- Ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы я была с тобой. Тебе нет дела до того, что мальчик в смертельной опасности, - лишь бы получить желаемое.
Он ответил сухим, оскорбленным тоном:
- Какое право ты имеешь так думать обо мне?
Мой голос от страха за Никки и от невольного чувства вины перед Ральфом задрожал, когда я заговорила снова:
- Почему ты не хочешь понять, какая угроза нависла над моим сыном? Да, знаю, многие годы вы тут жили спокойно, и тебе трудно представить, что вокруг замка, а может, и в самом замке бушуют страсти, ведущие к преступлениям. Разве не преступление история с мостом? А отравление моей лошади? Я уж не говорю о подлом убийстве мальчика… Мальчика, издали похожего на Никки…
Я замолчала. Какое-то время молчал и Ральф, потом сказал:
- Ты считаешь, что стрела предназначалась твоему сыну?
- Да.
- Господи! - проговорил Ральф, и это слово прозвучало в его устах как проклятие убийце.
Странная тишина окружала нас. Страшная и гнетущая, но заполненная нежным ароматом роз и трелями соловья, доносящимися откуда-то из-за стены замка. Не тот ли это соловей, что пел свои песни в нашу с Ральфом первую ночь любви?
Мгновенное воспоминание об этом смягчило меня, и, стараясь говорить спокойно, довольно неудачно я спросила, как прошел разговор с родителями убитого мальчика.
Взглянув на меня с неодобрением, Ральф ответил:
- Ужасно. А как могло быть иначе? Я все время чувствовал свою вину, хотя эти несчастные люди и в мыслях не имели в чем-то меня обвинять.
Я вдруг подумала, что говорю с человеком, находящимся как бы между двух огней. В его доме, в его владениях происходит одно преступление за другим, но он не хочет, не может признать их таковыми, ибо не в силах согласиться с тем, что Сэйвил-Касл стал местом, где творятся черные дела. И в то же время он понимает, что это именно так, сочувствует пострадавшим и полон гнева по отношению к преступникам, однако бессилен воспрепятствовать им.
А если так, то он заслуживает и сочувствия, и поддержки. Но чем я могу его поддержать? Тем, что проведу ночь с ним, а не с сыном?
Однако, с другой стороны, одернула я себя, чья жизнь сейчас в опасности - его или Никки?.. Хотя, кто знает, что последует в дальнейшем.
Ральф устало повел плечами и сказал:
- Я уж пытался говорить об этом, Гейл, попробую еще раз… Прошу, ответь, если можешь, почему Никки в опасности? От кого она может исходить?
Луна, прячущаяся до этого за облаками, внезапно полностью открылась и озарила сад бледным, восковым светом, под которым цветы вокруг показались какими-то неживыми.
- До того, как вы с Никки приехали сюда, - продолжал Ральф, - с мальчиком ничего не случалось? Никаких нежелательных происшествий?
- Ничего, - нервно ответила я.
Его лицо в лунном свете утратило смуглый оттенок и выглядело странно бледным, непроницаемым.
- Значит, - с обреченностью спросил он, - причину случившегося надо искать здесь, в замке, в тех людях, которые в нем сейчас живут?
Я сорвала цветок, хотя не хотела этого делать, и пальцы мои сами начали обрывать лепесток за лепестком.
- Ральф, мне неудобно первой начинать этот разговор, но уж раз ты спросил… Меня беспокоит Роджер. На днях он поинтересовался, действительно ли я откажусь от завещанных Никки денег, если он сумеет уговорить тебя отдать эти двадцать тысяч ему. Он разговаривал с тобой?
- Да. Я ответил, что не согласен.
- А что будет… - У меня перехватило дыхание от того, что я собиралась сказать. - Что будет с этими проклятыми деньгами, если Никки… если он умрет?
- Они вернутся в общую сумму наследства.
Я уколола палец о шип розы и поднесла ко рту.
- И будущий лорд Девейн станет их обладателем.
- Да.
Я отняла палец ото рта, взглянула на Ральфа, как бы заранее прося извинение за то, что собиралась сказать о его ближайшем родственнике, сыне лорда и, возможно, будущем лорде.
- Ты ведь знаешь, что Роджер нуждается в деньгах, он весь в долгах, много пьет из-за этого, на всех злится. Разве не естественно предположить, что он и есть то самое заинтересованное лицо, которое… прости, но элементарная логика подсказывает именно такой вывод.
Ральф поднял руку, мизинцем стер каплю крови у меня на губе от уколотого пальца.
- Нет, - сказал он, покачав головой. - Логика логикой, но я не верю этому, зная Роджера. Кроме всего прочего, он очень слабый человек. - В последних словах Ральфа слышалось легкое презрение. - И потом, еще неизвестно, станет ли он лордом Девейном. Так что скорее уж преступные действия следовало направить против Гарриет. И наконец, деньги Никки - сумма немалая, но никак не решающая для него.
Я была не согласна, но молчала, считая, что и так уже сказала немало.
Ральф обнял меня за плечи, я не могла не прижаться к нему - только так я чувствовала себя в относительной безопасности.
- Гейл, - сказал он, - почему Джордж вообще оставил твоему сыну эти двадцать тысяч? Ответь, дорогая.
Я отпрянула от его груди, тело мое напряглось.
- Не знаю.
- Но пойми, - настаивал Ральф, - я не смогу тебе помочь, если ты мне не доверяешь. Клянусь, я сохраню твою тайну и не воспользуюсь ею ни в каких целях. Но если ты ждешь от меня помощи, то…
Я окончательно высвободилась из его рук.
- Оставь меня в покое! Рождение Никки не окружено никакой тайной. Я понятия не имею, почему твой Джордж завещал ему эти деньги! И не хочу их! Они мне не нужны! Я с самого начала твердила об этом! А теперь дошло до того, что они стали причиной охоты на моего сына… И могут стать причиной его смерти!.. Думаю, самым правильным будет, если я немедленно увезу его отсюда! Как я раньше об этом не подумала?
Мягкость и теплота исчезли из голоса Ральфа, когда он спросил:
- Позволь узнать, куда ты поедешь?
- К тете Маргарет.
Его лицо окаменело.
- Думаю, несмотря на все что уже случилось, - твердым голосом сказал он, - я все-таки смогу лучше защитать тебя и твоего сына. Я уже решил нанять людей для охраны Никки и других детей и, возможно, не только для охраны, пока все не прояснится. Для этого я не пожалею ни сил, ни денег, Гейл, обещаю тебе. Чем бы это ни обернулось для меня и для нашей семьи… Его обещание прозвучало как угроза.
- И ты проверишь, насколько глубоко Роджер увяз в долгах?
- Конечно.
- Тогда я скажу еще вот что… В гостинице "Черный лебедь" о нем спрашивал человек по имени Уикем. Этот же человек, я случайно услышала, когда мы останавливались там с Джинни, собирается продать Коулу какие-то важные для того сведения.
- Я велю узнать, кто он такой, этот Уикем… И что связывает его с Роджером и Коулом.
Розы вокруг нас продолжали так же немыслимо благоухать; соловей продолжал петь свою романтическую песню; мы стояли все так же, в некотором отдалении друг от друга… Что-то сломалось, остыло в моей душе - так я чувствовала. Быть может, страх пересилил страсть? Превозмог любовь? А у него? Наверняка он обижен на мое упрямство. Оскорблен недоверием…
- Пора идти к вечернему чаю, - произнес Ральф с любезностью гостеприимного хозяина дома.
- О да, - ответила я. - Конечно.
Я видела, он не ждет… не хочет, чтобы я обняла его, и первая пошла к выходу из розария.
Молча мы вошли в дом.
Когда после чая я поднялась к себе в комнату, то первым делом увидела, что в коридоре перед моей дверью восседает слуга, человек огромного роста, который слегка улыбнулся мне.
Никки был уже в постели, однако еще не спал. Я поставила принесенную с собою свечу на столик и внимательно вгляделась в лицо сына, заметив следы обиды.
- Чарли и Тео назвали меня ребеночком за то, что я хочу спать в твоей комнате, - сказал он, предваряя расспросы.
- Не каждый день убивают мальчиков, - ответила я ему, как взрослому. - Нет ничего особенного в том, что человек думает о своей безопасности.
- Но они-то спят в детской, мама, - возразил Никки.
- Они там вдвоем, - довольно непоследовательно отреагировала я, на что он ответил, приподнявшись на постели:
- Они звали меня тоже… к себе… Тогда не будут дразнить ребеночком, верно?
- Никки, - сказала я, - ты хочешь спать в детской?
- Да, мама. Только не думай, что я не хочу быть с тобой.
Моего бедного сына раздирали противоречия. Я молчала, не зная, что сказать. Выходит, Ральф как в воду глядел, когда говорил, что такому большому мальчику уже зазорно спать в одной комнате с матерью.
- Что ж, - проговорила я, собравшись с духом, - если тебе веселее с мальчиками, я не против. Ступай наверх.
- А тебе ничего одной?
Я чуть было не рассмеялась, несмотря на серьезность ситуации.
- Не тревожься, мой милый. Я ведь привыкла.
Он начал выкарабкиваться из-под одеяла.
- Тогда я пойду. Да, мама?
- Я провожу тебя, дорогой.
Слуга, сидевший у дверей, пошел за нами на третий этаж, где я увидела другого рослого мужчину, охраняющего вход в спальню детей.
- Мы никого чужого не пропустим, - сказали они мне.
Я не зашла с Никки в детскую, так как понимала, что он этого не хочет, и медленно отправилась восвояси. Теперь уж я буду там совсем одна - с моими бесконечными мыслями, с моими страхами и сомнениями.
Да, Никки уже выходит из детского возраста, и что же будет дальше с ним, со мной? Раньше я как-то не заглядывала вперед, жила настоящим с его насущными заботами, но сейчас, в этом полутемном коридоре мне стало тревожно не только за сегодняшний день, но и за будущее.
Это чувство не исчезло и тогда, когда я улеглась в постель и задула свечу.
Может быть, следует, пока не поздно, ответить на предложение Сэма Уотсона и начать с ним новую жизнь? Потому что, как сказал Шекспир, - строки вдруг пришли мне на ум:
…Ведь это все равно, Что полюбить далекую звезду, Мечтать о сочетанье с ней.
Но та звезда настолько высоко…
Да, Шекспир, как всегда, прав: не нужно иллюзий, к чертям миражи…
Ральф обижен на меня, считает, что я не доверяю ему, но дело совсем не в этом, убеждала я себя. Просто я уверена, что обстоятельства, связанные с рождением Никки, не имеют никакого отношения ни к одному из нынешних обитателей Сэйвил-Касла, а значит, нет нужды ворошить прошлое.
И все же чувство вины перед Ральфом разрасталось у меня в душе, я уже готова была пойти к нему в комнату, извиниться, объяснить… Впрочем, вполне вероятно, его там нет, а натолкнуться на слугу… это было бы ужасно.
Я лежала с открытыми глазами, сон не шел, и я снова стала думать об обитателях замка, перебирала их душевные качества, известные мне, пыталась представить, как могут эти люди относиться к моему сыну.
Ральфа и Джинни, решила я сразу, не следует брать в расчет.
Роджер и так уже определен мной на роль главного подозреваемого.
А у кого еще могут быть основания видеть в Никки препятствие на своем пути?
Конечно, у Гарриет. Она его ненавидит, перво-наперво потому, что считает незаконным сыном Джорджа. Но достаточно ли этого, чтобы желать его смерти и содействовать ей? Если так, найти исполнителя совсем нетрудно. После недавней войны в стране полным-полно людей, готовых на любое преступление ради куска хлеба.
Ну а во-вторых, опять же деньги. Разумеется, двадцать тысяч фунтов могли быть завещаны кому угодно, помимо Никки, - тому же Роджеру, слугам или на благотворительные нужды. Но ведь отец Гарриет с присущей ему грубой простотой орал, что эти деньги принадлежат ему и должны к нему вернуться. И его дочь, безусловно, придерживается того же мнения.
Так что Гарриет тоже нельзя сбрасывать со счетов.
А ее отец?
Он и не скрывает своей враждебности к "незаконнорожденному", да еще получившему немалую сумму. Но опять же, может ли это чувство толкнуть старика на убийство? Если бы все, кто ненавидит, тут же убивали своих врагов, население земли заметно поубавилось бы и без всяких войн. Кроме того, в отличие от Роджера мистер Коул достаточно богат, а теперь еще пребывает в твердой уверенности, что у него непременно будет внук, который станет наследником титула и Девейн-Холла, - так зачем идти на убийство и дрожать потом от вечного страха разоблачения?
Правда, неплохо бы выяснить, какую роль во всем этом играет таинственный и малосимпатичный Уикем.
И, наконец, Джон Мелвилл, надежный помощник Ральфа, управляющий его домом.
Единственное слабое место Джона, если мне будет позволено так выразиться, - это то, что он в данных обстоятельствах является законным наследником Ральфа. Я вспомнила, как один раз он мимоходом дал мне понять, что Ральф больше никогда не женится, и, хотя я не думала, что Джон всерьез полагает, будто я могу оказаться избранницей его кузена, он все же упорно рассказывал мне, насколько тот любил свою жену и как страдал и страдает до сих пор, потеряв ее и ребенка.
Неужели, с сомнением думала я, Джона могло испугать явное расположение Ральфа к моему сыну, и он решился на страшное преступление - избавиться от Никки навсегда?
Но я сразу же отбросила эту мысль как совершенно нелепую.
Итак, единственным и наиболее вероятным человеком, способным задумать и осуществить с чьей-либо помощью то, что произошло, остается Роджер Мелвилл - вполне вероятно, будущий лорд Девейн.
Как ужасно!.. Как страшно!..
Что еще он предпримет и как его остановить?
Возможно, следует все-таки пренебречь советами Ральфа и немедленно увезти Никки из замка? Но тогда, без сомнения, где бы мы ни находились, мальчик будет еще более уязвим для негодяев, покушающихся на его жизнь…
Что же делать?.. Как поступить?..
В результате я решила пока остаться в замке и умолять Ральфа поторопиться с наймом охранников для моего Никки. И для остальных детей - потому что рядом с ним и они подвергаются опасности…
О Боже, в какую переделку я попала!
Глава 22
Когда я проснулась на следующее утро, шел дождь, и у меня болела голова. Боль не прошла и когда я спустилась к завтраку. За первой чашкой кофе я сидела совершенно одна, рассеянно пощипывая булочку. Но лишь только поднялась, чтобы снова наполнить чашку, в столовую стремительно вошла Гарриет.
Это удивило меня, потому что она ни разу еще не выходила к первому завтраку, а ела у себя в комнате.
- Не ожидала увидеть вас, Гарриет, - сказала я.
- Я плохо спала, - пробурчала она в ответ. - Подумала, что сумею уснуть, если немного пройдусь.
Снова я испытала чувство жалости и даже некоторую симпатию к вдове Джорджа. Она и в самом деле выглядела какой-то несчастной: бледная, круги под глазами. Видимо, беременность давалась ей нелегко, а тут еще постоянные мысли о том, кто родится - мальчик или нежеланная девочка? А возможно, и угрызения совести из-за супружеской неверности, если, конечно, плод, зреющий в ее чреве, не был ребенком Джорджа. Мне пришла в голову история с Анной Болейн, второй женой короля Генриха VIII, которую тот казнил, обвинив в супружеской измене. Правда, это случилось около трехсот лет назад.
- Вам нужно хорошенько выспаться, - сказала я участливо. - Иначе совсем разболеетесь.
- Я не могу спать! - повторила она тоном капризного ребенка. - Лежу, лежу, а сон не идет. Просто не знаю…
У меня бывали бессонные ночи, и я хорошо понимала, о чем она говорит.
Сочувствуя ей, я спросила:
- Почему вы так боитесь, что родится девочка? У вас ведь останется титул, а в остальном ваш отец…
- Девочка не должна родиться! - прервала она меня. - Папа будет страшно расстроен. Он мечтает о внуке, который станет лордом, владельцем Девейн-Холла. Я не могу огорчить папу… Не могу!
- Но вы же сохраняете титул, - продолжала я утешать ее.
Гарриет нахмурилась, ее брови, напоминающие жирных гусениц, слились в одну линию.
- Как вы не понимаете? - почти закричала она. - Папа хочет, чтобы у нас осталось поместье, мы имеем на это полное право. Мы, а не противный Роджер!
Господи, подумала я с грустью, какую же власть имеет этот грубый старик над своей дочерью! Если она не родит сына, он, чего доброго, сделает с ней то же, что король Генрих с несчастной Анной Болейн!
- Если хотите, - сказала я все так же мягко, - могу написать своей тетке, чтобы она посоветовала вам какие-нибудь травы для лучшего сна.
Темные глаза Гарриет уставились на меня с надеждой, но и с подозрением.
- С чего это вы вдруг решили помочь мне? - спросила она. - Ведь вы должны ненавидеть меня из-за Джорджа.
Я вздохнула. Я и сама не имела ответа на этот вопрос. Знала только, что во мне пробудилось сострадание к этой женщине, а где сострадание, там нет места ненависти.
- Вы правы, - сказала я и отодвинула тарелку с недоеденной булочкой. - Куда естественнее для меня было бы желание отравить вас.
Снова тяжелый, недоверчивый взгляд.
- Я не верю вам, - проговорила она в конце концов. - Да и что для вас Джордж, если вы намереваетесь поймать на крючок самого Сэйвила.
Поймать Сэйвила!
Боже, что она говорит! Как вульгарна эта женщина!
Я решила: пусть она не спит хоть до скончания века, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь ей.
С этим вердиктом я поднялась из-за стола.
- Какой бы титул вы ни носили, Гарриет, - сказала я ей на прощание, - ничто не в силах превратить вас в истинную леди.
С этими словами я горделиво выплыла из комнаты.
В коридоре я остановилась, размышляя, куда пойти. В такой дождливый день, как этот, у меня нашлось бы множество дел, будь я у себя дома, но здесь… Я отринула мысль подняться наверх в детскую, поскольку наверняка бы стеснила Никки своим присутствием, говорящим об излишней обеспокоенности, и решила пройти в библиотеку и выбрать какую-нибудь книгу для чтения.
Это была огромная комната с галереей наверху, занимающей две трети ее периметра. Стены, как во многих других комнатах замка, были увешаны семейными портретами Сэйвилов и портретами их друзей. Нижнюю часть библиотеки занимали стеллажи с книгами, их кожаные переплеты блестели в свете масляных ламп, зажженных по случаю пасмурной погоды. За окнами лил дождь, и библиотека казалась оазисом тепла и света на фоне окружающего полумрака.
К моему удивлению, там уже сидела Джинни, листая большую книгу с образцами мебели.
- Женщинам в этом замке что-то не очень спится сегодня, - сказала я, стараясь казаться веселой и беззаботной. - Только что я застала в столовой Гарриет.
Джинни положила закладку между страницами и закрыла книгу.
- Да, вы правы, Гейл. Я довольно плохо спала. Мешали мысли об этом несчастном мальчике, Джонни Уэстере. - Она потерла пальцами виски. - Боже, что творится вокруг нас! Кто мог пустить стрелу в грудь ребенку в нашем собственном саду?
Я уселась за стол напротив нее и хмуро сказала:
- Не имею ни малейшего понятия, Джинни.
- Ничего подобного не случалось здесь за всю историю замка. Конечно, это мог быть и браконьер. Но заниматься подобным промыслом среди бела дня? В лесу, вернее, в парке, где гуляют дети… Немыслимо! Непостижимо! Просто ужасно…
- Согласна с вами, Джинни. Это ужасно и так же непонятно для меня, как и для вас. Помолчав, она сообщила:
- Сегодня утром Ральф отправился в Лондон, чтобы нанять и привезти сюда нескольких полицейских. Они будут охранять всех детей.