- Я, конечно, не должен спрашивать, наслаждаетесь ли вы двое пребыванием в нашем маленьком городке, - сказал Симпсон.
Он выглядел таким печальным, как будто был таким всегда. Высокий и плотный, с густыми лохматыми волосами, администратор мог улыбаться так широко, что эта улыбка казалась его естественным выражением.
- Все мы сейчас горюем, но какое облегчение, что молодых людей наконец-то нашли.
Раздался новый стук в дверь, и вошел еще один мужчина.
- Ох, простите! - сказал он. - Загляну в другое время.
- Нет, пастор, входите, я зашел, только чтобы проверить, нет ли у этих людей вопросов о больнице и оказанных ею услуг - обычные дела, - поспешно произнес Барни Симпсон.
Правда, у него еще не было шанса выполнить ни одно из этих обычных дел.
- Я должна вернуться на место раскопок, - сказала шериф Рокуэлл.
Не было необходимости уточнять, на какое именно место. В Доравилле оно было только одно.
- Что ж, тогда…
Новый посетитель оказался настолько же нерешителен, насколько Симпсон - самоуверен.
Пастор был невысоким, примерно пяти футов ростом, бледным и худым, с чистой кожей и улыбкой счастливого ребенка. Он потряс руки обоим уходящим посетителям, а потом сосредоточил внимание на нас.
- Я пастор Доук Гарланд, - представился он, и мы снова прошли через ритуал рукопожатия.
Я начинала уставать здороваться с людьми.
- Я служу в баптистской церкви Горы Ида рядом с шоссе сто четырнадцать. На этой неделе я священник в больнице. Мы исполняем эти обязанности по очереди с местными священниками, и вам, люди, не повезло, что вы получили меня. - Пастор улыбнулся ангельской улыбкой.
- Я Толливер Лэнг, сопровождаю эту леди, Харпер Коннелли. Она находит тела.
Доук Гарланд бросил быстрый взгляд на свои ноги, словно бы для того, чтобы скрыть собственную реакцию на такое необычное представление. Что такое, черт побери, происходит с Толливером?
- Да, сэр, я слышал о вас обоих, - заявил проповедник. - Я пастор Твайлы Коттон, и она лично просила меня сюда зайти. Завтра вечером мы собираемся служить особую церковную службу, и если вы к тому времени выйдете из больницы, то надеемся, что вы посетите ее. Это особое приглашение, оно исходит из глубины наших душ. У нас гора свалилась с плеч, когда мы узнали, что случилось с юным Джеффом. Наступает момент, когда знание, хорошее или плохое, более важно, чем незнание.
Я кивнула, полностью с этим согласившись.
- Так как вы послужили орудием для обнаружения бедного Джеффа, мы надеемся, что вы придете, если будете чувствовать себя достаточно хорошо. Я не буду лгать и говорить, что мы не интересуемся тем редким даром, которым вы обладаете и который, похоже, превыше нашего понимания, но вы использовали его для вящей славы Бога и чтобы утешить нашу сестру Твайлу, Паркера, Беталинн и маленького Карсона. Мы хотим поблагодарить вас.
От имени Бога? Я попыталась спрятать улыбку, потому что он был таким искренним и казался таким ранимым.
- Я ценю, что вы нашли время зайти в больницу и навестить меня, - поблагодарила я, стараясь при этом протянуть время и придумать, как отказаться от приглашения.
- Если доктора решат, что Харпер может покинуть больницу завтра, то можете на нас рассчитывать. Мы придем, - сказал Толливер.
Что ж, его телом явно завладел инопланетянин. То было единственное умозаключение, к которому я могла прийти.
Доук Гарланд, похоже, слегка удивился, но стойко продолжил:
- Именно это я и хотел услышать. Увидимся завтра в семь часов вечера. Если вам нужно разузнать, где находится церковь, просто позвоните мне. - На редкость профессиональным движением он вытащил из кармана визитку и протянул Толливеру.
- Спасибо, - сказал Толливер.
- Спасибо, - повторила я, а что мне еще оставалось делать.
К тому времени, как моя палата освободилась от посетителей, я снова устала. Но мне нужно было походить, поэтому Толливер помог мне вылезти из кровати, и мы, неся капельницу, пошли по коридору. К счастью, никто из проходивших мимо не обращал на нас никакого внимания. У пациентов и посетителей имелись свои заботы, поэтому еще одна юная женщина в ужасном больничном одеянии выпадала из их резко суженного поля зрения.
- Даже не знаю, что тебе сказать, - обратилась я к Толливеру, когда мы добрались до конца коридора и помедлили, прежде чем начать обратное путешествие к моей палате. - Что-то не так? Ты ведешь себя очень странно.
Я посмотрела на брата - быстро, уголком глаза, чтобы он не заметил, как я его проверяю. У Толливера был такой вид, будто он сам не знает, что сказать.
- Я знаю только одно: нам надо уехать, - произнес он.
- Тогда почему ты принял приглашение священника?
- Я сомневаюсь, что полиция сейчас позволит нам уехать, и хочу, чтобы мы как можно быстрее оказались в людном месте. Тебя уже пытались убить, но полиция слишком занята расследованием тех убийств. Они, похоже, не выделили ни одного человека, чтобы попытаться выяснить, кто на тебя напал. А разумнее всего предположить, что нападавший был тем, кто убил мальчиков. В противном случае, зачем ему яриться, зачем рисковать? Ты прикончила его веселье, его игры, и он так взбесился, что, если смог бы, ударил тебя снова. У него был такой шанс. Не знаю, думала ли ты, как тебе повезло, что ты отделалась сотрясением мозга и трещиной в руке.
Для Толливера это была длинная речь, и он произнес ее негромким голосом, делая паузы, чтобы не привлечь внимания других людей. К тому времени, как он договорил, мы добрались до моей палаты, но я махнула рукой, показывая на коридор впереди, и мы потащились дальше. Я молчала. Я была зла, но не знала, на кого выплеснуть свою злость. Конечно, Толливер абсолютно прав.
Мы посмотрели в окно, находившееся в конце крыла. Дождь перешел в отвратительную смесь дождя и снега. Он со стуком бил по стеклу. Ну и погодка. Не сладко сейчас тем людям, которые занимаются поисками останков. Может, они сдались и вернулись в свои теплые машины.
Я шла очень медленно. Однако когда мы прошли мимо поста медсестер и добрались до моей палаты, у меня все еще не было ни одной умной мысли.
- Думаю, ты прав, - наконец произнесла я. - Но…
Мне хотелось сказать: "Это увертки, чтобы избежать разговора о твоей враждебности к Манфреду и его бабушке. Почему тебя так злит то, что он мной интересуется? Почему Манфред значит больше, чем кто-нибудь еще, кто на меня оглядывается?"
Ничего этого я не сказала. А Толливер не попросил меня закончить мысль.
Я обрадовалась при виде постели и тяжело прислонилась к ней, пока брат поправлял штатив с капельницей и трубку. Он помог мне сесть на край, снял с меня шлепанцы и опустил меня на подушки. Мы вместе натянули и расправили одеяла.
Он принес книги на тот случай, если с головой моей станет лучше. Около часа мы мирно читали, и было слышно лишь, как лед полосует окно. Похоже, вся больница задремала.
Я посмотрела на часы на стене. Скоро люди начнут возвращаться с работы, заходить сюда, чтобы навестить родственников и друзей, и на некоторое время в коридоре станет многолюднее. Через некоторое время начнет курсировать большая тележка, развозящая подносы с ужином, затем медсестра будет раздавать лекарства, после чего хлынут ранние вечерние посетители. А потом - снова дремота, когда все, кому не приходится дежурить в больнице, уйдут на ночь, останется только медперсонал, пациенты и несколько преданных душ, которые спят в креслах возле постели больных.
Толливер спросил, не хочу ли я, чтобы он остался. Я чувствовала себя явно лучше и подумала: как трогательно, что он готов провести в этом кресле вторую ночь подряд. Предложение было чересчур заманчивым. Может, я просто настолько оправилась, что моей энергии хватало на то, чтобы бояться. И я боялась.
В результате я все же не смогла быть настолько эгоистичной, чтобы приговорить Толливера к ночи в кресле из-за того, что я трусишка.
- Возвращайся в мотель, - предложила я. - Нет причин ночевать тебе в таком неудобном месте. Я всегда могу вызвать звонком медсестру.
Которая может прийти через тридцать минут. В этой маленькой больнице, как и во многих других, похоже, не хватало работников. Даже уборщицы орудовали быстро, потому что у них было слишком много работы.
- Ты уверена? - спросил Толливер. - В мотеле столько репортеров, что здесь даже спокойнее.
Об этом он раньше не упоминал.
- Да, уверена, - отозвалась я. - Мне, похоже, повезло, что я здесь.
- Даже не сомневайся. Сейчас дела обстоят так, что мне приходится притворяться, будто меня нет в комнате. Одна женщина нынче утром стучалась раз двадцать.
У Толливера были собственные проблемы, а я даже ни о чем не спросила. Я почувствовала себя виноватой.
- Прости. Я не подумала о прессе.
- Ты не виновата, - ответил он. - Ты же знаешь, это дает тебе широкую рекламу. Это еще одна причина…
Но потом лицо его снова стало замкнутым. Он опять подумал о Манфреде и Ксильде, уверенный, что Ксильда очутилась в городе, чтобы получить бесплатную и незаслуженную рекламу благодаря случившимся здесь массовым убийствам. Нет, я не умею читать мысли. Я просто очень хорошо знаю Толливера.
- Я не исключаю, что при обычных обстоятельствах Ксильда не упустила бы выгоды, - начала я, пытаясь быть здравомыслящей и честной. - Но она так слаба, а Манфред так не хотел привозить ее сюда.
- По его словам, - заметил Толливер.
- Что ж… Да, по его словам. А ты, кажется, думаешь, что Манфред способен притащить больную женщину туда, где ей не следует быть, лишь для того, чтобы удовлетворить свое вожделение ко мне. Но я так не считаю.
Я очень твердо посмотрела на Толливера. Спустя секунду вид у него стал слегка пристыженный.
- Ладно, я соглашусь, что он и вправду любит старую зануду, - буркнул Толливер. - И насколько мне известно, возит ее туда, куда бы она ни захотела поехать.
Я поняла, что большего признания не получу, но, по крайней мере, хоть такое. Мне ненавистна была мысль, что Толливер и Манфред при встрече вцепятся друг в друга.
- Они в нашем мотеле?
- Да. Нигде больше нет комнат, скажу я тебе. По дороге, ведущей в гору, почти не проехать из-за множества трейлеров с командами новостей и машин правоохранительных органов. По обе стороны затора парни с переносными рациями держат свободной одну полосу дороги.
И я снова почувствовала укол вины, как будто я каким-то образом была ответственна за то, что внесла разлад в жизни стольких людей. Виноват, конечно, был убийца, но я сомневалась, что он не смыкает глаз, беспокоясь об этом.
Интересно, о чем он думает? Он разрядил на мне свою ярость.
- Теперь он залег, - заметила я.
Толливеру не нужно было спрашивать, о ком я говорю.
- Он будет осторожен, - согласился Толливер. - Он попытался тебя достать, потому что ярился, что его игры закончены. Теперь он остынет. И будет беспокоиться насчет копов.
- У него не хватит на меня времени.
- Скорее всего. Но этот парень сумасшедший, Харпер. Никогда нельзя сказать, что у таких на уме. Надеюсь, ты завтра выйдешь из больницы. Может, копы закончат свои расспросы и мы сможем покинуть это место. Если ты будешь достаточно хорошо себя чувствовать.
- Надеюсь, что так, - ответила я.
Я чувствовала себя лучше, но было бы натяжкой сказать, что я достаточно окрепла для путешествий.
Толливер обнял меня перед тем, как уйти. Он сказал, что купит еды по дороге в мотель и просидит в комнате остаток вечера, чтобы избежать внимания репортеров.
- Все равно тут некуда пойти, - улыбнулся он. - Почему бы нам не брать почаще работу в крупных городах?
- Сама задавалась этим вопросом. У нас же была работа в Мемфисе и еще одна в Нашвилле.
Мне не хотелось снова говорить о Табите Моргенштерн.
- А перед этим мы были в Санта-Пауле. И еще та работа на кладбище в Майами.
- Но в большинстве случаев нас вызывают из маленьких городков.
- Не знаю почему. Мы когда-нибудь работали в Нью-Йорке?
- Конечно. Помнишь? Но тогда тебе пришлось очень нелегко, потому что это было вскоре после девять-один-один.
- Пытаюсь об этом забыть, - сказала я. То было одним из самых худших переживаний, через которые я прошла как профессионал… Как бы ни называлась моя профессия. - Мы никогда больше не будем за такое браться.
- Да, Нью-Йорк отпадает.
Мы долго смотрели друг на друга.
- Ладно, - бросил Толливер. - Я пошел. Попытайся съесть ужин и поспи. Поскольку тебе лучше, может, к тебе не будут часто заходить этой ночью.
Брат похлопотал надо мной еще минуту-другую: убедился, что столик на колесиках стоит правильно, убрал с него все лишнее, чтобы освободить место для подноса с ужином, обратил мое внимание на пульт на перилах кровати и передвинул телефон поближе, на прикроватный столик, чтобы я могла легко до него дотянуться. Мой сотовый Толливер убрал в ящичек под столиком на колесах.
- Позвони, если я тебе понадоблюсь, - сказал он.
А потом ушел.
Я немного подремала, пока не принесли ужин. Сегодня вечером мне дали кое-что посущественнее желе. Стыдно сказать, но я съела почти всю принесенную еду. Она не была такой уж ужасной. А я по-настоящему проголодалась. За последние два дня я не слишком баловала себя калориями.
После этого, в качестве развлечения, заглянул другой доктор, чтобы сказать мне, что мое состояние улучшается и, по его мнению, я смогу утром отправиться домой. Его, похоже, ничуть не заботило, кто я такая и где мой дом. Как и все остальные, кого я встречала в Мемориальной больнице Нотт-Каунти, он был перегружен работой. И, судя по акценту, доктор был не местным. Интересно, что привело его в Доравилл? Скорее всего, он работал в том же приемном покое, что и доктор Томасон.
Помощница Барни Симпсона, очень юная женщина по имени Хизер Сатклифф, пришла ко мне вскоре после визита доктора.
- Мистер Симпсон попросил, чтобы я заглянула и проверила, как вы. Множество репортеров хотят вас видеть, но ради спокойствия и мира наших пациентов мы отказываем им в праве посещения. И мы отфильтровываем все телефонные звонки в вашу палату… Это была идея вашего брата.
Неудивительно, что я смогла поправляться в тишине и покое.
- Спасибо. Это очень большая помощь, - поблагодарила я.
- Кроме того, будет несправедливым к остальным людям в этом крыле, если тут будут топать всякие посторонние.
Она серьезно посмотрела на меня, чтобы дать понять: проблема с репортерами для нее плохая вещь. А потом выскользнула за дверь, тихо прикрыв ее за собой.
Самым интересным событием после ее ухода было то, что разносчик убрал мой пустой поднос.
После того как схлынула волна возбуждения, я некоторое время пыталась смотреть телевизор, но от закадрового смеха у меня разболелась голова. Около получаса я читала. Постепенно мне так захотелось спать, что я не стала поднимать книгу, упавшую на живот, и только шевельнула рукой, чтобы выключить свет - кнопка была на перилах кровати.
Меня разбудила ослепительная вспышка и ощущение близких звуков и движения. Я закричала и замахала здоровой рукой, чтобы отогнать нападавшего. В момент просветления я ударила по кнопке, включавшей свет, и по другой - вызова медсестры. В своей палате я увидела двух мужчин. Они были закутаны в пальто и орали на меня, но я не понимала ни слова. Снова и снова нажимая на кнопку вызова, я завопила громче их. Не прошло и тридцати секунд, как в палате собралось больше людей, чем она могла вместить.
Вечерняя медсестра была чопорной, крупной женщиной, да еще и высокой. Она презирала макияж, но на прошлой неделе у нее состоялась встреча с бутылкой красной краски для волос, которую она, похоже, очень любила.
С каждой секундой я восхищалась этой женщиной все больше.
Она обрушилась на репортеров, паля из двух пневматических пистолетов. Вообще-то, будь у нее настоящие пистолеты, эти двое, без сомнения, были бы покойниками. А еще в палате находились охранник больницы - человек старше моего доктора и далеко не так крепко сложенный, высокий мускулистый санитар и еще одна медсестра, которая добавила свое мнение к мнению большой медсестры, как я мысленно назвала ее.
Конечно, то была глупая сцена, которую следовало выбросить из головы. Сцена, которую мне следовало бы предвидеть - так я решила, поразмыслив. Но в тот момент ни одна из этих мыслей не пришла мне в голову.
Я ужасно перепугалась, сердце мое колотилось, как у кролика, и голова болела так, словно кто-то снова меня ударил. Рука ныла в том месте, которым я стукнулась, когда в панике метнулась вбок, приложившись о поручень кровати.
Когда все уладилось и медсестры задали репортерам первоклассную словесную трепку, охранник и санитар, пытаясь спрятать улыбку, выставили непрошеных гостей вон.
А я чувствовала себя прескверно: испуганной, ушибленной и одинокой.
Глава шестая
Толливер был вне себя, когда явился ко мне на следующее утро.
Медсестры были полны возбуждения после ночного происшествия, и им не терпелось поведать ему о таком великом событии. Они с жадностью набросились на брата - в результате Толливер только что не дышал огнем, когда распахнул мою дверь.
- Невероятно! - воскликнул он. - Эти выродки! Прокрасться в больницу ночью и прямо в твою палату! Господи, ты могла бы… Ты спала? Они очень тебя напугали?
Не прошло и двух секунд, как он перешел от ярости к участию.
Я слишком устала, чтобы сохранять спокойствие. В течение ночи я не меньше трех раз внезапно просыпалась, уверенная, что в палате кто-то есть.
- Как они вообще сюда проникли? - спросил Толливер. - После девяти часов двери положено запирать. После этого приходится нажимать на большую кнопку у двери приемного покоя, чтобы войти в больницу. По крайней мере, так написано в объявлении.
- Значит, или дверь случайно оставили открытой, или кто-то их впустил. Конечно, впустивший мог и не знать, кто они такие.
Я пыталась быть честной. Со мной очень хорошо обращались в этой больнице, и не хотелось верить, что кто-то из персонала подкуплен или слишком зол, чтобы просто впустить репортеров внутрь из чистой вредности.
Толливер даже решительно поговорил с доктором о случившемся.
Доктор Томасон вернулся к работе. Врач казался рассерженным и смущенным одновременно, но еще у него был такой вид, словно он достаточно уже наслышался об инциденте.
Я взглянула на Толливера, и у него хватило ума притормозить.
- Вы все-таки позволите мне уйти, верно? - спросила я, пытаясь улыбнуться доктору.
- Да, думаю, мы вас вышвырнем отсюда. Вы неплохо оправились от травм. Путешествовать вам будет нелегко, но, если вы настроены решительно, можете ехать. Конечно, никакой езды за рулем, пока не вылечите руку. - Доктор поколебался. - Боюсь, вы покинете наш город с дурными впечатлениями.
Серийный убийца, неожиданное нападение, дурное пробуждение… С чего бы мне видеть Доравилл в плохом свете? Но у меня хватило хороших манер и здравого смысла, чтобы сказать: