По тротуару бодро семенил Иван Варфоломеевич в неизменной кепочке и с рюкзачком за плечами. Экипировку довершали внушительных размеров авоськи, сквозь прозрачную ткань которых просвечивали огромные помидоры, красный болгарский перец, глянцевые яблоки с пунцовыми боками и пучки отменной редиски.
- Похоже, у них с Аллой Матвеевной сегодня опять цветная диета.
- Какая-какая? - не понял Антон.
- Ну, то есть когда можно есть овощи только одного цвета! - пояснила Ленка. - Вчера, помню, была зеленая, позавчера - желтая, а на прошлой неделе - белая. От них Иван Варфоломеевич последовательно зеленел, желтел и бледнел. А сегодня, гляди-ка, красная! Наверное, Алла Матвеевна наконец-то решила, что ему пора слегка порозоветь…
- Иван Варфоломеевич, наш вам диетический привет! - крикнул Антон в открытое окно машины. - Похоже, вы совершали набег на рынок? Ну и как успехи в борьбе за идеалы вегетарианства?
- А, здравствуйте, молодые люди! - притормозил Иван Варфоломеевич у кромки тротуара. - В машинах, бедные вы мои, разъезжаете, вместо того чтобы пешочком, как я, гулять. А потом приметесь на здоровье жаловаться. Все болезни от излишеств, друзья мои!
- А я бы съела сейчас антрекот, - мечтательно вздохнула Ленка. - На нервной почве у меня разыгрался зверский аппетит.
Иван Варфоломеевич посмотрел на нее с нескрываемым ужасом и едва не перекрестился.
- Ну ладно, свинья грязь найдет. То есть я хотел сказать - извините, спешу. Меня Алла Матвеевна ждет к ужину, - проворчал он. - Целый день статью пишет, бедняжка, проголодалась, наверное. Исключительная женщина! Жанна д Арк российской журналистики. Вот собираюсь нам на ужин овощи на пару приготовить. Сегодня нам разрешены доктором Зайцевым, нашим диетологом, томаты и редис. Мы напрочь отказались от майонеза, растительного масла и сахара. Все это яд, молодые люди, запомните! - И он потрусил, слегка прихрамывая, дальше по бульвару, с превосходством поглядывая на водителей, изнывающих в пробке.
- Наивный! - развеселилась Ленка. - Он-то, может быть, и вегетарианец, зато его Алла Матвеевна настоящая людоедка. Валькирия журналистики. Однажды я видела, как у нее в темноте светились глаза, а волосы развевались, как змеи. После ее критических обзоров от несчастных режиссеров и актеров всегда остаются обглоданные косточки…
Машины не двигались, и Ленка стала лихорадочно соображать, что ей делать. Вдруг в зеркало заднего вида она заметила, как две машины, стоявшие за ней, нырнули в проходной двор, а светофор перекрыл путь следующей порции автомобилей.
- Раз дощечка, два дощечка - будет лесенка, - внезапно заорала она и, проехав задом несколько метров, прицелившись, ввинтилась в спасительный двор следом за лихими московскими водилами.
- Гонка под девизом "Остаться в живых" продолжается, - бесстрастно прокомментировал выходку подруги Антон и снова вцепился в поручень, потому что машина запрыгала по разбитому асфальту, как козел по горным склонам. - Хорошо, что кузнечики только прыгают, а не летают, - пробормотал он, однако Ленка не обратила на его реплику ровно никакого внимания. Счет в этой гонке шел уже не на часы - на минуты… Ленка знала, что редакция "Скандальной газеты" совсем близко, и, как заправский гонщик, готовилась к стремительному финишу.
Василий Головачев вырос в семье военного моряка и с детства привык к четкости во всем: в одежде, в мыслях, в поступках. Когда Вася был школьником, отец начинал каждое воскресное семейное утро с построения. На повестке всегда стоял распорядок дня.
- Ну, кто у нас сегодня дежурный по камбузу? - громогласно спрашивал отец грозным басом старпома.
Мама послушно подавалась вперед.
- У кого сегодня самоподготовка? - продолжал грохотать старпом.
Тут, тяжело вздыхая, выходил из строя неуклюжий подросток-акселерат Вася.
- А у кого сегодня увольнительная? - Тут сам папаша делал шаг вперед, молодцевато щелкал каблуками тапочек и, не возвращаясь в строй, отправлялся в магазин за пол-литрой.
Отец был не в восторге оттого, что сын выбрал гражданскую специальность. Причем ладно бы какую-нибудь дельную, типа экономиста или строителя. Так нет, его Васька выбрал вообще не профессию - так, одно безделье. Типа хобби. Сам папаша отлично помнил фотографов на набережной в Одессе и всегда относился к ним с жалостливой брезгливостью, как к уличным попрошайкам. Но видно, сын все же унаследовал отцовский упрямый характер. В решающий жизненный момент Василий поступил-таки вопреки папашиной воле - а точнее, поступил на журфак. Предок смирился с выбором сына лишь тогда, когда понял: его "несерьезные" заработки не идут ни в какое сравнение с офицерским денежным довольствием и пайком отца. Однако и в богемной профессии Василий оставался человеком по-военному рациональным и четким. Он помнил все свои отснятые кадры, отслеживал их по изданиям, не забывал выбивать повсюду немаленькие гонорары. Василий заявлялся к главбухам редакций с пухлой тетрадкой, в которой все было зафиксировано по темам, датам и изданиям.
"Курочка по зернышку клюет", - эту пословицу Васька любил больше всех. На фоне типичных фотокоров - богемных, крепко выпивающих разгильдяев - он выглядел настоящим педантом, что вызывало невольное уважение у главных бухгалтеров и постоянные подколки коллег. Однако Васька всегда ставил материальные задачи выше творческих и на подобные провокации не обращал внимания. Светлая цель - собственный загородный дом - оправдывала любые средства.
Но сегодня Васька не на шутку растерялся. Даже коньяк, принятый в изобилии у Арнольда Германовича, не помогал привести мысли в порядок.
Допустим, Германыч загасил Ленку с ее дурацкой съемкой, рассуждал он. Но поверит ли в это Мракин, тьфу, то есть Маркин со своей шайкой? Эти отморозки твердо дали понять: или он, Васька, сегодня же все разруливает, или ему карачун. Поставят на счетчик, тачку отнимут. Да мало ли что… Что он сделает со всем своим фитнесом против бейсбольных бит? Да и папаша Володьки Маркина шутить не станет. Пара звонков - и перекроет повсюду кислород, все издания дружно перестанут его печатать. Ну и на что он, Василий, тогда молодую, привыкшую к хорошей жизни жену содержать будет? Сказочки о большой любви без денег быстро заканчиваются. Нет, надо что-то делать, но что?
И Васька, оставив машину у входа, побрел в ближайший бар - добавить для ясности…
Леле казалось, что все вокруг сговорились, чтобы каждый миг напоминать ей о Кшиштофе. И люди, и вещи. Когда Лиза фальшиво напевала Шопена, Леля сердилась: вот сестра опять поддразнивает ее, намекая на пылкого поляка. Если убегал кофе, Леля всей кожей чувствовала на плечах прощальные объятия Кшиштофа, а на затылке его горячие поцелуи. В последние дни Леле чудилось, что между ней и Кшиштофом кто-то натянул прочную нить и ее теперь трудно, почти невозможно разорвать. И жизнь, а в особенности занятия музыкой каждый день подтверждали эти смутные догадки. Леля даже на репетиции чувствовала, как Кшиштоф железной рукой задает темп, как помогает то усилить основную тему, то, напротив, играть легко и прозрачно, в лучших традициях русской школы. А во время последнего концерта он так подпитывал ее своей энергией, что оркестр еле успевал за бешеным темпом, заданным солисткой.
- Наверное, я сошла с ума, - пожаловалась Леля любимому во время одной из бесконечных телефонных бесед. - Мне постоянно кажется, что ты рядом.
- Знаешь, Ольгушка, мне тоже, - неожиданно признался Кшиштоф. - После твоего концерта я чувствовал себя как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. А сегодня, когда бродил по магазинам, словно услышал твой голос: "Ты что, с ума сошел, не покупай эту кошмарную рубашку!" Или в ресторане: "Не ешь эту рыбу, тебе будет нехорошо". И каждый раз ты оказывалась права. И все-таки лучше слушать твои советы в реальности, моя коханая. Или не слушать. Главное, чтобы ты была рядом.
- Правда? - обрадовалась Леля. - А то я уже начинаю привыкать к мысли, что ты виртуальный персонаж. Ну, вроде героя японской анимации.
- Нет, я Бэтмен! - объявил Кшиштоф потешным мультяшным голосом. - Я спасу тебя, принцесса! Я лечу в Москву! Вот только… - голос Кшиштофа стал каким-то тусклым, он помолчал, но решился продолжить, - понимаешь, Ольгушка, мне придется уделить там какое-то время моей супруге.
- Вот это да! Па-де-труа на московской сцене, - заговорила Леля в несвойственной ей язвительной манере. - Этот балетный номер втроем, если честно, мне не очень нравится. А зачем Агнешка прилетает в Москву? - насторожилась она. - Ты же говорил, что твоя супруга счастлива без тебя и прохлаждается на вилле у океана.
- Прохлаждалась. А теперь заскучала. Видишь ли, для нее слетать на другой континент ради встречи с мужем - пара пустяков, - уточнил Кшиштоф не без некоторой гордости. - Так что, пожалуйста, придумай, чем бы нам ее в Москве занять. До видзення, коханая Ольгушка. Целую мизинчик на левой ножке.
Последнюю фразу поляк пропел таким бархатным баритоном, как умеют во всем свете только одни западные славяне. Сердце у Лели вздрогнуло и забилось в бешеном ритме мазурки.
Ленка вынырнула из Сретенского переулка и, газанув, рванула по тротуару за маршруткой, лихо объезжавшей пробку.
- М-да, такого джип-сафари у меня даже в Египте не было, - буркнул Антон, судорожно хватаясь за поручень и подпрыгивая на ухабах. Интуиция подсказывала: если опять схватится за Ленку, можно и в глаз получить.
Они проскочили на желтый и теперь мчались по Бульварному кольцу, ловко лавируя в потоке машин. Когда Ленка выехала у светофора на встречку, Антон заорал:
- Спятила, Шумахерша! Я на смертельные трюки не подписывался.
- Кажись, оторвались! - выдохнула Ленка, напряженно вглядываясь в зеркало заднего вида. И тихонько добавила: - Ты же еще недавно жить не особенно хотел, вспомни, Тош?
- А теперь хочу! Очень! - рявкнул Антон и для пущей убедительности опять схватил ее за коленку.
- То-то же! - усмехнулась Ленка, но руку с колена сбросила. - Знаешь, Тош, я должна сейчас сообщить тебе что-то важное.
- Насчет банды? - насторожился Антон.
- Нет, насчет тебя. Твоя неземная пианистка и вправду ни при чем.
- В смысле?
- Она не подставляла тебя с той фоткой.
- Об этом я и сам догадался, Кузнечик, - признался со вздохом Антон. - Ольга Рябинина не из того теста. Да и зачем ей было интриговать, когда она знала, что я и так смертельно влюблен в нее. Мы оба пали жертвой зависти.
- Хочешь, скажу чьей? - спросила Ленка. - У меня просто язык чешется. И вещдок есть: чистосердечное признание в диктофоне. Хотя сделал его другой человек.
- Да ладно, Кузнечик, не старайся, я и сам уже обо всем догадался, - грустно сказал Антон. - Такую фотографию мог сделать и напечатать в газете только один человек: Лиза Рябинина.
Ленка потрясенно замолчала. Вот это новость! Антон все знал! И спокойно выжидал, чем дело кончится… Он и не думал встречаться с Лизой, звонить Леле, добиваться правды, бороться за свое честное имя… Пустил все на самотек. Мол, время все расставит по местам. Выходит, она, Ленка Кузнецова, - круглая дура? Нет, ну в самом деле! Она все это время просто ломилась в открытую дверь. Принесла себя в жертву, а в ней никто не нуждался. Во-первых, рванула в рабочее время на скачки, наплевав на балерину с высоким покровителем. В итоге испортила отношения и с начальством, и с балериной. Теперь ее запросто могут уволить. Если новые знакомые со скачек не укокошат раньше. Во-вторых, раскручивая это дело, она тоже выступила по полной программе: поссорилась с Лизой, настроила против себя Федора. Это еще куда ни шло, хотя приятного мало. Так нет же, то, что случилось в-третьих, - вообще кошмар! Угораздило бандитам на хвост наступить. Теперь ей самой, того и гляди, голову оторвут. Ну и пусть, дурной головы не жалко!
- Рада за тебя, Антон, - сказала она, еле сдерживая слезы. - В итоге у тебя все так классно разрешилось. Ты не виноват, Леля тебя простит, вы помиритесь, будете жить долго и счастливо и умрете в один день.
- Может, и в один, только в разных местах, - уточнил Антон.
- Разве она не простила тебя? - удивилась Ленка.
- Понимаешь, Кузнечик, не в этом дело. Захотела бы - давно бы простила. Ну, не убийца же я, в самом деле, не злодей, не разбойник, в конце концов. Даже если и папарацци, даже если и продажный. Неужели один неприятный эпизод перевесил в ее душе все, что было между нами? Выходит, да. Значит, ей зачем-то нужно меня не прощать.
- Ну, это ты загнул, психоаналитик арбатский! - присвистнула Ленка и крутанула руль изо всех сил влево.
Васька опрокинул в баре пару порций коньяку, и вдруг настроение его резко переменилось. Внезапно и мощно, как водится на Руси, он перешел от тоски к удалому веселью.
"Да гори оно все огнем! - решил Головачев. - Не желаю ничего знать ни о каких букмекерах, или черт знает как их там называют. У меня своя жизнь - у них своя. Правда, домой возвращаться в таком виде нельзя. Жена убьет и без бандитов. Пойду-ка поснимаю жанровые картинки из жизни родного города, раз в кои-то веки оказался в центре без машины… Любая городская газета с руками оторвет такой репортаж".
И Васька, насвистывая под нос что-то мужественное из "Любэ", двинул по Арбату. Коньяк сделал свое дело, фотограф не уставал радостно удивляться всему, что творилось вокруг, словно видел родной город в первый раз. Его глаз профессионала выхватывал самое интересное.
"М-да, - размышлял он на нетрезвую голову, с любопытством поглядывая вокруг, - недаром бабушка говорила, что Питер господин, а Москва - барыня. Капризная, ярко накрашенная, крикливая, безвкусная… Впрочем, столица с каждым годом все больше напоминает не древний европейский город, а восточный базар. Дома с турецкими башенками, выкрашенными в ядовитые цвета, все вокруг, включая людей, продается и покупается, повсюду многоязыкая толпа, новодел и бутафория. А старинным зданиям, как и коренным москвичам, не остается места…"
И все же Васька шел по родному городу и наслаждался свободой. Он подмигивал щеголевато одетым бомжам, отдыхавшим у входа в кафешки, помахивал огромной лапой уличным художникам с повадками мафиози, подпевал музыкантам, виртуозно игравшим джаз в подземном переходе. Васька даже посолировал немножко, когда джаз-банд грянул его любимый Summertime Гершвина, и сорвал аплодисменты у столпившихся прохожих. Подземное караоке взбодрило его и придало новые силы. Музыка разбудила дремавшую до поры до времени страсть к прекрасному, и Василий двинул дальше. Теперь его внимание переключилось на изящные искусства. Васька не спеша брел по Арбату и впервые за несколько лет получал удовольствие от пешей прогулки.
"Блин, так вся жизнь могла в пробках пройти", - подумал он с изумлением и, чтобы осмыслить это открытие, дернул еще пивка в маленькой уличной кафешке.
После этого Васька поприветствовал золотую Турандот, потом освежил голову под фонтаном, плескавшимся у ее ног. Сделав крюк, дружески помахал Окуджаве, словно выходящему из арбатского двора. У Никитских ворот порадовался Пушкину и Натали - у них снова можно было освежиться. Правда, из-за колонн мраморной беседки счастливую супружескую чету было не разглядеть. Не зря московские остряки прозвали эту скульптурную композицию "банкой с тараканами"! Васька поплескался по пояс в фонтане, потом двинул дальше. По пути он продолжал изумляться и другим монументальным господам, в изобилии понатыканным по центру столицы тут и там. С каждым из этих скульптурных персонажей Васька вежливо здоровался и фотографировался, как с товарищем по турпоездке. Прежде он ни за какие коврижки не доверил бы случайному прохожему свою дорогущую профессиональную камеру, но сейчас ему было море по колено. - Снимай, брателло, - дергал он за рукав какого-нибудь растерянного провинциала. Тот вежливо отнекивался, но Васька настойчиво пихал ему в руки фотоаппарат:
- Снимай, чудик, не видишь - ребята скучают в одиночестве. Жаль, блин, с Петром Первым сфоткаться нельзя: не тот масштаб. Меня Господь Бог ростом не обидел, и все ж рядом с ним я просто пигмей какой-то. Говорят, Зураб его из Колумба переделал. Выходит, наш Петр - янки на нелегальном положении. Приплыл, блин, к нам с Гудзона. Хэлло, мол, бояре! Словом, шифруется. Ну, вроде как я сегодня. Гуляю, как обычный зевака, словно и не прячусь ни от кого. Вот так-то!
Прохожий, недоуменно пожав плечами, снимал, как умел, забавного незнакомца и возвращал ему от греха подальше огромную камеру.
В арбатском переулке Васька заметил знакомую сутуловатую фигуру в джинсах и клетчатой рубашке, поверх которой, несмотря на жару, была надета жилетка защитного цвета с множеством оттопыренных карманов. Голову яйцевидной формы украшала полотняная кепка. Хозяин головы был увешан сумками, из которых тут и там торчали рыбьи хвосты, перья лука, пучки зелени, кабачки, бутылки с кефиром и прочий провиант. Он деловито трусил по улочке, никого не замечая вокруг и напевая под нос все тот же Summertime, преследовавший нынче Ваську, как наваждение.
- О, Иван Варфоломеич, добытчик ты мой золотой! - обрадовался Васька прохожему, как родному. - Ну что ж, благородный воин вегетарианства и рыцарь Аллы Матвеевны тоже порой нуждается в отдыхе. Ты его заслужил. Пойдем, друг, тяпнем пивка за компанию.
- Не могу! - пробормотал мужчина недружелюбно, сверкнув на Ваську колючим взглядом из-под кепки. - У нас с Аллой Матвеевной сегодня как раз новый этап цветной диеты. Надо много всего приготовить к ужину.
- Бессмысленный и беспощадный бой с лишним весом? - проворчал Васька.
- Что? - не понял Иван Варфоломеевич.
- Ничего, травоядный ты мой хищник! - дружески похлопал его Васька по плечу. - Продолжай!
- Так вот, сегодня диета предписывает нам есть все красное. Ну, разве что отварную рыбу без соли можем себе позволить. Алкоголь полностью исключается, чего и вам настоятельно рекомендую, молодой человек. Моя Алла Матвеевна не выносит пьяниц.
Васька застыл, потеряв дар речи, и оправился лишь тогда, когда мрачноватый поклонник здорового образа жизни скрылся в арбатском переулке.
- Вот что бабы делают с людьми! - выдохнул с тоской Василий и отправился дальше. Москва, казалось бы родная, вдоль и поперек изученная и хорошо знакомая, преподносила ему за каждым поворотом новые сюрпризы. Нельзя сказать, что приятные. Василий не переставал удивляться. Так муж, всю жизнь проживший с одной женой, бывает поражен, открыв, что у его благоверной, оказывается, все это время были любовники.
Больше всего поразила пьяного в хлам Ваську новая скульптурная группа на Гоголевском. Лошадиные головы торчали из воды, а великий российский писатель Шолохов сидел в лодке, грустно поглядывая на Ваську.
- Блин, отрезанные лошадиные головы, плохой знак, - сообразил вдруг Васька. - Как черная метка в "Крестном отце". К тому же они разного цвета. Словно Володька Маркин уже принял ставки.
У этой скульптурной группы Головачев фотографироваться не стал и, как-то мгновенно сникнув и протрезвев, отправился домой на метро.
Лиза окончательно запуталась. Она бродила с Тошкой по огромному продуктовому рынку на юго-западной окраине города и размышляла.