- Как тебя зовут? - спросил он, когда она развешивала его выстиранную рубашку, накануне испачканную кровью.
- Меня зовут Стеша, - сказала девушка, полуобернувшись, - а тебя?
- Стивен, можно Стив, - сказал он, приподнимаясь на локтях. Он снял с головы повязку, присел, подложив под спину подушку, и, потянувшись за теплым утренним молоком, добавил: - Ты молодец, Стеша.
- С чего это я молодец?
- Просто так, впервые такую вижу…
- Какую?
- Не знаю, еще не понял… - Он прошелся по ее вычурной одежде взглядом. Остановился на художественно порванной куртке с непонятными нашивками на карманах и рукавах, вернулся к ее веснушкам и добавил: - Но что-то в тебе есть, какая-то изюминка.
- Не увлекайся, это лишь видимость, а то, что мы видим, не всегда соответствует сути.
Все эти комплименты были для нее весьма привычны, поэтому они не произвели на нее никакого впечатления, и девушка вышла из комнаты, прихватив грязную посуду.
Вечером Стеша привезла все лекарства, которые он ей написал на клочке туалетной бумаги. Высыпала перед ним на покореженную старую тумбочку и сказала:
- Мне надо ехать домой. Ты сможешь обойтись без меня?
Он немного помолчал, опустив глаза, потом поднял их на нее, прозрачные, голубые, искренние, и сказал:
- Нет.
- Как нет? - возмутилась она, твердо уверенная, что на этом ее миссия заканчивается.
Но он молча откинулся на подушку и смотрел в потолок, выложенный из потемневшего бамбука.
- Стив, у меня дела, у меня учеба, мне надо ездить на практику к Учителю. А за тобой может поухаживать и Нули, хозяйка этого дома, я уже обо всем договорилась.
- Что это за практика?
- Буддийская практика, я специально ради этого из другой страны приехала.
- Что, больше нечем заняться было? Есть же много других дел поинтереснее, хотя бы шапочки вязать.
- Ты супер!
- Правда? - ухмыльнулся он.
- Да, правда, ты суперневежествен! Я такого никогда не слышала, даже в нашей, насквозь пропитанной атеизмом, стране.
- Неужели ты правда веришь, что эта муть может как-то изменить твою жизнь, сделать тебя счастливой?
- Она уже поменяла мою жизнь, и уже я счастливее.
Он покосился на ее уставшее лицо и сказал:
- Не верится.
И тут Стеша сама немного усомнилась, настолько ли она счастлива, как ей хотелось бы. Вот индусы всегда счастливы, когда только их об этом не спросишь. Они любят спрашивать себя об этом каждый день и каждый день отвечать друг другу, что у них все прекрасно. Словно самогипноз какой-то.
Раньше Стеша их постоянно поддразнивала, говорила, как это может быть все прекрасно, если кругом столько проблем, пока один доктор, интеллигентный пожилой индус, не сказал ей:
- Это состояние ума, когда все прекрасно, несмотря ни на что.
И ей, такой уж из себя практикующей, стало стыдно, потому что это была самая что ни на есть Дхарма, которую знали почти все, даже необразованные индусы, и которую так и не научилась понимать она…
- Езжай, - сказал Стивен и отвернулся к стене.
4
Стеша жила в Индии уже давно, около пяти лет, и за этот срок почти превратилась в местную. По крайней мере, ее так воспринимали окружающие люди. Как-то раз, приехав на учения Далай-Ламы, она нечаянно прониклась непонятной теплотой к этой стране, и половина ее сердца навсегда осталась здесь.
Иногда она уезжала в Россию, но потом возвращалась назад. Потихоньку ее жизнь превратилась в маятник, который двигался от России до Индии, и из Индии в Россию.
И без той, и без другой страны она уже не мыслила своего существования. Стоило три месяца прожить в Москве, как Стеше начинались сниться пыльные дороги Индии, ее сладковатый запах и видения залитых солнцем улиц с незамысловатыми местными жителями преследовали ее в московские будни, словно безалаберный киномеханик зарядил два кинофильма в одну и ту же кассету.
Стеша буквально чувствовала дух Индии, и некое неотвязное чувство заставляло ее собирать большой рюкзак и планировать дела в этой чужой и родной одновременно стране.
Москва и Дели, Дхарамсала и Москва - они были такими разными, и в то же время, по сути, одинаково чуждыми ее душе. Казалось, что и то, и другое было единственным, что связывало ее с этим миром, но и эти связи были не очень прочными. И она не могла скрыться от заполняющего ее до краев одиночества, несмотря на бесчисленное количество прекрасных и интересных друзей, которые на каком-то отдалении неизменно присутствовали в ее жизни. И которых она любила самым что ни на есть искренним образом. Эта любовь коренилась где-то глубоко в ее сердце, скрытно и до предела правдиво наполняя ее сущность. Но она никак не проявлялась внешне, и они едва догадывались об этом.
Эти люди жили своей незамысловатой жизнью, плавно перетекая, подобно Стеше, из той же Индии в ту же Россию или в другую страну, потусоваться на буддийских тусовках, показать фотографии, поделиться своими историями об индийских приключениях и вернуться обратно. Кто-то и вовсе не уезжал, как-то непринужденно и по-свойски зависая в этой теплой стране и обретая для себя второе жизненное пространство.
Отыскав небольшую квартиру на окраине Дхарамсалы, Стеша прочно обосновала здесь свое убежище.
Ей было комфортно одной, со своими мыслями, со своими книгами и неизменными закатами, которые почти каждый день, исключая ненастья, заливали оранжево-красным пламенем половину неба, щедро заполнявшего все видимое из ее окна пространство.
И каждый вечер, налив кружку душистого зеленого чая, она выходила на балкон, садилась на старую циновку, скрестив по-восточному ноги, и смотрела на этот тихий закат. Это созерцание заходящего солнца постепенно становилось ежедневным ритуалом. Наверняка в этом был какой-то глобальный смысл, но Стеша никак не могла это оформить в какую-то удобоваримую философскую концепцию. И это действо продолжало существовать само по себе. Хотя наверняка кто-то нашел бы в этом аллегорию с провожанием исчезающего времени, которое было для кого-то возможностью, но так и не реализовало своего скрытого потенциала. А Карлос Кастанеда вспомнил бы наставления Дон Хуана о накоплении особой мистической силы, идущей с западной стороны света.
Но девушку не волновали все эти философско-мистические обоснования. Стеше просто нравилось смотреть на сверкающий оранжевый диск, который, казалось, улыбался во всю ширину неба прощально-виноватой улыбкой, рассекая лучами полупрозрачные облака, и быстро исчезал за склонами Гималаев.
А потом, еще минут десять, она видела, как вся долина с невысокими грядами гор покрывается пеленой сумерек и растворяется в темном пространстве отсутствия света.
Именно в этот момент на мир спускалась тишина.
И не было ничего сладостнее для слуха, чем эта простая, ничем не оформленная тишина. Ибо именно в ней содержались все звуки и мелодии мира, от самых изысканных и совершенных до самых отвратительных и безобразных, что своим спонтанным выплеском неизмеримого горя или дьявольского хохота леденят душу.
И, слушая эту тишину, Стеша задыхалась от трепета, переполнявшего все ее существо чем-то необъяснимо торжественным и бесспорно значимым.
День умирал, и эта маленькая смерть не таила в себе ни радости, ни печали. Она просто напоминала о бесконечном круговороте, олицетворявшем движение Вселенной. И иногда казалось, что так же умирает в Мире все, тихо и спокойно погружаясь за пределы этого неба, чтобы наутро возродиться и появиться вновь, пусть даже уже не здесь, а где-то в другом, новом и совершенно незнакомом месте.
И только спустя некоторое время из индуистского храма, расположенного в отдалении, начинали доноситься звуки вечерней пуджи. Голос, прославлявший Богов, и звуки таблу уверенно неслись по равнине и облагораживали притихшие дома с плоскими крышами и обмытой дождями штукатуркой. Дома, что, словно ульи, мостились друг на друге, нисколько не стесняясь такого тесного соприкосновения, начинали потихоньку оживать, в окнах зажигался свет, и родные люди собирались опять вместе. И вскоре уже вся долина была наполнена маленькими светящимися огоньками, и за каждым этим огоньком были люди, которые любили и радовались друг другу. Только Стеша была одна.
Она тоже заходила в комнату, закрывала дверь, занавешивала покореженные от влаги старые окна и включала лампу.
5
- Вы спрашиваете, что такое самостность и почему не надо за это цепляться? Хороший вопрос. Можно даже сказать, что это основа всего Учения. Мир не таков, как вы привыкли его видеть. И природа нашего "Я" поистине не существует.
- Как же так, мы же видим себя и ощущаем, даже можем потрогать и убедиться в своей реальности? - робко спросил Туптен.
- Да, это так. Но это лишь совокупность элементов, и другие люди вокруг нас появляются и взаимодействуют с нами, согласно проявлению нашей кармы. То есть независимого существования "Я" как такового не существует. Можно сказать, что оно существует лишь номинально. И так как оно не существует, то нет смысла за него и цепляться.
Это очень сложно сразу понять, для этого надо знать учение о Пустоте и не только понять его концептуально, а желательно постигнуть непосредственно.
Поэтому сейчас для вас важно понаблюдать за своей жизнью, за вашими желаниями и за проявлением в вашем окружении других людей. Поймите, что все явления в этом мире имеют причину. Ничто не существует независимо от вас самих. Возможно, вы сможете выявить некоторые взаимосвязи и сами убедиться в этом на собственном опыте… На сегодня пока все.
- Спасибо большое, Джецун.
Учение для начинающей группы, которая прибыла в Дхарамсалу всего лишь год назад, было закончено.
Туптен быстро поднялся с места и стремительно пошел к воротам, потому что ему надо было успеть встретить свою подругу, которая приезжала из Японии, и помочь поднести тяжелые сумки.
Но в воротах он нос к носу столкнулся со Стешей. Она, как всегда, метнула на него свой стеклянный взгляд, и он отвернулся. Ему не нравилось, когда она на него смотрела, и вообще не нравилось, что они учились с ней у одного Учителя, но так уж получилось, и ему приходилось это терпеть.
У ворот стояли Ситипати.
- Здравствуй, Стеша, - сказали, улыбаясь, они.
- Здравствуйте, - ответила Стеша, тоже улыбнувшись, и прошла в большие расписанные тибетским орнаментом ворота, за которыми величественно возвышался дворец Джецун.
По розоватым мраморным ступеням текла вода, и водные струи, переливаясь на солнце, голограммой прорисовывали прожилки камня, и казалось, что наступи она на него, и ее нога непременно зависнет в пространстве, так и не достигнув реального основания.
Стеше нравился этот дворец. Он стоял на вершине горы и был окружен ваджрной изгородью и пятицветным пламенем. У него было пять концентрически расположенных стен из пяти видов драгоценных камней. Внутри он был покрыт рубином, и первый внешний уровень тоже имел рубинового цвета площадку, на которой стояли шестнадцать мраморных богинь с всевозможными подношениями. Выступающий из вершины внешней стены бордюр тоже был украшен драгоценностями, и на нем находились мраморные колонны, поднимающиеся вверх, к куполообразной крыше и верхним опорам, которые поддерживали башни и были украшены маленькими фигурками божеств. Внутри дворца тоже находились восемь великих колонн, которые поддерживали четыре перекладины. Дворец имел четыре входа, которые выходили на четыре стороны света. Каждый из четырех входов имел портик с колоннами, украшенный колесом Дхармы, зонтиком, знаменем, фигурами антилоп и опахалами из ячьих хвостов с драгоценными рукоятками. Белые колонны со старинными иероглифами буйно обнимал ярко-зеленый плющ. Маленькие балкончики с ажурными перилами радостно время от времени оживлялись обитателями таких же маленьких комнат, отделанных старинной лепниной и золоченой каймой. Со стороны фасада дворец походил на большую птицу, распластавшую крылья и застывшую на взлете.
Девушка доподлинно знала, что где-то под центральным куполом находилась дверь в небо, которую время от времени открывала Джецун. Но проход в эту дверь был пока закрыт для ее приближенных. Только однажды Стеше удалось увидеть эту дверь под куполом из лазурита, в проеме, увешанном хрустальными сталактитами, парящую в невесомости и переливающуюся разноцветными огнями. Дверь находилась так высоко, что ни дотянуться, ни допрыгнуть до нее не было никакой возможности. Стеша стояла и озадаченно думала: как же к ней можно добраться? Она смотрела на эту дверь и не могла оторвать взгляда, пока твердая рука Джецун не коснулась ее плеча и не поманила ее обратно.
- Тебе рано, - объяснила она после за ужином.
Стеша запрокинула голову и прищурила глаза от слепящих лучей индийского солнца. С щемящей болью она вспоминала, как провела здесь свои юные годы. Тогда здесь еще не было столько фрейлин и министров, а Джецун была веселой, постоянно играла с ней и шутила. Но с тех пор прошло немало времени. И было совершенно непонятно, кто изменился, Джецун или Стеша? Но изменения были явные, и некогда безоблачно-ликующая атмосфера стала более официальной и чопорной. Возможно, это было навеяно необходимостью, так как желающих попасть во дворец становилось все больше и больше и, чтобы как-то это упорядочить, требовалось больше усилий и ограничений. Так или иначе, но даже Кандарохи, которая ухаживала за Джецун, некогда смешливая девчонка, становилась все более серьезной и взрослой. И это слегка озадачивало.
Стеша поднялась по мраморным ступеням и в нерешительности остановилась около большой стеклянной двери, ведущей в приемную.
Она не знала, какой сегодня будет Джецун. Но, отворив дверь и пройдя несколько шагов вглубь, она увидела, что сегодня Джецун был мужчиной, и вздохнула. Когда Джецун являлся ей в облике мужчины, он был всегда более ласков и лоялен, и даже его монгольские сапоги, задранные носками кверху, смотрели на нее весело и беззаботно.
Прикоснувшись ко лбу, горлу и груди соединенными ладонями, Стеша распласталась на теплом ковре около этих самых сапог и встала.
- Как твои дела, Стеша, как твоя практика? - спросил Джецун, протягивая ей печенье и улыбаясь своей ослепительной улыбкой. - Люди говорят мне, что ты погуливаешь?
Стеша чуть не поперхнулась тибетским чаем, который принесла ей Кандарохи:
- Как это я погуливаю?
- Да вот, говорят, что по вечерам в ресторанах танцуешь, с индусами шуры-муры крутишь, носишься везде на мотоцикле. Ты вроде учиться и практиковать сюда приехала, а не развлекаться. Подумай, время-то идет.
- Но, Джецун, я почти не выхожу из квартиры, только иногда выезжаю на мотоцикле исключительно по делу, и если я много гуляю, то из гостиной в спальню, а из спальни в кабинет…
- Так или иначе, но на ретрит ты до сих пор не села, а ведь время идет.
- Но, милый Учитель, вы же не говорили, что это так срочно, - взмолилась Стеша, - сейчас лето, солнце… Я думала, что в ретрите сидеть хорошо в Мансун, когда дождь и на улицу уже просто так не выйдешь. А Мансун начнется уже скоро.
- В жизни надо делать все сразу, не откладывая, она слишком короткая, чтобы все успеть. Чтобы изменить наше сознание, требуется колоссальное количество времени. Подумай об этом. В любом случае, мне не нравится твое поведение.
Стеша почувствовала, что волна надвигающегося протеста внутри ее души уже готова сорвать все дамбы, но тут неожиданно Джецун стала женщиной, чуть красноватой от отсвета пламени масляного светильника, в костяных браслетах, что играли какие-то замысловатые мелодии при ее движениях, и с четко вырезанными тремя продолговатыми глазами. Она стала прозрачнее и отвернулась, продолжив перебирать старые тексты, пахнущие плесенью и завернутые в блестящие расшитые ткани.
Стеша еще с минуту смотрела на павлиньи перья, что стояли в ритуальном кувшине на столе.
"Кто же эти перья так причудливо разрисовал?" - этот вопрос однажды задала Джецун, но так и оставила его без ответа блуждать в Стешиной голове.
Но тут в пространстве послышался звон колокольчика, и девушка, поклонившись спине Джецун, направилась к выходу.
У выхода, опершись о колонну, стоял Гонпо. Стеша знала его давно, еще тогда, когда он не был Начальником охраны Джецун, а был скромным монахом из Бурятии. Тогда его сострадательно-проникновенные глаза, казалось, готовы были объять весь мир, и тогда он не смотрел на нее так важно и официально, как сейчас, согласно своему придворному статусу.
- Гонпо, - позвала его тихо Стеша, пытаясь не заплакать, - Гонпо, ты слышишь меня?
- Да, я тебя слышу, - отозвался немного погодя он. Но было ощущение, что между ними стояла невидимая стеклянная стена, за которой пропадали импульсы сердца.
- Гонпо, ты веришь Учителю?
- Да, конечно, - ответил сразу же он.
- А ты не думаешь, что он может ошибаться?
- Как же он может ошибаться, если он совершенен?
- Я тоже так думала, но ведь я все чаще и чаще замечаю, что Учитель делает ошибки или поступает так, словно не обладает ни ясновидением, ни мудростью.
- Ты не должна этого видеть и не должна об этом не то что говорить, но даже и думать, - категорично сказал он и уже хотел отвернуться, но Стеша взяла его за рукав и заставила ее слушать:
- Гонпо, как же так, для чего же нам дан ум, если мы не должны ни о чем судить?
- Наш ум несовершенен, и, пока он нечист, ты все равно не сможешь думать правильно.
- Что ж это означает, что для того, чтобы заниматься здесь духовной практикой, надо для начала достичь Просветления?
Гонпо на минуту задумался, но потом сказал:
- Надо просто верить.
- Но чтобы верить, надо же сначала быть в этом убежденным, благодаря логике и анализу.
- Слушай, когда ты пришла во дворец Джецун, ты приняла все правила, по которым отныне ты должна жить, так чего же ты теперь хочешь? Ты знаешь, что назад дороги нет, ты либо распахиваешь дверь в небо, либо летишь в бездну. - Губы его стали слегка подрагивать, и Стеша поняла, что Начальник охраны начинает нервничать.
- Я думала, эти правила будут разумны, а сейчас я в этом не уверена.
- Что бы ни говорил Учитель, ты должна беспрекословно все принимать, не раздумывая.
- Ну как же так, если я не делала то, в чем он меня пытается уличить?
- А может, он тебя просто проверяет, насколько ты цепляешься за свою значимость?
- Ну хорошо, допустим, это проверка. Но скажи мне, пожалуйста, почему он ест "Фервекс", ведь это химическое лекарство очень плохо влияет на почки?
Гонпо взглянул на нее бесстрастно и жестко сказал:
- Для того чтобы убрать твои концепции, девочка.
Стеша прижалась к мраморной колонне и заплакала. Она плакала тихо и безысходно. И у начальника охраны опять проявились сострадательно-проникновенные глаза монаха из Бурятии. Он подошел к ней и обнял по-братски за плечи.
- Гонпо, спаси меня, пожалуйста, я тебя очень прошу, спаси… - тихо просила она.
- Все будет хорошо, - шептал он ей, - все будет хорошо…