- Небольшая потасовка. Не беспокойтесь. Там просто царапина. Говорю же, она в опасности. Эту девушку преследуют некие довольно неприятные… личности. У нее никого нет.
Мистер Уолш с новым беспокойством посмотрел на Бекки.
- Не могу представить, что Роберт или Бел отказали бы этой девушке в помощи, особенно учитывая их заботу о бедных.
- Я обещал его светлости, что в его отсутствие не допущу никаких ваших… эскапад.
- Никаких эскапад, слово чести! - Алек поднял правую руку. - Это не для меня, для нее. Роберт бы ни за что не оставил бедную молодую даму в беде. А что касается Бел, то она сейчас размером с амбар. Ей ведь скоро рожать.
- Ох, сэр! - замахал руками дворецкий.
- Но ведь это правда. Пройдет много месяцев, прежде чем она сумеет влезть в свои наряды, а ктому времени весь ее гардероб в любом случае выйдет из моды. Имейте же сердце, старина. Ведь никакого убытка! Мы оба знаем, что у герцогини по крайней мере две комнаты набиты платьями.
- Ну хорошо, - сдался Уолш, поджал губы и снова посмотрел на Бекки, но на сей раз из-под привычно высокомерной маски мелькнул сострадательный взгляд. - Я вызову на помощь одну из горничных. Это может оказаться нелегким делом, - вздохнул он. - Туалет вашей молодой леди, - с нажимом добавил он, - в полнейшем беспорядке.
В битве между гордостью и практичностью последняя победила.
Наконец в чемодане оказалось все необходимое, от чулок, сорочек и нижнего белья до шелкового палантина, лайковых перчаток, двух шляп с широкими полями и маленькой шляпки с козырьком, желтого зонтика, четырех простых утренних платьев, нескольких нарядов на выход, обеденных платьев, платьев для прогулок и дорожных костюмов.
Далее последовал роскошный завтрак в светло-голубой утренней гостиной, где им прислуживали несколько ливрейных лакеев. В белых париках слуги прошествовали в высокие белые двери, внесли подносы с кофе, чаем, свежим апельсиновым соком, булочками. Под крышками блюд прятались сосиски, бобы, яйца и горячие тосты с маслом.
Одетая в свободное дневное платье из узорчатого муслина, Бекки бросила на Алека выразительный взгляд. Он уже избавился от окровавленной рубашки и куртки и надел кое-что из гардероба своего брата. Одежда сидела отлично, но Алек жаловался, что она "скучная, скучная, скучная"!
"Безупречный герцог", как, по словам Алека, называли Хоксклиффа, одевался слишком консервативно по сравнению с более живым стилем его младшего брата.
Алек ленивым жестом велел лакеям ставить подносы с едой на стол, а не на буфетную стойку. Бекки видела, он привык, чтобы ему прислуживала толпа лакеев.
"О Господи, - думала Бекки, - если бы я так прожила всю жизнь, то тоже стала бы испорченным ребенком".
Завтрак поднял им настроение. Алек поглощал огромные количества еды и кофе, а Бекки обнаружила, что аппетит у нее куда лучше, чем она ожидала.
- Кто это? - спросила она через некоторое время, кивнув на портрет над алебастровой каминной полкой, где была изображена величественная дама с лукавой искоркой в темных глазах.
Алек помолчал, едва взглянув на картину.
- Это мама. Она ушла, когда я был подростком. - И продолжил завтрак.
- Ушла?
Молодой человек пожал плечами.
- Умерла. Такие дела. Бекки была поражена.
- Как так? Умерла или ушла?
- И то и другое. Ушла, потом умерла. - Он вытер уголки рта льняной салфеткой и холодно осведомился: - Ты действительно хочешь знать или просто так спрашиваешь?
Бекки нахмурилась, с удивлением глядя на Алека.
- Думаю, действительно хочу знать. Алек налил себе еще чашку кофе.
- Очень романтичная история, - проговорил он с насмешливым безразличием. - Когда мне было четырнадцать лет, она ударилась в авантюру со своим возлюбленным, маркизом Карнартеном, своей "истинной любовью". Он - отец двух моих братьев-близнецов, Дальмена и Люсьена. Строго говоря, сводных братьев.
Бекки смотрела на него огромными глазами.
- Мама и лорд Карнартен бежали во Францию спасать детей аристократов от гильотины. Многие их друзья в Париже были убиты толпой. Их детей спрятали слуги, и никто не знал, что с ними сталось. Мама считала, ее долг - помочь отпрыскам казненных друзей, а потому она попыталась их разыскать и привезти в Англию.
Речь Алека показалась девушке странной, словно бы он, не вдумываясь, заучил ее наизусть.
- Вместе они совершили несколько рейсов через Ла-Манш, привозили детей на корабле Карнартена. А однажды она не вернулась, - бесстрастно сообщил он. - Должно быть, ее поймали и поставили перед французским расстрельным взводом.
Бекки едва не вскрикнула.
- Карнартен тогда был занят с контрабандистами, которые позволяли им заходить в свои порты, и не успел ее спасти.
- О Господи! - Бекки положила вилку и переводила взгляд с Алека на лукаво улыбающуюся с портрета герцогиню. - Ужасно, это просто ужасно. Я не знаю, что сказать.
Алек напряженно смотрел ей в глаза. Он совсем не выглядел расстроенным, но такая потеря, конечно, должна причинять ему боль.
- Ты не скучаешь по ней? - мягко спросила Бекки.
- Пожалуй, нет, - отвечал Алек.
Пораженная Бекки смущенно смотрела на Алека. Он вертел в руках вилку.
- Ты выглядишь шокированной.
- Я действительно потрясена.
- Что ты думаешь об этой истории? Девушка осторожно покачала головой:
- Вы, городские жители… вы другие.
- Тебя не слишком шокирует история с маркизом? - легким тоном спросил Алек, откидываясь на спинку кресла в расслабленной позе. - Видишь ли… Мне неприятно это говорить, но у нас у всех разные отцы. Понятно, за исключением близнецов, которые явились в комплекте. И еще Роберта с Джесиндой, которые оба являются его отпрысками. - И Алек кивнул на портрет чопорного мужчины с несчастным выражением лица, который висел на противоположной стене. Под портретом на золотой пластине было написано: "Восьмой герцог Хоксклифф". - Бедный хлюпик, - продолжал меж тем Алек таким тоном, словно говорил о чужой семье. Несколько мгновений он смотрел на портрет герцога. - Он в жизни не сказал мне ни одного слова, но по крайней мере соблюдал приличия и признал нас всех как своих детей. Не мог пойти на скандал, знаешь ли.
Бекки едва не поперхнулась чаем и закашлялась.
- Т-т-ты говоришь, что он не был твоим настоящим отцом? - осторожно спросила она.
- Нет, малышка, - с ухмылкой протянул он. - Мой настоящий отец попался на глаза матери однажды вечером, когда вышел на сцену "Друри-Лейн" в роли Гамлета.
Бекки не была склонна к обморокам, но если бы была, то сейчас наступил самый подходящий момент, чтобы попросить нюхательную соль.
- К-как, актер?
- Вот именно. - И он улыбнулся притворно-сладкой улыбкой. - Его имя сэр Филипп Престон-Лоуренс. Во времена его славы от него сходили с ума все лондонские дамы. Говорят, я очень на него похож. - Алек пожал плечами и отхлебнул кофе. - Не знаю. Никогда его не видел.
- Понимаю. - Бекки опустила взгляд в чашку. Алек рассмеялся.
- Вот теперь я тебя шокировал.
Она посмотрела на него с сомнением.
- Так ты все придумал? - Бекки уже знала, что он любит мистификации.
- Боюсь, что нет, любовь моя. Это истинная правда, - отозвался он со светской улыбкой. - В обществе все об этом знают. Но все же мой отец получше папаши Джека. Джек родился вторым. Это был первый проступок матери. И видит Бог, крупный проступок. Она долго обдумывала, как отомстить его светлости, когда узнала о его любовнице.
Бекки вопросительно взглянула на Алека, собираясь с духом, чтобы услышать продолжение.
- Настоящим отцом Джека был профессиональный борец по имени Килларни Крушер, "таран" Килларни.
- О Господи! - Бекки прикрыла рот ладонью.
- Но зато Джек унаследовал от него борцовский дух. И пару кулаков размером с пушечное ядро. И это оказалось очень кстати, потому что они ему пригодились, когда в школе пришлось без конца драться со всеми парнями, которые обижали нашу дорогую мамочку, называя ее хоксклиффской блудницей.
Бекки ахнула и на мгновение прикрыла глаза. Возможно, жизнь Алека была не такой уж безоблачной, как ей показалось с первого взгляда.
Сам Алек развалился в кресле и наблюдал за ней с видом полного удовлетворения, но когда он бросил еще один будто бы беззаботный взгляд на портрет матери, в глазах его отразилась застарелая обида.
- Ты… Ты был с ней близок.
- Близок? - Алек помолчал, глядя в пустоту. Потом помотал головой, прикрыв глаза длинными ресницами. - Она была для меня луной и солнцем, всем на свете, - чуть слышно сказал он через минуту. - А я был ее любимцем. - И он улыбнулся Бекки странной улыбкой.
Бекки смотрела на него, и у нее щемило сердце. В его синих глазах плескался подавленный гнев. Бесстрастный голос звучал на пределе.
- Она часто крепко обнимала меня и говорила: "Ты единственный, кто когда-нибудь меня любил, солнышко".
- Должно быть, ты был потрясен, когда она умерла.
- О нет. Я не был потрясен. Я был в ярости. Я говорил ей, чтобы она не уезжала. Там было слишком опасно. Но ее светлость, как всегда, делала то, что хотела и с кем хотела. За тебя, Джорджиана. Ты не была трусихой. Это я могу утверждать точно. - Он приподнял кофейную чашку и посмотрел на портрет. Ирония, прозвучавшая в его голосе, чем-то напомнила Бекки шпагу дуэлянта. Она видела боль в его синих глазах, так тщательно скрываемую за небрежной лихостью манер.
Она на минуту отвернулась от его горькой и такой далекой улыбки и прикрыла глаза. Если они действительно вместе в этом деле, думала Бекки, то ей следует обращаться с ним мягче. За этим безмятежным фасадом скрывается куда более чувствительный и уязвимый человек, чем ей показалось вначале.
- И все же, Алек, что бы ты ни говорил, - начала Бекки, не поднимая глаз от чашки, - не все женщины живут лишь для себя.
Он положил на стол газету и посмотрел на Бекки жестким, испытывающим взглядом. Горечь как будто ушла из его глаз.
Он улыбнулся портрету матери и произнес:
- Слышала, мама? Бекки Уорд этого не одобряет.
Через некоторое время Алек оставил Бекки отдыхать в одной из многочисленных гостевых спален, а сам занялся приготовлениями к отъезду из Лондона.
Завтра на рассвете они уедут на морской курорт в Брайтон.
Идея состояла не только в том, чтобы обеспечить безопасность Бекки, ведь казаки продолжали прочесывать улицы Лондона, разыскивая девушку. Другой целью Алека была карточная игра. Таким образом он рассчитывал выиграть деньги, необходимые для выкупа ее дома. Для этого ему надо было попасть в круг богатых игроков, делающих крупные ставки. Лондонский сезон кончился. Самые известные картежники модного света переезжали на лето в Брайтон, как делали это каждый год.
Алек считал, что, по всей вероятности, рано или поздно Курков тоже там объявится. Если сам Алек станет играть так, как он умеет, когда бывает в форме, если станет рассчитывать на свою дьявольски умную голову, а не беззаботно полагаться на богиню удачи, тогда, при небольшом везении, он хорошо подготовится к приезду князя.
Алек шел по улице и чувствовал, как воодушевляет его общая с Бекки задача. Он смотрел на мир твердым взглядом. В его походке ощущалась сила и цель. Чтобы уехать из города, требовалось добыть денег, но прежде всего он собирался навестить клубы и провести рекогносцировку.
Изучить врага.
Он намеревался послушать, что говорят в "Бруксе" и "Уайтсе", надеясь уловить какие-нибудь обрывки сплетен об одном русском князе, знаменитом герое войны.
Идти было недалеко. Найт-Хаус находился всего в одном квартале от того участка Сент-Джеймс-стрит, где располагались самые избранные клубы английских джентльменов. Вскоре он уже входил в "Уайте", где он был одним из признанных наследников места в эркере знаменитого Браммеля.
Он, словно хозяин, бродил из одной комнаты в другую, здоровался со знакомыми с привычным видом утомленного превосходства и беспокойного безразличия. Задал несколько вопросов, немного поболтал, просмотрел журнал "Пари". Здесь Куркову были посвящены две страницы. На одной принимались ставки насчет его женитьбы. Спорили, возьмет ли Курков английскую невесту или привезет из России. На другой спорили, к какой партии он присоединится - к вигам или к тори.
Интересно.
Алек уже собрался уходить и попытать счастья в "Бруксе", когда в большом клубном кресле заметил величественного русского посла. Граф Ливен держал в одной руке папку с документами, а в другой кофейную чашку.
Алек улыбнулся ленивой улыбкой и подошел к этому добродушному, проницательному дипломату. Они были немного знакомы, в основном через графиню Ливен, которая за время пребывания своего мужа в должности царского посла при королевском дворе сумела стать одной из самых заметных светских львиц лондонского большого света.
Алек всегда восхищался Ливеном за мягкую терпимость по отношению к этому дракону в юбке - своей жене.
Высокая, элегантная, чрезвычайно аристократичная, графиня была отпрыском одного из первых семейств России и, казалось, полагала, что способна править как Россией, так и Англией куда лучше, чем неуклюжий регент или же нервный, вечно сомневающийся император. Говорят, эту женщину боялся сам Веллингтон.
Если удавалось, то Алек ее избегал, а если нет, то обращался с ней как с хрустальной вазой и в глубине души испытывал тайное сострадание к этому толстяку - ее терпеливому мужу, особенно с тех пор, как в городе появился князь Курков. С момента, когда князь ступил на английскую землю, для графини Ливен стало делом чести обеспечить ему успех в свете. Алек опасался, что она слегка неравнодушна к своему земляку.
Ее собственный любимый брат стал героем войны, и если графиня вообще имела слабости, то это была любовь к мужчинам в военной форме. Сам граф Ливен имел чин генерала, хотя Алек с трудом представлял, как столь грузный ныне посол мог вести войска на штурм. У графа были стриженые редеющие волосы и утиная походка. Из-за округлой фигуры он с некоторым трудом втискивал тело в клубное кресло. Однако, несмотря на свои размеры, этот русский обладал жизнерадостным темпераментом, а его любезность могла соперничать лишь с тонкой остротой его шуток.
- Здра-зтву-тиа. - Алек с трудом выговорил русское слово, - господин посол. - И поклонился.
- А, лорд Алек, - с добродушной улыбкой воскликнул посол. - Рад вас видеть.
Алек ответил ему озорной усмешкой, благодарный брату Люсьену, полудипломату, полушпиону, за те немногие русские слова, которые почерпнул у него несколько лет назад, чтобы выманить у графини Ливен приглашение в "Олмак" для одного из своих не столь богатых друзей.
- Я вижу, вы заняты, сэр, но нельзя ли мне на минутку воспользоваться вашими познаниями для нужд одного пари.
- А, пари, Слышал, слышал. Говорят, вы ими увлекаетесь.
- Боюсь, слишком сильно. Они посмеялись.
- Вы лучше меня разбираетесь в таких вещах, лорд Алек, - признался посол. - Прошу вас, присаживайтесь. Так чем я могу вам помочь?
Алек принял приглашение, изящным жестом отбросил полы фрака и опустился в кресло рядом с графом.
- Известно ли вам, что в данное время у нас в журнале принимаются ставки на два пари относительно одного из ваших соотечественников? - спросил Алек с лукавой усмешкой в глазах.
- О да. Курков. - Улыбка графа стала несколько напряженной, в глазах появился холод. - Весь мир только и делает, что судачит о его подвигах.
- Я как раз обдумываю, на что поставить. Видите ли, я привык всегда наводить справки.
- Очень разумно.
- Так как, виги или тори? Что он предпочтет?
- Виги, - безапелляционно заявил посол.
- Графы Толботы всегда были тори. Ливен спокойно покачал головой.
- Возможно. Но верьте моим словам, Курков будет голосовать за вигов. Чтобы угодить императору, - понизив голос, добавил граф.
- Понимаю. Что ж, отлично. - Алек осторожно улыбнулся. - А как насчет выбора невесты? Русская или англичанка?
- Англичанка. Я бы поставил на англичанку.
- А почему?
Ливен посмотрел на Алека со странным выражением мягкого сожаления и придвинулся чуть ближе.
- Позвольте, лорд Алек, я кое-что расскажу вам о нашем князе Куркове. В данный момент в Лондоне он куда популярнее, чем в Санкт-Петербурге.
- Ах так? Я полагал, что он любимец двора. Друг детства царя и все такое.
- Был, лорд Алек, был, - негромко поправил Алека Ливен.
- Угу, - промычал тот, напряженно глядя на посла. - Расскажите же.
- Ну, это всего-навсего придворные сплетни, но… - Ливен улыбнулся, изящно кивнул проходящему мимо знакомому и продолжал разговор с Алеком, поглядывая по сторонам острым, проницательным взглядом. - Похоже, несколько месяцев назад Курков в своих отношениях с императором нссколько перешел границы. Сам я этого не слышал, но говорят, что на одном банкете, где присутствовала масса гостей, Курков - заметьте, он был не пьян - так вот, Курков абсолютно хладнокровно обвинил императора в неудачном ведении войны.
- Что?!
- Да-да. В частности, указал на его юношескую доверчивость, которая позволила Наполеону обмануть императора в краткий период после Тильзитского мира. Курков возложил вину за вторжение французов и пожар Москвы непосредственно на его императорское величество.
Алек присвистнул.
- Дьявол побери!
- Самодержцу Всея Руси не принято напоминать: "Я же вам говорил…".
- Но если позволите, милорд… Сам я в политике не разбираюсь… Может быть, Курков прав? Если бы царь не доверял Наполеону, войну можно было закончить, сохранив сотни тысяч жизней с обеих сторон.
Ливен решительно покачал головой, но его взгляд позволил Алеку заключить, что граф отчасти разделяет такую точку зрения.
- На это я не могу ответить. Знаю только, что после этого любопытного заявления император на шесть месяцев сослал Куркова в его сельское поместье. И смею сказать, что, если бы не детская дружба, князь за эту дерзость оказался бы на сибирской каторге.
- Говорят, ваш император великодушен. Должно быть, это правда, - пробормотал Алек. - Значит, князь Курков выберет английскую невесту потому, что скомпрометировал себя в России?
- Именно так.
- И станет вигом, чтобы помириться со своим повелителем?
Ливен кивнул.
- Очень интересно, милорд. Благодарю вас. - Алек помолчал. - Почему у меня создалось впечатление, что вы за ним присматриваете?
- Дорогой лорд Алек, я зорко присматриваю за каждым. Особенно же за человеком, которого так превозносит моя жена.
Алек сочувственно улыбнулся.
- А упомянутый инцидент не беспокоит леди Ливен?
- О Господи, ничуть. Напротив, она согласна с точкой зрения Куркова и еще больше восхищается его "мужеством" потому, что он посмел высказать ее вслух.
- Что ж, - Алек слегка приподнял бровь, - можно лишь восхищаться уверенностью ее светлости в своих понятиях. Вы должны гордиться, что ваша супруга так твердо придерживается своих убеждений.
Ливен негромко рассмеялся этому лестному предположению и погрозил Алеку пухлым пальцем.