Чудо с тонкими прозрачными крылышками, с тельцем, состоящим из смеси темного аквамарина и ослепительно-белого пигмента с вкраплением искрящегося на солнце золотого песка, казался дороже всех вычурных украшений, даримых мужем, который соблюдал негласное правило - с каждым годом изысканнее, изощреннее и богаче. Чтобы не упасть лицом.
Я носила его холодные дары исключительно на приемы, чтобы не обидеть, не лишить статуса.
По щекам Виктории извивающимися змейками поползли слезы. Не замечая их, она прикрыла глаза и продолжила рассказ:
- Дорогая Мария Сергеевна, скоро закончится эта история. Мы подошли к финалу, неожиданному и трагическому.
"Венеция с высоты полета похожа на змеиные головы, замершие в последнем поцелуе-укусе. Это символично", - так сказал мне Гай в тот вечер.
Но исхода ничто не предвещало. Мой вещий голос молчал, затуманенный пеленой влюбленности. Волшебный фонарик в горле ни разу не вспыхнул, не ожил, предательски угас.
После сумбурного ужина в маленькой пиццерии на калле дель Меццо, прошедшем в скрытом томлении, в предвкушении неизбежности, в спешке, после не запомнившегося путешествия на катере до садов Джудекка Гай распахнул дверь номера в "Киприани", почтительно отошел на шаг и пропустил меня внутрь.
Его сьют был роскошен. Из окон гостиной открывался прекрасный вид на фиолетовую, тонущую в сумеречной дымке лагуну и город, над которым багровела в закатных лучах колокольня Святого Марка.
Тяжелые гардины из шоколадного муслина с золотой вышивкой обрамляли карнизы, в глубине полутемной гостиной призрачно мерцало зеркало, старинные кресла с позолоченными резными спинками приглашали присесть в эркере и полюбоваться незабываемым видом на канал, на обитых шелками стенах красовались копии картин Каналетто. Нежные орхидеи, капризно изогнувшиеся в вазе, застыли на столике перед украшенным витой ковкой балконом. Я фиксировала в памяти детали интерьера, пока Гай наполнял бокалы холодным ламбруско, кинув в каждый по ягодке малины.
Он подошел ко мне с запотевшим бокалом и с обезоруживающей улыбкой солнечного клоуна. Его глаза, не отпускавшие весь вечер, продолжали читать меня подобно открытой книге. Я позволила ему проникнуть в душу, пригласила его с желанием.
Мы сидели в креслах напротив окна, любуясь водной палитрой. Закат отчаянно смешивал краски. Сумеречный маренго перетек в насыщенный лиловый, потом в глубокий индиго с неожиданными озорными всплесками перламутровой жемчужной лазури, разбегающейся по водной ряби при легком порыве ветра.
Завороженные непрекращающимся цветовым интермеццо, мы молчали, думая каждый о своем.
О том, что жизнь изменилась навсегда, предложив два пути. Каждая клеточка моего тела вибрировала от возбуждения и восторга, от испуга и предвкушения. Чувства, взаимно уничтожающие друг друга, метались обожженными мотыльками. Я была не в силах мешать рождению любви.
О чем думал мой визави, было скрыто…
Скользящие души. Viva Venezia! Окончание
- Знаешь ли ты, что с высоты птичьего полета островная Венеция походит на поцелуй влюбленных друг в друга змей? - разорвал тишину вкрадчивый голос.
Я вздрогнула и подняла на Гая влажные глаза.
Он не смотрел на меня, его задумчивый взгляд продолжал скользить по волнам стемневшей лагуны.
- Карнавал имеет особое значение для меня. В этом году он символизирует шесть чувств, соответственно шести основным сестьере - районам. По воле судьбы остров Джудекка символизирует Осязание (Легкая приятная дрожь пробежала по моему телу.), а площадь Марка - Ум, но отцы города под этим названием скрыли Интуицию. Наша встреча с тобой предопределена судьбой.
Я не сводила с него глаз, ловила каждое движение, каждый вздох. Я безумно желала его. Он это чувствовал.
Гай приподнял уголок рта и, выпив остатки вина, поймал губами ягоду, медленно прожевал и поставил бокал на столик.
Сердце мое зашлось от восторга.
- Помоги разгадать одну тайну. То, что происходит сейчас, не случайно. Я шел к этому моменту долгие годы. Напротив меня сидит прекрасная женщина, нет, лукавлю, женщина почти божественная. Дар возвышает тебя над обычными людьми.
Я слушала в недоумении. Какой дар? Наоборот, утрата моей способности сделала меня обычным и самым счастливым человеком. Я лелеяла надежду, что она не вернется, и я проживу остаток жизни без многоголосого гомона в голове, без тревожной лампы.
- Мне нужна твоя помощь. Особое видение.
Гай не сводил с меня пристального взгляда. Его синий глаз мертвой хваткой вцепился в меня. Странная ситуация: он просит о помощи ту, которая пять дней живет свободно, подобно миллиардам смертных, не видящих и не слышащих…
- Просто закрой глаза и расслабься. Доверься мне. Можешь облокотиться на спинку кресла. Сейчас важно, чтобы ты полностью отвлеклась от внешнего мира и прислушалась к внутреннему голосу. Верни его!
Я еще сомневалась, отказаться или нет, но Гай встал и подошел сзади к спинке моего кресла. Его руки коснулись волос, убирая с лица непослушные пряди; мужчина нагнулся, обжигая мою щеку своим дыханием. В тот же момент приятная судорога настигла тело, обдала жаркой волной и сжала подобно пружине.
- Сиди спокойно. Просто закрой глаза, расслабься и взлетай. Ты же умеешь летать. Ничего не бойся - лети за горизонт, моя белоснежная голубка.
Его руки нежно погладили лоб, медленно спустились к шее, продолжили плавные круговые движения, захватывая плечи. Внутри меня постепенно разгорался огонь. Гай был искусен в ласке, он поддерживал пламя на безопасном расстоянии, позволив вспыхнуть лишь маленькой свече, спугнувшей морок, на время затянувший мой разум. Свет пробудил утраченную чувствительность, вернул хрустальную ясность сознания.
Я вновь ощутила первопричину каждой мысли, рождающейся в голове, отправной пункт каждого явления, я стала прежней, способной сканировать реальность вокруг, за исключением одного человека, руки которого лежали на моих плечах.
Он оставался для меня тайной. Тогда меня это не смутило. Я боялась одного - ошибиться в нем, а еще больше - его потерять.
Он взял мою руку, сплетая пальцы, и создал контакт. Не прерывая его, мы переместились на ковер. Наши взгляды создали второй замкнутый круг. Я видела лишь правый умоляющий глаз, сконцентрировалась на его небесной глубине, сознательно избегая пустого, затянутого непроницаемой пленкой ока, словно за ним притаилась неведомая опасность.
Пристально глядя на меня, Гай начал тихий рассказ:
- Много минуло лет, пронеслись века с того момента, как Черная Регина передала преемнице - ребенку, принятому на свет у погибшей в родах матери, - особую вещь. Медальон принадлежал девочке до окончания ее земной жизни и проследовал дальше, передаваемый от матери к дочери.
Последним владельцем медальона стала несчастная Анна Кляйнфогель, казненная по обвинению в колдовстве, жительница затерянного в горах швейцарского Дизентиса.
Бедная женщина ухаживала за женой местного старосты Иоганна Пруста и прислуживала в его доме. Но была оговорена и признана ведьмой, якобы желающей извести весь род благородного и влиятельного члена общины с целью женить его на себе. Простолюдинка понесла от своего хозяина.
После недолгого судебного разбирательства, на волне неконтролируемого мракобесия, бедная женщина и ее еще не родившийся ребенок были казнены на площади перед монастырем в канун Пасхи.
Мерзкая экзекуция произошла в просвещенном веке Гете и Вольтера, а не в далеком мрачном Средневековье.
Несчастная Анна Кляйнфогель вошла в историю как последняя казненная в Европе ведьма. (На самом деле это творческий вымысел. Последняя "ведьма", Анна Голди, казнена в Швейцарии в местечке Гларус в 1782 году. - Прим. авт.)
Невинная душа покинула обезумевший мир смиренно, без слов проклятия, хотя присутствующие на казни ханжи были вполне их достойны. Бедняга умерла, унеся в заоблачный мир тайну медальона. Доподлинно известно, что на шее несчастной его не оказалось, значит, подарок ведьмы был спрятан…
- Зачем тебе этот медальон, Гай? - оборвала я его увлекательное повествование, приоткрыв на мгновение глаза.
- Он нужен нам с тобой. Все изменилось в тот момент, когда я заметил прекрасную убийцу и спас голубя от смерти. Позволь мне быть рядом с тобой, быть кем угодно: смиренным слугой, невидимым спутником, тенью, позволь надеяться на большее.
Сладкий голос шелестел над ухом, обволакивал нежной паутиной, успокаивал, расслаблял, рождал безумные желания, качал на волнах иллюзий. Звучал подобно музыке, пробуждая шаг за шагом мою темную половину.
- Как выглядел загадочный медальон?
- Две переплетенные в укусе-поцелуе змеи, сцепившиеся хвостами и образовавшие собой цифру "восемь". Две змеи, ставшие прототипом спирали, обозначающие вечную жизнь, бесконечное перерождение. Для одних - изобильный урожай, собираемый из года в год, достаток, процветание, благополучие семьи. Для других - стремление к совершенству, к спиральному развитию, к осознанию тайн Вселенной. Это был символ уснувшего в людской памяти шумерского бога Энке, прародителя человечества, ремесленника. Энке создал образ спирали как основу жизни, как бесконечность поиска пути.
Две змеи, смертельно жалящие друг друга и бесконечно влюбленные… Каждый понимал символ по-своему, как и рассматривал свою жизнь. Пессимизм и оптимизм. Черное и Белое. Свет и Тьма. Лед и Пламень.
Маша, слушая рассказ Виктории, невольно содрогнулась. К горлу подступила тошнота. Перед глазами мелькнули переплетенные змейки, потные, горячие, оживающие при каждом сокращении спинных мышц. Татуировка на спине Дениса, безумно привлекательная и возбуждающая.
Тоска сжала обручем ее обескровленное сердце. Скрипнув зубами, бедняга из последних сил отогнала наведенный морок.
Всегда внимательная рассказчица на сей раз была настолько увлечена воспоминаниями, что ничего не заметила.
- Думаешь, душа ее не упокоилась? Она же не прокляла своих палачей…
- Хроника умалчивает об этом. История поколений, участвовавших в казни, свидетельствует об обратном.
Все виновные в смерти Анны постепенно, шаг за шагом, расплачивались - кто физическим, кто душевным здоровьем. Остальных ждало разорение или острог.
Ушедшая отомстила своим обидчикам, что является доказательством ее периодического появления в реальном мире. Предвосхищу твой вопрос: потомки Пруста, главного обвинителя, до сих пор проживают в Швейцарии, и неожиданное безумие сорокалетней Урсулы Пруст, последней из рода, - тоже неспроста.
- Присутствия покойной я не чувствую. Могла бы помочь любая вещь, принадлежащая несчастной, но по истечении столь долгого времени, полагаю…
- Тише, мой ангел. Закрой глаза, слушай меня. Практичные швейцарцы даже из легенды о последней казненной ведьме могут извлечь выгоду. Жадные до денег гномы организовали музей в бывшем доме старосты Пруста, развратника и доносчика. Там есть небольшая экспозиция, посвященная несчастной Анне, на которой представлено несколько вещей, якобы ей принадлежавших. Вот этот гребень, по утверждению экскурсовода, был снят с головы умершей женщины. Мне пришлось на время позаимствовать милое украшение.
Я не смотрела на Гая, но была уверена, что в этот момент на его лице мелькнула озорная улыбка.
- Несмотря на безжалостное время, он до сих пор прекрасен и достаточно ценен. Скорее всего, это украшение было подарено Кляйнфогель богатым вельможей или перешло по наследству.
Я открыла глаза и взглянула на маленький резной предмет в руке Гая.
Гребень из темной кости был очень красив. Он сохранил остатки перламутровой инкрустации с небольшим зеленым камушком посередине. Изумруд служил тельцем летящей птички со сломанным крылышком.
- Милая, возьми его, - услышала я просьбу и, не раздумывая ни секунды, протянула руку. Гай затаив дыхание положил безделицу на ладонь и отодвинулся в сторону.
Я осторожно накрыла гребень другой рукой, встала с кресла и подошла к окну, за которым царила абсолютная Тьма, накрывшая город.
В огромном стекле я видела лишь отражение свое и Гая, замершего в ожидании.
Гребень молчал. Я закрыла глаза, вновь прислушиваясь к ощущениям.
Ничего.
Звенящая пустота подобно панцирю сомкнулась вокруг меня. Тревожная кнопка не давала о себе знать.
Странно… Почему я не вижу хозяина этой вещи? Возможно, потому, что впоследствии она побывала во многих руках, оставивших на нем отпечатки? Вещь молчит, ведь последним его хозяином был Гай, он рядом, а если…
Решение пришло интуитивно. Подобрав волосы, я закрепила их сбоку гребнем, и вдруг внезапная молния пронзила тело. Схватившись за рвущееся от невыносимой боли горло, я упала на пол и начала биться в судорогах, в безуспешных попытках вздохнуть.
Гай в испуге подскочил ко мне, быстро выдернул гребень из волос и, прижав своим телом к полу, попытался остановить припадок.
Постепенно страшная, режущая боль утихла. Открыв глаза, я столкнулась с тревожным взглядом склонившегося надо мной мужчины. Его жаркое дыхание обожгло мои губы. Забывшись, я потянулась и дотронулась до них. Быстрая ответная ласка вернула меня к жизни. Наш первый поцелуй длился несколько мгновений, навсегда оставшихся в моей памяти.
Он помог мне подняться на ноги и предложил сесть. Я отказалась. Стоя напротив черного зеркала окна, внимательно разглядывала наши отражения. Мой дар вернулся вместе с незнакомкой, чей полупрозрачный абрис плыл над полом мерцающим свечением.
Появление гостя всегда вызывает легкую аритмию и незначительное расстройство сознания, выражающегося в диалоге со званым или незваным, порой навязчивым, фантомом, присутствием в сознании его мыслей, сумбурных, перекликающихся, взаимоисключающих.
Я повернулась к Гаю, готовому в любой момент прийти на помощь, мельком скользнула взглядом по тому месту, где в стекле отражалось светлое пятно. Кроме нас двоих в номере никого не было. Но присутствие духа подтверждалось трепещущим в груди сердцем, хаотичностью мыслей и отпечатком режущей боли в горле.
- Ей отрубили голову. Среди собравшихся было немало напуганных происходящим детей. Их плач до сих пор звучит в ее ушах. Все так? - вопрос предназначался Гаю.
Он молчал.
- Ты мне не сказал, каким образом она была казнена. Почему?
Ответ был очевиден: он проверял меня. Обиды я не почувствовала. Ведь в фантастическую историю кольца я также верила лишь отчасти, поэтому он имел право сомневаться в моих способностях медиума.
- Итак, что бы ты хотел услышать от Анны Марии Кляйнфогель, дочери последней ведьмы Шварцвальда? Спрашивай…
- Самая счастливая и самая страшная ночь моей жизни казалась вечной, воспоминания о ней навсегда здесь, - тонкая кисть Виктории легла на грудь, - как незаживающий ожог, как шрам…
Его ласковые руки исследовали мое тело сантиметр за сантиметром, раскрывая на нем дотоле неизвестные точки, от прикосновения к которым меня скручивала сладкая мука, прерываемая его поцелуями. Мы занимались любовью, пока силы не иссякли. Вспотев от жаркой страсти, я удовлетворенно откинулась на прохладный шелк, предоставив разгоряченное тело ветерку, веющему с канала.
Голова Гая устало лежала у меня на груди, а правая рука продолжала нежно поглаживать мой сосок. Я дотронулась до нее, желая отдохнуть от непрекращающейся любовной гонки, и оторопела. Кольцо, надетое на безымянный палец его потной руки, было обжигающе ледяным, будто с мороза.
От неожиданности я вскрикнула.
Застигнутая врасплох рука, сжатая в кулак, моментально исчезла за спиной приподнявшегося надо мной Гая. На его губах играла зловещая улыбка. Он навис надо мной, сверля взглядом и хищно оскалив зубы.
Недоумение, переросшее в страх, продлилось недолго. Он чмокнул меня в нос и громко, от души, расхохотался:
- Испугалась?!
Не в силах сдержать смех, я перевернулась и уселась на Гае верхом, поймала его руку и с опаской дотронулась губами до кольца. И удивилась вновь: кольцо на этот раз было теплым, как и его нежные пальцы, которые требовательно заскользили по губам, проникая в рот.
Что заставило меня попросить его об этом? Не знаю. Словно мое тело подсознательно жаждало более острых ощущений, молило о запретном.
- Можно я сниму его? - И, не дожидаясь согласия, обильно намочив слюной палец, стянула зубами массивное кольцо.
В следующее мгновение я уже лежала на спине, бездыханная, до смерти испуганная, придавленная телом Гая, ставшим словно каменное.
Не понимая, что происходит, я беспомощно постанывала, пытаясь освободиться, но его грудь быстро выжала воздух из легких, а жадные губы, вцепившись в мои, не давали шанса вздохнуть.
В голове послышался нарастающий звон, в глазах замелькали разбегающиеся круги, сознание неумолимо уходило.
Я судорожно хваталась за разлетающиеся во все стороны обрывки мыслей.
В тот момент, когда я уже прощалась с жизнью, он перестал закрывать мой рот и дал возможность глотнуть воздуху. Слегка приподнялся.
Высвободившись из-под его неподъемного тела, я вскочила. Но головокружение заставило меня присесть на край кровати. Надсадный кашель разрывал легкие, не давая возможности отдышаться.
Немного придя в себя, я в недоумении повернулась к лежащему рядом Гаю, но вопрос замер на губах.
Что-то изменилось в нем. Он выглядел по-другому. Волосы потемнели, черты лица стали мягче и соблазнительнее, губы пухлее. Острый кончик языка призывно скользил по ним, приглашая присоединиться к его плавным движениям.
Но самое главное отличие было в глазах.
Они горели вожделением, удивительным мерцающим огнем, призывали меня продолжить ласку, они ждали.
Подобно завороженному кролику, я наклонилась над его новым прекрасным лицом и погрузилась в пламень очей. На задворках осталась последняя разумная мысль: "Они изменили цвет".
Дрожа от возбуждения, с намерением идти в мир боли, я слилась в жадном поцелуе с незнакомым существом, обжигающим антрацитовыми очами, без единого следа уродливой белой пленки.
Рядом со мной был не Гай. Но это новое нечто стало смертельно желанным для меня. Раз и навсегда.
В ту ночь я получила приглашение в его персональный ад, оставивший на душе и теле клеймо, не проходящий след от раны, прочерченной ледяным когтем.
Вернувшись, я ищу любую возможность упасть в бездну… Лед и Пламень… Свет и Тьма…
Маша нахмурила брови: рассказ пациентки превратился в бессвязный бред. Она уже собиралась прервать его и вызвать дежурную, как Виктория вскочила с дивана. Ее голос задрожал от волнения:
- Умоляю, дослушайте меня! Не надо аминазина. Скоро конец затянувшейся истории, так напугавшей вас и лишившей разума меня.
…Звуком, вернувшим меня из приторного лабиринта страстей, был шум пылесоса. Монотонный гул развеял темные иллюзии, страхи, надежды, неосуществленные желания, продолжавшие терзать меня в тяжелом забытьи, в которое я погрузилась к утру, обессиленная, обескровленная, полуживая.