- Лукас! Если ты считаешь меня такой корыстной…
- Две сотни?
- Ты меня шокируешь своими инсинуациями.
- Не может быть, чтобы пять сотен?
- Что плохого в том, что я устроила приглашение для своей хорошей приятельницы? - не выдержала Далси. - Неужели обязательно из-за этого оскорблять меня?
- Тысяча? - удивленно воскликнул Лукас.
- Я не оказалась бы в таком критическом положении, если бы ты не был так прижимист!
- И все карточные долги. - Лукас бросил испепеляющий взгляд на графиню. - На этот раз после игры в карты у Паркеров прошлым вечером.
Далси опустила глаза.
- В этом нет ничего необычного… все так делают. - Она протянула руку Татьяне. - Но поверь, я и понятия не имела, что она устроит такую мерзость!
- Скажи спасибо, что я не раскроил ему череп. - Лукас поморщился. - Не увиливай, отвечай: Принни получает свою долю?
- Как ты мог такое подумать!
- Так получает?
- У него тоже есть расходы, - сердито заявила графиня. - Как у всех нас.
- Вас послушать, так и Иуду можно считать благородным человеком…
Графиня возмущенно фыркнула и подхватила юбки.
- Я не намерена оставаться здесь и выслушивать оскорбления от человека, который затеял перестрелку на набережной Брайтона.
- Правильно, - согласился Лукас. - Тем более что у тебя мало времени. Предстоит еще уложить вещи.
- Уложить вещи? - не поняв, переспросила графиня.
- Да. Завтра вы покидаете эту клоаку. Рано утром.
Далси схватилась за сердце.
- Уехать? Но куда?
- Конечно, в Сомерли-Хаус.
- Мы не можем уехать сейчас, в самый разгар сезона!
- Считай это наказанием за свою жадность, мама.
Графиня попробовала применить обходной маневр.
- Можешь наказывать меня, если тебе так хочется, - надменно заявила она, - но не заставляй страдать Татьяну. Она трудилась в поте лица ради успеха, и ты не можешь лишить ее справедливой награды. Если она возвратится в Дорсет, то потеряет целый месяц, не говоря уже о том, сколько времени нам потребуется, чтобы приготовиться к лондонскому сезону в таком захолустье.
- О Лондоне тоже забудь, по крайней мере на эту зиму.
- Забыть о Лондоне? - Далси схватилась за голову. - И все из-за незначительной ошибки в оценке ситуации?
- На днях кто-то пытался напасть на Татьяну в парке. Сегодня предприняли новую попытку. Эти люди думали, что ты находишься в карете вместе с ней.
Татьяна внимательно слушала, стараясь уловить ход его мысли.
- Вы полагаете, что между этими нападениями есть связь? - спросила она.
- Трудно было бы думать иначе.
- Но зачем кому-то потребовалось причинять вред Татьяне? - в смятении воскликнула графиня.
- Именно это я и намерен выяснить. Не следовало мне уезжать из России, не узнав побольше о том, что за сокровище доверил Казимир моему попечению.
- Значит, ты едешь в Россию? Но это невозможно! Именно тогда, когда у меня появилась надежда устроить твое счастье! - В отчаянии качая головой, Далси бросилась в кресло. - И потом, почему ты думаешь, что мы будем в безопасности в Сомерли, когда ты уедешь?
- Я все предусмотрел. Ты сегодня же напишешь миссис Катберт, леди Паркер и всем прочим, кого это может касаться, и сообщишь им, что вам с Татьяной пришлось срочно поехать в Италию в связи с неожиданной болезнью одной из ее родственниц, а Татьяна сообщит то же самое Сюзанне, Фредди и другим своим друзьям. Тимкинс наймет дюжину крепких парней, чтобы охранять дом - их можно также использовать, чтобы вскопать землю в розарии. - Лукас виновато взглянул на Татьяну. - Боюсь, тебе там будет до смерти скучно: ни посетителей, ни верховых прогулок, ни развлечений.
- Но я могла бы поехать с вами, - робко предложила она.
- Ей будет скучно? - возмущенно переспросила Далси. - А каково будет мне?
- Ты потеряла право на то, чтобы учитывались твои интересы, когда нынче вечером продала Татьяну дьяволу.
Графиня собралась было протестовать, но, заметив гнев в глазах сына, передумала и гордо удалилась вверх по лестнице.
Лукас снова перевел взгляд на Татьяну.
- Спасибо за предложение, но я все же поеду один. Пиши мне на адрес посольства в Санкт-Петербурге.
- Милорд…
- Ты сегодня называла меня Лукасом. Я хотел бы снова услышать, как ты делаешь это.
- Лукас, не уезжай.
- Возможно, в твоих силах убедить меня.
- Каким образом?
Он взглянул на нее, поманил к себе и указал пальцем на свои губы. Татьяна отвела взгляд.
- Что такое? Ты отказываешься поцеловать меня, когда я собираюсь рисковать ради тебя своей жизнью?
- Лучше бы ты отослал меня назад.
- Извини, этого я не могу сделать. Когда в меня стреляют, я воспринимаю это как личное оскорбление.
- Что ты надеешься там выяснить? - спросила она. - Что за сумасбродная затея!
- Поживем - увидим. Подойди сюда.
Татьяна неохотно приблизилась к нему и, приподнявшись на цыпочки, прикоснулась губами к его щеке.
- Вот твой поцелуй. Храни тебя Бог.
Он поймал ее за локоть.
- Даже своих собак ты целовала горячее!
Проговорив это, Лукас с нежностью прикоснулся губами к ее губам. Он смотрел в ее глаза, словно пытаясь заглянуть ей в душу. Она тоже смотрела на него, понимая, что ее дальнейшие действия навсегда изменят судьбы каждого из них.
- Лукас, - запинаясь прошептала она. - Ох, Лукас…
Буря разразилась внезапно и яростно. Он целовал ее шею, плечи, глаза; его поцелуи обрушились на нее, как недавно обрушился на них обоих дождь.
Пальцы Лукаса зарылись в ее роскошные волосы.
- Если бы ты только знала, как давно мне хотелось сделать это! - воскликнул он и рассмеялся, когда длинные белокурые пряди накрыли их, словно занавес, навсегда отделивший его от прошлого.
Подхватив Татьяну на руки, Лукас закружил ее по комнате, прижимая к себе так крепко, что она чувствовала, как бешено бьется его сердце.
- Татьяна. Какое милое имя, - пробормотал Лукас, нежно прикасаясь губами к ее уху. Затем он прервал танец и, держа ее на расстоянии вытянутой руки, стал с улыбкой вглядываться в нее. Его пальцы, прикоснувшись к ее шее, скользнули ниже, под промокший от дождя шелковый лиф платья. - Какая ты красавица! - Его большой палец прикоснулся к затвердевшему соску, и она охнула, почувствовав, как его прикосновение отдалось во всем теле, заставив ее задрожать от желания. Взяв в ладонь ее грудь, он прижался к ней губами сквозь шелк, описывая языком круги вокруг соска. Потом, снова подняв, Лукас отнес ее на диван и, едва успев уложить, принялся развязывать шнуровку на платье.
В этот момент на лестнице раздались шаги. Покраснев от смущения, Татьяна едва успела высвободиться.
Появившись в дверях, Далси удивленно подняла брови.
- У меня… неожиданно закружилась голова, - пролепетала Татьяна. - Лукас был так добр… - Она замолчала, не договорив, потому что увидела сожаление и даже гнев в его глазах. Что она натворила! Теперь он подумает, что она его не любит. Но что еще она могла сказать?
Некоторое время все молчали, потом Лукас резко поднялся на ноги.
- Если хотите, кузина, я могу отнести вас наверх в вашу комнату.
Татьяна покачала головой:
- Нет, нет, спасибо. Мне уже гораздо лучше. В этом нет необходимости. - Отвратительные, ничего не значащие слова… Она чувствовала в их глухих звуках последние догорающие искры их страсти, обратившейся в ничто, как огоньки фейерверка над морем.
- В таком случае, - заявила графиня, - тебе лучше подняться наверх и качать собирать вещи, дорогая.
- Да, миледи. - Татьяна с трудом поднялась с дивана, прошла мимо Лукаса, стараясь не вспоминать вкус его губ и прикосновение его рук.
У двери она обернулась.
- Благодарю вас за то, что спасли меня сегодня, кузен.
- Не стоит, - сказал он в ответ, и от этих слов у нее заныло сердце.
Глава 19
Татьяна не ожидала, что будет так сильно тосковать по нему - она пыталась забыться, учась игре на фортепьяно и вышиванию, но никакие занятия не приносили ей облегчения.
Привычный порядок в доме был нарушен. Матросы, которых нанял для охраны Тимкинс, - народ шумный и беззаботный - любили похохотать, горланили песни и пугали служанок. Графиня с трудом переносила их присутствие и свое вынужденное заточение и, по мнению Татьяны, с трудом терпела ее за то, что из-за нее Лукас вынужден был рисковать жизнью в стране, объятой войной.
Время от времени они получали письма из Санкт-Петербурга, в которых Лукас сообщал о том, как продвигается его расследование. Письма были короткими и деловыми, словно он писал отчеты в министерство иностранных дел. Далси диктовала Татьяне ответы, в которых неизменно жаловалась на отсутствие компании, отвратительную погоду, утомительное ожидание и ужасных матросов, превративших жизнь в Сомерли в сущий ад.
Осенью зацвели поздние сорта роз. Ноябрь тянулся бесконечно долго, и по мере приближения рождественских праздников в письмах графини все чаще прорывалось раздражение. Она снова и снова спрашивала сына, как долго еще намерен он оставаться в России.
В середине декабря Лукас написал им, что побывал в Липовске. Уничтожение Мишакова власти официально приписывали набегу казаков, хотя всем было известно, что за последние две сотни лет ничего подобного не случалось. Читая эти строки, Татьяна представляла себе деревню зимой и бесконечные белые просторы вокруг.
В самом начале нового года от Лукаса снова пришло письмо - оно было адресовано Татьяне, и она торопливо прочла его, пока Далси еще была в постели.
Санкт-Петербург
7 января 1814 года
Дорогая моя Татьяна,
извини, что письмо короткое. Сегодня я уезжаю в Оренбург, где сейчас находится царь. Мне стало известно, что среди его офицеров имеется некто Платов, атаман донских казаков. Надеюсь, что он прольет свет на то, что произошло в М. Судя по рассказам, он совершенный дикарь, не говорит ни на одном языке, кроме своего родного, и ездит на великолепном белом жеребце, который пронес его целым и невредимым сквозь бесчисленные сражения. Даже если мне не удастся заставить его рассказать о событиях в М., я по крайней мере попытаюсь купить у него этого жеребца, сколько бы он за него ни запросил.
Я имел короткую аудиенцию у царя, перед которым ты так преклоняешься, и должен признать, что мое мнение о нем в корне изменилось.
После разговора с Платовым я отправлюсь в Париж. Я начинаю понимать, что Казимир находился в самом центре этой загадочной истории. В дальнейшем прошу любую корреспонденцию направлять по адресу посольства в Париже.
Сейчас я сижу у огонька с пером в руке и размышляю, что еще мне следует добавить. Если обстоятельства сложатся так, что война или несчастный случай навсегда вычеркнут меня из твоей жизни, я хочу сказать тебе следующее: в своем последнем письме ты пожелала мне любви в новом году, а я молю Бога, чтобы у меня была твоя любовь на все времена.
Можешь, если хочешь, считать, что это признание сделано под воздействием водки. Да, она ударяет в голову - совсем как ты, - кроме нее, здесь нечего пить. Отправлю-ка я, пожалуй, это письмо немедленно, чтобы не пожалеть потом.
Твой Лукас Стратмир, граф Сомерли.
- Где оно? Смитерс сказал мне, что ты получила письмо.
Татьяна вздрогнула и опрокинула чашку с чаем. Горячая жидкость растеклась по странице, смыв слова, которые она не успела прочесть еще раз, чтобы насладиться их смыслом; на месте слов, о которых она могла лишь мечтать, образовалась лужица.
- Лукас написал, когда возвращается домой?
- Он… он едет сначала в Оренбург, потом в Париж.
- Боже мой, так рисковать - и ради чего? Если уж он и впрямь беспокоится о твоей безопасности, то почему бы ему не приехать домой и самому не присматривать за тобой, вместо того, чтобы полагаться на этих головорезов! - Услышав, как матросы снова завели какую-то песню, Далси зажала руками уши. - Еще немного - и я сбегу в Лондон! Впрочем, Лукас наверняка будет ждать ответ. Мы напишем его вместе и отправим утром. Надеюсь, нам удастся отговорить его от этой безумной поездки в Париж! Ты готова? Пиши.
Сомерли-Хаус, Дорсет
21 января 1814 года
Дорогой Лукас,
мы посылаем это письмо срочной почтой в Оренбург в надежде перехватить тебя там. Если ты поедешь в Париж, помни, что нам здесь очень плохо - мы лишены возможности общаться с людьми нашего круга, зато вокруг эти ужасные матросы.
Но чтобы ты не думал, будто мы способны только жаловаться и совсем забыли о делах, сообщаем тебе общую сумму дохода за 1813 год, которая составляет…
Татьяна удивленно охнула.
- Что такое? Дела обстоят так плохо? - встревоженно встрепенулась графиня.
…сорок тысяч фунтов.
- Ты уверена, что это правильная цифра? Вдвое больше того, что получали при адмирале, упокой Господь его душу! - Далси с довольным видом потерла руки. - Ну, подождите, скоро я вернусь в Лондон! Теперь, когда я знаю сумму доходов, он не посмеет отказать мне ни в чем, и я должна подумать, как мне распорядиться всем этим богатством! Возможно, надо купить новый городской дом… или лучше два - один для нас, а другой - для него, когда он женится. Хорошо бы об этом поскорее узнала леди Шелтон! Лукас теперь стал более чем завидным женихом! Вот что, напиши так:
Ваша матушка считает, что возросший доход заставит наконец вас жениться на подходящей молодой леди. Мы обе просим вас не ездить в Париж. Возвращайтесь домой, где вас страстно ждут.
Сердечно любящие вас
Далсибелла, леди Стратмир.
Мисс Гримальди.
- А теперь дай мне сургуч. Я запечатаю письмо и отнесу его Смитерсу лично, чтобы он сегодня же отправил его с Костнером. Ты хорошо написала, Татьяна, лучше, чем когда-либо.
Оренбург
4 февраля 1814 года
Дорогая кузина,
ваше письмо дало мне немалую пишу для размышлений. Простите, если я чем-нибудь вас обидел. Постараюсь больше не докучать вам подобными излияниями.
Мои попытки вызвать на откровенный разговор этого удивительного Платова были напрасны - он занят только войной, и вы, наверное, были бы от него в восторге. Это человек действия. Уверен, что уж он-то не сидит над бухгалтерскими книгами - если таковые имеются у казаков. Меня бесконечно радует, что мама считает, будто я стал более завидным женихом благодаря увеличившимся доходам. Могу представить себе, как ей не терпится поделиться этой новостью со своими приятельницами в Лондоне. Пусть потешит себя, но вы должны знать: я более чем когда-либо уверен в том, что не женюсь.
В Париж я все-таки еду. Завтра. Боюсь, что дальнейшая переписка превратится в бесполезную нагрузку для вас, хотя мама, возможно, будет настойчиво направлять письма для меня на адрес посольства в Париже. Ее могло бы, возможно, разубедить то, что известно мне о планах союзников, однако я вынужден об этом молчать, как и о многом другом, что переполняет мое сердце.
Надеюсь скоро вернуться и освободить вас из заточения, в котором вы оказались.
Искренне ваш
Лукас Стратмир, граф Сомерли.
- Ох, пропади все пропадом! - воскликнула Татьяна с яростью.
Графиня, проходившая в этот момент мимо двери, заглянула в комнату.
- Дорогая, в чем дело? Плохие вести от Лукаса?
- Нет, то есть да! Он все-таки едет в Париж.
- Как? Против моего желания? Просто не верится! Ты, должно быть, что-нибудь не так поняла.
Далси с неожиданным проворством подбежала к Татьяне и выхватила письмо у нее из рук, прочла его один раз, перечитала снова… Ее глаза пристально взглянули на Татьяну поверх страницы.
- Что это за излияния, которыми он не намерен больше докучать тебе?
- Не знаю, миледи, - тихо сказала Татьяна и, почувствовав, как по щеке поползла непрошеная слеза, зарылась лицом в шерсть Беллерофона.
Последовала продолжительная пауза.
- Мой сын признавался тебе в любви? - четко произнося слова, спросила Далси.
- Нет, - сказала Татьяна, хотя ей было больно лгать и очень хотелось с гордостью ответить "да".
- О, теперь я вижу, ты не так уж плохо устроилась. Подумать только, какую змею я пригрела на своей груди! - Графиня отвернулась, всем своим видом изображая отчаяние. - Я относилась к тебе, как к собственной дочери - нет, даже лучше, чем к дочери! Разве я тебе хоть в чем-нибудь отказывала?
- Я могла бы сделать его счастливым, - сказала Татьяна. - Уверена, что смогла бы.
Казалось, Далси вот-вот рассмеется.
- Не слишком ли ты много о себе вообразила, дорогая? Если Лукас не найдет никаких подтверждений того, что твои родители не являлись простыми крестьянами, он не предложит тебе выйти за него. Такой горький опыт у него уже был в жизни. Самое большее, на что ты можешь надеяться, это получить полную свободу действий.
Татьяна гордо вздернула подбородок.
- А кто сказал, что я не приму это предложение?
- Конечно, примешь, - проворковала графиня вкрадчивым голосом. - Что еще можно ожидать от таких, как ты?
Татьяна с трудом заставила себя дождаться, пока Далси вышла из комнаты, и лишь потом разрыдалась.
Она долго плакала, обняв Беллерофона, а в доме тем временем шумно готовились к отъезду графини: суетились слуги, доставая из кладовой дорожные сундуки, громким голосом отдавал приказания Смитерс. Удрученное состояние Татьяны еще более усугублялось тем фактом, что Далси, безусловно, имела право сердиться - ведь речь шла о ее сыне.
"Лукас заслуживает лучшего, - думала она, - и если я по-настоящему люблю его, то не захочу, чтобы он женился на женщине не своего круга".
А вдруг он по-настоящему любит? Ничего, со временем, если они будут далеко друг от друга, его чувство постепенно потускнеет, как прошла его страсть к Джиллиан Иннисфорд, как прошла ее любовь к Петру.
Всхлипнув последний раз, Татьяна отпустила дога, подошла к письменному столу, взяла листок веленевой бумаги и с тяжелым сердцем принялась писать.
Сомерли-Хаус, Дорсет
23 февраля 1814 года, Дорогой кузен,
я пришла в смятение, узнав из вашего письма о том, что вы все-таки отправляетесь в Париж. Не могу понять, ради чего вы обрекаете себя на все эти неприятные хлопоты. Мне очень жаль, но вы, по-видимому, неправильно истолковали мое поведение и мое письмо. Если это так, то я прошу у вас извинения.
Погода у нас стоит отвратительная, а отсутствие общества настолько тягостно, что мы намерены перебраться в Лондон. Мне кажется, я и дня больше не смогу прожить без танцев, театров и всех прочих развлечений, которые очень полюбила. Умоляю вас, не обижайтесь; я уверена: все, что вы делали, было продиктовано самыми добрыми намерениями.