Ее пальцы нащупали холодное стекло бутылки. Виски… Это было любимое "лакомство" отца, вернее, его любимое снотворное, которое он употреблял малыми дозами на сон грядущий. Хотя глаза Дженнифер по-прежнему застилали слезы, она явственно разглядела бутылку. Пару секунд повертела ее в руках, затем медленно и осторожно поставила на место, прикрыла створки бара и, распрямив плечи и решительно тряхнув головой, твердой походкой вышла из гостиной и отправилась в кухню.
Сбросив пальто, Дженнифер потянулась за чайником. Отец был тихий человек, не любивший бурно проявлять свои чувства, довольно замкнутый, но у нее никогда не возникало повода усомниться в его любви. После смерти матери, Дженни тогда была еще малюткой, он воспитал ее сам, без помощи родственниц. Отказался он и от мысли о повторной женитьбе. Позднее, когда дочь вышла из младенческого возраста, мистер Уинслоу отправил ее в престижную школу-интернат в Нью-Джерси. Возможно, он воспитал девочку в несколько старомодном духе - по язвительному замечанию одной из тетушек, дочь выросла в результате этого "взрослой малышкой". Отцовское воспитание принесло и иные плоды. К сожалению, из "взрослой малышки" Дженнифер превратилась в женщину с гипертрофированным чувством долга, не умеющую легко принимать простые житейские радости. Тем не менее детство ее прошло под знаком отцовской любви, и она по праву могла называть этот период самым счастливым в своей жизни. А в том, что детство ее было счастливым, Дженни ничуть не сомневалась.
Конечно, бывали и такие дни, когда со всем пылом нежной детской души она мечтала о матери. Уже достигнув зрелости, девушка не раз задумывалась над тем, как мог бы сложиться ее характер, испытай она в детстве благотворное материнское влияние. Что греха таить, были в ее жизни и такие моменты, когда ей казалось, что требования, предъявляемые отцом, невероятно высоки, и тогда у нее возникало ощущение, что отцовское воспитание слишком оторвано от реальной жизни. Временами ей отчаянно хотелось, чтобы в жизни у нее было побольше веселья и радости и меньше ответственности и строгой упорядоченности бытия.
Чайник на плите закипел. Дженнифер налила чашку кофе и, прихватив ее, отправилась из кухни в кабинет. На письменном столе там были разложены листы бумаги с набросками новой организационной структуры попечительских советов, в необходимости которой она мечтала убедить Майкла. Замысел был достаточно амбициозным, мисс Уинслоу знала это. Как и то, что некоторые могли назвать его авантюрным, но лично она предпочла бы такие определения, как "радикально новый" и "рискованный". Хотя они с Майклом и распоряжаются денежными средствами учрежденного ее отцом фонда, им приходится учитывать взгляды и соображения других членов совета, особенно после того, как доходы от благотворительных распродаж и лотерей стали все чаще пополняться пожертвованиями частных лиц.
Дженнифер рассчитывала на эти деньги организовать мастерские, в которых подростки могли бы обрести профессиональные навыки. Или вложить средства в их досуг, чтобы они не так бездарно, как сейчас, проводили время. Конечно, эта идея вряд ли могла претендовать на особую новизну и оригинальность. Муж Фионы, миллионер-филантроп Сайрус Макговерн, уже осуществил нечто подобное на Среднем Западе, в городе, где он вырос.
Сайрус и мисс Уинслоу не сразу пришли к взаимопониманию. В самом начале они отнеслись друг к другу без особой симпатии, если не с подозрением. Но сейчас они отлично ладили между собой, испытывая друг к другу искреннее уважение, как в личном, так и деловом плане.
Он пообещал оказать Дженнифер всю необходимую помощь по устройству мастерских, однако ему, конечно, было не под силу убедить попечителей фонда поддержать все ее начинания.
Уже было подыскано едва ли не идеальное место для будущего проекта - огромный пустующий склад на окраине города. Имелся там и большой участок земли со вспомогательными строениями. Мастерские Сайруса размещались примерно в таких же условиях. Но Дженнифер мечтала переоборудовать часть помещений главного здания под небольшие спальни, где могла бы останавливаться в том числе и приезжая молодежь из других городков.
План представлялся ей грандиозным и требовал немалых сил. Для того чтобы подкрепить собственную уверенность в конечном успехе, Дженнифер решила лично сделать внушительное, даже более чем внушительное, финансовое пожертвование в его бюджет.
Когда все будет готово, этот проект станет носить имя ее отца и в последующем явится данью его светлой памяти, данью памяти благодарной дочери любимому отцу.
Совсем недавно, всего лишь на прошлой неделе, когда они с Фионой обсуждали предстоящее рождение ребенка, подруга осторожно поинтересовалась у Дженнифер, не собирается ли та выйти замуж и обзавестись собственной семьей. Добрая, нежная, искренняя Фиона была не из тех, кто способен на праздное любопытство, однако ей так и не удалось решить для себя, что же кроется за этим, на первый взгляд невинным, вопросом.
Они разглядывали нарядное детское приданое, украшенное ручной вышивкой, которое будущая мать купила для своего малыша. Осторожно и трепетно прикасаясь к крошечным распашонкам, Дженни внезапно поймала себя на мысли, что ей вряд ли удалось скрыть от подруги чувство зависти перед светлым и радостным чувством материнства, которым Фиона буквально светилась.
Она тогда натужно улыбнулась, покачала головой и ответила, что, как у всякой современной деловой женщины, у нее слишком мало времени для личной жизни и повседневные заботы не оставляют места ни для мужа, ни для ребенка. Да и вряд ли найдется на свете такой безумец, который согласился бы разделить с ней свою судьбу, - такой напряженный, такой изматывающий темп жизни не каждому по плечу. Фиона конечно же бурно запротестовала, но быстро поняла, что Дженнифер не склонна и дальше развивать матримониальную тему.
Да и как она смогла бы признаться в том, что никогда не вышла бы замуж за того, кого не любила бы больше самой жизни? Нет, она просто не способна связать судьбу с тем, кому не сможет отдать себя всю без остатка, до последней капельки. В равной степени Дженнифер не могла представить себе брак с человеком, не достойным абсолютного доверия и не нуждающимся в такой же абсолютной верности с ее стороны. Нет, она станет спутницей жизни только тому, кому сможет поведать о своих самых сокровенных мечтах, а может, даже и страхах, - столь же ревностно оберегаемых от всех окружающих, - кому сможет открыть всю себя до самого донышка. Однако, увы, такой мужчина просто-напросто вообще не существует на белом свете.
Нет, не было, да и быть не может такого человека, которому Дженнифер осмелилась бы открыть глубинные тайники души, который оказался бы достойным прикосновения к этим ее тайнам.
Как могла она это сделать, если тайна принадлежала не только ей одной и подобная откровенность означала едва ли не предательство самого дорогого человека - отца?
После того, как она однажды уже в какой-то степени попыталась доверить свой страх, жуткой, зловещей тенью омрачающий всю ее жизнь, другому человеку, после того как она поделилась с ним своими сомнениями, случилось то, что сравнимо разве что с эффектом раскрытия ящика Пандоры. Дженнифер вздрогнула от нахлынувших на нее воспоминаний.
- Такое впечатление, что своего бесценного папочку ты любишь больше, чем меня, - заявил однажды Мэттью едва ли не прокурорским тоном, когда Дженнифер попыталась объяснить, что должна съездить на уик-энд домой повидаться с отцом.
- Не больше, успокойся, - заверила она друга. - Но он же мой отец.
Отношения Мэттью с родителями носили совсем иной характер. Прежде всего, у него были и отец, и мать. А еще - две сестры и старший брат. В соответствии с традициями зажиточных семейств Новой Англии его в свое время отправили в закрытую школу-интернат. И поэтому близкие отношения, сложившиеся у Дженни с ее отцом, их зависимость друг от друга, ее верность и дочерняя любовь были ему непонятны. Мэттью Эггермонт…
Дженнифер крепко сжала кофейную чашку. Нет, не надо даже пытаться себя обманывать, убеждать в том, что стоит немедленно взяться за работу. Их внезапная встреча явилась для нее ударом, громом среди ясного неба, и еще большим потрясением стал поцелуй Мэттью. Нельзя было не признать, что с той самой секунды, как его губы снова коснулись ее губ, в ее душу проник яд сомнения, так ли уж она свободна от давней любви или просто все это время скрывала очевидное от самой себя?
Дженнифер откинулась на спинку кресла и предалась воспоминаниям…
4
- Все бы на свете отдала, чтобы закадрить потрясающего чувака, - мечтательно пробормотала подруга Дженнифер, закатывая глаза и бросая сонно-похотливый взгляд в сторону Мэттью.
- Ты имеешь в виду того парня? - чопорно поправила ее Дженни, пытаясь скрыть за маской безразличия трепет от ощущения ошеломляющей мужской силы, которую прямо-таки излучал Мэттью: клубки мышц на его спине и руках изумительно перекатывались вверх-вниз, когда он мощным броском отправлял мяч в корзину.
- Хотя бы на часок, - выпалила подружка, оставив без внимания неодобрительный тон Дженнифер. - Ну, признайся честно, от меня ведь не скроешь. Ведь ты и сама бы не прочь?
- Да, да. Он… очень симпатичный, - выдавила признание Дженнифер.
- Симпатичный! Скажешь тоже! Да он в сто раз, в тысячу, в миллион раз более чем просто симпатичный, - мечтательно проворковала Венди. - Он неотразим, красив, как бог! Господи… он смотрит в нашу сторону! На нас! - горячо прошептала она. - Дженнифер, он смотрит на нас!
- Да нет же, просто случайно взглянул в нашу сторону, потому что… должен же он куда-то смотреть, - снова поправила она подругу, не смея признаться в это мгновение даже самой себе, что ее сердце забилось сильнее обычного.
Забросив мяч в корзину, Мэттью действительно повернул голову в их сторону. Дженнифер прекрасно понимала, что имела в виду восторженная Венди, пытаясь подобрать слова для описания притягательной силы этого видного парня.
- О Господи, если он вдруг заговорит со мной, я умру прямо на месте. Нет, ты посмотри на него! Это же Мэттью Эггермонт, да по нему сохнут все. Ему ничего не стоит заполучить любую из нас - какую бы только захотел! Но он не бабник, у него даже нет постоянной подружки. Одна третьекурсница попробовала было выведать у него факты из его личной жизни. Так вот, этот красавчик ответил ей, что у него дел по горло и на любовь не остается времени. Хотя, мне кажется, что он явно заливает. Знакомая студентка мне как-то рассказала, что он ее тискал на какой-то вечеринке, и вроде это было впечатляюще. За такое даже жизни не жалко! По ее словам, она словила кайф еще до того, как он обнял ее.
Дженнифер отвела взгляд в сторону. Ее собственные сексуальные желания были самыми обычными, незатейливыми желаниями здоровой молодой девушки, а вот взгляды на жизнь отличались некоторой старомодностью. Да, в ее жизни уже имели место свидания. Были поцелуи в машине и все такое прочее. Знала она и то, что если по-настоящему влюбиться, то никакая сила не оторвет ее от предмета обожания. Дженнифер чувствовала, что внутри нее до поры до времени затаилась страстная натура, но дать ей волю она сможет только в том случае, если любимый ответит взаимностью, если она сможет почувствовать себя единственной и желанной, если…
Бесконечная смена партнеров, несерьезное экспериментирование, игривое барахтанье в мелких водах чувственного любопытства - все эти плоды сексуальной революции никогда не привлекали ее. Получив от природы редкостный дар зрелого женского обаяния, Дженнифер чувствовала, что создана для бездонного, полного страстей океана любви. Но при этом ее натура властно требовала безоговорочного соблюдения взаимных обязательств и полной, до краев, безоглядной преданности друг другу.
Правда, это почти не защищало Дженнифер от мощной ауры Мэттью Эггермонта. Ауру эту он нес, как знамя над головой, - горделиво и мужественно. Разумеется, Дженнифер была в курсе всех досужих разговоров, домыслов и сплетен, вносимых возбужденными первокурсницами в густо насыщенную женскими гормонами атмосферу студенческих аудиторий. Большинство этих историй, - вернее, фантазий - являлись плодом распаленного воображения и варьировались от идиотски наивных до откровенно непристойных.
Проучившись пару месяцев на первом курсе, Дженнифер физически оставалась девственницей, однако в смысле сексуального образования преуспела настолько, что это начинало немного пугать даже ее саму.
Кстати, было чего пугаться. Так, например, до ее ушей докатилась одна из многочисленных фантазий на тему Мэттью Эггермонта, суть которой сводилась к следующему, - способен ли этот красавец-сердцеед удовлетворить интимные потребности не одной, а сразу двух возбужденных студенток. Среди подруг Дженни было немало таких, которые в мечтах видели себя в постели с обольстительным любовником. Исстрадавшись душой и телом, они со всей откровенностью рисовали на полях или задних страницах учебных тетрадей то, что они желали бы делать с ним, случись им и вправду заполучить его на часок-другой, - например, образовать некое любовное трио и вкусить запретный плод групповой любви.
- А ты разве не знаешь? Любовь втроем - это мечта каждого мужчины, - промурлыкала одна из фантазерок, заметив на лице Дженнифер замешательство, а может, и неприкрытый ужас. - Спроси мою сестрицу-близняшку. Нет на свете такого мужчины, который не мечтал бы удовлетворить двух женщин сразу.
- Как нет на свете такой женщины, которая бы не знала об этом, - сардонически произнесла, обращаясь к Дженнифер, другая студентка, услышав замечание подруги.
Планы постельных упражнений втроем, которые строили в мечтах в отношении Мэттью эти девицы, явно оставались лишь игрой воображения. Скорее всего, ни одной из них так и не удалось воплотить их в жизнь. Поговаривали, будто Мэттью видели в обществе некой девицы, но на самом деле та оказалась подружкой одного его приятеля, с которым, кстати, была обручена. Его появление было также замечено на вечеринке, где студенты баловались выпивкой, - на этот раз в обществе дочери одного профессора, недавно переехавшего в Бриджтон с Западного побережья, не то из Стэнфорда, не то из Беркли.
- Сезон охоты на Мэттью открыт, - жизнерадостно объявила одна из подруг Дженнифер. - Не забудьте, от той, которой повезет, мы все будем ждать подробного отчета…
Не дождавшись конца фразы, да и всего разговора, Дженнифер ушла. Она не была ханжой, но… Что "но"? Мысленные образы, которые вызвали у нее все эти разговоры, носили слишком личный характер, чтобы говорить о них во всеуслышание, тем более делиться ими с посторонними. И дело не в том, что Мэттью занимал ее думы. Дженнифер казалось, что она просто не в его вкусе. Он ведь предмет всеобщего обожания, или, вернее сказать, вожделения, за ним бегают все девушки. Нет никаких сомнений в том, что если он и пригласит кого-то из них на свидание, то остановит свой выбор на той, которая… Которая что? Которая не будет терзаться сомнениями по поводу выпавшего на ее долю счастья - долгожданной возможности прыгнуть к нему в постель и заняться сексом просто ради занятия сексом. В то время как она сама… Нет, нет, у них нет ничего общего.
Три дня спустя судьба, как будто подслушав ее мысли, решила преподать ей урок. Дженнифер обнаружила, что ошибалась.
Она ехала на велосипеде по булыжной мостовой, изо всех сил стараясь держать равновесие, когда из-за угла вылетел Мэттью Эггермонт и всей своей массой врезался в нее. Ни у Дженнифер, ни у старенького велосипеда не было ни единого шанса выстоять в этом столкновении. Мэттью был тренированный спортсмен ростом под два метра, она же - хотя и высокой, но хрупкой девушкой. Возраст драндулета насчитывал лет двадцать, не менее. Падение было неизбежно, как у пресловутого ньютоновского яблока.
Несмотря на свой почтенный возраст, велосипед не удостоился любезного внимания Мэттью. Проигнорировав аварийное состояние этого средства передвижения, виновник дорожного происшествия обратил свой взор на юную велосипедистку. Девочка была немедленно поднята на ноги, с ее одежды бережно стряхнули пыль, а сама она подверглась внимательному осмотру на предмет возможных травм или ушибов. Все это время Мэттью не переставал извиняться перед Дженнифер низким хрипловатым голосом, который вызывал у нее непередаваемое ощущение нежности, как если бы ее кожу лизала своим шершавым язычком кошка. А вот руки его оказались какими угодно, но не шершавыми, и вообще, он был с нею сама любезность.
Ну и вид у меня! - подумала Дженнифер: блузка порвана, джинсы внизу, с одного бока, в грязи, волосы растрепаны, руки перепачканы, одна ладонь ободрана в кровь… Но остальное все более-менее в порядке. По крайней мере, Мэттью самым серьезным образом заверил ее в этом.
- Слава Богу, все нормально, бывает и хуже. А то я уже испугался, что покалечил вас.
- Вы же не нарочно, - в свою очередь сочла своим долгом успокоить его девушка.
С его стороны было весьма любезно взять всю вину за случившееся на себя, тем более что ей и в самом деле не следовало ехать на велосипеде там, где она все-таки ехала, - по пешеходной зоне.
- Я опаздывал на собрание, ну да ладно, все равно не успею. Так что позвольте мне пригласить вас на чашку кофе. Вам надо прийти в себя. Как знать, - добавил он серьезно, - может быть, вы все еще по-настоящему не оправились от падения.
Дженнифер подумала, что он мог бы не говорить "все еще". Она действительно так и не пришла в себя - правда, не по причине падения с велосипеда, а из-за того, что столкнулась именно с ним, с Мэттью Эггермонтом! И вот теперь он приглашает ее на чашечку кофе…
- Вы все же поранились, - услышала она его тревожный голос.
Это Мэттью бросил взгляд на ее руку, проехавшую по гравию.
- Ах, рука! Ладно, пустяки! - произнесла Дженнифер, пытаясь спрятать ее за спину, как будто решив, что с такими руками показаться в кафетерии просто неприлично.
- Нет, нет. Позвольте-ка мне вашу руку!
Прежде чем она успела остановить его, Мэттью властно взял ее руку и принялся рассматривать с видом врача-травматолога. Девушка была высокого роста, а ее руки - элегантными и длинными, тонкими в кости, по сравнению с руками Мэттью они казались какими-то беззащитно хрупкими и удивительно женственными.
Сердце Дженнифер бешено забилось. Боже, разве она могла мечтать о том, что Мэттью Эггермонт будет нежно стряхивать с ее пальцев прилипшие к коже песчинки.
- Вашу руку нужно хорошенько вымыть, - все с той же серьезностью и обстоятельностью проговорил он. - Я вроде бы всю грязь стряхнул, но…
- Все в полном порядке, - перебила его Дженнифер, но так и застыла, не договорив.
Она лишилась дара речи, сраженная наповал тем, что Мэттью поднес ее пальцы ко рту и нежно поводил по ним языком.
У нее возникло такое чувство, что не выдержит и вот-вот грохнется в обморок. Ощущение было невероятным: влажное тепло, размеренное движение его губ. Она попыталась было протестовать, но ей удалось издать лишь короткий, негромкий всхлип, который не имел ничего общего с решительным возражением.
Как объяснил ей позднее сам Мэттью, в тот момент у него и в мыслях не было ничего эротического. Он просто-напросто был искренне озабочен состоянием ее руки и действовал мгновенно, не тратя ни секунды на раздумья. Так когда-то делала его мать, женщина прозаическая, воспитанная в сельской местности. Когда Мэттью был ребенком, мать частенько "лечила" его порезы и ушибы по старинке, нежно зализывая ранки любимого сынишки.