9
Несколько дней Эсмонд приводил в порядок свои дела: обсуждал с управляющим состояние его ферм и угодий, пригласил своего адвоката, чтобы сделать новую приписку к завещанию. По его мнению, Магда была права, когда говорила об опасности, - хоть он и не являлся офицером королевской армии, сама близость к Мальборо уже означала опасность. Что ж, если он умрет, так хоть умрет не зря…
Временами его охватывала тоска - так было жаль расставаться со своей страной, а особенно с Морнбьюри. К дому в Сент-Джеймсе он не испытывал сентиментальных чувств, а вот Морнбьюри любил.
Он-то хотел, чтобы у него была любимая жена, сын, который унаследует его титул и владения… А эта дерзкая девчонка - разве может она стать матерью его детей? Разве это возможно - близость с такой калекой?
Он все думал и думал свои мрачные думы, пока в конце концов у него совсем не испортилось настроение. Домочадцы сразу почувствовали это и избегали с ним пересекаться. В доме теперь стояла напряженная тишина. Эсмонд был бы и рад немного развеяться, пригласить кого-нибудь на стаканчик вина, но боялся, как бы не вскрылась случайно правда о его новой жене.
Пару раз его посещали мысли об очаровательной Шанталь Ле Клэр, но он их отгонял. Пусть ему будет хуже!
В последний вечер перед отъездом он поднялся в комнаты Магды.
Доктор Ридпат официально разрешил ей встать с постели и ходить одетой по своим комнатам.
Эсмонд застал ее сидящей за секретером. Глаза его невольно задержались на ее стройной узкой спине. Темные волосы были забраны сзади и украшены голубым бантом. Она не слышала, как он вошел, - вероятно, из-за того, что увлеченно что-то писала, склонившись над листом бумаги.
Некоторое время Эсмонд молча стоял и хмурил брови. Он только что сытно пообедал и выпил своего любимого кларета. Но даже вино ничуть его не развеселило. Мысли, против воли, возвращались и возвращались к недавним событиям. С одной стороны, ему очень хотелось ехать завтра на континент. А с другой - он чувствовал острую щемящую тоску оттого, что покидает Англию. Его охватывала безжалостная ностальгия по прошлым временам, когда в этом доме царили веселье, музыка и смех. Когда он просиживал целые ночи в клубах и игральных домах, устраивал попойки со своими друзьями и дрался на дуэлях… Ах, какие чудесные это были дни, какая полнокровная жизнь! Его любили при дворе, сама королева Анна баловала красавчика крестника и по юности прощала ему многие ошибки. Да и потом, когда он сам, по своей воле распростился с грехом и раскрыл объятия навстречу добродетели и обручился с самой красивой девушкой во всей Англии…
Как же это получилось, что жизнь его дала трещину? Все началось со смерти Доротеи. Потом это злосчастное падение с лошади… Потом проклятый день его венчания…
А теперь он стоит здесь, за спиной у Магды, и думает, как сложится дальше его непутевая жизнь… Эх, если бы можно было выйти один на один со своей судьбой и померяться силами - он заставил бы ее подчиниться…
Какая все-таки у нее тонкая, совсем девичья спина. А что, интересно, она там пишет? Обычно женщин не часто застанешь с пером в руках или над книгой.
Больше она не спускалась из окна по лозе, но каждое утро Эсмонд следил, чтобы Магда выезжала на прогулку верхом. Сам он ехал с нею рядом. Нет, на Джесс она больше не садилась, зато Эсмонд подобрал для нее подходящую чалую кобылу, с которой они сразу же нашли общий язык. Любо-дорого было посмотреть, как Магда с ней управлялась. Выезжала она обычно под густой вуалью и была подчеркнуто сдержанна в разговорах. Больше в течение дня они не встречались.
Сегодня утром они вообще не выезжали на прогулку из-за сильного тумана, и Эсмонд почувствовал странную пустоту. Вероятно, и она тоже. Он уже сказал Магде, что с завтрашнего дня она будет ездить в сопровождении двух грумов, которых он знает давно и которым вполне можно доверять.
Теперь он не увидит ее несколько месяцев, а может, и лет, а может, и вообще не увидит. При мысли об этом Эсмонд не испытывал особой горечи, только смутное беспокойство, которое не оставляло его ни на минуту в эти последние несколько дней.
В комнате горела свеча, было уютно и жарко натоплено. Когда он подошел к жене поближе, то почувствовал легкий запах духов, которыми она стала пользоваться лишь с недавних пор.
- Что это ты здесь кропаешь? - громко спросил граф.
Она подпрыгнула от неожиданности, после чего схватилась за сердце.
- О Боже… Я не слышала, как вы вошли…
- Дай посмотреть, - сказал он.
Она покраснела от смущения и навалилась на стол, закрывая написанное локтем.
- Да нет… это… там ничего особенного. Уверяю вас… ничего, что было бы вам интересно.
- И все-таки позволь я посмотрю сам.
- Но это мои личные бумаги, - сказала она, покрываясь пунцовыми пятнами.
- У моей жены не может быть ничего личного, - сказал Эсмонд, вне себя от гнева и любопытства. - Извольте, мадам, давайте мне ваши писульки.
Магда попыталась порвать бумаги, но, прежде чем успела это сделать, он изловчился и перехватил ее тонкое запястье, да так сильно сжал его, что бумаги сразу посыпались на пол. Когда Эсмонд нагнулся за ними, она снова крикнула:
- Это недостойно джентльмена…
- Э-э-э! - перебил он с дьявольской усмешкой. - Нам ли с вами рассуждать о приличиях? Все, что можно нарушить, мы уже и так нарушили…
Бледная и беспомощная, она теперь смотрела, как он внимательно изучает ее записи. Магда вела дневник, отражая свои чувства и переживания с того дня, когда покинула Котсвольдс. Часть бумаг лежала в ящике стола. Но эти, последние, меньше всего были предназначены для глаз Эсмонда. Она смущенно следила за тем, как бегают по строчкам его глаза, потому что знала, что он прочтет в каждой из них.
Эсмонд прочитал всего несколько абзацев злосчастного дневника. Он был написан так искренне и открыто - настоящий a cri de coeur, что это и удивило, и насторожило его. Все было подлинным и настоящим - и ее глубочайшее раскаяние, и тяжкое бремя ее одиночества.
"Еще рано, я лежу в постели и вижу сквозь щелку в балдахине, как за окном начинается рассвет. Здесь, в Морнбьюри, все так красиво и так… печально. Невозможно понять, в аду ты или в раю. Кажется, не видно конца моим страданиям. Зачем я только согласилась на обман?.. Теперь уже ничего не исправить.
Когда-то Эсмонд был прекрасным рыцарем, которого боготворила кузина Доротея… И для меня он тоже был идеалом. Когда он, еле живой, лежал в монастыре, меня так и тянуло к нему, сама не знаю, почему. Я начала писать ему без всякой задней мысли, просто так. А может, полюбила его… Но теперь он стал таким грубым и жестоким, что мне хочется умереть. Лучше лежать в могиле, чтобы Эсмонд не видел меня, и никто больше не видел… Завтра он уезжает, бросает меня на растерзание всем этим гадким слугам, которые хихикают за моей спиной. Нет, я никогда не смогу этого забыть! Господи, ну почему я не умерла еще тогда, когда меня сбросила лошадь? Зачем мне жить - чтобы сносить ненависть собственного мужа? Да, судьба распорядилась мной ужасно и несправедливо. Но то, что сделал со мной Эсмонд Морнбьюри, не поддается описанию. Он просто зверь. Самый настоящий зверь. Если бы я была мужчиной и могла сразиться с ним на дуэли, я рассекла бы ему щеку и сделала уродом - таким же, как я. Он стал бы пугалом, посмешищем для всех и навсегда забыл бы о том, что на свете существует любовь.
Я теперь сама, как мертвец, я осталась здесь, чтобы плясать на костях его несостоявшейся жены, моей любимой кузины Доротеи, да простит мне Господь такие слова. Нет, я ненавижу его. Ненавижу…"
На этом запись обрывалась. Последние два слова были густо заштрихованы фиолетовыми чернилами. В конце строчки красовалась клякса, видимо, перо дрогнуло в ее руке, когда он вошел.
Это письменное откровение потрясло его. А некоторые фразы так просто больно уязвили: "То, что сделал со мной Эсмонд Морнбьюри, не поддается описанию…"
Как она смеет? Что, что он ей такого сделал, в чем виноват? Что по неведению и природной лени женился на девушке, которой даже не видел? Его щеки вспыхнули. Он вспомнил, как был с ней груб в день свадьбы. Как она лежала, распластанная, на кровати, прикрыв рукой свое изувеченное лицо… Как он демонстративно отказался от нее, открыто дав понять, что она слишком безобразна, чтобы к ней прикасался мужчина…
Глаза его горели, тонкие ноздри подрагивали от гнева. Дневник словно жег ему руки. Эти строчки показались бы ему просто трогательными и милыми, если бы Магда так открыто не обвиняла его во всех своих несчастьях. Теперь с его глаз словно спала пелена. Нет, он не собирается становиться перед ней на колени! Это она, а не он, виновата во всех их бедах.
Эсмонд Морнбьюри всегда был эгоистом. Только одной женщине удалось пробудить в нем лучшие чувства, но теперь она лежала в склепе замка Шафтли.
Внезапно он разорвал ее дневник надвое и швырнул ей в лицо.
- Вы только попусту тратите время, кропая подобную чушь, мадам! - прорычал он. - Даже если вы ненавидите меня, меня это совершенно не волнует, уж поверьте.
Белая как мел, за исключением порозовевших рубцов, она вскочила и выбежала в соседнюю комнату.
- Я всегда буду вас ненавидеть! - прокричала она ему оттуда. Надежда и желание пробудить в нем нежность сразу потонули в захлестнувшей ее волне неприязни. Как же он ее ненавидит!
Эсмонд прошел следом за ней в спальню. Он с трудом разглядел ее, так как в комнате царил полумрак. Магда лежала ничком на кровати, спрятав заплаканное лицо в подушках. Она лежала молча, словно в оцепенении, платье ее примялось, голубая лента в волосах развязалась.
Эсмонд подошел к кровати.
- Вообще-то я пришел проведать тебя и попрощаться, - грубовато сказал он, - завтра утром, когда ты проснешься, я уже уеду.
Она повернулась, уже не заботясь о том, как выглядит ее лицо.
- Ну и уезжай… уезжай… мне все равно. Я не собираюсь о тебе горевать.
- Что ж, прекрасно, - он натянуто засмеялся. - Кажется, наша ненависть вполне взаимна.
- Лучше бы я вернулась к своему мерзкому отчиму в Страуд, чем осталась в этом доме! - с трудом подавив слезы, сказала она.
- Тем не менее вы останетесь здесь, - сухо сказал он. - Вы - леди Морнбьюри и должны помнить об этом и вести себя соответственно. Мало вы уже причинили мне вреда и неприятностей? Я…
- А я? Вы обо мне хоть раз подумали? - спросила она, сдувая волосы с разгоряченного лица.
- Нет, мадам. Я предпочитаю думать только о себе, - искренне сказал он. - Впрочем, не будем углубляться. Уже слишком поздно. Ограничусь лишь тем, что дам вам кое-какие наставления. После моего отъезда доктор Ридпат привезет в имение голландского хирурга. Попрошу вас подчиняться им обоим и делать все так, как они сочтут нужным.
Она безрадостно засмеялась.
- Вы так жаждете вернуть мою красоту?
- Не подумайте - не для себя. Только чтобы избежать лишних расспросов, когда я вернусь и мы будем жить вместе…
Она на некоторое время примолкла. Потом вдруг словно очнулась:
- Но я имею право отказаться от этих новых мучений. Может, я не верю, что докторам под силу исправить мое лицо.
- Это уж им решать. Если вы откажетесь от их помощи, поверьте, вы об этом горько пожалеете, - угрожающим тоном сказал Эсмонд.
Она снова расхохоталась и сверкнула на него глазами.
- Меня уже невозможно заставить о чем-либо пожалеть. Однажды я уже раскаялась, что помогла обмануть вас. Я просила у Господа прощения за то, что позволила выдать себя за девушку с портрета. Но теперь мне все равно. Я буду даже рада, если причиню вам страдание. Вы - точно такой, как я написала в своем дневнике, вы - зверь. Вы страшнее самой смерти… Я рада, что Доротея умерла, не успев назвать вас своим мужем… Слышите - рада!..
Магда осеклась, почти не соображая, что говорит. А уже через секунду она в ужасе отпрянула, потому что увидела, каким диким огнем загорелись его глаза. Она даже подняла к лицу руки, словно готовясь отразить его удар.
Но он лишь глухо прорычал:
- Я никогда не прощу тебе этих слов.
Тогда она спрыгнула с кровати.
- Позвольте мне уехать… Позвольте мне покинуть этот дом… Я больше не могу…
Тут он поймал ее за руку и притянул к себе. Завязалась борьба - Магда царапалась, кусалась, пинала его ногами. Он тоже не оставался в долгу - как видно, дал себя знать выпитый алкоголь. Он встряхивал ее щуплое тело так, будто пытался приструнить не на шутку разыгравшегося котенка. Но не так-то уж слаба она была, как могло показаться. Ее отчаянное сопротивление вынудило его пойти на принцип - кто кого? Ни одна женщина еще не смела говорить ему таких вещей и так с ним обращаться. Это ей даром не пройдет, пусть и не надеется. Слишком уж далеко она зашла…
Накидка Магды слетела. Взгляду его открылась девственная красота ее грудей с торчащими вверх розовыми сосками. Седая прядь волос упала на увечную щеку и закрыла рубцы. Эсмонда вдруг поразила одна простая мысль: ведь это его жена. Его законная жена. И как мужчина, он имеет над ней законную власть! Все его рыцарское отношение к слабому полу мгновенно улетучилось - теперь им владела только грубая страсть, приперченная к тому же злобой. Схватив Магду на руки, он бросил ее на кровать.
- Ты не посмеешь мне отказать и впредь будешь делать только то, что я тебе говорю. Заруби себе на носу: Эсмонд Морнбьюри - твой муж и господин, - сказал он. - Не ты ли пару месяцев назад поклялась любить меня, уважать и слушаться? Так что будь добра выполнять все три условия… и точно по моей команде.
Она в ужасе притихла. Эта внезапная вспышка злобы пополам со страстью напугала ее.
Он задул свечи, и комната погрузилась в темноту, не считая красного отблеска от камина. Затем Эсмонд задернул тяжелый балдахин над кроватью.
Он взял ее тело неистово, жадно, при этом впиваясь ей в губы безжалостными поцелуями. Она не противилась. Но вдруг Эсмонд осознал, что по щекам ее нескончаемым потоком текут слезы. Гнев его сразу прошел. Он встал и снова зажег свечи, затем оделся. Налил себе воды из графина и залпом выпил. Как же это могло произойти? Как мог он уподобиться простому неотесанному мужику? Эсмонд посмотрел на себя в большое зеркало и почувствовал отвращение. Его охватили мучительные угрызения совести.
Магда лежала без движения, лицо ее припухло от слез, в голове шумело. Сквозь полуприкрытые веки она настороженно смотрела на Эсмонда - а вдруг он снова обернется зверем и набросится на нее? И все-таки, что бы он сейчас ни сделал, эта ночь останется в ее памяти навсегда - ночь, когда она лежала в его объятиях… Пусть его грубые поцелуи только добавили рубцов в ее душе. Пусть они убили в ней всю красоту любви, о которой она мечтала еще в детстве.
Она тихо и безутешно плакала.
Он подошел к ней, склонился и дотронулся рукой до ее волос. Еще несколько минут назад прикосновение к ней вызвало бы в нем нервную дрожь. Но сейчас он видел лишь ее огромные глаза, полные бездонной печали, и глаза эти смотрели прямо ему в душу. Она уже не казалась ему обычной уродиной.
Он тихо сказал:
- Знаешь, я был не прав. Но когда… когда ты сказала про Доротею, я просто помешался.
- Не надо мне было… - прошептала она.
- Сделанного не воротишь. Давай больше не будем друг друга мучить, - сдавленно продолжал он. - Завтра я уеду. Возможно, мы никогда больше не увидимся. Прошу тебя об одном: сохрани мое имя и мою честь в людских глазах.
Она уткнулась лицом в подушку и всхлипнула.
- Я обещаю. Но… ах, Эсмонд… умерь свою ненависть… Я так устала от ненависти.
Он прикрыл рукой глаза.
- Я постараюсь, детка, постараюсь. Я могу просто пожалеть тебя, ведь тебе нужна моя жалость…
Магда не верила своим ушам. Это были первые слова нежности, которые ей пришлось от него услышать.
- Нет, я не прошу у тебя жалости, - сказала она, - Я прошу только, чтобы ты меня простил.
- Я прощаю тебя, Магда, но и ты прости меня за то, как я с тобой только что обошелся.
Она повернулась к нему и, взяв в ладони его большую руку, прижалась к ней горячей щекой.
- Нет, это я первая причинила тебе боль вместе со своим отчимом. Когда-нибудь я, может, расскажу тебе, как все это было, и ты сможешь меня понять.
Эсмонд почти не слушал ее. Высвободив пальцы из ее рук, он сказал:
- Как ты можешь целовать руку, которая нанесла тебе такой жестокий удар? Не надо…
- Когда ты уедешь, я останусь совсем одна, - сказала она.
- Занимайся тем, чем я тебе сказал, и жди моего возвращения. Надеюсь, нам удастся выпутаться, - тихо сказал он. - А я… я иногда буду писать тебе, - добавил Эсмонд и отвернулся.
Он не видел, как в ее заплаканных глазах блеснул крохотный лучик надежды.
- Прощай, Магда, - сказал Эсмонд.
Она села в постели. Сердце ее бешено колотилось, а душу вдруг охватила такая тоска, что ей было уже все равно, что он только что с ней сделал, - казалось, она готова была умереть.
- Эсмонд… Эсмонд… - простонала Магда.
Но он ушел.
Она снова легла и поглубже зарылась в одеяла. Огонь в камине уже потух, и в комнате стало холодно. Магда никак не могла уснуть, все ее тело ныло, сердце едва не выпрыгнуло из груди, а голова была полна беспорядочных мыслей. Когда же наконец ей удалось хоть немного забыться, сквозь пелену сна она услышала далекий голос сиделки Маусли, который звал ее:
- Миледи! Миледи!
Магда вскочила. Кровь забилась у нее в висках. Она вспомнила про их с Эсмондом ночной разговор. В следующую секунду ее бросило в жар. Она старалась не встречаться взглядом с вездесущей женщиной-мышью, как вдруг заметила у нее в руке какое-то письмо.
- Что это?
- От его светлости, миледи.
- А где он?
- Он уехал, миледи, уже два часа назад. Сначала в карете до Лондона, а потом - на континент. Вот, просил вам передать.
- Уехал… уже уехал… - обреченно прошептала Магда.
Пока сиделка суетилась, раскрывая шторы, Магда сломала сургучную печать и быстро пробежала письмо глазами. Оно было коротким, но впечатляющим.
"Магда, воспоминание об этой ночи долго еще будет вызывать у меня краску стыда. Еще раз именем твоей милой кузины прошу твоего прощения, хотя сам уже простил тебя. Пусть прошлое останется в прошлом. Ты - моя жена. Веди себя так, как я тебе говорил. Что ждет нас впереди, когда я (и если) вернусь из Фландрии, одному Богу известно.
Хорошо бы все получилось с твоей операцией. Миссис Фланель я оставил наказ выполнять каждое твое желание вплоть до моего возвращения, иначе она будет уволена. Можешь, когда тебе захочется, ездить в Годчестер. Пока меня нет, присматривай за Джесс и каждый день устраивай ей разминку. Тебе я ее доверяю. Надеюсь, ты не посрамишь мою фамилию, ставшую теперь и твоей. Ну ладно, прощай.
Твой муж (и не только на словах)
Эсмонд Морнбьюри"
- Эсмонд… мой муж - Эсмонд… - все шептала она.
Сзади к ней подкралась Джемайма Маусли.