– Спасибо. – Он дышал часто, со свистом, говорить ему было тяжело. Да и выглядел не лучше покойника, синий от холода, осунувшийся и вроде бы даже постаревший. И с ногой его поломанной нужно было что-то делать. Вон кость торчит и кровь сочится. Кость – это ерунда, а вот кровотечение – очень серьезно.
– Спасибо потом говорить будешь, а сейчас потерпи. Перелом у тебя серьезный. Ни я, ни мастер Берг в таких вещах не разбираемся, надо везти тебя в город к врачу. Готовься, сейчас будет больно.
Виктор молча кивнул, сжал зубы – приготовился терпеть боль.
– А пока нужно остановить кровотечение. Мастер Берг, посветите!
Август подошел поближе, поднял лампу, и Игнат внимательно осмотрел рану. На первый взгляд она была страшной, но неопасной, кровотечение уже почти прекратилось, значит, осколок кости не задел крупный сосуд. Это хорошо, Виктору еще раз повезло. Но рану все равно перевязали. Пришлось порвать рубашку Августа, единственную сухую и более-менее чистую вещь.
– Все, теперь будем выбираться. Терпи!
Инженер терпел. Сцепил зубы, зажмурился от боли, но молчал. Вскрикнул только, когда сломанной ногой задел за край люка. Но кто бы не закричал?
Оказавшись наверху, немного отдышались, готовясь к марш-броску до лодки.
– Сухой одежды у нас нет, мокрую сушить некогда, так что… – Игнат развел руками.
– Ясно, потерплю. – Виктор попытался улыбнуться, но у него не получилось, зубы клацали от холода, а онемевшие губы не желали растягиваться в улыбке. Игнат его понимал, он и сам мерз. Возможно, не так сильно, но все же. Им всем сейчас не помешал бы напиток Тайбека или на худой конец самогон. Но ни первого, ни второго у них, увы, не было.
До лодки добрались без приключений. Виктора Игнат тащил на себе, так было сподручнее. Оказавшись в лодке, тот затих. Может, уснул, а может, провалился в беспамятство.
– Откуда ты узнал, что он там? – спросил Август шепотом.
– Айви показала.
– Это ее ты увидел из окна?
– Ее. Она поманила, я пошел.
– А если бы она тебя в другое место заманила? Если бы убила?
– Замолчите. – У него не было сил спорить, доказывать, что его Айви сильная и борется с темной своей стороной.
Август замолчал, но ненадолго.
– Откуда там вода?
– Это же остров, тут кругом вода.
– И что теперь? Все подземные переходы затопило? Работа наша насмарку?
– Увидим. Сейчас главное, чтобы он выжил. – Игнат посмотрел на Виктора. – Зря мы, что ли, его спасали?
– Как он там оказался? Как вообще додумался?! Я же его предупреждал, говорил, что в полнолуние на острове опасно.
– Слишком настойчиво предупреждали. Я бы на его месте тоже сунулся проверить, собственными глазами все увидеть.
– Проверил. Как ему все это, – Август неопределенно развел руками, – объяснить? Он же теперь не успокоится после всего, что видел.
– Пусть сначала выкарабкается, а потом решим, что объяснять, о чем промолчать.
На берегу Виктор пришел в себя, наверное, очнулся от боли. Его погрузили на телегу, на которой привозили детали для механизма.
– Там привязан мой конь.
– Отвяжем.
Игнат сходил за конем, привязал его к телеге.
– Часто конные прогулки совершаешь?
– Каждый вечер.
– Скажешь, что сломал ногу, упав с лошади. Ясно?
Виктор кивнул. В отличие от Августа он не задавал вопросов, и это было хорошо.
Несмотря на поздний час, Евдокия не спала, услышав скрип открываемых ворот, выбежала во двор, бросилась к телеге и, лишь убедившись, что с Августом все в порядке, вздохнула с облегчением, спросила про незнакомого ей Виктора:
– Что с ним?
– Сломал ногу и искупался в озере, – проворчал Август.
– В дом несите. – Она бросила быстрый взгляд на ногу Виктора, покачала головой. – Врача надо.
– Схожу, – пообещал Август. – Вот сейчас его в дом перетащим и пойду.
– Тоже в озере искупался? – Евдокия потрогала рукав мокрой Игнатовой куртки.
Тот молча пожал плечами.
Дальше Евдокия взяла все хлопоты на себя. Пока Август ходил за врачом, согрела воды, принесла Виктору и Игнату сухую одежду, напоила горячим чаем с медом, а потом после недолгих колебаний плеснула Игнату еще и самогону.
Виктор лежал молча. Он отогрелся, и кожа его больше не напоминала цветом кожу покойника, но вид у него был задумчивый, если не сказать отрешенный. Наверное, вспоминал случившееся. Такое не скоро забудешь.
Доктор пришел быстро, сонный и оттого раздраженный, но дело свое он знал хорошо, осмотрел ногу Виктора, озадаченно покачал головой, а потом сказал:
– Нужно составить отломки костей. Эфира у меня нет, а это значит, молодой человек, что вам будет больно.
– Это я уже понял. – Виктор улыбнулся.
– Может, самогоночки? – спросил Август робко. – Как обезболивающее?
– Пациенту – сейчас, мне – после операции. – Доктор уже закатывал рукава. – И мне понадобится помощь. Извините, молодой человек, но в этом деле исключительно на вашу силу воли я полагаться не могу. Придется вас зафиксировать.
– Фиксируйте. – Виктор уже не улыбался и снова побледнел.
Доктор был молодец, действовал ловко и споро. И Виктор был молодец, хоть и орал, но почти не вырывался, а когда экзекуция закончилась, даже нашел в себе силы доктора поблагодарить.
– Все, что в моих силах. – Доктор принял из рук Евдокии доверху наполненный самогоном стакан, выпил его одним махом, довольно крякнул и вытер усы. От закуски он отказался, но на бутыль самогона посмотрел многозначительно. По его сизому носу было видно, что выпить он любил.
Евдокия взгляд поняла правильно. Из подполья достала еще одну полную бутыль, добавила к ней внушительных размеров узелок с гостинцами.
– Да-с, все, что от меня зависело, я сделал, а дальше вы уж сами. Не стану скрывать, перелом у вас очень серьезный, но моими стараниями и с божьей помощью вы справитесь. У молодого организма большие запасы сил. И вот еще что, – врач глянул на Евдокию, – лучше бы его теперь лишний раз не тревожить. Ноге нужен покой, а ему уход.
– У нас останется, – сказала Евдокия и на Виктора посмотрела таким взглядом, что если тот и собирался спорить, то передумал. – Я за ним присмотрю.
* * *
Как же ему было неловко! Это чувство заглушало даже нестерпимую боль в ноге. Мало того что полез не в свое дело и едва не погиб, так еще стал обузой для совершенно чужих людей. И ведь никто не упрекает, даже не смотрит в его сторону. Нет, Евдокия, жена мастера Берга, посматривает время от времени, но не сердито, а задумчиво. Наверное, уже жалеет о своем решении. Ничего, вот боль немного стихнет – ведь должна же она стихнуть! – и он уйдет, уползет, если идти не сможет.
Мастер Берг отправился провожать доктора, его жена хлопотала у печи, несмотря на поздний час, накрывала на стол, а Игнат придвинул стул поближе к кровати Виктора, спросил:
– Болит?
– Болит. – Врать не было смысла.
– Говорить можешь?
Говорить Виктор не хотел, но понимал – без разговора не обойтись. Не понимал он только того, о чем из увиденного можно рассказать, чтобы его не сочли сумасшедшим.
– На-ка, выпей. – Игнат протянул ему стакан с самогоном. – Должно полегчать.
Виктор не отказался, выпил, и Евдокия проворчала что-то неодобрительное.
– А теперь рассказывай, что случилось. И не юли, не забывай, я тебе жизнь спас.
– Спасибо. – Мог и не напоминать, такое не забудешь.
– Следил за нами?
– Не следил, но случайно увидел, как вы плывете к острову на ночь глядя. Всем рассказываете, как на острове опасно, а сами отчего-то не боитесь.
– На острове и в самом деле опасно, ты в этом убедился.
Виктор усмехнулся.
– Вот я потому и поплыл, чтобы убедиться.
– Про пещеру как догадался?
– Тем утром, когда мы с вами на маяке столкнулись, я ведь понял, что вы не только что приплыли, а раньше меня пришли. А потом заметил незакрытый люк.
– Наблюдательный. Но глупый, если не послушался доброго совета и сунулся один на остров.
– Так ведь дикость же! Бредни! – Виктор даже сесть попытался, но Игнат не дал, ладонью придавил к кровати. И откуда в нем такая силища?
– Убедился, что не бредни? – спросил неожиданно зло. А Евдокия перестала греметь посудой, посмотрела настороженно, наверное, решала, стоит ли вмешиваться.
– Убедился. – Стало стыдно и жарко. Раньше вот было холодно, а теперь жарко.
– Что в пещере видел? – Игнат руку не убирал, смотрел внимательно. И жена Берга отложила посуду, подошла, скрестив руки на груди. Она тоже знает? Можно ли при ней?..
– Она знает. – Игнат словно мысли его читал. – Рассказывай!
– Я видел сердце, большое, в человеческий рост, сделанное словно бы из серебра, но при этом мне показалось, что оно пульсирует. Показалось ведь? – Молодой инженер посмотрел на Игната требовательно.
– Не показалось, – как отрезал тот и объяснять ничего не стал. Хорошо хоть сумасшедшим не обозвал. – Откуда вода взялась?
– Не знаю. Я там как-то плохо соображать стал. Еще подумал, что это галлюцинация из-за какого-то подземного газа. Меня словно потянул кто-то.
– К сердцу?
– Да.
– Зов услышал, – сказала Евдокия тихо и как-то совершенно обыденно.
– И я, кажется, до него дотронулся. И все, почти сразу же пещера задрожала, будто запульсировала, стены то приближались, то удалялись. А потом начали падать камни. Один из них меня придавил. Вода стала просачиваться из щелей, сначала медленно, потом все быстрее. – Виктор замолчал, задумался. Его не торопили. – Может быть, это был какой-то механизм? – Он посмотрел на Игната. – Это сердце? Я дотронулся до него, может, нажал на что-то. Я не понимаю…
Он и в самом деле ничего не понимал, а от выпитого самогона голова начинала кружиться. Евдокия заметила, сказала строго:
– Тебе есть надо, а не пить. Сейчас принесу. – Она вернулась к столу, снова загремела посудой.
– Это не механическое сердце. – Игнат все-таки ответил на его вопрос. – Оно живое. В некотором смысле…
И Виктор как-то сразу поверил, что оно живое, отбросил логику и здравый смысл, потому что помимо серебряного сердца в пещере была еще и женщина…
– Ты еще кого-то видел. – Игнат убрал руку, и Виктор смог дышать полной грудью. – Ты ее видел?
– Я видел… ведьму. – Слово это само сорвалось с языка.
Игнат дернулся, словно от пощечины, а подошедшая Евдокия тяжело вздохнула, положила ладонь ему на плечо.
– Она не ведьма, – не сказал, а прорычал Игнат и кулаки сжал.
– Сначала девушка. Беловолосая, очень красивая. – Виктор говорил медленно, с кровью выдергивая из памяти страшные воспоминания. – Сидела на камне, расчесывала волосы гребнем. Я попросил, чтобы она позвала кого-нибудь на помощь, а она вдруг изменилась. Прямо на глазах превратилась в уродливую старуху с такими когтями… На камне остались от них следы. Должны были остаться… Она двигалась как-то по-змеиному, и волосы ее были похожи на змей. Они плавали в воде сами по себе, словно чуяли мою кровь. И она тоже чуяла.
– Она тебе что-нибудь сделала? – Игнат говорил тихо, с усилием.
– Нет. Я думал, убьет, был в этом почти уверен, а она отпрянула и потом исчезла. Была старуха, остались ласточки. Сумасшествие, да?
– Она тебя спасла. – Игнат улыбался, а Евдокия, кажется, украдкой смахивала слезу. – Ты просил, чтобы она позвала на помощь, и она позвала меня.
Он бы поверил. Если бы не видел бездну в ее глазах. Она не хотела спасать, она хотела убить. Но все равно не убила…
– Кто она?
Не надо было спрашивать, потому что Игнат потемнел лицом, нахмурился. Но Виктор не мог остановиться, ему было важно знать.
– Она… живая?
– А сердце, которое ты видел, живое? Вот она такая, как это сердце: ни живая, ни мертвая. Но она никому не причинила зла, а тебя так и вовсе спасла. И ты даже представить себе не можешь, чего ей это стоило, какую муку она терпит, чтобы не замараться, не стать такой, как он!
– Игнат, хватит! – Евдокия обняла его за плечи. – Он ведь мальчишка еще совсем. Он не понимает.
– Мальчишка?.. – В мутном взгляде было безумие. – Я тоже был мальчишкой! Помнишь, тетушка? А она? Она бы и сейчас была моложе его. Только эта тварь все у нас отняла. – Он оттолкнул ее руки, встал и вышел во двор.
Евдокия не стала его догонять, села на освободившийся стул, посмотрела на Виктора долгим взглядом.
– Не злись на него, – сказала устало. – Он столько пережил, что на пять жизней хватило бы.
А Виктор вдруг понял, понимание это было как вспышка, как озарение.
– Эта… женщина. Он любил ее?
– Любил. И сейчас любит. И она его тоже любит, если смогла продержаться так долго. Но хватит тебе сегодня и испытаний, и откровений. Лучше поешь, а то ведь и в самом деле захмелеешь. Что мне потом с тобой пьяным делать?
– Я к себе уйду. Вот только немного…
– Уйдешь, – она не дала ему договорить, – вот как научишься на ногах стоять, так сразу и уйдешь. А пока слушайся меня – ешь.
Виктор поел и почти сразу же провалился в глубокий, без сновидений, сон.
Он проспал до утра, а проснулся от боли в сломанной ноге. Болело сильно, едва ли не сильнее, чем вчера. Евдокия хлопотала у печи. Неужто вообще спать не ложилась?
– Как самочувствие? – спросила она, не оборачиваясь. Откуда узнала, что он очнулся?
– Хорошо. – Соврал, не хотел ее тревожить по пустякам. Хорошо ему не было, скорее наоборот, от попытки сесть закружилась голова. Не от боли, а от слабости. И в глазах потемнело.
– Что-то по голосу твоему не слышно, что хорошо. – Евдокия подошла, положила ладонь ему на лоб. Рука у нее была приятно холодной. Пусть бы не убирала.
– Доплавался, – сказала сердито. – У тебя жар.
Не было у него никакого жара – одна только слабость. Но слабость пройдет. Должна пройти. Не желает он быть обузой.
Хлопнула дверь, в комнату вошел мастер Берг. В отличие от жены он вид имел невыспавшийся и помятый.
– Ну, как ты? – спросил мрачно.
– Жар у него. – Евдокия руку убрала, отошла к печи. – Надо снова доктора звать, а я пока травки кое-какие заварю.
– Не надо доктора, я как-нибудь сам. – Виктор хотел сказать бодро и громко, а получилось сипло, и в груди заболело.
– Как-нибудь сам ты, Виктор Андреевич, уже вчера сделал. – Мастер Берг обращался к нему на "ты", но хороший это был признак или плохой, Виктор не понимал. А мастер Берг неожиданно спросил: – Она до тебя не дотрагивалась?
– Кто? – Из горла рвался кашель, но Виктор еще сдерживался.
– Албасты, та девушка из пещеры, она до тебя не дотрагивалась?
– Нет.
– Хорошо. – Мастер Берга кивнул, посмотрел на Евдокию, сказал: – Пойду за доктором.
Визит доктора Виктор не запомнил, почти сразу же провалился то ли в сон, то ли в беспамятство. Там было то жарко, то холодно, там чудились яркие вспышки света и слышались обрывки каких-то разговоров. Чего там не было, так это боли. Зачем же возвращаться? Он цеплялся за эту странную полужизнь-полусмерть, свыкался с ней, прикипал. Но остаться ему не позволили, вытянули, вернули. И вместе с ним вернулась боль. Теперь болела не только нога, но и грудь. Дышать было тяжело. Виктор не сразу понял, что этот хриплый, натужный звук – его собственное дыхание.
Евдокия всегда находилась рядом, выпаивала то горькими микстурами доктора, то не менее горькими отварами, меняла мокрое полотенце на лбу. Менять приходилось часто, потому что жар все никак не спадал, а рана на ноге загноилась.
По вечерам приходили Игнат и мастер Берг. С Виктором они почти не разговаривали, да у него и не оставалось сил для разговоров, чувствовал он себя беспомощнее младенца. И смерть свою близкую тоже чувствовал. Она пахла кровью и гноем, разрывала легкие кашлем, пульсировала в поломанной ноге. И однажды доктор сказал:
– Надо делать ампутацию, боюсь, что начинается гангрена.
Виктору показалось, что Евдокия испугалась больше его самого. Самому ему было уже все равно, с одной ногой умирать или с двумя.
– Игнат, помоги ему! – Евдокия не говорила, а кричала. Сдержанности ее хватило только на то, чтобы дождаться ухода доктора. – Ты ведь можешь…
Тот ответил что-то очень тихо, встал из-за стола и ушел, а Евдокия расплакалась. Она сидела рядом с Виктором, гладила его по голове, и горячие слезы падали ему на щеку. Хотелось утешить, сказать, что он не боится, но сил не было, и Виктор просто смотрел.
Вечером или утром – он уже не мог понять – вернулся Игнат, но не один, а с татарином. Виктор видел его раньше на острове. Татарин вежливо кивнул Евдокии, подошел к Виктору, стянул одеяло, ощупал ногу. Больно уже почти не было, только гноем запахло очень сильно.
– Я попробую, – сказал татарин и вытащил диковинный нож с длинным узким лезвием и костяной рукоятью. – Сначала надо выпустить гной. Будет больно. – Он посмотрел в глаза Виктору. – Ты меня слышишь?
Он кивнул. Боли за последнее время было столько, что Виктор почти перестал ее чувствовать.
– Мне понадобится Полозова кровь. – Татарин искоса посмотрел на Игната. – Немного, размером с дробину. Дашь?
Игнат кивнул, поддернул рукав, посмотрел на браслет на своем запястье. Раньше Виктор никакого браслета не видел, хоть и работал с Игнатом плечом к плечу.
– Выдержишь? – спросил мастер Берг, но не у Виктора, а у Игната.
– Мы не на озере, да и до полнолуния еще далеко. Надо только его расклепать.
Мужчины вышли из комнаты, с Виктором осталась только Евдокия.
– Все будет хорошо. – Она улыбнулась. – Ты поправишься.
Игнат с Татарином вернулись быстро. Или это Виктор снова провалился в беспамятство. Все, что было потом, он помнил обрывочно. Докрасна раскаленное лезвие ножа, запах горелой плоти, боль, забвение и снова боль, но уже не от ножа, а от льющегося прямо в рану расплавленного серебра. Он думал, что сил нет и на то, чтобы дышать, но сил хватило даже на крик. Жидкое серебро растекалось по жилам, выжигало изнутри и не позволяло потерять сознание, невидимыми нитями привязало к реальности.
– Три дня будет очень плохо, – сказал татарин, вытирая ветошью окровавленный нож. – Если выдержит, будет жить.
Виктор знал, что не выдержит. Потому что выдержать такую боль не может никто.
Но он выдержал. Три дня и три ночи нестерпимых, не прекращающихся ни на мгновение мучений. Голос он сорвал от крика в первый день, оглох во второй, ослеп на третий…
Четвертый день прокрался в комнату мутным серым рассветом, погасил свечу, горящую в изголовье Викторовой кровати, взъерошил волосы прохладной лапой сквозняка, улегся на грудь старым одноглазым котом, замурлыкал, и Виктор в одночасье почувствовал себя живым. От света, запахов и звуков закружилась голова. Когда он попытался привстать, потревоженный кот предупреждающе выпустил когти, но мурлыкать не перестал.