- Хорошая идея, - кивнула я. Болеутоляющие придали мне храбрости, и я сказала: - Плохо, что средства массовой информации не участвуют в складчине. В конце концов, они получают выгоду благодаря этим смертям. Они тоже должны что-то пожертвовать.
- Хорошая идея. - Глаза Твайлы загорелись. - Как же я сама об этом не подумала? Что случилось сегодня на участке Тома Алманда? До меня доходили какие-то очень странные слухи. Его мальчишка попал в беду? Привет, Сара, - поздоровалась Твайла, подняв круглое лицо к вошедшей женщине. - Спасибо за помощь, - добавила она, когда эта женщина, которая была постарше Твайлы, сунула в щель ящика пару банкнот.
- Об этом говорят слишком много людей вокруг, - тихо произнесла я. - Никто не просил меня не обсуждать ужасные находки у Тома Алманда, но я не хочу трубить об этом повсюду. Чак Алманд скоро станет парией. Я не буду ускорять этот процесс. Хотя многие сельские жители имеют склонность относиться к животным более практично, чем горожане, множество обитателей Доравилла почувствуют отвращение, когда узнают, что мучили котов, белок и старую собаку… Особенно если коты и собака окажутся чьими-то питомцами. Вряд ли бы вы захотели, чтобы с Чаком ходила на свидание ваша дочь или внучка.
- Шериф говорит, что мы не получим тела еще по крайней мере неделю, возможно и дольше, - сказала Твайла. - Это трудно - наконец-то найти Джеффа и не иметь возможности его похоронить.
- В то же время вы хотите найти улики, которые могут связать его гибель с убийцей.
- Мне не нравится думать о том, что его вскрывают, - заметила Твайла. - Я не могу об этом думать.
Я не знала, что сказать, и уютное, доброе расположение духа, в которое привели меня таблетки, не вдохновляло на поиски ответа. Лучше будет промолчать.
Я посмотрела на многочисленных людей, сидящих на церковных скамьях. Церковь Горы Ида оказалась больше, чем выглядела снаружи. Скамьи блестели от полировки, ковер был новым. В передней части церкви на мольбертах стояли увеличенные фотографии погибших мальчиков, у каждой фотографии лежали цветы. Мне бы хотелось посмотреть на них, поскольку я прикоснулась к каждому из этих подростков своим особенным способом… Но пойти туда казалось грубым и назойливым.
На передних скамьях сидела группка людей в форме из правоохранительных сил. Я узнала по волосам шерифа Рокуэлл и, кажется, заметила Роба Тидмарша, который обнаружил закопанных животных.
Бернардо каким-то образом добрались до церкви раньше нас. Я мельком увидела непокорные рыжие волосы Ксильды - она сидела на несколько скамей впереди, платиновые торчащие волосы Манфреда виднелись рядом с ней. Глядя отсюда, я не сказала бы, что эти двое очень выделялись. Я видела вокруг множество крашеных волос и несколько причесок с торчащими волосами.
Вошел Толливер с лицом, осунувшимся от холода, и бросил в щель коробки двадцатку. Он удивился, увидев, что я сижу рядом с Твайлой, но наклонился, чтобы пожать ей руку и выразить свои соболезнования.
- Мы ценим, что нам позволили воспользоваться вашей хижиной, - сказал он. - Это очень важно - иметь место, где можно остановиться.
А я-то не подумала поблагодарить ее и рассердилась на себя за это.
- Мне очень жаль, что Харпер пострадала, - отозвалась Твайла, и я почувствовала себя лучше, поняв, что не только я забыла упомянуть о чем-то очень важном. - Надеюсь, того, кто это сделал, поймают. Уверена, что это тот же выродок, который убил Джеффа. Я забыла еще кое о чем, - добавила она, вложив в мои руки чек.
Я кивнула и сунула чек в нагрудный карман Толливера. Мы пошли по проходу между скамьями, чтобы отыскать местечко, где можно сесть.
Мы помедлили рядом со скамьей, где в середине были свободные места. Когда сидящие на этой скамье увидели мой гипс, они были достаточно добры, чтобы подвинуться и позволить нам сесть с краю.
- Благодарю вас, - несколько раз произнесла я.
Было хорошо сидеть на мягкой скамье плечом к плечу с Толливером. Мы сидели достаточно далеко от двери, чтобы на нас не веяло холодом всякий раз, когда кто-то входил.
Постепенно говор стих, воцарилось молчание. Двери больше не открывались и не закрывались. Вышел пастор Гарланд. Он выглядел юным и милым. Но его голос отнюдь не был милым или мирным, когда он начал читать цитаты из Библии, которые счел подходящими для этого случая. Он сказал, что выбрал отрывок из Экклезиаста, а потом начал:
- "Всему свое время…"
Все вокруг меня кивали, хотя, конечно, мы с Толливером не узнали цитаты. Мы слушали очень внимательно. Пастор Гарланд имел в виду, что этим мальчикам пришло время умереть? Нет, может быть, он упирал на то, что пришло "время плакать". Теперь наверняка было именно такое время. Остальное он читал из "Послания к римлянам", и красной нитью через его проповедь тянулась мысль о том, что вы должны оставаться чистым в мире, лишенном чистоты. И это казалось жутковато своевременным.
Не было смысла говорить, что убийства являлись событием, к которому паства должна отнестись философски.
Не было смысла говорить, что люди Доравилла должны подставить другую щеку, ведь не собственно пастве был нанесен удар. Их дети были похищены. Никто не предложит других своих детей, чтобы их убили, сколько ни приведи цитат из Библии. Нет, Доук Гарланд был умнее, чем казался с виду. Он говорил людям Доравилла, что они должны стойко переносить случившееся и верить в Бога, дабы пережить тяжелые времена, и Бог поможет им в этих усилиях. Никто не мог оспорить это заявление. Во всяком случае, здесь, этим вечером. Когда на паству смотрели фотографии убитых мальчиков.
На моих глазах помощник шерифа добавил еще два мольберта, но они были пусты. Два мальчика так и остались неизвестными. Я была тронута.
- Это дети нашей общины, - сказал Доук, обведя жестом собравшихся. Потом он показал на пустые мольберты: - А это дети других, но они были убиты и зарыты вместе с нашими, и мы должны молиться и за них.
На одной из фотографий мальчик выглядел решительным и твердым - такой вид всегда принимают подростки на фотографиях школьной футбольной команды. Нахмурившийся юнец, выглядящий таким "крутым"… Я видела его в могиле, избитым и изрезанным, замученным, потерявшим все признаки этой мужественности.
Внезапно трагизм произошедшего стал для меня невыносим, и, когда Доук Гарланд возвысил голос, читая проповедь, из глаз моих хлынули слезы. Толливер вынул из кармана бумажный платок и промокнул мне лицо. У него был слегка озадаченный вид - я никогда не реагировала так во время наших прошлых дел, какими бы ужасающими они ни были.
Мы спели пару гимнов, потом долго молились вслух, одна женщина упала в обморок, и ей помогли выйти на паперть.
Я плыла сквозь службу на облаке болеутоляющих, время от времени плача от чувств, которые не могла сдержать.
Когда помощник пастора - администратор больницы Барни Симпсон - двинулся с тарелкой, чтобы собрать дальнейшие пожертвования на похороны, человек, сидящий через две скамьи передо мной, повернул голову, протягивая своему соседу пожертвование, и я с удивлением увидела, что на службу явился Том Алманд. Он привел с собой сына, и это показалось мне ужасно неправильным. Консультанту следовало бы остаться вместе с сыном дома. Чак нес такую ужасную ношу, ему было не место здесь, в атмосфере горя и ужаса. Или ему нужно было напоминание, что есть проблемы похуже его собственной? Я не была консультантом, и, возможно, его отцу было виднее.
Я сжала руку Толливера здоровой рукой, и тот бросил на меня вопросительный взгляд. Брат вел себя беспокойно, и должна сказать: он хотел быть где угодно, только не здесь. Я кивнула на Тома Алманда и Чака. Непонимающе оглядев толпу, Толливер выразительно на меня посмотрел, чтобы дать знать - он их заметил. Как будто ощутив наши взгляды, Алманд слегка повернулся и поглядел прямо на нас.
Я думала, он будет выглядеть как человек, испытывающий отвращение, или сердитым, или преисполненным муки. Что чувствует отец такого ребенка? Я понятия не имела, но была уверена, что увижу на его лице болезненную смесь эмоций. Но Том Алманд выглядел непроницаемым. Я даже не была уверена, узнал ли он меня.
Что ж, это было странно. Я добавила бы еще сорок долларов в коробку с пожертвованиями, лишь бы узнать, о чем думает Алманд.
- Ха, - произнес Толливер, что подытоживало мои раздумья об Алманде.
Потом сбор пожертвований закончился, и все снова уселись и обратились в слух. Но собравшиеся зашевелились, когда с передней скамьи поднялся коренастый мужчина в плохо сшитом костюме и подошел к аналою.
- Для тех, кто не знает меня, я Эйб Мадден, - начал он, и по церкви снова пробежала волна движения. - Я знаю, что некоторые обвиняют меня в том, что я не распознал раньше, что эти мальчики убиты. Может быть, некоторые из вас думают, будто я выдал желаемое за действительное и это помешало мне исполнить долг. Я надеялся, что с мальчиками все хорошо, предполагал, что они просто сбежали и предаются где-то увлечениям юности. Мне следовало бы усерднее их искать, усерднее задавать вопросы. Некоторые люди из моего собственного департамента говорили мне это. - Мадден, может быть, смотрел на теперешнего шерифа, когда произносил эти слова. - Некоторые в моем департаменте думали, что я прав. Итак, теперь мы знаем: я ошибался, и я прошу у вас прощения за ту огромную ошибку, которую совершил. Будучи офицером полиции, я был вашим слугой, и я подвел вас. - И он вернулся обратно на свое место.
Я никогда раньше не слышала ничего подобного. Каково, должно быть, гордому человеку поступить так… Я не могла даже представить. На Толливера это произвело меньшее впечатление.
- Теперь он сознался и просит прощения, - прошептал он. - Больше никто не может ткнуть в него пальцем - он уплатил свой долг.
Наконец высказались члены каждой осиротевшей семьи, но в этих высказываниях слышалось очень мало пожеланий адских мук. Я ожидала высказываний, полных гомофобии, учитывая характер убийств, но не услышала ни одного. Гнев был направлен на изнасилования, а не на сексуальные предпочтения насильника. Только две семьи говорили о мести, да и то лишь о том, чтобы полиция поймала преступника. Никто не заговаривал о линчевании, никто не потрясал кулаками. Горе и облегчение - вот что было в этих выступлениях.
- По крайней мере, теперь мы знаем, что это конец, - сказал последний из выступавших. - Больше ничьи сыновья не умрут.
Тут я заметила внезапное движение на скамье, где сидели Бернардо. Манфред сжимал руку Ксильды, которая повернулась к нему лицом. У нее был сердитый и настойчивый вид. Но спустя несколько секунд она успокоилась.
Теперь мы вполне могли бы уйти, насколько я просчитала дальнейший ход службы. Я чувствовала себя сонной, мне было неудобно сидеть, и больше всего на свете хотелось положить голову Толливеру на плечо и уснуть. Поступать так было явно неправильно, поэтому я сосредоточилась на том, чтобы сидеть прямо и не закрывать глаза.
Наконец служба закончилась, и мы спели заключительный гимн.
Вот теперь мы могли уйти.
Поскольку я сидела с краю, я первой поднялась со скамьи, и седой человек в рабочей одежде взял меня за руку.
- Спасибо вам, юная леди, - произнес он и, не прибавив больше ни слова, стал пробираться к выходу.
Он оказался первым из множества людей, которые сочли необходимым ко мне прикоснуться - меня слегка обнимали, сжимали мою руку, похлопывали по плечу, каждый раз добавляя:
- Спасибо вам!
Или:
- Господь да благословит и защитит вас.
И каждый раз я удивлялась.
Раньше со мной никогда такого не случалось. Я была уверена, что никогда больше и не случится. Доук Гарланд обнял меня, когда мы добрались до его места у дверей, легко, чтобы не причинить боли, положив мне на плечи белые руки. Барни Симпсон, возвышаясь надо мной, как башня, протянулся, чтобы слегка хлопнуть меня по спине. Паркер Макгроу сказал:
- Благослови вас Господь.
А Беталинн плакала, обнимая оставшегося сына. Никто не задал мне ни единого вопроса о том, как я нашла мальчиков. Похоже, вера в Доравилле держалась на принятии неисповедимых путей Господних и странных орудий, которые Бог выбирал, дабы явить свою волю.
Конечно, я была странным орудием.
Глава восьмая
На длинной дороге у Пайн-Лэндинг за нами следовала еще пара машин. Конечно, за озером лежала деревушка Гармония, и у озера тоже жили люди, поэтому я велела себе не сходить с ума. После того как мы свернули с дороги, другие машины продолжили свой путь. Толливер никак не прокомментировал ни то ни другое, а я не хотела выглядеть параноиком, поэтому промолчала.
Мы не оставили гореть фонарь снаружи - вообще-то я даже не была уверена, что такой фонарь есть, - и я попыталась определить, где находится лестница, прежде чем Толливер выключит зажигание.
У нас было несколько секунд перед тем, как выключатся фары, поэтому я спешила подняться по лестнице, пока еще могу видеть, куда ступаю.
В подлеске раздался шум, и я спросила:
- Черт возьми, кто там?
Мне пришлось остановиться, чтобы кинуть взгляд в ту сторону, а потом я увидела неуклюжий маленький силуэт - он шмыгнул через подъездную дорожку в заросли между нашим и соседским пустующим домом, едва заметный сквозь густую листву деревьев и кустов.
- Енот, - с явным облегчением произнес Толливер.
В этот момент фары погасли, и мы в тревожном молчании поднялись по лестнице.
Толливер вытащил ключи и после некоторой заминки сумел повернуть их, как нужно. Я провела пальцами по стене, пытаясь найти выключатель. Есть! И через долю секунды у нас было чудо электрического света.
За время нашего отсутствия огонь в камине погас, и Толливер занялся его возрождением. Брат и вправду вел себя как первопоселенец, и я подозревала, что он чувствует себя очень мужественным. У него на руках была не только раненая родственница, то есть я, требующая заботы и внимания, ему еще приходилось обеспечивать меня огнем. Вскоре он начнет рисовать на стенах сцены охоты на быка.
Поэтому, когда Толливер повернулся, я улыбнулась ему, и он вздрогнул.
- Готова лечь? - спросил брат.
- Я наверняка готова надеть пижаму и почитать, - ответила я.
Сейчас было еще достаточно рано, но я была измучена.
Толливер открыл мой чемодан и вытащил фланелевые пижамные штаны и тонкую пижамную рубашку с длинными рукавами. Он подарил мне эту пижаму на Рождество, темно-синюю с серебряными полумесяцами на штанах и серебряными звездочками на рубашке. Я не знала толком, что сказать, когда открыла коробку с таким подарком, но потом полюбила пижаму.
- Тебе понадобится помощь? - спросил Толливер, стараясь говорить без малейшего смущения.
Мы всегда относились по-деловому к тому, что время от времени мельком видели друг друга неодетыми, когда делили комнату, но почему-то помощь брата с одеждой была чуть более личной.
Я мысленно представила себе весь процесс.
- Да, мне надо помочь снять рубашку, - сказала я, - и расстегнуть лифчик. - Этим утром его помогла мне надеть медсестра.
Я вошла в спартанскую ванную комнату, где было на несколько градусов холоднее, чем в большой комнате, поскольку она находилась дальше от камина, и взялась за неожиданно сложную задачу: снять одежду и влезть в пижаму. Однако носки меня победили. Прежде чем уехать, мы вытащили несколько полотенец, и я вымыла лицо - придется нынче вечером обойтись этим. С несколькими стонами и проклятиями я натянула пижамные штаны, наполовину сняла рубашку и вернулась из ванной, чтобы Толливер помог с остальным.
Наступило долгое молчание. Потом он натянуто сказал:
- На твоих руках и ребрах множество синяков.
- Что ж, так и есть, - пробормотала я. - Когда кто-то бьет тебя чем-то большим, такое случается. Сними лифчик, хорошо? Я замерзаю.
Я едва почувствовала его пальцы, когда он справился с крючками.
- Спасибо, - буркнула я и поспешила обратно в ванную.
Закончив свою миссию, я сгребла сброшенную одежду и забрала ее с собой, подталкивая ногой ботинки. Носки я не стала снимать, для этого было просто слишком холодно.
Толливер откинул простыни и одеяла и взбил подушки. Моя книга лежала на прикроватном столике, но больная рука будет как раз с той стороны. Я не подумала об этом, когда выбирала кровать, как всегда, ближнюю к ванной.
Брат держал на весу одеяла, пока я забиралась в постель. Потом укрыл меня. Ох, даже в этой старой бугристой кровати лежать на спине было божественно.
- Вот я и уложена, - сказала я, уже чувствуя сонливость. - Хочешь почитать мне сказку?
- Сама читай свою чертову сказку, - ответил Толливер, но с улыбкой и наклонился, чтобы меня поцеловать. - Сегодня ты была умницей, Харпер. Я тобой горжусь.
Я не видела, что такого выдающегося сделала сегодня, о чем и заявила:
- Это был просто обыкновенный день.
Веки мои смыкались.
Толливер засмеялся, но если он что-нибудь и сказал в ответ, то я это пропустила.
Когда я проснулась, было светло.
Мне даже не пришлось вставать ночью, чтобы воспользоваться туалетом. Толливер все еще спал в кровати слева от меня. На больших окнах не было занавесок - может, их сняли на зиму, а может, семья просто обходилась здесь без них, - и я видела деревья снаружи.
Я повернула голову и через спящего Толливера посмотрела в стеклянные двери на большое крыльцо. Это крыльцо или балкон? Оно находилось на уровне второго этажа, и я решила, что это все-таки крыльцо. И погода была не та, чтобы стоять сейчас на крыльце. Небо было ясным и красивым, дул ветер и, похоже, снаружи было холодно. Если синоптики не ошиблись, сейчас самое хорошее время дня.
Может, мы сумеем уехать сегодня, двинуться в Пенсильванию. Там будет точно так же холодно, если не холоднее. И может, нам удастся избежать предсказанной зимней бури. Я, наверное, никогда больше не увижу Твайлу Коттон. Но не исключено, что через несколько лет я снова увижу Чака Алманда в выпуске новостей, когда его арестуют за убийство. Его отец будет плакать и сокрушаться, что же он сделал не так.
После того как мы покинем Доравилл, город вернется к оплакиванию своих погибших и будет пытаться примириться с визитерами с телевидения. Владельцы похоронного бюро получат неожиданный взлет доходов. Отели и рестораны - тоже. Шериф Рокуэлл будет рада распрощаться с парнями из Бюро расследований штата. А те будут рады покинуть Доравилл и вернуться туда, откуда они прибыли.
Манфред и его бабушка вернутся в свой дом в Теннесси. Через несколько месяцев Ксильда умрет. Манфред останется один, начнет собственную карьеру, предоставляя провидческие видения невежественным и образованным.
Я подумала об удивительной паранойе Толливера в отношении Манфреда. И улыбнулась про себя. Я и вправду нашла бы Манфреда интригующим, если бы он не был точным воплощением моего мысленного постера с красавцем. Его уверенность в том, что он может мне понравиться, и его уверенность в том, что я желанна… Какая женщина не наслаждалась бы этим? Это довольно убедительно. Но если разобраться как следует… Вероятно, мне просто было веселее флиртовать с Манфредом, чем перевести наши взаимоотношения на следующий уровень. Хотя я была старше его всего на несколько лет, в некоторых отношениях я чувствовала себя так, как будто намного старше его.