Паоло потянулся сладко. Во дворец можно было не торопиться. Да и не нужен он там никому. Главная задача - выбраться наружу, а уж если вышел, то с возвращением можно погодить. Паоло с удовольствием подумал о завтраке, порадовался, что кончилась вьюга. Скоро потянет теплом, засияют на солнце узорные сосульки, а там и до лета рукой подать.
Взгляд его скользнул к поставцу. Миг - и сердце в груди забилось, как барабан. В тайном ящике для бумаг, который Курицын берег как зеницу ока и в который при Паоло никогда не заглядывал, торчал ключ. Забыл! Забыл, взволнованный встречей с Максимом и новгородскими неприятностями.
Паоло оделся. Подошел к рукомою. Потом опять сел на лавку и стал смотреть на ключ. Если дьяк вернется и застанет его рядом с открытым ларцом… выгонит из дома к чертовой матери. И не пожалеет никогда. Курицын такой человек, что иногда кажется - из воска слеплен, а иной раз - тверд, как столб гранитный.
Он вскочил на ноги резво, бросился к ларцу, словно тот был живым и его следовало поймать, как дикого зверька. Быстрота в движениях объяснялась только одним - не передумать бы! Трясущимися руками он повернул ключ, откинул крышку… И в самой верхней бумаге, а их там было - ворох, он нашел ответ на мучивший его вопрос.
Это было письмо, но писано оно было не к Курицыну, а сов сем к другому лицу. Похоже было, что кто-то снял копию и переслал ее дьяку. От кого же такое грозное послание… Паоло перевернул лист. Понятно, от архиепископа новгородского Геннадия. "Стала беда с тех пор, как приехал Курицын из Венгрии и еретики из Новгорода перебежали в Москву. Курицын у еретиков главный заступник, а о государевой чести попечения не имеет. Теперь же беда стала земская и нечесть государская большая. Церкви старые, извечные вынесены из города (по случаю строения новых стен), да и монастыри старые извечные с места переставлены. Но этого мало: кости мертвых вынесены в Дрогомилово, да на тех местах сад развели. Если же государь наш, князь великий, еретиков не обыщет и не казнит, то как ему со своей земли позор снести?"
Вот кто, значит, есть дьяк Курицын! Он у еретиков "главный заступник". Но это еще вопрос, кому верить… Паоло аккуратно положил свиток на место, потом осторожно, так кошка лапкой пробует воду, поднял за краешек обложной лист книги, заглянул. "Сказание о Дракуле Воеводе". Кто такой Дракула, почему не знаю? И ведь не спросишь! Ладно, это потом.
Что там еще, под неведомым Дракулой? "Лаодикийское послание" - было написано на титульном листе. Стихи какие-то… таблица. Паоло готов был руку дать на отсечение, что своей волей Курицын никогда, ни при каких обстоятельствах не покажет ему эти тайные бумагу. А может, сия Лаодикийская таблица приспособлена для составления гороскопов?
Паоло задыхался от напряжения, лоб взмок. Он быстро запер ларец. Попробуй у него кто-либо силой отнять ключ, так, пожалуй, и не разомкнет руку-то. Ее как судорогой свело. Ему нужна глина. Хороший, влажный кусок мягкой глины, чтобы сделать оттиск. А там уж он найдет, где заказать ключ. Будет ключ, можно сделать копию. Но где найти глину зимой? Разве что в подвале под палатами…
15
В мае Елена Волошанка получила из Литвы письмо от Лёнушки. Письмо было передано шляхтичем тайно, что само по себе подразумевало - родителей в известность не ставить. Оленушка была человеком скромным, набожным, не по букве, а истинно, поэтому старалась придать письму строгий и благочестивый тон, но меж строк плескался восторг: как это сподобило судьбу подарить ей такое богатство, такую радость и счастье? Из письма следовало, что Александр, супруг ее, и пригож, и ласков, и умен, и обходителен, словом, Елена поняла, что Оленушка влюбилась без памяти в своего мужа, и искренне порадовалась за названую сестру.
Всем этим Елена поделилась с верным другом покойного мужа, а стало быть, и ее - дьяком Курицыным, поделилась как бы между прочим, и тем удивительнее была реакция Федора Васильевича. Тот вдруг озаботился сильно, а потом сказал и вовсе несуразную фразу:
- Хорош улов, да не ко времени.
И как это понимать?
Дьяк шел к Елене с совершенно особым и чрезвычайно важным сообщением, а теперь все медлил, не зная, как приступить к важному разговору. Они сидели на скамье под яблонями в саду, с горки отлично было видно, как блестит за стенами Кремля Москва-река. Иные яблони уже распустились, другие только набирали сок в бутонах. Пчелы гудели… Жара была почти летняя, и Федор Васильевич расстегнул верхние пуговицы своей богатой опашени.
Заметь эту пару сейчас кто-то из злопыхателей, и он не посмел бы сказать дурного слова. Все знали, что любовь к покойному Ивану Молодому Курицын перенес на сына его - Дмитрия. Дьяк давно привык к мысли, что отрок со временем будет великим князем на Руси, а потому принимал самое горячее участие в его воспитании, искал и учителей достойных и лекарей знающих.
Курицын так давно был вдов, и при этом столь нарочито равнодушен к женщинам, что в глазах людей утратил не только пол, но и возраст. Он был правой рукой царя, главным советником его в делах внешних (со внутренними делами Иван Васильевич справлялся сам и редко спрашивал совета).
Коли дьяк на таком посту, ему не до утех женских. Да и стар уже. Иные считали его ровесником царю, другие говорили - что вы, он старше государя! Федор Васильевич не спорил и не торопился сообщить истину. Жизнь подносила ему так много сюрпризов и неожиданностей, что возраст он набирал, как бы пренебрегая прожитыми годами и календарным временем. Один турецкий плен чего стоит! Десять с лишком лет назад был он направлен послом в Венгрию, прожил там четыре года, а по дороге домой был захвачен турками. Житье в Туретчине было долгим. Хорошо еще, что не продали его в рабство. Хороший переводчик на рынке много стоит. А Курицын знал венгерский, польский, молдавский, греческий, латынь. Из плена вызволил его государь. Дьяк вернулся в Москву с седыми висками. А теперь что считать? Все его года, все сорок восемь лет, ему принадлежат.
Но подсматривать за героями нашими было некому. Сад Елены Волошанки, равно как и двор ее, находятся за высоким забором. Отдельное жилье было даровано еще Ивану Молодому, а по смерти супруга было сохранено за его вдовой. Последний пожар сильно потрепал постройку, но не скажешь, как про царский двор, мол, выгорел дотла. Обновили, подчинили, заменили сгоревшие бревна новыми - можно дальше жить.
Пробили часы на новом княжеском дворе. Раньше часовая машина, прозываемая "частомерье", стояла подле храма Благовещения. Теперь там идет строительство, возводят для государя Ивана палаты каменные. Частомерье было старым, установлено оно было более восьмидесяти лет назад. Тогда для всех это было диво-дивное, молот ударял в колокол каждый час, размеряя часы дневные и ночные, и ударял тем колоколом не человек, а самодвижная хитрость. Часы порушил пожар, и находились они в полном небрежении до тех пор, пока флорентийский мастер не вернул им по приказанию царя былую силу. Большая радость для всех слушать опять их мелодичный перезвон и соотносить себя со временем.
Курицын наконец решился.
- Я должен донести до вас, княгиня, известия неприятные. Горе мне, редко прихожу к вам теперь с хорошей вестью.
- Не томите… Иль дурное о Дмитрии?
- Нет, нет! Разговор на сей раз пойдет о вашем батюшке. Дошли до нас сведения, что господарь волошанский Стефан напал на литовские владения.
- Быть не может! Это вы точно знаете?
- Да уж куда точнее. Из Литвы прибыл посол Станислав Петряшкович. Он теперь и пеняет государю Ивану и помощи от него против Волошии ждет.
Елене не надо было долго объяснять сущность происшедшего. Раз заключили мир с Литвой, то, стало быть, по обычаю и по старине иметь общих друзей и врагов. Но не может быть того, чтоб господарь Стефан стал врагом московскому государю.
- Что же теперь будет? - спросила она упавшим голосом.
- Грамоты будем составлять, печати вешать, послов звать да гонцов гнать. Государь уже повелел искать способ, чтоб примирить Александра и вашего батюшку.
Курицын не раз упреждал Елену, объяснял ей, как вести себя с царем, де, не сказала бы по недомыслию чего лишнего. И сейчас они обсудили происшедшее во всех подробностях. Елена покорно кивала головой.
- Теперь я понимаю, почему вы так сказали про письмо Ленушки… про улов ни ко времени. Но ведь одно другому не мешает. Я так рада за Лёнушку, что послал ей Господь любовь. Вот так едешь неизвестно куда, и приедешь к любимому.
- Разумеется, я очень рад за княгиню Елену, - поспешно сказал Курицын. - А это - просто пословица, случайно с языка сорвалась. Я о своих делах думал.
В глазах Елены не прозвучал вопрос - каких? Дела дьяка Курицына были столь обширны, что женского ума как бы и не касались. Однако, позволь себе Курицын откровенничать на этот раз, она бы все поняла и приняла размышления дьяка близко к сердцу.
Когда Иван отдавал дочь Елену в Литву, то в расчеты его меньше всего входила счастливая жизнь супругов. Любить мужа жена обязана, это всякий знает, но не настолько, чтоб ради него забыть отчизну свою, отца и нужды государства Московского. Иван поставил на дочь, как на кречета в охоте, как на бойка-петуха, прости, Господи. Елена должна была стать своим человеком во вражеском стане и доносить о каждой мысли мужа, о каждом его намерении. Более того, царь замыслил окружить дочь русским штатом, чтоб были рядом с дочерью мудрые и умелые соглядатаи. Если Елена умом не все объемлет, то толковый человек сообразит послать в роковой час нужную грамотку государю Московскому.
И вдруг посол Петряшкович после недостойного, невразумительного приветствия заявляет Ивану, что, де, ты, государь, хотел оставить при дочери своей на первое время, пока она не обвыкнет к новой жизни, несколько твоих бояр и детей боярских.
- Именно, это и договором предусмотрено.
- Согласуясь с твоим желанием, мы оставили их на какое-то время, но не на всю же жизнь! - здесь голос посла дал слабину, в нем прозвучала неприкрытая обида. - Теперь княгиня попривыкла к новому жилью и положению. Пребывает она в здравии и счастии, и пора бы уже боярам твоим и слугам отбыть в Московию. Мой господин, Великий князь Литовский и Русский, говорит: "В Литве, слава Богу, есть кому служить княгине. Стоит ей только слово сказать, все будет тут же выполнено. Приказ дочери вашей свят. Она великая княгиня наша".
Государь Иван выслушал заявление посла молча, только брови насупил, приспустил веки, и глаза стали как щелочки. И щелочки эти глядели поверх посла, словно пытались досмотреться до далекой Литвы и узреть, что там происходит на самом деле.
Петряшкович выждал подобающую важному приему паузу и продолжил свои речи. Теперь посол щедро подливал елей в каждую фразу и кланялся поминутно, но весь вид Ивана говорил, что речи эти он находит дерзкими.
- Ты, великий царь, просил поставить для дочери своей новую церковь греческой веры на переходах, подле ее хором, но князь великий Александр говорит, что пункт сей попал в брачный договор по недомыслию послов наших, а потому передает, что князья наши и паны имеют записи от предков наших, чтоб церквей греческого закона в Литве не прибавлять. А посему старый закон нарушать не годится, - он передохнул и продолжал: - Для великой княгини Елены в Вильне есть греческая церковь. Она стоит совсем близко от княжеских покоев и, если ее милость захочет идти в церковь конно или пеше, ей тут же будут предоставлены слуги.
Вот здесь государь и излил свой гнев. Он читал эти "записи от предков наших". Литовский князь Ягайло-вероотступник после брака с Ядвигой и объединения княжества Литовско-Русского с Польшей клятвенно обещал польским панам, что будет обращать подданных своих в латинство и церквей православных не возводить.
Но не даст он Литве с Москвой шутки шутить. Александр думает, если он Елену заполучил, то уже и хозяин! Лицо Ивана покраснело, голова вскинулась, и борода угрожающе распушилась.
- По недомыслию, говоришь? А мирный договор вы тоже по недомыслию составляли? Я просил построить церковь греческую не только для дочери моей, но и для себя. Для себя, понял? А господину своему передай… - Дальше последовал такой поток брани, что послу впору было заткнуть уши.
Стоявший рядом с троном Курицын похолодел, сидящие вдоль стен бояре закивали высокими шапками, кто-то прыснул в кулак. Оставалось только надеяться, что послу Петряшковичу хватит ума не передавать Александру эту брань дословно. Да и забудет он половину. А если не забудет, то тоже беда не велика… пока. Литве сейчас необходим мир с Русью, Вильно все стерпит. На них Стефан молдавский напал, и хан крымский Менгли-Гирей уже в седле.
Это с Литвой Иван воевал, а с Крымом ему делить было нечего. Надо сказать, что Менгли-Гирея очень удивил внезапный мир Ивана с Литвой, да и узнал он об этом случайно, как бы стороной. Курицын потом сам составлял письмо в Крым с объяснениями: "Мы не известили тебя, брат, о союзе с Литвой, потому что была зима. Друг Менгли-Гирей, помирись и ты с Литвой. Но если Александр с тобой не помирится, то мы с тобой будем против него заодно".
Менгли-Гирей согласился помириться с Литвой, но тут же попросил у русского царя серебряные чары да два ведра, и чтоб хорошей работы. Ну и еще кой-чего попросил - по мелочам.
С крымским ханом легко договориться, он на подарки падок. Другое дело - Литва. Курицын понял, на что более всего Иван гневается. В грамоте от Александра, и посол это понимал, не величали Ивана III так, как было подписано под мирным договором. "Иоанн, Божьей милостью, государь всея Руси, и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, и Болгарский и иных…" - вот как надо было писать, а не просто "великий князь Иоанн". Курицын понимал эту обиду и был целиком на стороне царя.
Посол Петряшкович отбыл в Вильно, а вслед ему был направлен тайный гонец Михайла Погожев с грамотой. Иван писал дочери: "Сказывали мне, что ты нездорова, и я послал известить тебя Михайлу Погожего, чтоб ты бы с ним мне отписала, чем неможешь и как тебя нынче Бог милует". Грамота была написана для отвода глаз. Главное должно было быть передано Лёнушке на словах. Отцовский наказ был таков: "Быть верной Руси, не держать при себе людей латинской веры и не отпускать прочь бояр московских".
Незаметный шляхтич из литовской свиты сохранил тайну, никто при русском дворе не узнал о тайном письме Лёнушки, а умный Курицын посоветовал Елене Волошанке придать эту невинную писульку огню, чтоб не попала в чужие руки. Мало ли… Влюбленная жена не пособница отцу, и узнай Иван, что его дочь, вместо того чтоб о славе отечества думать, предается любовной неге и на мужа молится, то был бы он не просто огорчен, а может быть, и воспылал гневом.
16
Этого - бойкого, лопоухого, с глазами цвета старой бирюзы, с длинными немытыми патлами и худой бороденкой Паоло встретил на Торгу, куда пришел покупать сапоги. День был воскресный. Казалось, у стен Кремля собралась вся Москва, половина города хотела продать, другая половина - купить. Толпа была яркой, горластой, веселой. Тут же гугнили и показывали язвы нищие, дерзкие молодайки скалили зубы, щелкали нагайками дворцовые охранники, им, вишь, тоже приспичило покупать.
И какие же здесь роскошные были товары! На огромных оловянных и деревянных подносах исходило кровью мясо скотское и свиное, над влажными кусками его жужжали зеленые мухи, в рыбном ряду стояла вонища - нос затыкай, ерши, щуки, плотва, карпы и прочая мелочь продавались бочками и возами, осетры и семги шли поштучно, а еще икра давленая, зернистая, паюсная… Далее продавали все, что дала людям земля по осени: перламутровые кочаны капусты, репа, горох в стручках, а также сушенный россыпью и моченный в кадках, бобы, немыслимых размеров морковь, потом ягоды всякие, яблоки и груши. За суконными рядами разместились заморские товары. Был здесь уголок необычайный по благовонию, здесь продавали ваниль, перец, имбирь, шафран. Торговля пряностями шла необычайно бойко.
Несколько на отшибе, ближе к Москва-реке, продавали доски белого железа, проволоку толстую, медь тянутую, скобы железные, а также во всевозможном разнообразии деревянный строительный материал. На торгу можно было купить "сруб-клетку" и даже целый дом с крышей.
С трудом пробираясь через толпу, Паоло натолкнулся на торговца квасом. "Со льду квасок, с ягодкой морошкой-клюковкой!" - вопил торговец. "Врешь, негодник, теплое у тебя пойло", - подумал Паоло, но денежку протянул, поскольку жажда совсем иссушила горло. На удивление квас оказался именно таким, как сулил продавец. Паоло аж крякнул, от холода заломило зубы. В ответ раздался довольный смех. Паоло оборотился на стоящего рядом парня. Патлатый тоже пил квас из огромной деревянной чаши и весь светился от благодушия. В довершение картины скажем, что парень облачен был в серые порты и необычайно короткий, затертый на рукавах немецкий кафтан, а в руках держал из бабьего платка сооруженный узел, в котором что-то позвякивало.
Возвращая торговцу чару, Паоло спросил у него про сапожную лавку. Торговец начал было объяснять, но малый с узлом бесцеремонно влез в разговор. Напористо и быстро, аж словами захлебывался, он стал объяснять, что уже был сегодня в сапожных рядах и ничего подходящего там нету.
- Такому знатному болярину, как вы, надо шить сапоги на заказ, а не искать их на торгу.
- Это почему же?
- Осмелюсь доложить, нога ваша не подходящая для этого торга фасону. Лодыжка излишне сухощава и подъем крут, - Паоло только дивился, как парень мог рассмотреть его ноги, если все время смотрел в глаза собеседнику. - Сапоги без примерки шьются на любого, а у русского народа в обычае иметь на голени и в бедрах много мяса. Однако же напомню вам, что маленькая и нежная нога - есть признак злодейства, - он неожиданно подмигнул.
- Нога у меня не маленькая и не нежная, - с раздражением сказал Паоло, пытаясь вспомнить, где он уже слышал это определение… или читал?
- А я и сам вижу. Это я не в укоризну сказал, а к слову, - весело отозвался патлатый.
Паоло уже шел неизвестно куда, расталкивая людей, а малый в немецком кафтане поспешал за ним со всей проворностью.
- Вы какие сапоги хотели купить?
Наш герой хотел послать разговорчивого попутчика куда подальше, но не смог, прямо фокус какое-то.
- Ну… чтоб хорошей кожи с тиснением, цвет желательно красный, но чтоб глаза не слепил, а так… с притемнением.
- Хотите совет дам? Здесь есть оружейник. Он торгует всем - саблями, булавами, кольчугами… но, кроме того, продает хорошую конную сбрую, седла и сапоги. К нему важные люди ходят. Хотите покажу?
Удивительное дело, парень словно угадал главную надобность Паоло, за которой он, собственно, и явился на торг. А тут и оружейник и сапожник в одном лице?
Новый знакомец шел по торгу, как по собственному дому, толпа не была ему помехой, уверенно сворачивал то влево, то вправо, подныривал под низкие воротца, обходил стороной погреба, при этом балагурил с продавцами, подмигивал румяным бабам, что стояли при посуде или рукоделиях.
- Погодь, - бросил парень стол неожиданно, что Паоло уткнулся лицом в его спину.
Здесь продавались доски иконные и краски в берестяных и глиняных сосудах. Каждую краску парень нюхал, потом тончайшей лучиной брал щепотку и смотрел на свет.
- Ярь есть? Вохра есть? Сурик есть?
- Вохры нет, - терпеливо отвечал мужик в литовском платье. - Яри тоже нет. Но есть черлень псковская. И вот, извольте, отличная киноварь. Бапер остался. Опять же бель.