скромно сидевший у подножия судебной стойки, или сэр Элия Импей, восседавший во всем блеске и величии своего сана?
Спустя немного времени большая входная дверь отворилась, и вся собравшаяся публика затаила дыхание: стало так тихо, что ясно слышался шелест бумаг, которые перелистывал сэр Элия, не поднимая глаз. Вошел капитан с обнаженной саблей, отворили проход в свободное пространство перед судом, и между двумя рядами солдат ввели магараджу Нункомара.
На нем была одежда из дорогих тканей, его пояс и обручи сверкали каменьями необычайной ценности; бледное лицо его носило следы бессонных ночей, но глаза смотрели гордо и спокойно. Он шел, слегка сгорбившись, но с полным сознанием своего достоинства. По знаку сэра Элии Импея шерифы отвели его на скамью подсудимых и заперли низкую решетку, не мешавшую видеть его со всех сторон.
Сэр Элия Импей равнодушным, деловым тоном открыл заседание и предложил прокурору прочитать обвинение. Магараджа обвинялся в том, что, дав взаймы золотых дел мастеру Санкара под вексель, он потом подделал его и на основании подложного документа заставил должника заплатить гораздо большую сумму. В доказательство представлялся подложный вексель. В то же время прокурор передал суду другой вексель на меньшую сумму, найденный при обыске в письменном столе магараджи, и сослался на показание золотых дел мастера Санкара, которого знали как человека, достойного доверия и ничем не опороченного.
При имени Санкара Нункомар мертвенно побледнел, он бросил взгляд, полный страха и ужаса на Гастингса, который сидел так спокойно, точно все происходившее его нимало не касалось. Он вдруг понял, что Гастингсу известен заговор, так как вдруг выплыл наружу никому не известный Санкара, который свидетельствовал против магараджи. До сих пор он думал, что все обвинение имеет целью унизить его, доказать власть губернатора и отомстить; теперь же ему впервые стало ясно, что его хотят погубить.
От судей не ускользнуло видимое смущение обвиняемого, и прокурор не преминул обратить внимание присяжных на это обстоятельство. Сэр Элия задал обвиняемому вопрос:
- Признаете ли вы себя виновным?
Нункомар, вполне овладевший собой, отрицал все с глубоким негодованием. Из предъявленных ему векселей он признавал только найденный в его столе. Он дал деньги взаймы золотых дел мастеру, как часто давал бедным ремесленникам для поправки их дел, но до сих пор денег не получал и не требовал. Второй вексель, равно и его расписка, очевидно, подделаны, но не им, а Санкарой или кем-либо другим, чтоб возвести на него обвинение, само по себе уже абсурдное. Все в Индии знают его как владельца больших богатств, поэтому нелепо предполагать, что он хотел незаконными путями взять с бедного ремесленника сумму, не имевшую для него никакого значения.
Сэр Элия велел ввести свидетелей.
Шерифы привели Санкару в зал. Санкара вошел нетвердыми шагами, робко и испуганно взглянул на Нункомара, почти до земли поклонившись суду, и, несмотря на строгое приказание сэра Импея, среди брамин и кшатриев послышались возгласы и проклятия.
Капитан Синдгэм, неподвижно стоявший у трибуны присяжных, точно магнетизировал ювелира. Санкара не спускал с него глаз. Он выпрямился, ободрился и принял выражение сознания собственного достоинства. На вопросы прокурора и верховного судьи он решительно заявил, что получил взаймы под меньший вексель, который был у него потом отобран под угрозой суда и второго большого векселя, подложного, по которому он заплатил, отдав весь свой заработок. Он также решительно утверждал, что расписку на векселе писал Нункомар собственноручно.
Защитник пытался поколебать достоверность показаний свидетеля, он вызвал свидетелей другой стороны, важнейших браминов и кшатриев, которые все заявили, что считают магараджу неспособным на подобное преступление и что Санкара по своему положению вовсе не такой человек, которому можно слепо верить. Речь защитника, видимо, произвела впечатление на присяжных, в публике послышались громкие возгласы одобрения. Тогда поднялся Гастингс.
- Я обязан как губернатор, - начал он, - когда дело идет о разоблачении преступления, тем более низкого и достойного наказания, что оно, если это будет доказано, совершено одним из богатейших, и знатнейших людей страны против бедного работника, не скрывать от суда, того, что мне пришлось совершенно случайно узнать по этому делу.
- Вы губернатор этой страны, - торжественно подтвердил сэр Элия. - А парламент и король хотят дать доступ к беспристрастному суду всем подданным без различия сословий, поэтому суд предлагает вам сообщить все, что вам известно по данному делу.
- Мне лично ничего неизвестно, - продолжал Гастингс, к словам которого все напряженно прислушивались, - но ко мне явился человек, бывший прежде хозяином труппы фокусников, и он может сообщить сведения, кажущиеся мне довольно важными.
- А где этот человек? - спросил сэр Элия.
- Он тут, в свидетельской комнате.
Верховный судья подал знак, и шерифы сейчас же привели человека высокого роста, крепкого сложения, в народной одежде индусов.
- Хакати! - вскричал Санкара, дрожа и отступая с ужасом.
И Нункомар побледнел, откинулся на спинку скамьи и застывшим взглядом смотрел на Хакати.
- Ты знаешь этого человека? - строго спросил сэр Импей, обращаясь к Санкаре.
- Знаю… - пробормотал он. - Это он!
- Конечно, я! - быстро вмешался Хакати. - Бедный Санкара, конечно, испугался, увидев меня, высокий судья! Я слышал, что разнеслась молва, будто я умер, после того как был здесь в последний раз с моей труппой… Вот, он, верно, и принял меня за привидение, но этот слух оказался неверен, высокий судья, как видите, я жив, и магараджа Нункомар тоже, конечно, узнал меня.