* * *
Когда они добрались до дома Стефана, небо уже потемнело, и туман окутал Лондон. Мод знала, что эту крепость построил ее дед, Вильгельм Завоеватель, чтобы отсюда править побежденным саксонским Лондоном, и что ее отец, король Генрих, подарил эту крепость Стефану в честь женитьбы на Матильде Булонской. Призванные внушать покорность и ужас мощные стены Тауэра с узкими прорезями бойниц поддерживались контрфорсами, достигавшими зубцов на верхушках; массивная главная башня, увенчанная четырьмя башенками поменьше, была защищена широким рвом. Когда Мод и Стефан приблизились, стражник, стоявший в сторожке у ворот, отдал приказ, и деревянный подъемный мост с грохотом опустился. Стефан и Мод проехали по мощеной дорожке во внешний двор замка. Огромные факелы в руках вышедших навстречу слуг отбрасывали мрачные отблески света на бледные каменные стены.
Мод боялась думать о второй встрече с Матильдой Булонской. Тревога ее все возрастала по мере того, как она шла следом за Стефаном по замку через большой зал, оружейную комнату и часовню, затем по витой лестнице в комнату Матильды, располагавшуюся на четвертом этаже. Собрав всю свою волю в кулак, Мод твердо решила, что не должна ни словом, ни жестом выдать чувства, которые она испытывала к Стефану.
Матильда в мягкой голубой тунике, наброшенной поверх белого платья, сидела на шерстяном ковре перед жаровней и играла со своим сыном Болдуином. Увидев входящих Мод и Стефана, она с приветливой улыбкой поднялась и протянула руки ей навстречу.
- Как я рада, что вы приняли мое приглашение, кузина.
Мод нерешительно шагнула вперед, чтобы принять поцелуй своей кузины.
- Как вы похожи на мою мать, - смущенно проговорила она.
- Все так говорят. Это для меня большая честь, ведь моя тетя была настоящей святой. Мы должны все вместе посетить ее могилу.
- Да, мне бы этого очень хотелось. - Мод взглянула на Болдуина, крупного розовощекого малыша с зелеными глазами и медово-коричневыми кудрями, точь-в-точь как у Стефана. - Он такой большой для своего возраста… ему ведь три года, не так ли?
- Всего два, - с гордостью ответил Стефан, подхватывая Болдуина на руки.
- У нас есть еще маленькая дочь, - сказала Матильда. - Вы, наверное, хотите взглянуть на нее?
- О да, конечно, это было бы чудесно. - Мод заставила себя улыбнуться, с каждой минутой ощущая все большую неловкость. Ей было больно видеть, что Стефан так любит сына.
- Стефан, ты не проводишь кузину в детскую? Нянька как раз сейчас кормит малышку. Потом мы поужинаем, а после ужина я хочу показать Мод гобелен, над которым работаю. Я хочу изобразить Господа нашего и его благословенную мать на свадьбе в Кане Галилейской. А потом настанет время идти в часовню на повечерие, - и Матильда лучезарно улыбнулась.
Мод молча последовала за Стефаном. Узы привязанности, соединяющей кузена с женой и ребенком, были очевидны. Мод не предполагала найти здесь такое тихое домашнее счастье, которого ей самой испытать не довелось, и почувствовала себя лишней. Она всегда понимала, что между нею и Стефаном ничего не может произойти, но теперь, увидев его в кругу семьи, окончательно утвердилась в этой мысли.
- Сейчас вы увидите самую очаровательную девочку на свете, - сказал Стефан, толкнув тяжелую дубовую дверь, ведущую в маленькую каменную комнатку, согретую несколькими жаровнями.
Крупная женщина в расстегнутом платье сидела на каменной скамье и кормила грудью крошечное дитя, завернутое в шерстяной платок. Увидев вошедших, она прикрыла грудь, поднялась и передала ребенка Стефану.
- Ваша дочь здорова, милорд, - гордо произнесла она.
Стефан взял девочку на руки и прижал ее к груди.
- Ну, разве не красавица?
- Да, действительно, красавица, - вежливо ответила Мод. По правде говоря, этот младенец ничем не отличался от всех других, которых ей доводилось видеть: красное, сморщенное существо с головкой, покрытой пушком, словно тельце новорожденного цыпленка.
Стефан что-то ворковал над дочерью, и Мод почувствовала, что не в силах смотреть на это. В сердце защемило, и она отвернулась. Стефан вернул ребенка кормилице, взял кузину за руку и поспешно вывел ее из детской.
- У вас очень милая дочка, Стефан, - тихо сказала Мод, понимая, что должна как можно скорее исчезнуть подальше от этого семейного гнездышка. - Я… я себя неважно чувствую… я очень устала от поездки. Как вы думаете, смогу ли я сегодня же вернуться в Вестминстер? - Она двинулась было вперед по коридору, но Стефан схватил ее за руку.
- Нет, это невозможно. Вы доберетесь туда только на рассвете, и потом, Матильда не поймет, почему вам понадобилось так поспешно уехать.
- Но я должна ехать, неужели вы не понимаете, - дрожащим голосом произнесла Мод, повернулась и быстрым шагом пошла через зал.
Стефан догнал ее, снова схватил за руку и притянул к себе.
- Если вы думаете, что мне легче, чем вам… - начал он.
Глаза их встретились, и никто не мог отвести взгляда.
Стефан медленно наклонил голову, отыскал губы принцессы и начал целовать ее с яростной жаждой, внезапно прорвавшейся наружу, несмотря на все его самообладание. Мод, вместо того чтобы оттолкнуть его, обнаружила, что не только покоряется его желанию, но и отвечает на поцелуи с не меньшей жадностью. Теплый, настойчивый рот Стефана заставил ее губы разжаться, и по всему телу прокатились волны жаркого пламени. Нетерпеливость, с которой Мод ответила на поцелуй, испугала ее саму и, казалось, удивила Стефана, превратив его страсть в бушующий костер. Он прижал ее податливое тело еще теснее к себе, впивая сладость ее губ и не в силах насытиться. Руки его скользнули ей под плащ и нащупали полные груди, но тут чей-то внезапный смех заставил их виновато отпрянуть друг от друга.
Тяжело дыша, с головой, кружащейся так, словно она выпила чересчур много вина, Мод стояла неподвижно, как будто приросла к каменному полу, и смотрела, как двое стражников сворачивают за угол, проходя мимо влюбленной парочки по пути на свой сторожевой пост.
- Добрый вечер, милорд, - сказали они, кланяясь Стефану.
Когда стражники ушли, Мод и Стефан снова взглянули друг на друга.
- Я позабочусь, чтобы на рассвете вас проводили домой, - хрипло произнес он.
Потрясенная до глубины души, Мод проследовала за Стефаном в комнату Матильды. Все ее тело было охвачено страстью. Она была совершенно не готова к тем ошеломляющим чувствам, которые пробудил в ней кузен. Ей казалось, будто она очутилась одна-одинешенька в бурном море, вдали от суши, в полной темноте. В ужасе Мод повторяла про себя, что никогда больше не должна терять контроль над собой.
13
Следующие три месяца пролетели быстро, заполненные всякого рода приятной деятельностью. Стефан довольно часто виделся с Мод, но, по молчаливому соглашению, они никогда не оставались наедине. Однако даже на людях Стефан боялся, что так или иначе выдаст себя невольным словом или жестом. И независимо от того, кто был рядом с ними, стоило им лишь обменяться взглядами, как весь мир переставал для них существовать. Стефана пугало, что сила, с которой их тянуло друг к другу, чересчур очевидна для окружающих.
Вечером накануне того дня, когда король должен был объявить имя наследника на пиршестве в канун Рождества, Стефан и Матильда раздевались перед сном в своей спальне. Тонкие белые свечи освещали кровать с балдахином, деревянную скамью, дубовый стол и скамеечку для молитв. Жаровня в серебряной чаше согревала комнату, изгоняя декабрьскую стужу, пытающуюся прокрасться в спальню сквозь трещины в массивных каменных стенах.
- Что сегодня так беспокоило твоего брата? - спросила Матильда, поднимая с кровати отороченное мехом красное покрывало. - За ужином он был необычно молчалив и суров. Я думала, что он должен радоваться завтрашней речи короля. А он сидел словно на поминках.
Дрожа от холода в льняном белье, Стефан приоткрыл тяжелую дубовую дверь, чтобы убедиться, что стражники стоят на местах.
- Не знаю, честное слово.
Он тоже заметил, что Анри чем-то встревожен, и тревога эта проскальзывала на его лице еще раньше, когда в сентябре они уезжали из Нормандии. Но Стефан не имел ни малейшего представления о том, что волновало брата.
Когда Анри прибыл в Лондон из Гластонбери, Стефан тоже думал, что тот будет рад предстоящему назначению наследника и визиту шотландского короля. Но Анри оставался замкнутым и мрачным, советовал брату умерить свои надежды и вел себя так странно, что это начало раздражать Стефана.
Матильда сняла льняную сорочку и несколько мгновений стояла обнаженной; от холода ее молочно-белая кожа покрылась пупырышками. Заметив, что Стефан разглядывает ее тонкое детское тело с узкими бедрами, маленькими грудями и округлыми ягодицами, она быстро забралась в кровать, подтянув покрывало до подбородка.
Стефан разделся и скользнул в постель рядом с женой.
Матильда зевнула.
- Подумать только, Стефан! Накануне Рождества Господня тебя объявят наследником престола! - Счастливая, она свернулась рядом с ним калачиком.
Стефан был слишком взволнован, чтобы заснуть, его одолевали беспорядочные мысли: поведение брата, предвкушение завтрашнего события и, как обычно, кузина Мод.
При одном воспоминании о ней плоть его напряглась, и он невольно потянулся к жене. Когда пальцы коснулись обнаженного плеча Матильды, та замерла и затаила дыхание; в свете свечи он заметил, как на ее лице мелькнуло отвращение. Со вздохом Стефан погладил жену по плечу, нагнулся к столику и задул свечу, а потом повернулся на спину. Матильда облегченно вздохнула.
- Спокойной ночи, дорогой, - с благодарностью прошептала она.
Стефан закрыл глаза, в мыслях возвращаясь к Мод. Как он ни пытался, но так и не смог запретить себе вспоминать о том поцелуе в коридоре замка. Тепло ее губ, гибкое тело под его руками снова возникли в памяти, словно аромат летних роз, который продолжает витать в воздухе и после того, как увянут цветы. Его любовь к ней была безнадежной, но, охваченный разгоревшимся желанием, он не мог забыть о ней.
Беспокойно ворочаясь с боку на бок, он сдался на милость своей буйной фантазии: Мод лежит обнаженная на меховом покрывале перед ярко пылающей жаровней; каштановые волосы ее рассыпались по нежной коже шеи и плеч. Серые глаза туманятся от желания, полные губы раскрываются в ответ на его поцелуй. Тени от мерцающих свечей падают на ее нагое тело; теплые руки тянутся навстречу возлюбленному…
Мод будет такой же, как тогда, в коридоре: страстной, отзывчивой, равной ему во всем; тело ее пронзит дрожь вожделения. И он будет обладать ею со всей безудержностью страсти.
Стефан почувствовал, что взмок от пота. Он вскочил с постели с бешено бьющимся сердцем и виновато взглянул на Матильду - жена ровно дышала и продолжала мирно спать. Он понимал, что даже если разбудит ее, чтобы облегчить свои страдания, облегчение будет лишь временным: ведь она не могла понять и разделить бьющуюся в нем страсть.
При взгляде на нежное личико жены желание в нем угасло. Стефан ласково поцеловал ее в щеку и снова лег на спину, подложив руку под голову. Он молил Бога, чтобы однажды его страсть к Мод утихла, словно короткий бурный ураган, проносящийся мимо так же быстро и внезапно, как налетает на плывущий по бездонной водной глади корабль. Матильда была его женой, матерью его детей и вскоре, с Божьей помощью, станет королевой. Этого довольно. Этого должно быть довольно.
* * *
На следующий день Мод проснулась от звука колоколов церкви Святого Павла. Канун Рождества. Сегодня будет большой пир, и король объявит наследника.
За несколько часов до пира она отправилась в свои покои, чтобы переодеться. Отец предоставил ей большую свиту, в которую входили служанки, слуги, конюхи и капеллан. Генрих поселил дочь в Вестминстере, и Мод почувствовала, что наконец-то он стал относиться к ней с уважением, как приличествовало относиться к императрице. Король поощрял ее знакомство с Лондоном и окрестностями, устраивал для нее встречи с самыми известными горожанами и аристократами, приезжавшими в Вестминстер. Но ее будущее по-прежнему оставалось неясным.
Взвесив все как следует, Мод поняла, что была бы совершенно довольна, если бы не тоска по Стефану, которая постоянно росла и не приводила ни к каким результатам. Они виделись по меньшей мере два-три раза в неделю, ездили верхом по парку между Вестминстером и Ладгейтом, гуляли по лесистым холмам Хайгейта или спускались к замерзшим болотам Мурфилдз, чтобы посмотреть на молодых парней, которые привязывали к ногам большие берцовые кости животных и с помощью палок с железными наконечниками катались по льду. Они бродили по лесам святого Иоанна и охотились с соколом и гончей - но ни разу не оставались наедине.
Где бы они ни появлялись, Мод всякий раз бывала удивлена тем, как тепло принимают Стефана лондонцы. Ее отец лично знал всех крупных землевладельцев своего королевства, но Стефан был знаком и с простыми горожанами. Все, от процветающих торговцев до скромных церковников, ткачей и подмастерьев, знали Стефана из Блуа. И, казалось, все они были очарованы им. Радость, которую выказывали эти люди при виде ее кузена, неизменно передавалась ей самой.
Мод закончила одеваться как раз, когда колокола зазвонили к вечерне. Когда она добралась до аббатства, все придворные и знать со всего королевства уже собрались здесь на рождественскую мессу. Мод заметила, что не явились только ее отец и недавно прибывший король Шотландии.
Потом все перебрались в большой зал Вестминстерского дворца, дожидаясь короля и его высокопоставленного гостя. На стенах, увешанных гобеленами, ярко пылали тисовые факелы. Большие поленья, специально подготовленные для сочельника, горели в центральном камине; пол был усыпан сушеным тростником и ароматными травами. Алый падуб, темно-зеленый плющ и омела с белыми цветами свешивались с деревянных балок потолка.
- Ты сегодня очень красива, сестра, - улыбаясь, произнес Роберт. Рядом с ним стояла Мэйбл, его жена-валлийка.
Мод улыбнулась в ответ. Она искала взглядом Стефана, который уже пробирался сквозь толпу, двигаясь к ней. Он держал под руку Матильду. Кузен великолепно выглядел в темно-красной тунике, черных обтягивающих штанах и черном плаще, подбитом лисьим мехом, накинутом на плечи. Нескрываемое восхищение, вспыхнувшее в его глазах, вознаградило Мод за те долгие часы, когда она вместе со служанками трудилась над своим нарядом. Поверх платья, сшитого из небесно-голубого шелка, она надела синюю тунику с длинными висячими рукавами. Талию стягивал золотой пояс; на груди сверкал маленький золотой крестик, украшенный жемчугом и рубинами, который изготовил для нее лучший во всей Италии золотых дел мастер. Плечи принцессы окутывал темно-синий плащ, подбитый мехом горностая. Прическу венчала прозрачная вуаль, придерживаемая золотым венцом с крупными жемчужинами. Сознавая, что взоры всех присутствующих обращены к ней, Мод вспыхнула от удовольствия, и ее серые глаза заблестели.
- Вот он, - прошептал Роберт, склоняясь в глубоком поклоне.
Вслед за главным дворецким в большую залу вошел король Генрих рука об руку с королем Шотландии Давидом. За ними следовал архиепископ Кентерберийский, Вильгельм из Корбэ, далее - епископ Солсбери и, наконец, королева Аделиция.
Встреча с дядей Давидом явилась для Мод большим потрясением. Она знала, что дядя воспитывался в нормандской Англии, и думала, что он будет выглядеть и вести себя так же, как нормандцы. Но совершенно неожиданно принцесса оказалась в мощных объятиях рыжебородого великана с загорелым, изборожденным морщинами лицом, который звучно расцеловал племянницу в обе щеки.
- Эгей, Генрих, да она стала настоящей красоткой! - Давид Шотландский огромной волосатой ручищей приподнял лицо Мод за подбородок и уставился на племянницу доверчивыми голубыми глазами ее матери. - Ни следа моей бедной сестрички Матильды, - продолжал он. - Мод - настоящая нормандка.
Главный распорядитель дунул в рог из слоновой кости. Все расселись по местам за столами, уставленными подносами с хлебом, большими оловянными солонками и деревянными чашами с элем. Король с ближайшими родственниками и главными духовными лицами поместился за самым высоким столом, установленным на помосте. Стол был покрыт снежно-белой льняной скатертью, украшен веточками падуба и уставлен серебряными кубками. К удивлению и смущению Мод, ее место оказалось самым почетным - между двумя королями. Неужели это место предназначалось не для Стефана?
- Я тебя не видел с тех пор, как ты родилась, - прошептал Мод на ухо Давид Шотландский.
Прежде чем она успела ответить, двери в дальнем конце зала распахнулись и появилась длинная процессия слуг, несущих яства, во главе с главным поваром, который нес огромное блюдо с головой вепря, в пасти которого торчали желтые клыки, а между ними виднелось большое яблоко; голова была украшена ярко-красными ягодами падуба и листьями зеленого плюща. За вепрем последовали дымящиеся блюда с олениной, зайчатиной, павлинами, целым жареным козленком, молочным поросенком и огромным гусем, покрытым хрустящей зажаренной корочкой. Далее появились кролик в вине, вареные миноги, сазан и разнообразные рыбные паштеты и пироги. Столы уже ломились от изобилия еды.
Оруженосцы разрезали мясо и прислуживали своим господам, опустившись на одно колено. Пажи наливали вино в серебряные кубки и носились между кухней и пиршественным залом с салфетками и чашами воды для мытья рук.
Дядя Давид заботливо опекал племянницу.
- Ты должна попробовать вот этот ломтик гусиной грудки, - настаивал он.
Он угощал сперва Мод, потом угощался сам, но принцесса заметила, что самые отборные кусочки дядя Давид сберегает для двух огромных шотландских борзых, сопровождавших его сюда из Шотландии, а сейчас гордо сидевших рядом с ним.
По непонятной для нее причине Мод не могла проглотить ни кусочка тех лакомств, которые предлагал ей дядя. Время от времени она бросала взгляды на Стефана и тот отвечал ей мимолетными заговорщицкими улыбками, переполнявшими ее восторгом. Мод чувствовала, какое напряжение царит за главным столом, как и во всем зале. Глаза всех гостей выжидающе устремлялись на короля Генриха. Как и сама Мод, все гости нетерпеливо ждали, когда же король объявит имя наследника.
Блюда с едой сменились чашами с фруктами и орехами, подносами с конфетами, марципанами и медовыми пирогами. Затем дворецкий внес в зал большую чашу с "шерстью ягненка" - вином, изрядно приправленным специями и смешанным с мускатным орехом, имбирем, медом, поджаренными хлебными крошками и печеными дикими яблоками, которые всплыли на поверхность налитка и аппетитно сверкали светлыми бочками. Король осушил кубок за тех, кто прибыл к его двору в честь Рождества, знать же, в свою очередь, выпила за короля, прокричав троекратное "Ура!".
Мод прежде никогда не видела такого ритуала, и дяде Давиду пришлось объяснить ей, что это - древний саксонский обычай, которому следовал король. Прозвучали тосты, и любимый менестрель Генриха пропел несколько героических песен. Когда он закончил выступление, факелы уже стали потрескивать, вокруг почерневших балок под потолком клубился дым и в зале сделалось чересчур жарко. Гости распахнули плащи, принялись нетерпеливо шаркать ногами под столом, расстегнули пряжки на поясах; лица разрумянились от выпитого вина; кое-кто даже захрапел.
Наконец слуги убрали со столов объедки и удалились, а дворецкий попросил тишины.