Гнев на мгновение зажегся в глубине ее синих глаз.
– Ах вот оно что – у тебя кто-то есть! Неужели ты должен жениться на какой-нибудь бледной английской девице из-за того, что ты стал пэром?
– Да.
Несколько секунд Сара смотрела на него, часто моргая глазами, а потом величественно подняла голову:
– Я слышала, что британцев гораздо легче шокировать скандалом, чем нас, американцев. Это правда?
Почему он не удивляется ее готовности пойти на такую низость?
– Не знаю.
– Ах, Тристан, – промурлыкала Сара. – Я обещаю щедро вознаградить тебя. Прямо сейчас, если хочешь. Не желаешь подхватить меня в охапку и унести к себе в каюту? – Она протянула руку, чтобы разгладить отвороты его сюртука, и улыбнулась мило и многообещающе. – Как только мы там окажемся, я сразу начну тебя ласкать…
– Нет! – Тристан поспешно отодвинулся от нее.
– Ну, если ты хочешь сам ласкать меня, то я вполне…
– Нет! – повторил он грубо, не видя иного способа заставить ее осознать собственную глупость. – Никто из нас никого ласкать не будет ни сегодня, ни завтра, никогда. Я не женюсь на тебе, Сара. Мне очень жаль, что тебе пришлось ехать так далеко только для того, чтобы испытать разочарование, но дело в том…
– Ах так! – Сара резко повернулась и зашагала прочь, громко объявив: – Значит, будет скандал.
– Сара!
Сара остановилась и, обернувшись, ехидно улыбнулась:
– Когда будешь готов сдаться, вспомни, что я остановилась в гостинице на Сент-Джеймс-стрит.
Тристан покачал головой, но это не произвело на Сару никакого впечатления: она подняла руку шаловливо пошевелила пальцами, а затем с улыбкой направилась прочь.
Тристан повернулся и посмотрел в сторону причала, где сидела Симона. К счастью, она, похоже, и не подозревала о том кошмаре, который он только что вынес.
– Благодарю тебя, Иисусе! – прошептал Тристан, проводя рукой по волосам и направляясь в капитанскую каюту, где в шкафчике всегда стоял бренди.
– Эгей!
Боже, неужели она вернулась? Игнорируя призывы рассудка, Симона повернулась на бочке и стала смотреть, как блондинка идет по причалу к Грегори и Эмми.
– Привет, Эммалина, мое имя – Сара Шератон, мисс Сара Шератон. Мы с вашим братом очень близкие друзья.
Грегори сразу покраснел как рак, а Эммалина хладнокровно обвела мисс Шератон изучающим взглядом.
– Я подумала, – продолжила Сара, – мы могли бы как-нибудь встретиться за ленчем на этой неделе и познакомиться.
Симона с восхищением наблюдала за тем, как Эмми независимо распрямила плечи и подняла голову:
– Мне надо будет справиться у моего секретаря и узнать, когда я свободна.
"Превосходная работа, Эмми! Просто превосходная! Мои учителя хороших манер тобой гордились бы!"
– Конечно, – согласилась мисс Шератон, открывая ридикюль и запуская в него руку. – Вот моя карточка, – добавила она секунду спустя, вручая карточку Эмми. – Пожалуйста, сообщите мне, когда вы сможете со мной встретиться.
Эмми даже не потрудилась взглянуть на маленький прямоугольник плотной бумаги – она сразу засунула его под пачку листов, которые держала в руках, и, повернувшись к Грегори, спросила:
– На каком номере ящика мы остановились? Надеюсь, мы ничего не пропустили?
Симона ухмыльнулась и мысленно поздравила подругу с тем, как та сумела выстоять перед нахальством блондинки.
– А вы кто? – неожиданно раздалось рядом с ней. Симона подняла взгляд.
– Леди Симона Тернбридж, – ответила она коротко, чувствуя, как гнев закипает в ней с новой силой. – И я вовсе не жажду познакомиться с вами.
– Я так и подумала. – Сара не спеша отправилась восвояси, бросив через плечо: – До свидания, Грегори!
Симона надеялась на быстро несущуюся карету и не слишком трагический несчастный случай. Что до Грегори, то он откашлялся и, проведя пальцем под накрахмаленным воротничком, сумел сказать только:
– Э-э…
– Никаких объяснений не нужно. – Сара поднялась. – Совершенно никаких. С тобой мы увидимся завтра утром. – Она шагнула к дороге и кликнула извозчика.
– Симона, подожди! – Эммалина бросилась за ней.
Симона замерла, держась за ручку дверцы подъехавшего экипажа:
– Тебе совершенно не обязательно бросать работу ради меня.
– А я думаю, Грегори прекрасно справится и без моей помощи. Лучше скажи, кто такая эта Сара?
– Если чутье меня не обманывает, это любовница Тристана.
– Тогда скорее всего бывшая американская любовница, – решила Эмми.
Симона сухо улыбнулась.
– Подозреваю, что теперь уже не бывшая.
Эмми страдальчески подняла глаза к небу.
– Да полно тебе! Может, я и не искушенная любовница, но зато прекрасно знаю, что, если бы у брата были намерения в отношении ее, он привез бы ее с собой, когда возвращался в Англию. То, что эта Сара впервые появилась здесь неизвестно откуда… О, я знаю, она за ним охотится!
Решив, что эти подробности ее мало волнуют, Симона покачала головой и открыла дверцу.
– Мне все равно.
– А вот и нет! Ты увлечена Тристаном, а значит, тебе не может быть все равно.
Симона замерла.
– Прошу прощения?
– Да, и он тоже увлечен тобой. – Эммалина довольно улыбнулась. – На случай, если тебя это интересует…
Но Симону это не интересовало. Она прекрасно знала, что ее бросили, и поэтому закрыла дверцу кареты, а потом села так, чтобы видеть подругу через открытое окно.
– Эмми, я ценю твою любовь к сказкам и все такое, но между мной и твоим братом абсолютно ничего нет.
Больше ничего нет.
– Ха!
– Правда, Эмми. Я не стала бы тебя обманывать.
– Ха! – Эммалина круто развернулась и решительно направилась обратно к Уэйду Грегори.
Симона постучала по стенке кареты, и экипаж тронулся, да так резко, что она чуть не свалилась с сиденья.
Выпрямившись, Симона поклялась, что когда в следующий раз увидит Тристана Таунсенда, то сделает вид, что его просто нет на свете. Он ею увлечен? Нет, это она увлечена, и увлекли ее очень далеко; но теперь этому ее заблуждению, как и следовало, пришел бесславный конец.
Наконец состоялись похороны тех, кто погиб в огне. Не присутствовать на них было нельзя, так что Симона сидела рядом с Фионой в конце ряда скорбящих, послушно, хоть и не слишком внимательно, слушая печальные слова прощающихся. Большой храм, гроб с латунными накладками, украшенные резьбой скамьи, плотно заполненные собравшимися, священники, ведущие службу в лучших своих одеяниях…
Люди вставали, чтобы произнести хвалебные речи, превознося жизнь, сердце и душу того, кто лежал в гробу. Это были прекрасные похороны – такое прощание, о каком только может мечтать любой аристократ. Даже погода пошла навстречу устроителям: солнечный свет струился сквозь витражные окна, падая на присутствующих и окружая гроб ореолом, похожим, на нимб.
Когда хоронили мать Симоны, дождь лил как из ведра. Симона тем утром еще не закончила свою обычную работу, когда Харриет – одна из постаревших девиц Эсси – сказала, что им следует пойти на службу. Симону изумило то, что служба вообще будет – она жалела о том, что Харриет вообще об этом заговорила.
У них не было денег на извозчика, поэтому они шли пешком, и когда наконец добрались до маленького храма, за которым располагалось кладбище, промокли до нитки, дрожа от холода. Посреди почерневших от сажи, покрытых лишайником и покосившихся надгробий стоял викарий, хмурясь и сутуля плечи под зонтом. Харриет объяснила ему, кто они такие и почему пришли.
Испустив тяжелый вздох, викарий повернулся и провел пришедших в дальний угол кладбища и горке земли. При их приближении двое мужчин перестали копать и отошли назад, а затем, сняв шапки, склонили головы.
Викарий встал чуть в стороне и пробормотал "Отче наш", а Симона все смотрела вниз, на простой сосновый гроб, и думала о том, как ее матери, должно быть, неудобно в таком коротком и тесном пространстве.
Потом викарий ушел, оставив их стоять у могилы. Мужчины с лопатами надели шапки и собрали свои инструменты. Тогда Харриет засунула руку в карман, вытащила оттуда смятую маргаритку, вручила ее Симоне и знаком велела бросить в яму.
Цветок упал в середину ближе к верхней части – там, где, как представлялось Симоне, руки матери должны лежать скрещенными поверх сердца.
Потом они вернулись к Эмми, две недели спустя Симона бросила маргаритку в еще одну яму и попрощалась с Харриет.
В тот день тоже шел дождь. Маргаритка не была мятой, и Симона обращалась с ней очень осторожно, но в конце концов это ничего не изменило. Матери все так же не было. И Харриет не было. Прощальная маргаритка нисколько не уменьшала боли и не заставила солнце выглянуть из-за туч.
Другое дело, если, конечно, вы принадлежите к аристократии, уточнила про себя Симона, когда присутствующие в церкви встали и открыли сборники духовных гимнов. Она молча стояла рядом с сестрой; на сердце у нее было слишком тяжело, чтобы петь.
Если вы аристократ, то солнце светит, а хор поет. Мир скорбит о вашем безвременном уходе и покрывает ваш дорогостоящий гроб лилиями и розами. А когда вас похоронят, то над вашей могилой поставят красивое надгробие, чтобы на все времена отметить, что вашу жизнь сочли достойной.
На могиле ее матери надгробного камня не было, и на могиле Харриет тоже. Не было даже простых деревянных крестов, потому что они были бедными и к тому же проститутками, а те, кто их помнил и о них скорбел, не имели денег даже на то, чтобы взять извозчика.
Симона вздрогнула от внезапного озарения. Теперь она может купить надгробие своей матери и Харриет – Дрейтон даст ей столько денег, сколько она пожелает. Она может распорядиться, чтобы их имена были высечены золотыми буквами, а еще велеть резчику добавить какие-нибудь возвышенные слова о добрых сердцах и заботливых душах, о любви и дружбе. Может, он еще изобразит херувимов или ангелов, и, разумеется, теперь на могиле всегда будут цветы.
Боже, почему это не пришло ей в голову раньше? Надо только сказать Дрейтону, что она хочет сделать заказ резчику и попросить, чтобы камни были доставлены в… в…
Она сморгнула пелену жарких слез: жестокая правда пронзила ей сердце. Симона не помнила, где похоронена ее мать…
Тристан увидел, как Симона выскользнула из своего ряда и быстро прошла по проходу между церковными скамьями: по щекам ее струились слезы, в глазах пылал огонь.
Он взглянул в сторону скамьи, где она сидела, проверяя, идет ли за ней кто-нибудь из близких, затем быстро кивнул Ноуланду и пошел следом за Симоной.
Тристан обнаружил ее на тротуаре у дверей храма: Симона оглядывала улицу, словно не была уверена, в какую сторону ей следует идти.
– Дорогая, – окликнул он ее, спускаясь по ступеням храма, – с вами все в порядке?
Симона расправила плечи, подняла голову, провела ладонями по щекам, потом повернулась к нему.
– Да, у меня все прекрасно.
Тристан поспешно сцепил руки за спиной, чтобы не поддаться соблазну и не обнять ее.
– Вы хорошо знали лорда Сандифера?
– Кого?
– Лорда Сандифера, – повторил он, кивая в сторону храма. – Человека, с которым мы сегодня прощаемся.
– О! – Симона шмыгнула носом и отвела взгляд. – Я с ним не знакома.
– Если не считать его родственников и горстки посторонних, то, наверное, все присутствующие в храме могли бы сказать то же самое.
– Но раз вы не знали Сандифера, значит, плачете из-за собственных воспоминаний. Если вы хотите уменьшить их бремя, поделитесь ими со мной, и я…
Глаза Симоны вспыхнули.
– Прошу вас, уйдите, – отчетливо проговорила она и отвернулась.
Если бы у него осталось хоть немного мозгов, Тристан именно так и сделал бы, но он остался стоять, и ощущение ножа в груди снова вернулось. Он искал подходящие слова, чтобы снова заговорить. О чем именно – это было не важно, ему просто хотелось, чтобы Симона с ним разговаривала и успокоилась в своих сомнениях насчет их злополучной связи. Да, это было мелко, эгоистично, и он был человеком мелким и эгоистичным, но все же…
– Симона, – тихо начал он, осторожно подходя и становясь рядом с ней.
– Эгей! Трис!
Тристан замер.
– Ах ты, мой сладенький! – продолжала верещать Сара, выйдя из наемной кареты.
Сидя рядом с ним, Симона тихо кашлянула.
– Прошу прощения. Пожалуйста, дайте мне возможность объясниться насчет нее…
– Объяснитесь! – сухо отозвалась Симона. – Я не пропущу этого ни за что на свете.
Однако она вовсе не собиралась ему помогать. И поделом – он это заслужил.
Тристан повернулся к приближающейся мегере с твердым намерением избавиться от нее как можно быстрее.
– Что ты здесь делаешь, Сара?
– Ах! – Губы Сары растянулись в счастливой улыбке. – Я случайно проезжала мимо, возвращаясь в гостиницу, и увидела тебя. Конечно, я не могла не остановиться и не сказать тебе, что совсем недавно пила просто чудесный чай и целый час дивно болтала с твоей матушкой.
Только что ему казалось, что все идет отвратительно, однако это было еще слабо сказано!
– Моя мать умерла, Сара, и давно.
Улыбка Сары поблекла:
– Ну, она же назвалась твоей матушкой!
– Если ты говоришь про Люсинду, то она моя мачеха.
Тут же улыбка Сары стала широкой и радостной, как прежде.
– Какая разница, сладкий мой.
Тристан с трудом заставил себя разжать зубы:
– Скажи на милость, что ты нашла такого, о чем можно было бы говорить с Люсиндой?
– Тебя.
– И после этого ты рассчитываешь выйти за меня замуж? – Тристан почувствовал, как боль начинает все сильнее пульсировать у него в висках.
– Не могла же я не сказать ей о том, что жду от тебя ребенка.
– Надеюсь, ты шутишь! – прорычал Тристан.
– Матушка жениха не должна быть последней, кто услышит такие вещи, милый.
– Боже всемогущий, да ты просто дура!
– Милый, прошу тебя! – Сара даже не поморщилась. – Тебе нет нужды расстраиваться. Похоже, твоя Люсинда была очень рада этому известию.
Не зная, что сказать, Тристан судорожно ловил ртом воздух. Боже, каким же отчаянным дурнем он был, сделав Сару своей любовницей!
– Не могу не признать, что у вас по-настоящему интересная жизнь…
Тристан перевел взгляд на Симону. Теперь он не сомневался, что ему придется ползти по битому стеклу, валяться у нее в ногах, чтобы снова наладить их отношения, но он это сделает. Хотя, может, все-таки не стоит ползти в буквальном смысле слова: если он и готов признать собственную глупость, это еще не значит, что нужно вообще отказаться от гордости и самоуважения…
. – А вы кто такая? – услышал он язвительный голос Сары.
Симона медленно перевела взгляд на его бывшую любовницу.
– Покопайтесь в памяти. Мы встретились на причале два дня назад.
"О да! Идеальный ответ! Блестяще, Симона!"
– Ой, ну надо же! – воскликнула Сара и возмущенно взглянула на Тристана. – А ты, парнишка, времени не терял!
"Парнишка?" – Тристан поморщился.
– Сара, я пытался быть добрым и сострадательным, но мы миновали ту точку, после которой мое терпение кончается. Слушай меня внимательно. Я на тебе не женюсь, так что устраивай свою задницу в карете, уезжай в гостиницу, пакуй вещи, садись на первый же корабль и плыви на запад.
– Боюсь, что не могу этого сделать, милый, – злорадно прошипела Сара. – Мы с твоей матушкой сегодня вместе ужинаем и обсуждаем то, как можно заставить тебя поступить со мной по чести. Если ты готов избавить нас от лишних хлопот, ты можешь к нам присоединиться, и тогда мы могли бы провести этот вечер за обсуждением планов свадьбы, что намного приятнее, чем ссора.
– Меня там не будет, и не мечтай. Еще раз повторяю: я не намерен на тебе жениться.
– Это мы еще посмотрим, милый. – Сара помахала ему рукой, повернулась и решительно направилась к карете, бросив на прощание.
– Пока-пока!
Пока-пока! Боже правый! Тристан посмотрел на Симону.
– Если она беременна, – заявил он, решив высказаться сразу по существу вопроса, – то это не мой ребенок.
– Ты уверен?
– Да. – Тристан кивнул. – Прошло больше года между тем моментом, когда я в последний раз видел Сару, и ее появлением на причале. Да, она была моей любовницей, когда я отплывал из Сан-Франциско, а когда я вернулся десять месяцев спустя, то одновременно получил известие о том, что унаследовал титул, и приглашение на ее свадьбу с неким господином из Сиэтла. Я велел Грегори отправить им подарок и спустя три дня направился в Англию. С этого времени я ее не видел, с ней не разговаривал и, черт подери, с ней не спал!
Несколько секунд Симона обдумывала его слова, потом пожала плечами:
– Все это не имеет никакого значения, если говорить о скандале, который она собирается устроить.
– Плевать мне на скандал.
– Но если Люсинда решит, что ты мог…
– Она слишком хорошо меня знает.
– Нет, я не про то. – Симона покачала головой. – Если бы Сара действительно ждала от тебя ребенка, он стал бы возможным наследником. Люсинда может решить, что все же есть слабый шанс на это, что Сара в конце концов заставит тебя на ней жениться, тогда…
Полный масштаб последствий только теперь стал окончательно ясен Тристану.
– Боже! – прошептал он, нервно проводя пальцами по волосам. – Где были мои мозги раньше?
– Я советую тебе не ходить на обед, – мягко подсказала Симона. – Мощная доза мышьяка, положенная в суп тебе и Саре – вот мечты Люсинды и сбываются.
– Случайная смерть, которую все сочтут пищевым отравлением.
– Это не слишком красиво, но, я думаю, Люсинду не особо заботит красота этого момента.
Взглянув вслед удаляющейся карете, Тристан вздохнул:
– Сара понятия не имеет о том, какой опасности подвергает себя.
– Да. И тебе придется ее предостеречь.
Ох, только не это! Неужели ситуация и без того недостаточно гадкая?
– Я напишу ей записку и попрошу Грегори отнести.
– А если Сара решит, что ты просто пытаешься ее отпугнуть? – хладнокровно возразила Симона. – Если она этим вечером захватит эту записку с собой на обед и поделится ее содержанием с Люсиндой в качестве доказательства того, насколько далеко ты готов зайти? Тогда Люсинде придется убить тебя как можно скорее.
На секунду Тристану захотелось позволить ей это сделать и покончить со всеми неприятностями разом. Однако тут же его натура восстала против мысли, что Люсинда хотя бы в этом останется победительницей.
– Тот же результат будет и в том случае, если я лично приду ее предостеречь. Она просто расскажет обо всем Люсинде.
– Значит, решение состоит в том, чтобы помешать Саре сегодня вечером отправиться на обед.
– И завтра вечером, и послезавтра вечером… А еще во все часы утренних визитов от этого дня и до проклятой бесконечности! Но даже это не будет гарантией того, что с Сарой ничего не случится. Если Люсинда всерьез за нее возьмется, она окажется на волоске от несчастного случая с трагическим концом, где бы ни находилась.