Игнат давно заметил, что отношения с Кайсы у нее странные, и даже подозревал, что знает причину, но не вмешивался.
Разговор о случившемся на озере зашел только за столом, после третьей стопки самогона. Евдокия налила даже Августу. Она удивительным образом понимала, когда ему можно позволить выпивку, а когда нельзя. Сейчас женщине хватило одного взгляда, чтобы вместе с квашеной капустой вытащить из подпола бутыль самогона. Август поглядел на жену с благодарностью, разлил самогон по стопкам, после недолгих колебаний даже Евдокии плеснул. Наверное, никак не мог привыкнуть, что у его любимой жены больше нет проблем с сердцем. Она и сама все никак не могла привыкнуть, нет-нет да и прижимала ладонь к груди.
– …А он лютует! – После выпитых стопок Август говорил громко, размахивал руками. – Дуня, ты бы видела того Сироткиного пса! Он поседел весь, Дуня! Про змею из воды и серебра все рассказывал, а сам улыбался, как блаженный.
– Он не лютует, – покачал головой Кайсы. – Он всегда таким был, только раньше его Игната Петровича жена сдерживала, потом Айви, а сейчас никто не сдерживает, не успокаивает. Вот он и рвется из Нижнего мира.
– Мы сердце видели, – сказал Август и поежился. – Сердце в человеческий рост, из серебра. Оно бьется, Дуня. Тук-тук… – Он постучал пальцем по столу. – И от этого "тук-тук" весь остров дрожит. И мой замок тоже…
– Остров в полнолуние и раньше подрагивал, – заметил Кайсы. – И по озеру шли круги.
– Сейчас все хуже. Намного хуже. – Август покачал головой и тут же спросил: – Чье это сердце? Как думаете?
– А что тут думать? – Кайсы пожал плечами.
– Его? – спросил Август шепотом. – Он таким вот был… настоящим?
– Он и сейчас настоящий, – возразил Игнат. – Он водой, землей, металлом пользуется как своим собственным телом. Та змея на озере – это он и был.
– Да, только недолго. – Август поднял вверх указательный палец. – Помню я, как бронзовый дракон из Часовой башни ожил. До сих пор страшно вспоминать, но я и другое помню – надолго он неживое живым делать не может.
Тут Игнат был полностью согласен, сам думал об этом не единожды. А еще о том, что силы Желтоглазого возрастают в полнолуние.
– Пещеру ту нам нужно найти, – задумчиво проговорил Август, разливая самогон по стопкам.
– Не надо искать. – Игнат покачал головой. – Я знаю, где вход. Это в камнях, недалеко от Змеиной Головы. Мне его Айви показала. Мы с ней там во снах встречались. Завтра пойдем.
– Значит, этой ночью мы на остров не поплывем? – В голосе Августа слышалось нескрываемое облегчение.
– Вы не выдержите, мастер Берг, – заметил Игнат. – Да и мне сегодня будет очень тяжело. Повременим.
– Ты ее видел, – неожиданно сказал Кайсы и поглядел на Игната искоса. – Ты мою девочку видел.
Ахнула Евдокия, а Август замер, так и до рта не донеся полную стопку.
– Откуда вы знаете? – спросил Игнат.
– Ты изменился. Словно постарел на пару лет. Это значит, ты ее повстречал. Но если ты до сих пор живой, значит, она тебя с собой не забрала. Значит, еще держится.
– Это правда? – спросила Евдокия и как-то по-особенному глянула на Кайсы.
– Правда, тетушка. – Игнат тоже обернулся к Кайсы, спросил: – Кто такая албасты?
– Албасты? – Кайсы, кажется, даже не удивился, будто ждал такого вопроса. – Всякое рассказывают. И каждый по-разному.
– Это демон?
– Демон. – Отец Айви достал нож, принялся его править. – Из утопленниц, из неупокоенных душ, говорят, рождается албасты.
– Уродливая старуха с белыми волосами?
– Я ее не видел. – Нож дрогнул, прочертил на ладони Кайсы кровавую полосу.
– А я ее видел, – сказал Игнат. – Моя Айви – албасты?..
– Если еще не стала, то станет. Скоро…
Кровь скатывалась по загорелому запястью, марала белоснежную скатерть, но Евдокия молчала, ни слова не сказала.
– И тебе с ней встречаться опасно. Она тебя выпьет. Заберет сначала силу, а потом и жизнь.
– Не забрала.
– Тебе просто повезло.
Тайбек тоже так сказал, не поверил, что у той, кем стала Айви, может быть воля.
– Айви не такая! – Евдокия резко встала, отошла к окну, там и осталась стоять, к ним спиной.
– Это тебе так хочется верить.
– Пять лет прошло! Пять лет, Кайсы!
– Вот только он, – Кайсы указал подбородком на Игната, – вернулся, и она его нашла. И я даже подумать боюсь, что теперь будет. – Он вытер окровавленную руку о штанину, спрятал нож.
Этот диалог был странен, но Игнат никак не мог взять в толк, что именно здесь не так. Почему Евдокия страшится посмотреть ему в глаза, а Кайсы потерял самоконтроль…
* * *
Насте повезло с Ксенией. Она поняла это в тот самый момент, когда молодая женщина попросилась к ней на службу. И пусть бы она была даже вдвое менее проворной, чем Глашка, Анастасия все равно считала бы, что ей повезло. Но Ксения оказалась и проворной, и разумной. Она не называла Настю несчастной бедняжечкой и все время переживала, не побеспокоит ли ее маленький Венечка, поэтому не позволяла сыну плакать, успокаивала, убаюкивала. Настю ее присутствие тоже успокаивало. Даже оказавшись в незнакомом, случайном доме, она не металась беспомощно в темноте. Ксения подвела ее к столу, показала, где кровать и стул, принесла приготовленную женой Митрича еду, но кормить с ложечки, как Глашка, не пыталась. Она вообще оказалась удивительно деликатной. И радость от того, что рядом с ней теперь такая чудесная горничная, затмевала страшные воспоминания о том, что им довелось пережить. Да и что сама Настя такое пережила? Провалялась в беспамятстве, в который уже раз позволив Трофиму и Виктору Андреевичу себя спасти.
О подробностях спасения Трофим умолчал, но Насте хватило рассказов Ксении. Ксения Виктора Андреевича боготворила, за себя и особенно за Венечку. Рассказывала Насте, какой он смелый и благородный. Можно подумать, она этого не знала! Пожалуй, единственно, чего Настя не знала про инженера Виктора Серова, – это того, как он выглядит. А спрашивать у Ксении было как-то неловко.
После завтрака истопили баню. Баня окончательно примирила Настю со всеми минувшими несчастьями.
– …А он такой серьезный, смотрит строго и все время хмурится. – Ксения ловко управлялась с Настиными волосами, и под ее пальцами проходили и с ночи терзающая Настю головная боль, и усталость. – И волос красивый, только нечесаный.
– У Виктора Андреевича? – спросила девушка растерянно.
– Почему у Виктора Андреевича? – По ногам потянуло свежестью, это Ксения выглянула в предбанник, где под охраной Теодора спал Венечка. – Я про Трофима Изотовича говорю. Как посмотрит, так сердце аж замирает от страха.
– Он не злой, только притворяется.
– Да я вижу, что притворяется, а все равно страшно. – Ксения набросила ей на плечи льняное полотенце, проговорила задумчиво: – А Виктор Андреевич совсем другой, улыбается и смотрит по-доброму. Конечно, до Трофима Изотовича ему далеко, в плечах поуже будет, да и пониже, но все равно хорош. Чернявый такой, волосы смоляные и кудри, как у девицы. А глаза как янтарь. Была у меня брошь янтарная, Венечкин папка подарил. – Она вздохнула.
– Где он, Ксения? – Не верилось, что муж отпустил бы жену с младенцем на руках в такую даль.
– Умер, – отозвалась Ксения тихо. – Зарезали его в трактире, я еще Венечкой беременная ходила. Так что, Анастасия Алексеевна, вдова я, Венечка мой папку своего и не видел. – Она говорила спокойно, без надрыва, словно уже смирилась со своим ранним вдовством. – Злой он был. – Ксения промокнула Настины волосы полотенцем. – Пил много, а как напивался, меня бил. Я уже Венечку носила, а он все равно бил, прямо по животу. Когда его зарезали, у меня, считай, новая жизнь началась. И Мария Кузьминична, земля ей пухом, не прогнала, при себе оставила. А теперь вы вот… Мне как-то цыганка гадала, я тогда еще девчонкой совсем была, так она сказала, что я везучая. Вот сейчас те ее слова вспоминаю и думаю – а я ведь и вправду везучая: и муж меня до смерти не забил, и Виктор Андреевич, почитай, с того света достал, и к вам на службу попала. Везучая я и есть.
Ксения говорила, а Настя думала, что если следовать такой логике, так и она везучая. Трижды уже ее Господь от смерти уберег и людьми окружил хорошими, светлыми. Хоть у некоторых, говорят, кудри черные как смоль.
Гостеприимством хозяев они пользовались недолго, следующим же утром отправились в город, благо находился он недалеко, всего в пяти верстах. Ехали на той же телеге, теперь уже все: и Настя с Ксенией, и Трофим с Виктором Андреевичем. Только Тео иногда отпускали погулять, и он несся за телегой с радостным лаем, который не помешал Венечке проспать всю дорогу. Насте он тоже не мешал. Только Трофим что-то беззлобно ворчал про дурную псину.
Город, в который они въехали, был по-провинциальному тихим и пыльным, и пахло в нем не как в городе, а как в деревне.
– Десять тысяч душ населения, – сказал Виктор Андреевич. Он рассказывал Насте обо всем увиденном в дороге. – Куры, козы, вон овец вижу. А людей мало. Надеюсь, здесь имеется приличная гостиница.
– И магазин дамской одежды, – добавила Настя смущенно. – Полагаю, мой дорожный костюм выглядит ужасно.
Он не только выглядел ужасно, но еще и насквозь пропитался дымом. И если волосы удалось вымыть, то одежду проще выбросить.
– И Ксении с Венечкой нужно что-то купить на первое время.
Молодая женщина вздохнула, в порыве благодарности сжала Настину ладонь. Удивительно, Ксения часто брала ее за руку и прическу поправляла иногда без спросу, но Настю это нисколько не раздражало.
Гостиница в городе нашлась. О том, какая она с виду, Виктор Андреевич деликатно промолчал, но ведь выбирать им не приходилось. К тому же очень скоро даже в этой маленькой провинциальной гостинице может не остаться свободных номеров. Людям, пережившим крушение поезда, нужно будет где-то жить, пока не решится вопрос с их дальнейшим передвижением. А решаться он, судя по всему, будет долго. Вряд ли местные власти способны помочь всем страждущим.
Комната Насте с Ксенией досталась одна на двоих. Была она, со слов Ксении, миленькой, нашлась даже кроватка для Венечки. А вот Теодора в гостиницу пускать не желали. Виктор Андреевич решил и этот вопрос, надо думать, заплатил управляющему. Он же забрал Тео к себе в номер, чтобы пес своим лаем не мешал Насте и не будил Венечку.
Пока устраивались, Ксения расспросила девочку-горничную. Выяснилось, что магазин готового платья в городе имелся, но цены его хозяйка заламывала совсем не божеские. И железнодорожный вокзал в городе тоже имелся, а это, пожалуй, было поважнее магазина. Каким бы гостеприимным ни оказался этот городок, а двигаться дальше им все равно придется, поэтому было решено сначала озаботиться с билетами, а уже потом одеждой. Настя хотела было отправиться в магазин вдвоем с Ксенией, но мужчины не позволили.
– Незнакомый город, Анастасия Алексеевна, – сказал Виктор Андреевич.
– Нечего шастать без нас, – проворчал Трофим. – Вот вернемся с вокзала и проводим вас в этот ваш магазин.
– Вы пока отдохните. Мы постараемся не задерживаться. – По голосу Настя слышала, что Виктор Андреевич улыбается. – А Теодора мы возьмем с собой. Я слышал, немецким догам очень полезны прогулки.
Тео, услышав свое имя, радостно взвизгнул, прогулки он уважал.
Вернулись они, как и обещали, довольно быстро.
– Дело сделано! – объявил Виктор Андреевич с порога.
– Переплатили, – проворчал Трофим.
– Переплатили, потому что места в поезде ограничены. Нам и так, считай, повезло, что они вообще нашлись.
– Когда отъезд? – спросила Настя.
– Завтра вечером. Раньше поездов нет. Но вы не волнуйтесь, Анастасия Алексеевна, время пролетит быстро.
А она волновалась. Вот только не из-за вынужденной задержки, а из-за того, что время пролетит быстро и очень скоро все закончится, Виктор отправится по своим делам, а она останется… нет, не одна, но все равно в пустоте. Это были очень неожиданные и потому пугающие мысли, и Настя запретила себе даже думать о том, что их ждет в будущем. Однажды она уже позволила себе сердечную привязанность, и известно, чем все это закончилось. С нее довольно. Наверное, поэтому с Виктором Андреевичем она была не то чтобы неприветлива, но немногословна.
Им повезло, магазин был открыт и хозяйка его оказалась на месте. Судя по сиплому голосу и окружающему ее табачному облаку, курила она много и возраста была уже не девичьего. Об одежде, которую она продавала, Настя боялась даже думать, хоть и понимала, что провинциальный магазин – это не столичный модный салон, и ждать от него чуда по меньшей мере глупо.
Ей повезло, ни одно из ее опасений не подтвердилось. Хозяйка, представившаяся как мадам Ладинская, свое дело знала, к Настиной слепоте отнеслась без ненужной жалости, но с пониманием.
– Вы желаете нечто похожее на свой нынешний костюм? – спросила сиплым баском.
Настя кивнула.
– Да, мне нужна дорожная одежда и все самое необходимое на первое время. Наш багаж сгорел.
– Слыхала, слыхала. Большое несчастье, но вы остались живы, и это самое главное. А с одеждой я вам помогу. – Особого сожаления в голосе мадам Ладинской не было, а вот профессиональный интерес чувствовался. – Точно такого костюма у меня нет. Увы, Париж от нас далековат, но мои девочки тоже не лыком шиты, свое дело знают. Ну-ка, повернитесь, милочка!
И, не дожидаясь ответа, она взяла Настю за плечи и развернула на сто восемьдесят градусов.
– Хорошо, очень хорошо, – сказала удовлетворенно. – А то, знаете ли, встречаются такие фигуры, которым и французские белошвейки не помогут. Но на вас, думаю, даже подгонять ничего не придется. Пойдемте в примерочную, милочка! – Она крепко взяла Настю за локоть и увлекла за собой. – Не волнуйтесь, мебели у меня тут мало, не расшибетесь. Переоденетесь сами или позвать вашу горничную?
Мадам Ладинская говорила спокойно, в сиплом голосе ее не слышалось ни любопытства, ни жалости. Это хорошо.
– Я сама, – ответила Настя. – А вы, мадам Ладинская, пока подберите одежду и Ксении. И может быть, у вас есть что-нибудь для маленьких детей? – спросила она с надеждой.
– Для младенцев ничего нет, но подскажу, где можно купить отрез ситца по сходной цене. Если у вашей горничной руки растут из нужного места, распашонок и пеленок она и сама нашьет. А у меня здесь все-таки серьезное заведение.
Мадам Ладинская оказалась права, предложенные ею наряды пришлись Насте впору. Она не могла видеть своего отражения в зеркале, но почему-то знала, случись такое, ей бы понравилось. Определенно и у мадам Ладинской, и у ее "девочек" был талант.
– Великолепно! Сногсшибательно! – Настю накрыло облачко табачного дыма: мадам закурила. – Вы, милочка, элегантнее любой парижанки. А давайте-ка примерим еще кое-что! Как раз на вашу фигурку у меня есть парочка дивных платьев! Девочки мои шили их по журналу мод. Свежему журналу, спешу заметить, а не прошлогоднему. И ткань очень хорошая. Шерсть из Москвы привезли, а шелк, говорят, из самого Китая. Жаль, что вы не можете видеть, какая дивная на нем вышивка, но поверьте мне на слово. Однажды у нас тут был проездом губернатор, так губернаторская супруга с дочкой у меня почти все платья скупили, потому что ни в каких столицах не найти такой красоты по ценам, более чем разумным. Примерьте, милочка! Сделайте мне приятное!
И Настя примерила: и шелковое, и шерстяное, и еще муаровое, и шляпки, сшитые по последней парижской моде. Были еще перчатки, белье и прочие дамские мелочи. Каждую мадам Ладинская нахваливала и каждую придирчиво изучала Ксения, которая пустым речам не верила, а крепость петель с пуговицами и надежность строчек проверяла очень внимательно. Не понравилась ей лишь одна пара перчаток, в которых горничная углядела крошечную дырочку, а вот все остальное было признано годным.
– Годно! – возмущенно басила мадам Ладинская. – Великолепно, а не годно, глупая ты женщина!
– Может, и глупая, а только белошвейкой три года в ателье самой Синицкой проработала.
Наверное, Ксения сказала что-то особенное, непонятное простому смертному, но понятное мадам Ладинской, потому что хозяйка тут же перестала возмущаться и спорить, но лишь затем, чтобы попытаться переманить Ксению к себе. Она обещала золотые горы, и Настя вдруг испугалась, что молодая женщина согласится. Зачем ей ехать с крошечным Венечкой на край земли, когда можно хорошо устроиться под крылом предприимчивой и вполне сносной мадам Ладинской? Но Ксения соблазнам не поддалась, сказала строго:
– Я Анастасии Алексеевне по гроб жизни обязана. Она меня в беде не бросила, с дитем малым приютила, и я ее не брошу.
Этого оказалось достаточно, чтобы мадам Ладинская перестала настаивать, но тут же вспомнила, что у нее есть чудеснейшая, тончайшей работы ночная сорочка.
Из магазина Настя с Ксенией вышли через несколько часов, уставшие, но довольные, нагруженные коробками с обновками, только сейчас вспомнив об ожидающих их мужчинах. Настя вспомнила первой и застонала от неловкости. Как можно было заставлять людей столько ждать! Тем более мужчин… Папа ненавидел дамские салоны и наотрез отказывался сопровождать маму и Настю.
– Вы уж, дорогие мои, сами, – говорил он, виновато прячась за утренней газетой, а я тут… по хозяйству…
Так то родной, любящий отец, а тут случайный попутчик…
– Ксения, где они? – спросила Настя шепотом.
– Лежат, Анастасия Алексеевна.
– Как лежат?
– А вот туточки, под деревом на травке. Трофим Изотович, кажется, уснул, умаялся, верно. А Виктор Андреевич встает, рукой нам машет.
– Злой?
– Отчего же злой? Обыкновенный. Надо будет у них одежу забрать да на ночь постирать, а то…
Ее оборвал радостный лай: Теодор заприметил новую хозяйку, а Настя вдруг решила, что щенка никому не отдаст, даже Виктору Андреевичу. Ей он нужнее. А Тео тем временем уже вскочил к ней на руки, лизнул в щеку, а потом в нос, и Настя рассмеялась, уворачиваясь от щенячьих ласк.
– Теодор, фу! – Ксения пыталась забрать щенка, но Настя не давала. Спавший все это время Венечка проснулся, но не заплакал, а радостно загулил.
– А у вас тут весело! – Настя и не услышала, как подошел Виктор Андреевич. Стало вдруг неловко от такого вот ребячества.
– Простите, что заставили вас так долго ждать, – проговорила она церемонно и опустила Тео на землю.
– Ничего, мы провели это время с пользой. Вы, как я погляжу, тоже. – Глядел он наверняка на небрежно брошенные на землю покупки. Будет теперь считать ее легкомысленной кокеткой. И ведь не станешь же объяснять, что тут только самое необходимое. Да и зачем что-то объяснять едва знакомому человеку?
Наверное, что-то изменилось в Настином лице, потому что Виктор Андреевич вдруг взял ее за руку, спросил:
– С вами все хорошо?
– Все замечательно. – Она убрала руку, отступила на шаг, едва не сшибив Тео. – Все просто великолепно.
– А у меня для вас подарок. Вернее, не совсем подарок, а так… безделица. Мы с Трофимом пока вас дожидались, прогулялись по улице, и я нашел для вас трость.
В Настину ладонь легла теплая, гладкая на ощупь рукоять.
– Ваша ведь сгорела, а эта, пусть и не такая изящная, но тонкая и легкая. Даже удивительно, что в здешней глуши нашлась такая удивительная вещица.