– Вы бы видели, Виктор Андреевич, какие вещицы нашлись в магазине мадам Ладинской.
Настя пробежалась пальцами по всей длине трости, нащупала тонкий, растительный, кажется, узор. Трость в самом деле была и легкой, и тонкой, и, хочется верить, удобной. Получалось нечестно, Виктор Андреевич ее спасал, подарки дарил, а ей и отдариваться нечем. Или есть чем? Трофим, помнится, сказал, что вместе с деньгами и документами сохранил и ее побрякушки. Надо будет уточнить при случае. Побрякушки там были непростые.
Ужинали вчетвером. По случаю чудесной погоды стол накрыли не в ресторане, а во дворе, под старой раскидистой яблоней. Про то, что яблоня старая и раскидистая, Настя придумала себе сама, а вот яблочки на ней зрели непридуманные, по-настоящему вкусные, сочные, с легкой кислинкой. Яблоко сорвал для нее Виктор Андреевич, сказал заговорщицки, что те, что подали к столу, не такие вкусные и красивые, как те, что висят на ветках. И Ксения тут же подтвердила: на ветках яблоки краше, а хозяин ресторана выжига, если не постыдился угощать гостей такой кислятиной.
Есть при Викторе Андреевиче Настя стеснялась, помнила тот ужин с Дмитрием, помнила свою неловкость и боялась показаться неуклюжей. Но за разговорами, за обсуждением яблок и немногих здешних достопримечательностей неловкость ее прошла сама собой. А смех Виктора казался искренним, а не вежливо-натянутым. И Тео вертелся под столом, просился на руки и клянчил угощения. Настя подкармливала его украдкой и свято верила, что она одна такая благодетельница. Верила до тех пор, пока под столом ее руки не коснулась рука Виктора.
– Буженинка? – спросил он заговорщицким шепотом.
– Домашняя колбаса, – отозвалась она, разжимая пальцы и роняя угощение под стол.
– Буженинку он больше уважает, но предупреждаю, Ксения меня уже отругала, сказала, что настоящим немецким догам такое есть вредно, и вообще нечего продукты переводить. Так что вы, Анастасия Алексеевна, осторожнее, а то еще, чего доброго, испортите породу.
От его слов хотелось улыбаться, но Настя сдержалась, спросила строго:
– А буженинка у нас где?
– А вот, если позволите, уже на вашей тарелке. Но имейте в виду, меня Теодор любит больше. У нас с ним настоящая мужская дружба, безо всякой там буженинки.
– Я его себе оставлю, – заявила Настя очень серьезно, так, чтобы Виктор сразу понял, что для нее это очень важно. – Я слыхала, есть специальные собаки, с ними таким, как я, легче.
– Конечно, Анастасия Алексеевна! Мне кажется, Теодор – пес очень смышленый, я только не знаю, как его следует дрессировать.
– А ничего, мы с ним как-нибудь без дрессуры договоримся. – Настя подцепила вилкой кусочек буженины. Получилось ловко, с первого раза.
* * *
Сиротка приплыл на остров следующим утром, чтобы лично убедиться в том, что городская молва не лжет и полнолуние получило-таки свою кровавую жертву. Был он мрачен, и хлыст в его руке вздрагивал очень недобро. А все строители, кроме Августа, стояли по струнке и глаз не могли отвести от змеиного жала хлыста.
– Почему мои люди?! – Сиротка остановился, обвел их тяжелым взглядом. – Я спрашиваю, почему вы, сучьи дети, все живы, а два моих человека пропали?! Два пропали, а третий в одночасье стал полудурком!
Этот третий, некогда огненно-рыжий и злобный, а сейчас седой и смирный, безучастно стоял в сторонке, смотрел не на Сиротку, а на синее небо. По подбородку его снова стекала слюна. Три оставшихся в живых пса сбились в кучу, зыркали мрачно и вместе с тем испуганно.
– Молчите? – Звонко щелкнул хлыст. – По-хорошему, значит, не хотите! Будем тогда разговаривать по-плохому!
Хлыст ударил Игната по руке, до крови рассек кожу.
– Говори, – прохрипел Сиротка. – Говори, пока я тебе второй глаз не вышиб.
Больно не было, но ярость душила, мешала дышать полной грудью. И бур в голове все еще медленно-медленно проворачивался, а ступни ощущали угасающее биение серебряного сердца. Все чувствовали – это биение, даже вода в оставшейся после вчерашнего дождя луже шла мелкой рябью.
– Земля дрожит. – Игнат старался говорить спокойно, а окровавленную руку вытер о штанину. – Чувствуешь?
Готовый снова взвиться в воздух хлыст замер.
– И что с того, что земля дрожит? – спросил Сиротка, сощурившись. – Отчего она дрожит?
– Этого никто не знает, но люди не зря обходят остров стороной.
– Не остров убил Шрама с Косым. Кто их убил?
– Не знаю. – Игнат пожал плечами. – Шрам ночью пропал, а про Косого тебе лучше вон у него спросить. – Он кивнул в сторону полудурка. – Это он все видел, а нас с ними в лодке не было.
– Я у тебя спрашиваю. – Сиротка приблизился вплотную. – И ты должен отвечать, когда я спрашиваю, если сам не хочешь пойти на корм этому вашему змею. Так кто убил моих людей?
– Ты же сам сказал – змей.
Кнут щелкнул у самого лица, глаз не выбил, но щеку распорол.
– Прекратить! – закричал вдруг Август и встал между Игнатом и Сироткой. – Не позволю! Слышите, не позволю своих людей калечить! Кто работать станет, а? По собственной воле на остров и раньше мало кто шел, а теперь ни одного не сыщется! Сроки, говорите?! – Он кричал и животом теснил Сиротку от Игната, спасал. – Так вот таким макаром мы дом еще десять лет будем строить! Ваши люди пропали? А я вам скажу, почему они пропали! Потому что не послушались совета тех, кто про Стражевой Камень поболе вашего знает! Я человек образованный, просвещенный, а на острове этом такого навидался! И я вам заявляю, нельзя его злить, по правилам нужно жить!
– Какая речь, мастер Берг! – Сиротка посмотрел на него сверху вниз и ухмыльнулся. – Вот только ответов на свои вопросы я так и не получил. И обещаю, если узнаю, если только заподозрю, что кто-то из вас причастен, – он обвел затаившихся рабочих тяжелым взглядом, – пожалеют все. И вы в том числе, мастер Берг, – сказал и Августа оттолкнул. Вроде бы и легонько, но тот на ногах не удержался, свалился прямо в грязь. – Работать пошли! – рявкнул, засовывая рукоять хлыста за пояс.
Сиротка уплыл с острова, а псы его остались, вот только прежнего рвения к своей песьей работе уже не проявляли, больше опасливо косились по сторонам, чем приглядывали за строителями. Вот и хорошо – для того, что Игнат с Августом задумали, лишние глаза ни к чему.
Август злился, оттирал со штанин грязь и ругался громко, чтобы псы непременно расслышали.
– Одежда грязная! Теперь переодеваться придется! – выкрикнул зло, и Игнат понял, для чего все это представление: чтобы они могли уйти со стройки. – А ты со мной пойдешь! – На Игната он зыркнул так недобро, что любой бы поверил: мастер Берг злится, что из-за своего подопечного попал в неловкую ситуацию. – На маяке входная дверь просела. А ты мне обещал, что она на века поставлена! Ну, чего стал? Слыхал, что Сиротка сказал? Работать надо!
И сам пошел вперед, не оглядываясь. Игнат, бросив быстрый взгляд на псов, направился следом.
– Сильно он тебя? – спросил Август, когда Игнат его догнал.
– Бывало и хуже.
– Все равно надо перевязать.
– Само заживет. Уже даже не кровит.
– Вот потому, что уже даже не кровит и быстро заживает, надо перевязать, чтобы не так подозрительно было.
До маяка они не дошли, свернули за ближайшим валуном и вдоль берега направились к Змеиной Голове.
– Веревку взял? – спросил Август.
– Вот. – Игнат задрал рубаху, демонстрируя обмотанную вокруг пояса веревку.
– А огонь? Может быть, все-таки стоило зайти на маяк?
– Не нужно, там не слишком темно.
Вход в пещеру Игнат нашел не сразу. За годы его отсутствия тот зарос кустарником. Но, наверное, так оно и лучше, незаметнее.
– А я пролезу? – В узкий пролом в земле Август заглянул с опаской.
– Не застрянете. – Игнат уже обматывал веревку вокруг валуна. – Да вы не бойтесь, мастер Берг, здесь неглубоко, чуть глубже, чем в пещере под маяком. Но я полезу первым, вы уж не обижайтесь.
Август не обиделся, наоборот, вздохнул с облегчением. Боялся увидеть на дне пещеры еще одно серебряное сердце? А что же тогда рассчитывал найти?
Оказалось, веревка не нужна, спуститься можно было по довольно пологой стене пещеры, перебираясь с камня на камень, как по гигантским ступеням. Внизу все было таким, каким он запомнил. Не было только Айви. А света хватало. Только света не небесного, а подводного. Подземное озеро светилось ровным серебряным светом, а вода в нем была ледяной.
– Впечатляет! – Август, сопя и отдуваясь, замер, любуясь открывшейся картиной. – И никакого сердца, – сказал едва слышно.
– Что дальше? – Игнат присел на камень. – Что там было в вашем сне?
– Не знаю. – Архитектор растерянно мигнул. – Знаю только, что нам нужно было найти озеро.
– Ну вот, мы его нашли.
– Отчего оно светится? Что там на дне?
– Думаете, там что-то есть?
Август обвел пещеру взглядом, сказал не слишком уверенно:
– Если под землей ничего нет, может, это под водой?
– Это?
– То, что нам нужно найти. Мы ведь уже отыскали подземный лабиринт и серебряное сердце, а теперь пришел черед еще чего-то. Я только пока не могу понять, чего именно. Как думаешь, – он дотронулся до воды и тут же отдернул руку, – там что-то есть?
– Сейчас проверим, – Игнат принялся раздеваться.
– Ты полезешь в воду?
– Хотите сами?
– Боже упаси! – Август испуганно замотал головой. – Стар я уже для таких фокусов. Только давай обвяжем тебя вокруг пояса веревкой, чтобы я, случись что, смог тебя вытащить.
– Что должно случиться, мастер Берг? – спросил Игнат насмешливо, но веревку вокруг талии все-таки обвязал. – Думаете, там, на дне, Желтоглазый?
Август ничего не ответил, поежился.
– А я думаю, что он давно мертв. Тело его, каким бы оно ни было, мертво. Он там же, где и моя Айви. Поэтому я и не видел его ни разу в Нижнем мире. Он здесь в ловушке, не страж, а скорее узник на острове. Так что не бойтесь, мастер Берг, отсюда он не вынырнет.
– Я не за себя боюсь, я за тебя боюсь, – пробормотал Август смущенно.
– Не надо за меня бояться. Если это он нас сюда привел, то ему от нас что-то нужно. Хотел бы убить, давно бы уже убил.
– Меня однажды чуть не убил…
– Не хотел он вас убивать, он просто хотел до вас дотянуться, в голову к вам забраться. То, что в вашей голове, ему тоже очень нужно. Так что вы за меня не бойтесь, мастер Берг. И если меня долго не будет, тоже не пугайтесь, не тащите меня сразу из воды.
– А когда тащить? – спросил Август и огляделся опасливо. Перспектива остаться одному в пещере ему очень не нравилась.
– Досчитайте до трехсот и, если я не выплыву, тащите.
– В такой холодной воде ты столько не продержишься. Да в любой воде ни один нормальный человек не продержится.
– Я не могу отнести себя к нормальным людям. – Игнат усмехнулся, подошел к краю озерца.
Есть ли у него вообще дно? Он в этом сомневался, но не делиться же этим с и без того напуганным Августом. В воду он вошел "щучкой", не оставляя ни себе, ни Августу времени для раздумий, и тут же задохнулся от холода. Вода в подземном озере была не просто холодной, Игнату вдруг подумалось, что он застрял в куске льда. Тело не слушалось, не шевелилось. Он даже не мог понять, спускается ли он на дно или так и болтается в толще враз замерзшего озера беспомощным истуканом. Он и не видел ничего – только холодный серебряный свет, такой яркий, что, кажется, заставил прозреть даже слепой глаз.
Холод выпивал из тела тепло и силы, медленно, каплю за каплей, высасывал жизнь, подменяя горячую кровь ледяной водой, все той же водой просачиваясь в легкие. Игнат умирал и ясно осознавал, что Август ему не поможет. Но страха не было. Не оттого ли, что слишком часто он умирал? Было обидно, что Желтоглазый снова его обманул, заманил в ловушку. И было обидно, что Айви теперь никто не сможет помочь. От осознания этого Игнат закричал. Он захлебывался озерной водой и сам превращался в воду, терял тело и форму. Потерял бы окончательно, если бы зубами не вцепился в ошметки памяти.
Он не вода!
Он Федор Шумилин…
Он Игнат Вишняков…
Он есть!
…Нижний мир принял его в свои объятья ласково, как родная мать непутевое дитя, качнул, уложил на дно мертвого озера рядом с чем-то сияющим, невыносимо ярким. Это сияющее оказалось змеиной чешуей. Большие серебряные пластины были отполированы до зеркального блеска, но сколько Игнат в них ни вглядывался, собственного отражения не видел. Видел чужие лица, и чужие жизни, и чужие миры, в каждый из которых вела одна-единственная дорога. Айви увидеть бы…
– …Увидишь. – Обещание не то шепотом, не то шорохом, а то и вовсе шелестом прямо в голове. – И она тебя увидит.
А желтые огни в пещере светят ярко, насмешливо…
– Покажись! – Игнат вскочил на ноги. Потревоженная серебряная чешуя мелодично зазвенела. – Я и тебя видеть хочу!
– Чтобы меня увидеть, нужен свет. Нету тут света. Разве ты забыл?
– Что тебе нужно? Чего ты хочешь? – Нельзя ему верить, но так хочется. – Ты знаешь, как спасти Айви? Говори!
– Знаю. Вот только говорить мне тяжело… Отвык за столько лет. Я тебе лучше покажу. Смотри.
Откуда в его руке взялась серебряная чешуя? Игнат не знал, но в зеркальную гладь ее всматривался очень внимательно, чтобы ничего не упустить, и чем больше смотрел, тем яснее понимал, чего хочет от него Желтоглазый, какую плату потребует за спасение Айви. Ладно бы жизнь Игнатову забрал. Нет, ему другое нужно, куда более ценное… Но торговаться бессмысленно и правила изменить не получится, а значит, придется согласиться…
Он согласился. Знал, что исполнит все, что от него потребуют, понимал, чем станет расплачиваться, но все равно согласился. И муторно теперь было на душе так, что хоть волком вой. Или нет у него больше души? Заложил? Обменял на другую, невинную душу?
– Хорошо, – прошуршало в голове. – Я тебя услышал, а теперь уходи.
И земля под ногами вспучилась, превращаясь в топкое болото, засасывая сначала по колено, потом по пояс, забиваясь в глаза и горло, не давая дышать. Убивая…
– …На живот его переверни! Вот так, вот так…
Набившаяся в горло грязь сделалась вдруг ледяной, рвалась наружу, и Игнатово нутро вслед за ней выворачивалось наизнанку.
– …Сколько он в воде пробыл?
– Триста…
– Что – триста?
– Не знаю, долго. Я тянул-тянул, а его будто не пускало что-то.
– Не пускало… Может, и не пускало. Эй, кунак, слышишь меня? Ты дыши, дыши, я тебе говорю!
А ледяная жижа из него все лилась и лилась, до тех пор, пока не вылилась вся, до последней капельки, и ему вдруг захотелось хлебнуть воздуха. До боли в истерзанных легких захотелось.
Вздохнул. Закашлялся и снова вздохнул.
– Вот и правильно. Давно бы так.
Цепкие руки перевернули его на спину, бесцеремонно ощупали немое тело.
– Ледяной, как сосулька. – А вот на-ка, выпей! – И к губам прижали что-то твердое, заставляя пить.
Этот обжигающий вкус он помнил. Как и руки. Как и голос.
– Спасибо, Тайбек, – прохрипел он и открыл глаза.
– Живой, – сказал Тайбек с мрачной удовлетворенностью. – А мастер Берг кричал, что помер. Так громко кричал, что Тайбек с берега услышал, прибежал.
Август сидел тут же, мокрый с головы до пят. Неужто лазил за ним в озеро? Вид у него был испуганный, и зубы отбивали чечетку.
– Ж-ж-живой! – повторил он за Тайбеком и икнул.
– Вот, для сугреву. – Тайбек сунул Бергу свою флягу.
Архитектор выпил все одним глотком и даже не поморщился, за что удостоился от татарина уважительного взгляда. Сам же он смотрел только на Игната.
– Ты утонул, – сказал, зажимая озябшие руки под мышками. – Камнем вниз ушел, а веревка все разматывалась и разматывалась, хорошо, я успел конец к камню привязать. – Он кивнул на обмотанный веревкой валун. – И начал считать, как ты и велел. А потом кричать и веревку тянуть, а она ни в какую. Испугался я, Игнат. Знал бы ты, как я испугался! Хорошо, что Тайбек мимо проходил…
– Мимо проходил? – Игнат бросил быстрый взгляд на татарина, тот пожал плечами.
– Мы с ним вместе стали тянуть, только все равно ничего не получалось. Тебя будто держал кто-то.
Держал… Желтоглазый на дне Нижнего мира удерживал его обещаниями. А потом отпустил.
– Когда мы тебя вытащили, ты как каменный был, неживой. – Август посмотрел на него с укоризной. Игнат его за это не винил. Во всем, что случилось и еще случится, виноват только он один.
– А зачем ты нырял? – спросил Тайбек, деловито сматывая мокрую веревку.
Игнат надел штаны, подошел к озеру. Со дна его, если в этом подземном озере вообще есть дно, что-то медленно поднималось. И он знал, что.
Водяной пузырь вздулся и лопнул, выпуская на поверхность серебряную змеиную чешую.
– Вот за этим, – сказал он, вылавливая одну чешуйку за другой, заворачивая их в рубашку.
– Что это? – спросил Август. Он тянул шею, но с места своего не вставал и подходить близко к озеру опасался.
А вот Тайбек не боялся, на гигантскую чешую смотрел с превеликим интересом. Видел ли он то же, что видел сам Игнат?
– Это чешуя, – сказал Игнат, не оборачиваясь. – С его шкуры чешуя. Только вам, мастер Берг, на нее смотреть не надо.
– Почему? – Любопытство в Августе медленно побеждало страх.
– Не знаю, но уверен, что для простого человека это опасно.
При этих словах Тайбек хмыкнул, многозначительно приподнял седые брови. Ему, тоже помеченному Полозовой кровью, бояться было нечего. Они оба это понимали.
– И зачем нам эта… чешуя? – спросил Август и покосился на Тайбека. Наверное, гадал, как следует относиться к татарину, который, оказавшись в такой необычной ситуации, не задавал никаких вопросов. Да и случайно ли он появился в пещере? Все это читалось во взгляде Августа.
– Я вам потом объясню, – пообещал Игнат, доставая последнюю, девятую чешуйку и завязывая рубаху узлом. – А теперь пойдемте, пока псы нас не хватились. Нам ведь еще и переодеться надо. – Он обернулся к Тайбеку, сказал: – Спасибо, снова вы меня спасли.
– Сочтемся, кунак. – Тайбек хитро сощурился. – Ты только дорогу мне не переходи, и все у нас будет хорошо.
Ничего у них не будет хорошо. Ни у него, ни у Тайбека. Обоих их отравила горькая месть. Вот только враг Игната далеко, а Тайбека близко. И не нужно быть гадалкой, чтобы понять, кто этот враг. А ведь давно уже мог убить, со своими-то умениями. Но не убил, значит, смерть готовит лютую. Но это его дело, не Игната. Значит, есть за что наказывать и расплаты ждать терпеливо, как награды.
– Придет время, – Тайбек смотрел ему прямо в глаза, – и я тебя кое о чем попрошу. Обещай, что не откажешь.
Он не стал спрашивать, о чем просит его Тайбек, просто молча кивнул в ответ.