Радолф ответил не сразу. Когда он смотрел на Лили, его мысли были направлены совершенно не на то, о чем сейчас шла речь. Как мог он объяснить Генриху радость, которую испытал прошлой ночью в ее объятиях, или передать то глубокое удовлетворение, которое чувствовал каждый раз, проникая в нее, ощущая под собой дрожь и трепет ее тела?
Впрочем, Генрих прав: у него высохли мозги. От его решений зависит слишком много жизней, и ему давно пора взять себя в руки.
– Она в самом деле производит впечатление леди, воспитанной в благородном доме, однако я научился не доверять глазам. К тому же что-то в ней меня настораживает.
– И что же это, Радолф? Поделись со старым другом.
Радолф колебался. Он ощущал в Лили какое-то внутреннее беспокойство, страх, который она всеми силами старалась скрыть. Возможно, она боялась его? Большинство людей перед ним трепетало, и такая реакция представлялась ему естественной. Этим она ничем не отличалась от других, и все же...
– Она слишком горда для дочери простого вассала, – заявил он наконец, – хотя я знавал многих таких дам, которым особенно-то и гордиться было нечем.
Генрих расхохотался.
– На всякий случай я опросил кое-кого из деревенских жителей здесь, в Гримсуэйде, и они подтвердили, что Эдвин Реннок действительно имеет белокурую дочь, молоденькую и хорошенькую.
– Ну в таком случае это не она! Эта девушка – просто красавица!
Радолф пропустил замечание приятеля мимо ушей.
– Они, правда, не упоминали, что дочь Реннока была замужем, однако Лили сказала, что ее мужа уже нет на свете, так что, возможно, это не так уж важно. Что до ее одежды, она скорее практична, нежели богата.
– Разумная девушка не станет одеваться в самое лучшее, отправляясь в такое опасное путешествие, и к тому же, возможно, все пожитки находились на другой лошади, которую увели разбойники. Ты ее об этом не спрашивал? – поинтересовался Генрих.
Радолф нахмурился:
– Какая разница? Я никуда ее не отпущу, пока не узнаю правду.
– А пока будешь ею наслаждаться? – Генрих сделал изрядный глоток эля.
Радолф пожал плечами, словно данный предмет его больше не волновал.
– Что ж, она довольно мила.
На лице Генриха снова появилась улыбка, и Радолф понял, что так и не смог одурачить друга своим притворным безразличием. Генрих знал его с детства – тогда он появился в их доме в Нормандии, чтобы получить воспитание рыцаря.
Видимо, не желая больше выпытывать у Радолфа столь тщательно оберегаемые им секреты, Генрих наконец сменил тему:
– По дороге на север я встретил лорда Кентона...
Радолф замер.
– Он присутствовал за столом у короля в Йорке, где я остановился на пути к тебе. Кентон – темная лошадка: улыбается, а глаза остаются холодными. А еще он вьется вокруг молодой жены, как влюбленный юноша...
Радолф не заметил презрения в тоне Генриха и, не прерывая еды, спросил:
– Ну и как поживает его жена?
Генрих ответил не сразу; некоторое время его глаза изучали непроницаемое лицо друга. Выходит, боль еще не прошла. Неужели Радолф никогда не простит себя? Неужели горечь и самобичевание никогда не отпустят его?
Наконец он пожал плечами.
– Жена сейчас с ним в Йорке; она по-прежнему хороша собой и все еще умело скрывает свою истинную натуру в компании других людей. Кстати, – он взглянул на бесстрастные черты Радолфа и вздохнул, – она справлялась о тебе и просила передать привет, причем дважды напомнила мне об этом.
Радолф усмехнулся:
– Тщеславие женщины не знает границ!
На мгновение он увидел под собой красивое лицо с янтарными глазами. Вот они расширились и отвели взгляд в сторону... Его наполнило отвращение к себе, к ней, и он захлопнул дверь перед потоком нежеланных воспоминаний.
– С меня довольно дурных новостей, Генрих. Лучше скажи, зачем тебя прислал король.
– В качестве подкрепления. Вероятно, он полагает, что его Меч устал. – Генрих улыбнулся, желая немного смягчить свои слова. – Я должен взять на себя управление землями Воргена, пока Вильгельм не решит, кому их передать.
– Бедный, заброшенный край, – пробормотал Радолф. – Люди в поте лица трудятся, чтобы вырастить урожай и прокормить себя и свою скотину. Подобные трудности вызывают недовольство; Воргену ничего не стоило найти тех, кто пожелает присоединиться к его мятежу. Они здесь слишком далеки от Лондона и никогда не думали, что их смогут достать длинные руки Вильгельма.
Генрих зевнул:
– Деревня – это, может, и хорошо, мой друг, но я предпочитаю проводить время при дворе.
Радолф покачал головой;
– Ты одерживаешь победы языком, Генрих, в то время как мне приходится постоянно упражнять руку. В этом состоит разница между нами.
– Разница в том, что, когда я уже встал, ты все еще валялся в постели! – быстро возразил Генрих, и губы Радолфа растянулись в улыбке.
Морщинки вокруг его глаз разгладились, твердая линия рта смягчилась. Возможно, этой загадочной женщины ему как раз и не хватало в жизни. Что ж, он заслужил хоть немного счастья. Если она та, за кого себя выдает, Радолф не отпустит ее от себя.
А если нет?
Внезапно Генрих понял причину, по которой Радолф не желал расследовать это дело. Его друг боялся того, что мог раскопать! И все же правда, как бы она ни была горька, лучше лжи. Радолф имел перед глазами пример отца, страдавшего в раю дураков. Неужели и он теперь намерен идти тем же неверным путем?
– Ты говоришь, что направляешься на юг? – задумчиво справился Генрих. – Как далеко лежат земли Моркара? Три дня пути? Почему бы не взять девушку и не отвезти к любящему отцу? Реннок, вероятно, с ума сходит, и ты окажешь ему неоценимую услугу. Если выяснится, что она та, за кого себя выдает, ты сможешь продолжить свое праздное времяпрепровождение. В Англии не найдется человека, который осмелится отнять женщину у Меча Короля.
Радолф поморщился.
– Давай, дружище, это отличный план. Я продолжу твою охоту на жену Воргена и присмотрю за ее землями. Всего два дня понадобится тебе, чтобы добраться до Реннока, но зато твоя совесть успокоится.
Радолф задумался. Пожалуй, его приятель прав: лучше уж сразу разузнать о Лили всю правду. Но тогда откуда это страшное внутреннее сопротивление? Словно он заранее предвидел, что не такую правду хотелось бы ему услышать. Вот и его отец тоже отказывался признавать правду... Нет уж, ему негоже следовать тем же путем!
Как только он подумал об этом, к нему сразу же пришло чувство успокоения. Лили могла оказаться кем угодно: лгуньей, сбежавшей женой, английской шпионкой, соратницей жены Воргена. Список неприятных возможностей можно было продолжать до бесконечности. Но, кем бы она ни была, у него еще есть время, чтобы насладиться ее обществом, прежде чем они прибудут в Реннок, можно многое успеть...
Радолф коротко кивнул, выражая этим свое согласие, но Генрих заметил, что в этом жесте не было искренности.
В палатке Гадрен Лили снова обдало запахом дыма и козлиного сыра. Хозяйка встретила гостью оживленным щебетанием на языке своей родины, и Лили оставалось лишь время от времени кивать головой, чтобы делать вид, что она слушает гостью.
На самом деле ее слишком занимали собственные мысли, чтобы уделять внимание болтовне Гадрен.
Он что, действительно бог? И почему она это сказала? Хотя мужчины посчитали ее слова шуткой, высказывание это сполна выдавало глубину ее чувств. Более того, Лили знала, что Радолф уловил в ее реплике правду, хотя подозревал, что в остальном она лжет.
Скоро он уедет, решила Лили, и тогда она составит план побега. Другого такого шанса ей не представится. Как только Радолф вернется, он тут же снова пошлет за ней. Тогда смириться с расставанием с каждым моментом будет все труднее, а опасность выдать себя – все реальнее. Она не могла рисковать.
– Твои мысли где-то далеко, моя прелесть.
За ней внимательно наблюдала пара светлых глаз норвежки. От улыбки ее круглое лицо стало еще шире.
– Мне есть что обдумывать, матушка.
Гадрен понимающе кивнула:
– У лорда Радолфа жуткая репутация, леди, но вы не должны верить всему, что слышите.
Сама того не желая, Лили тоже улыбнулась:
– Неужели он ягненок, за которым можно покорно следовать? Сомневаюсь.
– Все зависит от того, кто задает этот вопрос, – хитро ответила Гадрен.
– Говорят, – произнесла Лили задумчиво, – что у него нет ни сердца, ни души, что он убивает, чтобы утолить жажду крови, и ничего не признает, кроме власти своего короля. А еще он так же холоден и жесток, как меч в его руках.
– Мало ли что люди болтают. Радолф – великий воин, это правда, и он – умный и справедливый лорд. Не могу говорить за других, но знаю, что моему Олафу он щедро платит за работу. У нас есть сухое и теплое жилище, и наш стол ломится от еды. В Кревиче люди тоже не жалуются, что у лорда нет сердца: они сыты и согреты и всегда рады хозяину, когда он возвращается домой.
Лили смущенно потупилась:
– Вы почти заставили меня поверить, матушка, что ваш лорд – великий человек.
– Так оно и есть, леди. Еще я слышала, что он – превосходный любовник...
К щекам Лили прихлынула краска. Неужели в лагере все уже знают о прошедшей ночи? Скорее всего да – ведь здесь трудно что-либо скрыть. Иначе и быть не может. Иноземцы в чужой стране всегда держатся вместе и обмениваются информацией для безопасности, а также из чувства родства.
– Вы не поняли... – забормотала Лили, но тут ее перебил гортанный голос снаружи:
– Лили?
Расширившимися глазами она взглянула на Гадрен. Если она промолчит, притворившись, что ее нет в палатке, Радолф просто войдет и вытащит ее силком.
– Благодарю вас, матушка. Я не забуду вашу доброту.
Гадрен проводила ее взглядом, и понимающая улыбка осветила ее лицо.
Радолф стоял снаружи; его волосы были тщательно причесаны; лицо чисто выбрито. Лили стало трудно дышать. Что ж, это к лучшему, что он уезжает – этот человек представлял большую опасность для нее, чем все норманны, вместе взятые.
– Я пришел за вами, леди, – спокойно сказал Радолф и протянул ей руку.
Лили машинально сделала то же и почувствовала, как его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья. В его темных глазах засверкали искры, и Лили тут же захотелось прижаться к нему, словно она была одиноким слабым существом; однако ей все же удалось заставить себя сохранять дистанцию.
– Олаф сказал, что вы говорите на языке далекого севера. – Радолф нахмурился. – Положим. Ну и откуда вы знаете этот язык? – Его вопрос прозвучал неожиданно жестко.
"Скажи ему правду, – нашептывал Лили предательский голос. – Помнишь, что говорила Гадрен? Добрый и справедливый лорд выслушает тебя и все поймет. Скажи ему сейчас! Не медли!"
Однако Лили лишь неуверенно покачала головой, и Радолф решил, что ее жест обращен к нему.
– Леди, вы испытываете мое терпение, – сурово произнес он. – Я жду ответа.
Над ними, на склоне холма, приготовления к отъезду близились к завершению. Лили заметила, что и ее кобыла уже оседлана и как будто ждет хозяйку.
Она резко повернулась к Радолфу:
– Кажется, вы собираетесь взять меня с собой?
– Кажется, я задал вам вопрос...
Лили ничего не оставалось, как только сдаться.
– У меня была служанка, говорившая на этом языке; она меня ему и обучила.
Лили солгала лишь наполовину – она и впрямь когда-то имела норвежку в услужении, но языку научилась от матери.
Радолф продолжал хмуриться.
– Я отвезу вас домой, к отцу.
Лили словно окаменела; ее бледная кожа стала еще бледнее. Однако уже в следующий миг она улыбнулась, словно услышала самую радостную новость, какую только могла услышать.
– Отец будет рад меня видеть. – Ее голос прозвучал совершенно спокойно. – Мы с ним так давно не виделись...
Радолф протянул руку и убрал с ее лица выбившуюся из прически прядь.
– И запомните, леди, – сказал он резко. – Я жду не дождусь момента, когда вы снова окажетесь в моей постели.
Разумеется, он ждал, что она посетует на его дурные манеры или убежит, как испуганная лань, однако вместо этого Лили лишь легонько провела пальцами по тыльной стороне его ладони.
– Во мне тоже все горит, милорд.
Ладонь Радолфа с силой схватила ее руку.
– Берегитесь, леди; если вы лжете, да хранит Бог нас обоих!
Глава 6
Лошади уже били копытами, и Лили беспокойно ждала, когда отряд приготовится выступить в путь. Они уезжали налегке; большую часть армии Радолф оставил в Гримсуэйде дожидаться своего возвращения, тогда как управление землями Воргена взял на себя лорд Генрих.
"Моими землями", – подумала Лили с горечью.
Она решила совершить побег задолго до того, как они прибудут к Ренноку, но не представляла, как это сделать: Радолф не спускал с нее глаз, а когда его не было поблизости, за ней неотрывно наблюдали его солдаты.
Все же Лили надеялась, что подходящий момент рано или поздно настанет, и тогда... Одного момента ей будет достаточно. Местность по пути из Гримсуэйда в Реннок изобиловала холмами; времени у нее также вполне хватало. При первой же подвернувшейся возможности она приведет свой замысел в исполнение.
– Милорд!
Лили подняла взгляд и увидела приближающихся солдат, которые что-то тащили; когда они бросили к ногам Радолфа тело человека, она в ужасе отшатнулась.
Длинные каштановые волосы мужчины были спутаны, туника разорвана, штаны заляпаны грязью; на руке его краснела промокшая от крови повязка. Человек был, судя по всему, мертв.
– Мы нашли эту крысу в хижине в деревне, – сообщил один из солдат, когда достаточно отдышался. – Вероятно, это один из тех бунтовщиков, которые напали на нас ночью. У одного из них был топор, которым он чуть не отсек мне ухо. Я пронзил его своим мечом, но не видел, как он упал.
– Должно быть, уполз куда-то умирать, – хмыкнул другой солдат и смачно сплюнул.
Радолф тронул коня и подъехал ближе. – Переверните его.
Солдаты перевернули тело на спину, и Лили сжалась, ее пальцы вцепились в поводья.
Она чувствовала, как по ней скользит, словно норовя выведать ее секреты, пронзительный взгляд Радолфа, оставляя за собой теплую дорожку. Атмосфера между ними, казалось, наполнилась звоном скрытых тайн. "Из-за вас, леди, во мне горит кровь", – сказал он ей раньше. Будет ли он так же пламенеть, когда выведает ее тайну?
Наконец Радолф отвернулся, и с губ Лили сорвался тихий вздох облегчения. Она искоса взглянула на мертвого мужчину и тут же отвела взгляд. Один из людей Хью. Если, как утверждал солдат Радолфа, он прошлой ночью принимал участие в атаке...
У Лили от напряжения заболела шея. Присутствие людей Хью в Гримсуэйде противоречило всем известным ей сведениям. После гибели Воргена Хью со своими людьми бежал за границу, в Шотландию, чтобы обезопасить свое будущее, но прежде он пришел за ней.
Растолкав фрейлин Лили, Хью, спотыкаясь, влетел в ее покои; всегда грациозный, на этот раз он поразил ее своей неловкостью. Взглянув в его красивое лицо, Лили с удивлением увидела, что оно постарело и побледнело от усталости и безысходности. Он предал ее отца, когда присоединился со своими солдатами к Воргену, и вот теперь потерпел поражение.
Хью встал перед ней на колени, и, когда он склонил голову, она увидела, что золотистые волосы слиплись от крови. Через несколько мгновений он поднялся и, взяв ее дрожащую руку, вложил ей в ладонь маленькую тяжелую вещицу.
Опуская взгляд, Лили уже догадывалась, что увидит. Золотое кольцо еще хранило тепло руки Хью, но оно не согрело холодной ладони, потому что в этот момент Лили поняла: возвращение кольца могло означать только одно – Ворген мертв.
Хью коротко сообщил ей, что битва проиграна и мятеж подавлен, а Радолф одержал победу, но Лили не слушала его; в ее голове билась только одна мысль: она свободна! Ее душа, столь долго томившаяся в плену, воспарила, чтобы тут же снова опуститься на грешную землю. Ворген умер, но вместе с концом его алчных устремлений пришла новая и, возможно, более страшная угроза.
Как жена Воргена, она могла бы примкнуть к тем, кто остался у нее от прошлой жизни, но вскоре их тоже разобьют и уничтожат. Радолф заберет ее земли, а возможно, и жизнь.
Лили смутно ощущала на себе обнимавшие ее руки Хью, прикосновение его усов, щекотавших щеку, навязчивый, приторный запах смерти и войны, исходивший от его волос и одежды.
– Я собираюсь за границу, – торопливо проговорил он. – Едем со мной, Лили, пока еще не слишком поздно.
Да, да, скорее бежать, подумала она.
– Король Малькольм был другом твоего деда; он предоставит нам убежище. Это еще не конец, Лили! Мы снова соберем армию и возвратимся, чтобы обратить норманнов в бегство!
Хью говорил с напором и злостью; на мгновение он показался ей все тем же мальчиком, которого она когда-то любила и за которого собиралась выйти замуж. Но когда Лили взглянула ему в глаза, то поняла, что все его эмоции были притворством. Хью потерпел поражение; они все потерпели поражение.
Лили медленно подняла голову и огляделась вокруг. Она увидела своих людей; все они смотрели на нее, и в их глазах читался страх. Их надежды и их будущее зависели теперь от нее, от нее одной. Если она сбежит, что станете ними? Лили была всем, что у них осталось, всем, что отделяло их от окончательной погибели. Они не стремились участвовать в войне Воргена, точно так же, как она не стремилась стать его женой. И они не могли поджав хвост бежать за границу, бросив свои дома, свой урожай, свои семьи.
Возможно, в конце концов ей все же удастся добиться для них хоть какого-то мира? Вот только она не сможет сделать этого, прячась в Шотландии.
Лили медленно покачала головой:
– Я не могу поехать с тобой, Хью. Я нужна здесь.
Его лицо скривилось от боли.
– Они убьют меня, если я останусь! – воскликнул Хью. – И тебя тоже!
Бросив на него презрительный взгляд, Лили выпрямилась.
– Значит, так тому и быть.
Тогда она видела его в последний раз. То, что часть людей Хью осталась в Нортумбрии, вызвало поток вопросов, размышлять над которыми у Лили не было времени. Голос Радолфа, прорвавшись сквозь прошлое, вернул ее к реальности, сразу напомнив, где она находится и какому риску подвергается.
Нормандцы по-прежнему недоуменно смотрели на распростертое тело.
– Узнал ли его кто-нибудь из деревни? Кто-нибудь просил его выдать?
Ответом Радолфу было молчание. Наконец один из солдат угрюмо произнес:
– Нет, лорд Радолф. Никто из тех, с кем мы разговаривали, не признался, что видел его прежде.
– Они боятся. – Капитан Жервуа наклонился к Радолфу. – Боятся, что вы их накажете, если выяснится, что они поддерживают мятежников Воргена. Но если они будут поддерживать вас, то их накажут мятежники.
Радолф кивнул.
– Когда вернемся из Реннока, нужно будет позаботиться о нашей репутации. Лорд Генрих любит говорить, что, когда горячие головы остывают, войну выигрывает звонкая монета.
Жервуа мрачно усмехнулся:
– Да, господин. Лорд Генрих часто бывает прав. Радолф искоса посмотрел на своего капитана. Жервуа был сыном нормандского наемника и находился при Радолфе с 1066 года, когда за участие в битве при Гастингсе король Вильгельм даровал своему Мечу огромные поместья в Кревиче.