- Привет, любимая. - Он потерся щекой о ее щеку, а она поцеловала его в нос. Высокая и величественная, с косами, уложенными короной на голове, - ему всегда казалось, что Тамаре не место в кухне. В Армении за них все делали слуги. - С тобой все в порядке? - Жена показалась ему напряженной.
- Кое-что случилось. Но я обо всем расскажу тебе потом. - Взгляд ее прекрасных глаз метнулся к Анне, которая пыталась открыть вино.
В животе у Левона образовался ледяной комок.
- Означает ли это, что мы можем потерять ее? - Он перешел на их родной язык.
- Нет, и, пожалуйста, говори по-английски, Лев, - прошептала Тамара, - иначе ты напугаешь ее.
Никто из них не мог понять, почему лицо Анны застывало и она выбегала из комнаты, когда они иногда забывались и заговаривали на незнакомом ей языке. Быть может, она чувствовала себя исключенной из их круга или боялась того, чего не понимала?
- Лев сам откроет вино, дорогая, - сказала Тамара. Он заметил, что Анна лишь отламывает кусочки от пробки. - Иди накрывай на стол. А я сейчас закончу нарезать салат.
Ужинали они в небольшой столовой, которую освещало заходящее солнце. За столом звучали смех и шутки и царила праздничная атмосфера. Этот ужин был так не похож на унылые трапезы до того, как появилась Анна и благословила их жизнь своей яркой улыбкой и восхитительным присутствием.
Прошло уже три месяца с тех пор, как Левон нашел ее, и ему до сих пор не верилось, что она так быстро прижилась у них с Тамарой. Всего через каких-нибудь пару дней девушка начала говорить с сильным ирландским акцентом, но не о прошлом, а о настоящем. Похоже, она без вопросов и сомнений приняла его с Тамарой, называя их по именам, словно знала их обоих всю жизнь. Левон понял, что с головой у нее что-то не в порядке: ни одна нормальная девочка не смогла бы так вести себя на ее месте.
Тамара считала, что Анна от чего-то прячется.
- От чего именно? - поинтересовался Левон.
- Откуда мне знать, Лев? Она ничем не показывает, что скучает по дому или по кому-нибудь. Она никогда не заговаривает о своем прошлом, но ведь должно же оно у нее быть! Думаю, с нами Анна чувствует себя в безопасности: она знает, что мы никогда не причиним ей вреда.
Тамара и сама превратилась в совершенно другую женщину. Она разучивала с Анной песни, которые когда-то пела на свадьбах в Армении, переводила тексты, покупала девочке одежду, украшения, ленты для ее длинных волос, кошельки, сумочки и красивые туфельки. И себе она тоже купила обновки: кружевные блузки и юбки, не такие короткие, как того требовала мода, - Тамара никогда бы не осмелилась выставить напоказ колени, - и шляпку из лепестков розового бархата, элегантно обрамлявшую ее аристократическое лицо, с которого каким-то чудесным образом исчезли морщины.
Анна не пробыла у них и двух недель, когда попросила альбом и карандаш. Тамара, всегда готовая исполнить любую прихоть девочки, зашла в ближайший магазин и купила все необходимое. Когда Лев вернулся домой, она показала ему сделанный Анной рисунок: маленького улыбающегося мальчика в ночной рубашке и со свечой в руке.
- Она говорит, что его зовут Айдан. - Оба молча изучали рисунок. - Наверное, это ее брат, - в конце концов предположила Тамара.
- Интересно, а он скучает по своей сестре?
Левон впервые испытал острое чувство вины. Он поступил глупо и безнравственно, когда в буквальном смысле похитил девочку прямо на улице. Он говорил себе, что спасает ее от людей, которые оказались настолько безответственными, что затолкнули ее в такси и распорядились доставить, словно обычную посылку, по адресу, где ее никто не ждал. Не мог же он взять и оставить ее одну дожидаться того, кто мог и не прийти! Это было бы еще хуже.
На следующий день Левон, ничего не говоря Тамаре, взял рисунок с собой, когда пошел забирать такси со стоянки, написал на обороте несколько слов и опустил его в прорезь почтового ящика на доме номер восемьдесят восемь по Бликер-стрит. Если кто-нибудь беспокоился об Анне, то теперь он должен понять, что с ней все в порядке.
С тех пор она нарисовала множество набросков: еще одного мальчика, старше первого, которого, по ее словам, звали Тедди; девушку с грустными глазами по имени Молли; молодого человека по имени Финн; женщину, ровесницу Тамары, которая сидела на облаке. Тамара, чутко улавливавшая нюансы настроения Анны, была убеждена, что это ее мать и что она умерла.
- Облако означает, что она в раю, - пояснила она.
Однажды утром Тамара взяла Анну с собой на рынок на Малберри-стрит в Нижнем Ист-Сайде, где был лоток, на котором продавались итальянские кружева. Не успели они сойти с автобуса, как столкнулись с озлобленным мужчиной, который стегал кнутом старую больную лошадку, безуспешно пытавшуюся сдвинуть с места нагруженный мешками воз. Анна пришла в такое смятение, что они были вынуждены немедленно вернуться домой. В тот же день она нарисовала портрет какого-то мужчины с черными глазами и густыми бровями, оскалившегося в злобной ухмылке.
- Она даже пририсовала ему рожки, - сообщила мужу потрясенная Тамара. - А внизу страницы написала: "Доктор".
- Где этот рисунок? - спросил Левон.
- Анна порвала его на кусочки, очень медленно и тщательно, а потом выбросила их в мусорное ведро. С ней что-то случилось, Лев, я в этом уверена.
После того как с едой было покончено, Тамара и Анна убрали со стола и ушли в гостиную слушать записи на фонографе, а Лев остался за столом, чтобы подготовиться к экзамену по специальности. Он с нетерпением ждал того момента, когда сможет заниматься юридической практикой в Америке и ему больше не нужно будет садиться за руль такси, чем он занимался скорее для того, чтобы убить время, а не для того, чтобы заработать денег. Он был довольно обеспеченным человеком и сумел перевезти в Америку свое небольшое состояние, пусть даже ему пришлось оставить богатый особняк в Армении. Да и вещи, какими бы изысканными и дорогими они ни были, утратили для них былое очарование после того, как Левон и Тамара потеряли свою ненаглядную Ларису.
По комнате поплыли чарующие звуки сюиты из балета Чайковского "Щелкунчик". Левон склонился над своими записями. Через несколько минут в столовую вошла Тамара и тихонько присела за столом рядом с ним. Левон отложил ручку в сторону, вспомнив, что она обещала кое-что ему рассказать.
- Анна танцует, - сообщила она. - Она выделывает па прямо на ходу, и у нее очень неплохо получается.
- В таком случае, быть может, нам стоит отдать ее в школу сценического мастерства, - предложил Левон, - где ее научат профессионально петь и танцевать?
- Это хорошая мысль, Лев, но несвоевременная. - Тамара задумчиво теребила сережку в левом ухе - верный признак того, что у нее было что-то важное на уме. - Сегодня утром я водила Анну к врачу, - продолжила она на родном языке. - Ей нужны были сердечные капли.
Именно Тамара заметила, что временами сердце девушки стучит с перебоями. Врач прописал ей лекарство под названием дигиталис. "Ничего серьезного, но лучше перестраховаться. Давайте ей пять капель на язык, и все будет в порядке", - сказал он.
- Как она себя чувствует? - встревожился Левон.
- Нормально. Лев, я должна сказать тебе кое-что: я думала, что месячные у Анны еще не начинались, но оказалось, что она беременна. - Она накрыла руку мужа своей. - Лев, дорогой, Анна ждет ребенка.
В Дунеатли были свои бедняки, главным образом работники, которые жили в хижинах на земле фермеров. В деревне они появлялись нечасто. Им были не нужны стряпчие, банки или магазины одежды. Время от времени они вызывали врача, но те не работали даром, так что случай действительно должен был быть неотложным. Женщины изредка заглядывали к мяснику перед самым закрытием, чтобы купить костей и приготовить рагу, которого им хватало на целую неделю, а мужчины, получив зарплату, по пятницам набивались в бар О’Рейли. По ночам Молли часто будили звуки шумной драки на улице. Какая-нибудь женщина выволакивала своего благоверного из паба с криком:
- Уймись, пока ты не истратил последнее пенни на эль. Иначе твои дети умрут с голоду, проклятый придурок!
Здесь, в Ливерпуле, в своем славном домике на четыре спальни, окруженном большим садом, жила миссис Брофи, пытающаяся удержаться на плаву до тех пор, пока они с девочками не получат работу и тогда уж деньги потекут к ним ручьем. По крайней мере, положение миссис Брофи позволяло ей мечтать. А вот для некоторых людей жизнь давно превратилась в череду безнадежных дней.
Молли впервые поняла это, когда Том Райан привел ее к себе домой, чтобы познакомить с матерью. В доме Ирен Райан царила безукоризненная чистота. Оконные стекла сверкали, ступеньки крыльца были чисто выскоблены, а в кладовке хранились съестные припасы. Дом разительно отличался от своих обшарпанных и обветшалых соседей на Тернпайк-стрит, где родился Том и трое его братьев и где оборванные, больные и полуголодные детишки в лохмотьях играли на мостовой. Многие были без обуви. Молли не могла поверить, что в таком большом и шумном городе, как Ливерпуль, может существовать подобная нищета.
Секрет процветания миссис Райан заключался в щедрости ее четырех сыновей, которые закончили колледжи и теперь имели хорошо оплачиваемую приличную работу. Майк, старший, работал управляющим почтовым отделением в Мурфилдз, Брайан был диспетчером в "Ливерпуль тул компани", а Энох выучился на столяра и теперь владел небольшой мебельной мастерской, дела которой шли чрезвычайно успешно. Миссис Райан показала Молли два деревянных кресла с чудесными изогнутыми спинками и резными подлокотниками, которые ее сын сделал собственными руками. Ну и, наконец, Том стал полицейским, хотя миссис Райан хотела, чтобы он выучился на священника.
- Я всегда мечтала о том, чтобы в семье был свой пастор, - со вздохом призналась она Молли во время их первой встречи.
Том лукаво подмигнул Молли из-за спины матери.
- Из меня получился бы никудышный священник, мам; к тому же я ни за что не осилил бы латынь.
- Можно добиться чего угодно, если очень сильно захотеть, - строго заявила ему Ирен.
Позже Том признался, что эту фразу мать вбивала ему в голову с самого детства.
- Она без конца повторяла каждому из нас: "Можно добиться чего угодно, если очень сильно захотеть". Она брала книги в библиотеке и помогала нам с домашними заданиями, так что в классе мы всегда были первыми во всем, - с гордостью сообщил он. - Мать была решительно настроена сделать все от нее зависящее, чтобы у нас была хорошая работа и чтобы мы не получали пособие для малоимущих, как наши соседи по Тернпайк-стрит. Отец умер вскоре после моего рождения, и ей пришлось брать меня с собой в прачечную и вообще везде. По ночам мама работала уборщицей в пабе на Скотти-роуд, а Майк присматривал за мной.
Ирен Райан была невысокой и слегка прихрамывала при ходьбе. Руки у нее были красными и опухшими, а годы тяжкого труда согнули ей спину. Было трудно представить, что она родила четырех рослых и здоровых парней. На буфете стояла фотография, на которой они были сняты все вместе в тот день, когда Том стал полицейским. Их невысокая несгибаемая мать стояла в центре, в цигейковой шубке, которая служила предметом ее нескончаемой радости и гордости. Парни скинулись и подарили ей шубу на ее пятидесятый день рождения.
Они обожали свою мать, которая научила их мечтать и внушила, что они могут добиться чего угодно, если приложат достаточно усилий. Сыновья по очереди присылали ей деньги каждую неделю, потому что считали это справедливым. Если бы не мать, они бы ни за что не добились своего нынешнего положения, а стояли бы на углу улицы и играли бы в "орлянку" или топтались бы у доков или у Сент-Джон-маркет в надежде найти временную работу, а их женам и детям пришлось бы просить милостыню, чтобы прокормиться.
Том единственный из них оставался холостяком, но и это должно было измениться в июле, когда Молли исполнится семнадцать. Она с нетерпением ждала этого, поскольку ей очень нравился Том, ведь он умел ее рассмешить - а в последние годы в Дунеатли в ее жизни было мало веселья. К тому же Том любил ее так преданно и отчаянно, что было бы подлостью отказать ему. Ко всему прочему, она сомневалась, что сможет встретить такую любовь еще когда-нибудь.
Молли ушла от Брофи несколько месяцев назад и теперь жила с матерью Тома в маленьком домике на Тернпайк-стрит. Она спала на той же пуховой перине, на которой спал Том, когда был маленьким, - Молли готова была поклясться, что улавливает свежий, щекочущий ноздри запах мыла, которым он пользовался. Сам Том обретался в общежитии, в котором жили все неженатые полисмены до тех пор, пока не обзаведутся семьей. Как только они поженятся, сразу получат служебный домик. Том пока еще не знал, в каком районе города он будет расположен.
Словом, Молли не могла дождаться грядущих перемен в своей жизни.
- Доброе утро, милая, - произнесла миссис Райан, входя в комнату Молли с чашечкой чая, что случалось каждое утро.
- Доброе утро, Ирен. - Молли села на постели.
Ей было сказано, что она может называть будущую свекровь по имени, поскольку так они могли избежать излишней официальности.
- Погода сегодня чудесная, - заметила Ирен, раздвигая занавески и впуская в комнату золотистые солнечные лучи.
- Май в этом году выдался неожиданно теплым. Я уже говорила вам, что так не годится, - с неудовольствием сказала Молли. - Я имею в виду, что это я должна приносить вам чай, а не наоборот.
- Нет, милая. В последние годы я превратилась в лентяйку и мне просто некуда девать время. - Преждевременно состарившееся личико Ирен расплылось в улыбке. - Как бы там ни было, ты, докторская дочка, наверняка привыкла к тому, чтобы тебе прислуживали.
- Вовсе нет. В Ирландии не принято подавать чай в постель.
- Ты уверена, что твой отец не приедет на свадьбу, милая?
- Да, уверена, - поспешно ответила Молли. - Он будет слишком занят. Кроме того, как я вам уже говорила, его укачивает в море, так что он не выезжает за пределы Ирландии. Приедут мой брат с женой и ребенком, тетя Мэгги из Нью- Йорка, ну и, разумеется, придет семейство Брофи, все шестеро, включая Агату, которая будет моей подружкой.
Разумеется, тетя Мэгги намеревалась пересечь Атлантику не только для того, чтобы побывать на свадьбе. Она собиралась познакомиться с Хейзел, Патриком и Айданом, которых никогда не видела, а также с Тедди, который был совсем еще крохой, когда она уехала в Америку. Она должна была поселиться в доме у Финна и задержаться на две недели после свадьбы.
Торжество обещало получиться многолюдным. На нем должны были присутствовать братья Тома с женами и детьми, коих было уже семеро, плюс полудюжина полицейских и лучшая подруга Ирен, Этель, с которой они по субботам ходили в театр "Ротонда" на Скотланд-роуд.
Финн прислал пять фунтов, что означало - на особую роскошь рассчитывать не приходится, но Ирен прекрасно умела довольствоваться самым необходимым.
- Пенни фунт бережет, - говаривала она.
Они с Молли сходили на рынок Пэдди, где купили чудесное свадебное платье с атласной нижней юбкой всего за один шиллинг и шесть пенсов - его предстояло ушить в талии на пару дюймов, но в остальном оно прекрасно подошло - и пару атласных туфелек, лишь самую чуточку поношенных. Платье с длинными узкими рукавами было оторочено кружевами, и от него исходил слабый запах нафталина.
Миссис Брофи одолжила Молли свою вуаль и венок, в котором маленькие восковые цветочки были украшены жемчугом. Этель должна была испечь торт. Паулина, Лили и Глэдис, невестки Ирен, с которыми Молли уже успела подружиться, обещали приготовить целую гору небольших сэндвичей для торжественного приема, который должен был состояться в комнате над "Гнездом дрозда", местным пабом. "Так что, милая, - с коротким смешком заключила тогда Ирен, - за тобой останется только выпивка для тоста. Затем гости сами будут покупать себе спиртное, а за аренду помещения тебе платить не придется".
- Ладно, девочка, - с кряхтением проговорила будущая свекровь, - пойду приготовлю завтрак. Полагаю, ты опять намерена съесть лишь один гренок?
- Да, пожалуйста. Я не влезу в свадебное платье, если стану уплетать всю ту вкуснятину, что вы готовите на завтрак.
- Тебе не помешает нарастить немного мяса на костях, Молли.
- Как и вам, кстати, - парировала девушка. Она сомневалась, что Ирен весит больше шести стоунов.
- Не дерзи старшим, - добродушно укорила ее Ирен. - Гренки будут готовы через пять минут.
Молли проглотила чай, налила воду в таз из кувшина, которую запасла еще с вечера, и тщательно умылась. Ванной комнаты в доме не было, и по вечерам в субботу Молли купалась в жестяной бадье перед очагом в кухне после того, как Ирен и Этель уходили в свою "Ротонду", и до того, как за ней заходил Том, чтобы сводить в кино. Молли надела платье, которое Шинед Ларкин сшила для нее за один день: серое в полоску, с рукавом три четверти и простым круглым вырезом. Оно было чуточку короче тех, к которым она привыкла. Всякий раз, надевая его, Молли думала об Аннемари.
Она собрала волосы в ладошку, перекинула их через плечо на грудь и принялась заплетать косу. Аннемари тоже так делала, и Молли вспомнила, как забавно она щурилась по мере того, как коса становилась все длиннее.
- Больше так не делай, родная, - говорила ей мать. - Однажды ветер переменится и ты станешь косоглазой.
- А мне все равно! - нараспев выкрикивала Аннемари. - Все равно, мамочка, все равно!
Гренки были готовы: до Молли донесся их запах. Она пожалела о том, что Ирен до сих пор пользуется маргарином вместо масла. Дома они всегда ели только масло; один из крупных фермеров каждую пятницу по утрам привозил им огромный круг сбитого масла вместе с дюжиной яиц и кувшином сливок. Сейчас и Ирен могла с легкостью позволить себе масло, но старые привычки умирают медленно, и ей, скорее всего, просто не приходило в голову покупать что-либо другое, кроме дешевого маргарина, который пах керосином, - так, по крайней мере, казалось Молли.
Она спустилась вниз, в маленькую гостиную, где Ирен держала на вилке толстый ломоть хлеба, поворачивая его над огнем. Сегодня разводить огонь нужды не было, но только на нем можно было нагреть воду.
- Почти готово, милая. Налей себе еще чашечку, чайник стоит на столе. Заодно можешь налить и мне. - Их утренний ритуал оставался неизменным на протяжении вот уже многих дней.
Молли присела за стол у окна, выходившего в небольшой, побеленный известкой дворик, где на крюке, вбитом в стену, висела цинковая бадья. В дальнем углу виднелась уборная, в которой было полно пауков. В дождь ходить в нее было крайне неудобно, особенно в темное время суток, поскольку приходилось брать с собой свечу, которая гасла, не успевала Молли дойти до двери.
Ирен суетилась вокруг нее, подкладывая гренки на тарелку. Молли запротестовала, уверяя, что столько не съест и что одного ломтика ей будет вполне достаточно.
- Не волнуйся, девочка, - ответила Ирен. - То, что останется, я отдам соседским детишкам.